Её аргументом было то, что чемпион не обязан участвовать в соревновании на титул Пузыря. Он уже выполнил свой долг перед обществом. Он уже не должен терзать свою душу, чтобы сделать текст более чистым и возвышенным. Но я не послушал её.
Мне просто нужно было продолжать писать. Я писал о вечности, о жизни… Обо всём, что моя юная грудь тогда чувствовала. И ещё я хотел описать её. Но чувствовал, что у меня не хватит на это сил. Или слов… Мы можем осознать красоту. Но мы не можем выразить её в чём-то конкретном до конца. Она в глубине нас. Я писал и писал… Я писал о том, что чувствовал, но не мог понять. Я писал о красоте. Я писал о цветах. Я писал о песнях.
Я писал о том, что мы видим за гранью отражения собственных мыслей. Рука моя словно бы сама выписывала невыразимые оттенки идей моих. Сам я уже ничего не понимал. Но мне хотелось писать. Я написал самый длинный свой текст. Сердце моё вдохновенно билось. Я горел. Я пылал.
Я показал этот текст Эрнелии Артемиевне. Она, лишь мельком пробежав по нему глазами, отправила текст в камин. Это значило, что текст вполне удовлетворителен. Я, обрадованный, пошёл на свежий воздух.
Я писал в этом тексте о душе, как о трепещущей искре. О жизни, как о непрерывном горении. Мы все однажды истлеем, как могучий чернобровый Гакон, но тем и ценнее то, как мы горим. Наша жизнь тем и прекрасна, что быстро и неминуемо движется к своему завершению. Мы живы тем, что мы движемся к смерти. Нет ничего более великого и прекрасного, чем смерть. Она даёт нам радость жизни. Смерть наиболее яркая и вечная спутница нашей любви и нашего чувства красоты. Наша пылкая любовь содержит в себе много от смерти.
Такие забавные мысли заставляли меня веселиться, подпрыгивать и в разные стороны размахивать руками, идя по улице любимой деревни. Навстречу мне шла незнакомая рыжая девушка. Она улыбалась мне. Мои движения вроде как показались ей забавными. Она засмеялась.
В какой-то момент я начал понимать, что она идёт за мной. В какой-то момент она начал повторять мои движения. Я не понимал, зачем это ей. Более того, мне это даже мешало. Я больше не мог беззаботно размахивать руками, понимая, что на меня кто-то смотрит. И даже пытается повторять. Я обернулся. И она удивлённо на меня посмотрела.
- Кто же ты такая?- спросил я её.
- Я Гессиада. Жрица танца. Мне нравятся твои движения. Я хочу так же уметь.
- Но я не танцую. Я так думаю.
Она задумчиво поднесла палец ко рту.
- Но когда ты думаешь, ты счастлив. Я тоже хочу быть так счастлива.
- Что ты думаешь о смерти, Гессиада? Существует ли в смерти красота?
- Но ведь красота есть во всём. В утреннем луче и цветке. И в смерти тоже есть красота.
- Странный ты цветок, Гессиада.
Она засмеялась:
- Странный цветок. Почему?
- Не знаю.
И она пошла рядом, подпрыгивая и размахивая руками. Будто бы эти движения были похожи на мои.
- Ты пойдёшь на судилище Галкея?- вдруг невзначай спрашивает она.
- А когда же оно случится?
- Совсем скоро,- улыбается Гессиада,- Я думаю, его осудят.
- Ты знаешь, он мой друг. Я не могу желать ему зла.
- Мы все теперь друзья тебе. Ты уверен, что хочешь ссориться с Советом ради отстаивания его души?
- Но почему ты спрашиваешь?
- Я не хочу врать тебе, Эрней, скажу прямо, не всем Хранителям нравятся твои тексты. И лучше тебе не рисковать возложенным на тебя доверием.
- Но ведь все сочинения сжигаются сразу после написания.
Гессиада вновь ехидно улыбнулась.
- Мне кажется, что наиболее значимые тексты невозможно сжечь.
- Получается, что на нашу жизнь влияют не только слова, написанные на Скрижалях?
- Получается, что так…- сказала она, смущённо улыбнувшись, как будто я уличил её в чём-то постыдном.
- Галкей молод и невинен. Нельзя судить литератца за то, что им овладело влечение! Любовь – есть основание гармонии в нашей душе.
Гессиада сощурилась и улыбнулась своей милой улыбкой.
- А не испытывал ли ты сам такой любви? Любви, которая может быть и разрушительной?
- Я не знаю, жрица, как мне честно ответить на твой вопрос. Я в последнее время о многом думаю и многое чувствую. Я чувствую любовь, которая может оказаться выше и шире любых понятий о красоте. И ещё я вижу один сон. И в этом сне передо мной раскидывается Золотой Город. Город великанов. Я не знаю, чем можно объяснить мой трепет перед этим местом. Мне иногда кажется, что он и является нашим истоком. Мне кажется, что я являюсь частью чего-то большего, чем красота. Мне кажется, что я являюсь частью вселенной.
- Ну, ты ведь понимаешь, что большинство тех, кто мечтал о Золотом Городе, в итоге сходили с ума. Мы видим в Золотом Городе отражение наших страхов и надежд. Золотой Город не является воплощением наших чаяний, он лишь отражает сам путь, по которому мы мечтаем пройти.
- Но разве наша жизнь – это не попытка найти что-то новое, что-то прекрасное? Разве мы все не гуляем по лезвию в попытках осмыслить то, что нам непонятно?
Я немного отстранился от жрицы. Гессиада поймала меня за палец и крепко сжала его. Она прошептала мне на ухо:
- Но ты же не заглянешь за горизонт. Там нет ничего. Там пустота.
- Я хотел спросить тебя.
- О чём же?
- Что такая прекрасная жрица делает в роще? Ведь, ваша задача – быть во дворце и делать Хранителей счастливыми.
Она начала гладить меня по щеке. Я заглянул в её зеленоватые пронзительные глаза. Они дрожали немного. Я погладил её в ответ.
- Бедный чемпион,- сказала она,- Бедный запутавшийся мальчик.
Утро встретило нас немного холодными скользящими лучами солнца. С севера дул не очень приятный ветер. Гессиада пробежалась пальцами по моей спине. Это значило, что нам пора вставать. Сегодня должно было состояться Судилище моего друга Галкея. Я не знал, что готовит нам новый день. Облегчение или разочарование. Да и не хотелось об этом думать. Никто теперь не смог бы дать точного ответа. Разве что в туманном небе вновь светилось что-то яркое и синее. Лицо Гессиады тоже было туманным и заспанным. Она не знала ещё, что ведёт меня н на Судилище, а на казнь.
Наконец, всадник нашёл нечто искомое. Оно ещё не поддавалось ему, но уже понемногу оплетало его своими щупальцами.
Я очень хорошо помню этот сон. Почти дословно. Почти наизусть. Каждое движение. Каждое чувство. Будто явь. Этот сон был в Золотом Городе. Только в нём я почти ничего не видел. Ничего, кроме себя. Говорят, что если очень долго смотреть в зеркало, можно начать видеть в нём что-то не то. Но я созерцал лишь свой крепкий длинный золотистый силуэт. Хотя, в этом сне у меня и не было глаз. Я с удивлением и удовольствием наблюдал за своими движениями. Это тело было сильнее и совершеннее меня. И тут я сам себя окликнул:
- Эй, ты чего так на меня смотришь?
И ту настоящий я сильно смутился. Я понял, что меня обнаружили. Но сразу же на моё плечо опустилась золотистая рука:
- Тебе нечего бояться. Я тебе свой.
И моё безглазое лицо широко улыбнулось. Я улыбнулся в ответ.
- Почему же тебе даже не нужно касаться меня, чтобы заговорить со мной?- спросил я у него.
- Разве ты забыл, ты же часть и продолжение меня,- ответил другой я себе.
Я почему-то смутился.
- Не хочешь ли ты посмотреть этот мир!?- воскликнул он,- Я тебя проведу. Не просто так же ты пришёл сюда.
- Конечно же, конечно же хочу!
Его рот исказился в ухмылке. Он медленно и холодно продолжал:
- А готов ли ты действительно перейти грань? Ты же понимаешь, что назад всё уже не вернётся.
Я неуверенно кивнул. Мне было страшно. Но я жаждал сорвать эту проклятую завесу тайны. Мне просто необходимо это было, чтобы не сойти с ума.
- Я предупреждал тебя,- ответил с улыбкой он.
Он взял меня за руку, и мы понеслись по длинным будто бы литым улицам, залитым светом. Сначала он прикрывал мои глаза от слишком большого и яркого спектра оттенков, но потом перестал. И я увидел людей. Множество прекрасных высоких людей. И сердце моё задрожало.
Эти вытянутые люди без глаз и одежды не шли, а словно летели по многоуровневым магистралям из лабиринтов пирамид. Кажется, сам свет был проводником для них. Концы пирамид уходили в бесконечность, а по ним свисали прекрасные сады, словно довершая картину рукотворного Эдема.
Порой, до меня доносились чьи-то мысли, чей-то отрывистый смех, но это было не совсем так. Они обменивались не мыслями, а скорее ощущениями. Самим током чувств. Обрывки их чувств долетали до меня. И я как будто становился частью огромного единого организма. Я тоже проводил через себя этот ток. Они вроде бы и понимали и чувствовали, что я чужак, но почему-то не придавали этому значения и даже не оборачивались.
Вдруг, в одной из пирамидок я увидел окно. И почему-то я у этого окна остановился. Словно услышал знакомы голос.
- Не стоит… Не надо,- предупреждал меня Эрней. Но я смело посмотрел, что там, и залез внутрь.
Посреди комнаты на коленях стояла Ариалка, сложив руки в молитве. Не сразу мне удалось оторвать взгляд от её форм, от её длинных пальцев и перстней на руках и ногах. Её взгляд в мольбе был обращён к Криону. Это был нелюдимый атлет с острыми чертами лица. Он раньше метал камни. Потом перестал.
И вот я видел его. Точнее, его двойника. Я, словно бы был чужой в этой комнате, залитой золотым свечением. Но они не замечали меня. Или не хотели замечать. Мой же двойник тем временем куда-то исчез. Будто бы он растворился во мне, и мы окончательно с ним слились. Это был тот самый мир. Золотой город, который мы заслуживали.
Острые как лезвие черты Криона. Его взгляд с отвращением впивался в её нагое тело. Он просил её уйти. Ему, жителю города света, были безразличны как сама она, так и все мирские удовольствия. Всё происходящее тяготило его. Ари продолжала смотреть на него восхищённым взглядом. Это было будто бы воспоминание. Словно моё воспоминание. Но я этого не помнил.
Отвращение было доминирующей его эмоцией. Отвращение ко всему… Он не любил ничего вокруг. И только боль доставляла ему удовольствие. У неё же это было сострадание. Ей почему-то слишком нравилось чувствовать. Но только слёз в её глазах никогда не было. Они тихо обменивались потоками энергии.
Так я вклинился в их молчаливый разговор. Я окликнул Ари. Позвал её и попросил обернуться в мою сторону. Она обернулась, и посмотрела как бы сквозь меня. И по щеке её потекла первая слеза. Её лицо не имело глаз. Как и моё. Но мне хотелось её обнять. В этот момент она остановила меня жестом ладони. Или наоборот, она тянулась к чему-то, что не могла разглядеть.
У меня не было времени размышлять. Голос в моей голове меня уже звал. Он звал меня наружу. Я выбрался из просвета в пирамиде и поспешил к пульсирующему центру города Там что-то намечалось. Там должно было что-то случиться.
Я плыл по длинным непрекращающимся потокам меж величественных монументальных статуй и строений. Многие плыли вместе со мной в том же направлении. Одни просто следовали тем же путём. Других привлекал едва уловимый поток вибраций, который излучал центр. И мне даже казалось, что поток под нами ускоряется. И тут мы вылетели на огромную круглую площадь в центре этой колоссальной цивилизации.
В середине площади дёргалась какая-то тёмная мужская фигура. Движения её были совсем хаотичными. Вокруг этой фигуры быстро начала собираться толпа, и было трудно разглядеть, что же там действительно происходит. И тут головы толпы сами начали сотрясаться в такт этим нелепым движениям. Всех будто бы начал охватывать первобытная дикость, исходящая от этой тёмной танцующей фигуры. Все будто бы начали потакать ему, пародировать его.
И вот уже всеобщее одичание начало приобретать какую-то систему и ритмичность. Высшие люди в едином потоке начинали сходить с ума. Они рвали волосы на себе и превращались в бесполые безличностные фигуры, объединённые в едином танце.
- Видишь?- сказал мне Эрней,- Так рушится Вавилон.
Он не покидал меня. Он всегда был рядом.
- Но что? Что с ними происходит?
- Они отказываются от корней своих и от собственной культуры. Они отказываются от прошлого своего. И от письменности.
- Но для чего?
- Во имя великого экстаза. Нет ничего блаженнее и приятнее для них, чем вновь слиться с животным миром.
- Но ведь это так грустно… Мы должны им чем-нибудь помочь.
- Да, это грустно… Но и красиво в то же время. Ты ничем им уже не поможешь. Они ушли в забытие. И твоя цивилизация тоже близка к этому.
- Но что? Что им нужно, чтобы не одичать?
- Любому обществу нужна идея. Когда идея меркнет, общество распадается. У тебя не завалялась одна случаем?
- Я… Я не знаю.
Дальше он тоже что-то говорил, но я запомнил сон лишь обрывочно и моментами и уже не мог полностью восстановить. А может быть, моё сознание и изменило что-то на свой вкус, пока я вспоминал. Впрочем, через несколько минут его содержание и вовсе испарилось из моей головы. Мои мысли были заняты другим. По дороге к Судилищу я встретил Феотулу, Ариалку, Августа и ещё нескольких друзей. Все шутили, пересмеивались, старались подбодрить друг друга.
Я проснулся
Мы пришли к месту судилища, держась за руки. Мы смеялись и веселились. Наконец-то Галкея должны были оправдать. Ведь всем в Литерате было достоверно известно, что Галкей никакой вины на себе не несёт и обязательно должен быть оправдан. Хранители просто не могли принять никакого другого решения.
Лишь Ари немного волновалась. Её грудь особенно часто вздымалась, а глаза слегка наполнялись тревогой. Я взял Ариалку за руку и начал гладить большим пальцем по внутренней стороне ладони. Она вроде как была благодарна мне за это, но не сказать, чтобы это сильно её успокоило.
- Всё хорошо,- убеждал я её,- Всё хорошо,- убеждал я себя. Белолицый Август хищно целовал шею Феотулы. Гессиада целовала её руку с другой стороны. Не сказать, чтобы мне это сильно нравилось. Но почему-то при Ари я не мог свободно выражать свои чувства. Не знаю, почему. Иногда я про себя думал, кто из них мне важнее. Глупые мысли. Глупые странные мысли.
- Ты знаешь, Эрней,- сказала вдруг Фео, пока Гессиада продолжала облизывать её пальцы,- если бы не ты, я бы не открыла в себе настоящую страсть к любви, и никогда бы не поняла, как сильно люблю своего брата,- она с улыбкой посмотрела на Августа. Тот был улыбчив и светел.
- Брата? Но разве мы все не рождены от великого единого Древа? Разве мы все не являемся братьями?
- Конечно, это да, но… нет,- смущённо ответила Феотула,- Ты же не думаешь, что человечество после обретения гармонии полностью перестало размножаться. Конечно, всё ещё бывают эксцессы. Но в целом нас, как ты правильно сказал, выращивают из заготовленных гено… то есть, образцов.
- Но зачем нужны эти образцы?
- Не глупи, Эрней, они нужны для создания совершенного человека. Вот, и нас с Августом вырастили из одного и того же образца. Даже странно, как из одного набора нуклеотидов… не важно, появились такие разные люди,- она засмеялась,- Потом этот ген решили сильно доработать, и получился ты, Эрней. Так что ты в каком-то смысле мой потомок.
Мне просто нужно было продолжать писать. Я писал о вечности, о жизни… Обо всём, что моя юная грудь тогда чувствовала. И ещё я хотел описать её. Но чувствовал, что у меня не хватит на это сил. Или слов… Мы можем осознать красоту. Но мы не можем выразить её в чём-то конкретном до конца. Она в глубине нас. Я писал и писал… Я писал о том, что чувствовал, но не мог понять. Я писал о красоте. Я писал о цветах. Я писал о песнях.
Я писал о том, что мы видим за гранью отражения собственных мыслей. Рука моя словно бы сама выписывала невыразимые оттенки идей моих. Сам я уже ничего не понимал. Но мне хотелось писать. Я написал самый длинный свой текст. Сердце моё вдохновенно билось. Я горел. Я пылал.
Я показал этот текст Эрнелии Артемиевне. Она, лишь мельком пробежав по нему глазами, отправила текст в камин. Это значило, что текст вполне удовлетворителен. Я, обрадованный, пошёл на свежий воздух.
Я писал в этом тексте о душе, как о трепещущей искре. О жизни, как о непрерывном горении. Мы все однажды истлеем, как могучий чернобровый Гакон, но тем и ценнее то, как мы горим. Наша жизнь тем и прекрасна, что быстро и неминуемо движется к своему завершению. Мы живы тем, что мы движемся к смерти. Нет ничего более великого и прекрасного, чем смерть. Она даёт нам радость жизни. Смерть наиболее яркая и вечная спутница нашей любви и нашего чувства красоты. Наша пылкая любовь содержит в себе много от смерти.
Такие забавные мысли заставляли меня веселиться, подпрыгивать и в разные стороны размахивать руками, идя по улице любимой деревни. Навстречу мне шла незнакомая рыжая девушка. Она улыбалась мне. Мои движения вроде как показались ей забавными. Она засмеялась.
В какой-то момент я начал понимать, что она идёт за мной. В какой-то момент она начал повторять мои движения. Я не понимал, зачем это ей. Более того, мне это даже мешало. Я больше не мог беззаботно размахивать руками, понимая, что на меня кто-то смотрит. И даже пытается повторять. Я обернулся. И она удивлённо на меня посмотрела.
- Кто же ты такая?- спросил я её.
- Я Гессиада. Жрица танца. Мне нравятся твои движения. Я хочу так же уметь.
- Но я не танцую. Я так думаю.
Она задумчиво поднесла палец ко рту.
- Но когда ты думаешь, ты счастлив. Я тоже хочу быть так счастлива.
- Что ты думаешь о смерти, Гессиада? Существует ли в смерти красота?
- Но ведь красота есть во всём. В утреннем луче и цветке. И в смерти тоже есть красота.
- Странный ты цветок, Гессиада.
Она засмеялась:
- Странный цветок. Почему?
- Не знаю.
И она пошла рядом, подпрыгивая и размахивая руками. Будто бы эти движения были похожи на мои.
- Ты пойдёшь на судилище Галкея?- вдруг невзначай спрашивает она.
- А когда же оно случится?
- Совсем скоро,- улыбается Гессиада,- Я думаю, его осудят.
- Ты знаешь, он мой друг. Я не могу желать ему зла.
- Мы все теперь друзья тебе. Ты уверен, что хочешь ссориться с Советом ради отстаивания его души?
- Но почему ты спрашиваешь?
- Я не хочу врать тебе, Эрней, скажу прямо, не всем Хранителям нравятся твои тексты. И лучше тебе не рисковать возложенным на тебя доверием.
- Но ведь все сочинения сжигаются сразу после написания.
Гессиада вновь ехидно улыбнулась.
- Мне кажется, что наиболее значимые тексты невозможно сжечь.
- Получается, что на нашу жизнь влияют не только слова, написанные на Скрижалях?
- Получается, что так…- сказала она, смущённо улыбнувшись, как будто я уличил её в чём-то постыдном.
- Галкей молод и невинен. Нельзя судить литератца за то, что им овладело влечение! Любовь – есть основание гармонии в нашей душе.
Гессиада сощурилась и улыбнулась своей милой улыбкой.
- А не испытывал ли ты сам такой любви? Любви, которая может быть и разрушительной?
- Я не знаю, жрица, как мне честно ответить на твой вопрос. Я в последнее время о многом думаю и многое чувствую. Я чувствую любовь, которая может оказаться выше и шире любых понятий о красоте. И ещё я вижу один сон. И в этом сне передо мной раскидывается Золотой Город. Город великанов. Я не знаю, чем можно объяснить мой трепет перед этим местом. Мне иногда кажется, что он и является нашим истоком. Мне кажется, что я являюсь частью чего-то большего, чем красота. Мне кажется, что я являюсь частью вселенной.
- Ну, ты ведь понимаешь, что большинство тех, кто мечтал о Золотом Городе, в итоге сходили с ума. Мы видим в Золотом Городе отражение наших страхов и надежд. Золотой Город не является воплощением наших чаяний, он лишь отражает сам путь, по которому мы мечтаем пройти.
- Но разве наша жизнь – это не попытка найти что-то новое, что-то прекрасное? Разве мы все не гуляем по лезвию в попытках осмыслить то, что нам непонятно?
Я немного отстранился от жрицы. Гессиада поймала меня за палец и крепко сжала его. Она прошептала мне на ухо:
- Но ты же не заглянешь за горизонт. Там нет ничего. Там пустота.
- Я хотел спросить тебя.
- О чём же?
- Что такая прекрасная жрица делает в роще? Ведь, ваша задача – быть во дворце и делать Хранителей счастливыми.
Она начала гладить меня по щеке. Я заглянул в её зеленоватые пронзительные глаза. Они дрожали немного. Я погладил её в ответ.
- Бедный чемпион,- сказала она,- Бедный запутавшийся мальчик.
Утро встретило нас немного холодными скользящими лучами солнца. С севера дул не очень приятный ветер. Гессиада пробежалась пальцами по моей спине. Это значило, что нам пора вставать. Сегодня должно было состояться Судилище моего друга Галкея. Я не знал, что готовит нам новый день. Облегчение или разочарование. Да и не хотелось об этом думать. Никто теперь не смог бы дать точного ответа. Разве что в туманном небе вновь светилось что-то яркое и синее. Лицо Гессиады тоже было туманным и заспанным. Она не знала ещё, что ведёт меня н на Судилище, а на казнь.
Наконец, всадник нашёл нечто искомое. Оно ещё не поддавалось ему, но уже понемногу оплетало его своими щупальцами.
Глава 10. Побег
Я очень хорошо помню этот сон. Почти дословно. Почти наизусть. Каждое движение. Каждое чувство. Будто явь. Этот сон был в Золотом Городе. Только в нём я почти ничего не видел. Ничего, кроме себя. Говорят, что если очень долго смотреть в зеркало, можно начать видеть в нём что-то не то. Но я созерцал лишь свой крепкий длинный золотистый силуэт. Хотя, в этом сне у меня и не было глаз. Я с удивлением и удовольствием наблюдал за своими движениями. Это тело было сильнее и совершеннее меня. И тут я сам себя окликнул:
- Эй, ты чего так на меня смотришь?
И ту настоящий я сильно смутился. Я понял, что меня обнаружили. Но сразу же на моё плечо опустилась золотистая рука:
- Тебе нечего бояться. Я тебе свой.
И моё безглазое лицо широко улыбнулось. Я улыбнулся в ответ.
- Почему же тебе даже не нужно касаться меня, чтобы заговорить со мной?- спросил я у него.
- Разве ты забыл, ты же часть и продолжение меня,- ответил другой я себе.
Я почему-то смутился.
- Не хочешь ли ты посмотреть этот мир!?- воскликнул он,- Я тебя проведу. Не просто так же ты пришёл сюда.
- Конечно же, конечно же хочу!
Его рот исказился в ухмылке. Он медленно и холодно продолжал:
- А готов ли ты действительно перейти грань? Ты же понимаешь, что назад всё уже не вернётся.
Я неуверенно кивнул. Мне было страшно. Но я жаждал сорвать эту проклятую завесу тайны. Мне просто необходимо это было, чтобы не сойти с ума.
- Я предупреждал тебя,- ответил с улыбкой он.
Он взял меня за руку, и мы понеслись по длинным будто бы литым улицам, залитым светом. Сначала он прикрывал мои глаза от слишком большого и яркого спектра оттенков, но потом перестал. И я увидел людей. Множество прекрасных высоких людей. И сердце моё задрожало.
Эти вытянутые люди без глаз и одежды не шли, а словно летели по многоуровневым магистралям из лабиринтов пирамид. Кажется, сам свет был проводником для них. Концы пирамид уходили в бесконечность, а по ним свисали прекрасные сады, словно довершая картину рукотворного Эдема.
Порой, до меня доносились чьи-то мысли, чей-то отрывистый смех, но это было не совсем так. Они обменивались не мыслями, а скорее ощущениями. Самим током чувств. Обрывки их чувств долетали до меня. И я как будто становился частью огромного единого организма. Я тоже проводил через себя этот ток. Они вроде бы и понимали и чувствовали, что я чужак, но почему-то не придавали этому значения и даже не оборачивались.
Вдруг, в одной из пирамидок я увидел окно. И почему-то я у этого окна остановился. Словно услышал знакомы голос.
- Не стоит… Не надо,- предупреждал меня Эрней. Но я смело посмотрел, что там, и залез внутрь.
Посреди комнаты на коленях стояла Ариалка, сложив руки в молитве. Не сразу мне удалось оторвать взгляд от её форм, от её длинных пальцев и перстней на руках и ногах. Её взгляд в мольбе был обращён к Криону. Это был нелюдимый атлет с острыми чертами лица. Он раньше метал камни. Потом перестал.
И вот я видел его. Точнее, его двойника. Я, словно бы был чужой в этой комнате, залитой золотым свечением. Но они не замечали меня. Или не хотели замечать. Мой же двойник тем временем куда-то исчез. Будто бы он растворился во мне, и мы окончательно с ним слились. Это был тот самый мир. Золотой город, который мы заслуживали.
Острые как лезвие черты Криона. Его взгляд с отвращением впивался в её нагое тело. Он просил её уйти. Ему, жителю города света, были безразличны как сама она, так и все мирские удовольствия. Всё происходящее тяготило его. Ари продолжала смотреть на него восхищённым взглядом. Это было будто бы воспоминание. Словно моё воспоминание. Но я этого не помнил.
Отвращение было доминирующей его эмоцией. Отвращение ко всему… Он не любил ничего вокруг. И только боль доставляла ему удовольствие. У неё же это было сострадание. Ей почему-то слишком нравилось чувствовать. Но только слёз в её глазах никогда не было. Они тихо обменивались потоками энергии.
Так я вклинился в их молчаливый разговор. Я окликнул Ари. Позвал её и попросил обернуться в мою сторону. Она обернулась, и посмотрела как бы сквозь меня. И по щеке её потекла первая слеза. Её лицо не имело глаз. Как и моё. Но мне хотелось её обнять. В этот момент она остановила меня жестом ладони. Или наоборот, она тянулась к чему-то, что не могла разглядеть.
У меня не было времени размышлять. Голос в моей голове меня уже звал. Он звал меня наружу. Я выбрался из просвета в пирамиде и поспешил к пульсирующему центру города Там что-то намечалось. Там должно было что-то случиться.
Я плыл по длинным непрекращающимся потокам меж величественных монументальных статуй и строений. Многие плыли вместе со мной в том же направлении. Одни просто следовали тем же путём. Других привлекал едва уловимый поток вибраций, который излучал центр. И мне даже казалось, что поток под нами ускоряется. И тут мы вылетели на огромную круглую площадь в центре этой колоссальной цивилизации.
В середине площади дёргалась какая-то тёмная мужская фигура. Движения её были совсем хаотичными. Вокруг этой фигуры быстро начала собираться толпа, и было трудно разглядеть, что же там действительно происходит. И тут головы толпы сами начали сотрясаться в такт этим нелепым движениям. Всех будто бы начал охватывать первобытная дикость, исходящая от этой тёмной танцующей фигуры. Все будто бы начали потакать ему, пародировать его.
И вот уже всеобщее одичание начало приобретать какую-то систему и ритмичность. Высшие люди в едином потоке начинали сходить с ума. Они рвали волосы на себе и превращались в бесполые безличностные фигуры, объединённые в едином танце.
- Видишь?- сказал мне Эрней,- Так рушится Вавилон.
Он не покидал меня. Он всегда был рядом.
- Но что? Что с ними происходит?
- Они отказываются от корней своих и от собственной культуры. Они отказываются от прошлого своего. И от письменности.
- Но для чего?
- Во имя великого экстаза. Нет ничего блаженнее и приятнее для них, чем вновь слиться с животным миром.
- Но ведь это так грустно… Мы должны им чем-нибудь помочь.
- Да, это грустно… Но и красиво в то же время. Ты ничем им уже не поможешь. Они ушли в забытие. И твоя цивилизация тоже близка к этому.
- Но что? Что им нужно, чтобы не одичать?
- Любому обществу нужна идея. Когда идея меркнет, общество распадается. У тебя не завалялась одна случаем?
- Я… Я не знаю.
Дальше он тоже что-то говорил, но я запомнил сон лишь обрывочно и моментами и уже не мог полностью восстановить. А может быть, моё сознание и изменило что-то на свой вкус, пока я вспоминал. Впрочем, через несколько минут его содержание и вовсе испарилось из моей головы. Мои мысли были заняты другим. По дороге к Судилищу я встретил Феотулу, Ариалку, Августа и ещё нескольких друзей. Все шутили, пересмеивались, старались подбодрить друг друга.
Я проснулся
Глава 11. Конец.
Мы пришли к месту судилища, держась за руки. Мы смеялись и веселились. Наконец-то Галкея должны были оправдать. Ведь всем в Литерате было достоверно известно, что Галкей никакой вины на себе не несёт и обязательно должен быть оправдан. Хранители просто не могли принять никакого другого решения.
Лишь Ари немного волновалась. Её грудь особенно часто вздымалась, а глаза слегка наполнялись тревогой. Я взял Ариалку за руку и начал гладить большим пальцем по внутренней стороне ладони. Она вроде как была благодарна мне за это, но не сказать, чтобы это сильно её успокоило.
- Всё хорошо,- убеждал я её,- Всё хорошо,- убеждал я себя. Белолицый Август хищно целовал шею Феотулы. Гессиада целовала её руку с другой стороны. Не сказать, чтобы мне это сильно нравилось. Но почему-то при Ари я не мог свободно выражать свои чувства. Не знаю, почему. Иногда я про себя думал, кто из них мне важнее. Глупые мысли. Глупые странные мысли.
- Ты знаешь, Эрней,- сказала вдруг Фео, пока Гессиада продолжала облизывать её пальцы,- если бы не ты, я бы не открыла в себе настоящую страсть к любви, и никогда бы не поняла, как сильно люблю своего брата,- она с улыбкой посмотрела на Августа. Тот был улыбчив и светел.
- Брата? Но разве мы все не рождены от великого единого Древа? Разве мы все не являемся братьями?
- Конечно, это да, но… нет,- смущённо ответила Феотула,- Ты же не думаешь, что человечество после обретения гармонии полностью перестало размножаться. Конечно, всё ещё бывают эксцессы. Но в целом нас, как ты правильно сказал, выращивают из заготовленных гено… то есть, образцов.
- Но зачем нужны эти образцы?
- Не глупи, Эрней, они нужны для создания совершенного человека. Вот, и нас с Августом вырастили из одного и того же образца. Даже странно, как из одного набора нуклеотидов… не важно, появились такие разные люди,- она засмеялась,- Потом этот ген решили сильно доработать, и получился ты, Эрней. Так что ты в каком-то смысле мой потомок.
