Но мне хотелось большего. Мне хотелось настоящего взаимопонимания и единения с человеком. Даже, если не сказать, магического. Верилось мне, что если я обрету подобного… подобную спутницу, мятежные бегущие мои мысли наконец смогут обрести гармонию и покой. Я по-другому не видел для себя никакого внутреннего примирения. И даже некоторое счастье.
- Ты всё же говоришь о настоящей любви! И говоришь как истинный романтик.
- Не совсем,- нахмурился Сергей. Обычное межполовое общение не лучше хорошей качественной книги. Был я в этой жизни и влюблён. И знаешь, это не самое приятное общение. Это не похоже на полёт в облаках, скорее на затянувшийся насморк.
Когда ты влюбляешься в неё, ты начинаешь её идеализировать. И начинаешь в последствии уже до безумия верить в собой же построенный образ. И до безумия уже обожаешь то, что сам выдумал. Обоим это может принести только нервы, склоки и неприятности. Поэтому я предпочитаю совсем не влюбляться.
Она, нет. Она совсем другое. Другое дело. Я чувствовал в ней идеальное понимание. Я чувствовал в ней продолжение себя. Это было какое-то обоюдное сотворчество. Это напоминало какой-то… танец. Нам не нужно было даже находиться рядом. Мы и без этого слышали друг друга. Будто бы у нас было что-то вроде общего нерва, по которому постоянно шёл ток. Мы максимально эффективно взаимодействовали, передавая без слов саму мысль…
А потом… Потом что-то произошло. Или, вернее сказать, ничего не происходило. Так даже точнее. Просто в определённый момент я оказался ей не настолько интересен. И всё, что было безумно важным, глубоким, сакральным для меня… оказалось для неё чем-то очередным. Розовым развлечением. Хоть она, может быть, одно время и говорила другое. Но всё это с самого начала было бессмысленным. Я не имел для неё и доли той значимости, которая была у неё для меня. Я не был для неё ценен.
- Это печально…- проговорил в оцепенении Василий,- Действительно печально.
- Это обычно. Я просто в жизни слишком многого хотел. Не все готовы открываться и общаться обнажёнными душами. Я возомнил себя кем-то особенным. Я захотел большего соприкосновения. Большего, чем у всех. Но мы… Мы не уникальны.
Они какое-то время молчали. Потом Сергей продолжил:
- С тех пор я начал подмечать в женщинах не красоту. А нечто другое. То, что мне в них совсем не нравилось. Эту невообразимую лёгкость. Я безошибочно могу узнать такую девушку по глазам. И сразу же при её виде у меня что-то внутри сжимается. Ведь я понимаю, что она может улыбаться мне с невероятной нежностью, а через пару дней забыть меня.
И ладно меня. Она совсем забыла и его. Того, для которого это смерти подобно. Того, кто рвёт на себе сейчас волосы. И кто не может отделаться от этих мыслей. Которые крутятся в его голове по кругу. Я всегда безошибочно угадываю такие женские глаза. И такую улыбку. И никогда не улыбаюсь в ответ.
Василий прищурился:
- Да, существуют такие… Галатеи. Или, прямо сказать, демонессы. За такими нужен глаз да глаз. А то, чего доброго, натворят что-нибудь.
Дальше они молчали. Мрачновато молчали. Василию всё сильнее начинал нравится горьковатый вкус табачного дыма.
Девушка без мозгов, совсем обнажённая, будто бы полностью беззащитная лежала перед ним. Он ласково мял её нежную молодую кожу. Марк озабоченно покусывал её. Её волосы, плечи, бёдра и ножки таили в себе запах сладковатого пота. На тонкой коже ещё оставались слегка ребристые следы от одежды. А одевалась она, зараза, со вкусом. Так что и к одетой к ней не прирасти взглядом было невозможно.
Она поддавалась его движениям с такой лёгкостью, словно сама давно этого хотела. Марк сжал её запястья и жадно впился зумами в плечо. Она тихонько простонала.
И сколько же сердец ты разбила, моя хорошая? Сколько несведущих душ играючи погрузила в вечную тьму? Он стал сжимать руками её тело грубее. Жестче. Она не сопротивлялась. Совсем. Только немного попискивала сквозь зубы. Нравится? Так ты любишь, когда с тобой обращаются так? Марк нащупал рукой вожделенное место, проник внутрь и сжал пальцы на её горле. Давно ему не было так сладко.
Художество. Рисование. Живопись. То единственное, что давало Лере истинный отдых и расслабление. И всегда доставляло ей неподдельное удовольствие. То единственное, что действительно вдохновляло её и наполняло силами. Единственное, в чём она могла полностью чувствовать себя самой собой.
В детстве Лера мечтала стать художницей. Очень сильно мечтала. Она даже не могла представить своего будущего каким-то другим. Ничто другое не давалось ей с такой лёгкостью и с таким удовольствием. Лера неплохо училась и рано начала помогать по дому родителям. Но только рисуя, она чувствовала себя до конца уютно. Будто бы в домике. Она словно мгновенно могла перенести себя в другой мир. Мир, где ей всегда было хорошо.
Со своими одноклассниками Лера не особенно общалась. Им было с ней неинтересно. Говорили, что она немного тормознутая. Она и не навязывалась. Родители же только отчитывали её за тройки и давали конфетку, гладя по голове, за пятёрки. Когда она приносила родителям свои рисунки, они советовали ей заняться чем-то более перспективным и прибыльным.
Но рисовать ей не переставало нравиться. И почти каждую свободную минуту одна до сих пор посвящала этому. Хотя сама себе о карьере живописца теперь Лера не позволяла себе мечтать. Она просто видела, как это делают другие. И сколько времени в день на это тратят.
Она в этом мире такая маленькая и обычная… На вряд ли могла бы претендовать на что-то. Есть те, кто более предан делу и карандаш использует лучше. Вряд ли она своей всё время дрожащей рукой могла бы добиться впечатляющего результата. Хотя, друзьям Леры в принципе нравилось, что она рисует.
И как-то посреди разговора, когда Лера давно была уже взрослая, её мама небрежно между делом брякнула:
- Вон, сейчас молодёжь современная фотографией увлекается, миллионы люди зарабатывают, а ты там все свои писюльки в тетрадке чекаешь.
И в этот момент Леру осенило. Стать успешным фотографом. Такая мечта была более удобной. Хороших фотографов, по крайней мере приличных, было немало. И она вполне могла бы стать одним из них. Что до художников, то работающих качественно, действительно качественно на Лерин вкус, с проработкой контуров, были единицы.
Те, у кого задники не являются просто фоном. Кто не рисует просто то, что популярно. Она чувствовала, что все эти люди входят в касту избранных. И что ей никогда в жизни не достичь их уровня. Со временем мечты о карьере художника со временем превратились для неё в унижение и бичевание себя.
Поэтому Лера просто накопила на относительно хорошую зеркалку и занялась фотографией. Это было более безопасно для её нервов. Называть себя фотографом в соц. сетях она могла со спокойной совестью. Это как бы ни к чему не обязывало. Она ведь фотографировала. И делала это с любовью. Большего было и не нужно.
А миссия художника всегда виделась ей чем-то сакральным. Недостижимым. В своих фантазиях она давно уже держала художественную школу и фотосалон. Но пока не могла позволить этим фантазиям стать мечтами. Она не привыкла желать сильно большего. «Самую дорогую цену мы платим за свои иллюзии»- прочитала Лера в каком-то паблике.
Вообще в последнее время Лера стала больше рисовать. Просто на нервах. Это просто физически требовалось ей, чтобы разгрузить свой мозг. И всё чаще почему-то рисовала женщин. Красивых, высоких, эффектных собой, просто в себе уверенных. Раньше она просто малевала какие-то узорчики и цветочки. И этого в принципе ей хватало, чтобы расслабиться.
Теперь ей виделись образы прекрасных женщин в танцевальных платьях. Они словно парили, возвышаясь над всем вокруг. И на каждый рисунок теперь уходило много времени. Она старательно прорисовывала им ожерелья, браслеты, кучу мелких деталей и загадочную пленительную улыбку. Лера уже сидела над рисунком чуть ни пол ночи, беспощадно орудуя ластиком. Её снова накрыло. Снова захотелось, чтобы всё было идеально. Ну, или… почти.
Она сама, наверное, хотела быть такой. Цветущей, горделивой и неприкасаемой. Всех сводить с ума и никогда не сомневаться в себе. Нет, Лера умела следить за собой. Она одевалась и красилась так, как надо. Без лишнего. Лучше многих. И не признавала никаких феминизмов. Собой надо выглядеть. Мама так говорила.
Но, в сущности, Лера же была обычной. Даже на фоне Ани она чувствовала себя блекловатой. Да и клеились к ней в основном только какие-то странные персонажи. Пашка бы никогда не стал встречаться… с такой. Хотя, знала она его с самого детства. Чё-то мысли какие-то ненужные пошли. Рисунок был почти закончен. Лера зевнула и пошла спать.
Через мгновение Олег увидел, как одна толпа врезается в другую. И тут в нём вспыхнула искра. Он, с разбегу стартанув, на скорости вошёл в толпу. Спартанцы ломили. Синие несколько даже подсели. Их ряды понемногу начали терять твёрдость. Олег, заряженный животным первозданным гневом, изо всех сил давил в сторону синих. Как и десятки других тел.
Подозрительно быстро синие начали сдавать. В их рядах образовалась брешь. И красные сразу же туда устремились. Олега почти разрывала, накопившаяся в нём злоба. Злоба на мир, на правых, на этот город. На сгнившую человеческую цивилизацию. Он хотел ломать. И больше не мог сдерживать это желание. Авроровцы гнулись. Авроровцы бежали.
Кипение адреналина и эйфории в мозгу перехлёстывало Олега. Он даже не замечал, что красные бегут в ловушку. С двух сторон на них набегали новые толпы синих. Олег уже начинал понимать, что банальным детским приёмом был загнан в капкан. Но скорости своей он не сбавлял. Даже наоборот. Злость в нём стремительно росла.
Давно у него не возникало такого зверского желания. Не просто помять кому-нибудь бока, а конкретно зарубиться. Зарубиться насмерть. Возможность быть отмудоханным по самое не могу только сильнее заводила Олега. Он с колоссальной скоростью врезался во вновь набегающую на него толпу. И тут на мгновение глаза его застелил мрак…
Через секунду к Олегу вернулось его сознание. С него сорвали шарф и заехали по голове в опасной близости от виска. Но он всё ещё стоял на ногах и даже смог отбросить от себя оппонента. Сзади резко напирали свои. Значит, наши не струсили. Это хорошо. Если бы сейчас труханули, всем нам был бы уже полный абзац.
Один поток толпы толкал Олега вперёд. Другой летел прямо в него. Он вдруг понял, что находится на самом острие бойни. Он бил, получал, отмахивался локтями. И конца этому не было. Удары прилетали всё более неприятные, но черепушка пока крепко держалась. В итоге случилось, можно сказать, фатальное. Олег встал на одно колено. Это должен был быть конец. Сейчас его выключат.
И тут по толпе прокалились отголоски чего-то совсем нездорового. Какие-то крики. Ропот. Олег почему-то сразу смекнул. Космонавты.
Он мгновенно встал и потёр сквозь толпу оппонента. Не в стык, а прошивая собой смятённые остолбеневшие ряды. А за его спиной ряды плотно экипированного ОМОНа уже мудохали дубинками и заламывали лицом в асфальт особо буйных и тех, кто медленно соображал.
Олегу не нужен был ещё один привод. Кто-то из пацанов бы обязательно сказал, что так сваливать нельзя. Что как крыса. Что надо стоять до конца. Но Олегу сейчас привод был не нужен. Совсем. Если он сейчас потеряет работу… то уже всё. С концами. Либо гаш возить, либо сразу уже на дно. Становиться последним отбросом. Чего ему совсем не хотелось. О ещё хотел пожить. Хотя, честно говоря, не всегда понимал, для чего.
Олег лёгким бегом петлял между дворами, надеясь по-быстрому выйти к метро и тупо слиться. И тут, из-за очередного угла выруливает человек пять синих. Все при шарфах. Вот сейчас ему совсем не хотелось ввязываться. Шпана, конечно… Не бойцы, но… К чёрту. Олег попытался максимально на спокойняке пройти мимо. Но тут шобла взяла и без разговоров преградила ему дорогу.
«Не знаю, мы раньше старших всегда боялись, что за борзота пошла…»- подумалось Олегу.
- «Аврора» или «Спартанец»?- спросил один из них.
Шарфа на Олеге уже не было. Чего придолбались?
- Чуваки, вы о чём вообще?
- За кого… ты?- спросил белобрысый уже более холодно и борзо. И тут Олег, неожиданно для себя расплылся в улыбке:
- Я, пацаны, за красивый футбол!
Щеглы засмеялись. И даже по очереди пожали ему руку.
- Хорош, чёрт,- сказал кто-то из них.
После чего Олег пошёл дальше. И покачал головой: «Вот от шакалов я ещё по рёбрам не получал». Он вышел к станции Красногорской и смешался с толпой.
Уже дома Олег включил телефон и посмотрел счёт. Наши естественно опять просрали. Один три в пользу «Авроры». «Ну ёж вашу за ногу!»- подумал Олег, лёг на запарвленную кровать в одежде и отключился.
Марк был немного зажатым. Но ласковым. И в нём чувствовался голод. Голод по женской ласке. Никогда не думала, что у таких мужчин он может быть. Но он брал её очень жадно. Даже самозабвенно. Как будто даже пытался этим что-то ей сказать. Кк бы приглашая её каждым движением в свой мрачный мир. И ей даже было хорошо в этом мире. В нём было довольно уютно.
Он как паук оплетал её своими нитями. И ей было очень тепло в этом коконе И даже по-своему свободно. Он был твёрд и даже как-то грубоват в своих движениях, но в глубине себя будто бы совсем хрупок. Что-то в нём было разломано. Разбито. Она это чувствовала. И её это особенно пленило. Он затягивал её в свою пустоту. В свою увлекательную пустоту. Как в сладкий наркотически сон. И ей это нравилось.
Василий, решив не задерживать Серёгу, около часа утра выполз из его чертога, на прощание откупорив и выпив с ним ещё по бутылочке пива. И вышел из подъезда на промозглую столичную улицу. Он был невероятно вдохновлён этим новым товарищеским общением. Его мысли слегка мешались и спутывались. Он думал о любви, о творчестве, о сложностях им перипетиях судьбы и о том, что стихи почему-то не делают людей счастливыми.
Всё это кружилось, прыгало и перемещалось в его голове. Мир кружился и изворачивался перед ним причудливыми красками. Василий начинал смутно мечтать о чём-то новом и необычном, и в то же время сомневался во всём, когда совсем случайно на остановке он увидел Леру.
И на сей раз она широко улыбнулась ему. Лера стояла такая свежая, ухоженная, аккуратная, светлая. И при этом глубоко затягивалась сигаретой, красиво выпуская дым.
Василий давно подметил, что если девушка начинает курить, значит в душе её образовался глубокий внутренний раскол. И в этот раз данная деталь не ускользнула от его пытливого взора.
- Как ты, родная?- добродушно спросил он её.
- Да я… даже не знаю, как объяснить.
- Ты можешь мне довериться.
- Я… замуровалась немного. Я не могу понять, чего я хочу. Я запуталась. Мне как будто в жизни некуда идти. Знаешь, я вроде бы не пустая, но… Во мне словно есть колоссальная сила, которую я не знаю, как использовать. Словно бы я за рулём мощного автомобиля, а водить его не умею. И я… не знаю. Не знаю, куда дальше двигаться. Может, ты знаешь?- спросила Лера с ироничной улыбкой.
- Ну, тут всё очень просто,- демонстративно развёл руками Василий.
- Ты всё же говоришь о настоящей любви! И говоришь как истинный романтик.
- Не совсем,- нахмурился Сергей. Обычное межполовое общение не лучше хорошей качественной книги. Был я в этой жизни и влюблён. И знаешь, это не самое приятное общение. Это не похоже на полёт в облаках, скорее на затянувшийся насморк.
Когда ты влюбляешься в неё, ты начинаешь её идеализировать. И начинаешь в последствии уже до безумия верить в собой же построенный образ. И до безумия уже обожаешь то, что сам выдумал. Обоим это может принести только нервы, склоки и неприятности. Поэтому я предпочитаю совсем не влюбляться.
Она, нет. Она совсем другое. Другое дело. Я чувствовал в ней идеальное понимание. Я чувствовал в ней продолжение себя. Это было какое-то обоюдное сотворчество. Это напоминало какой-то… танец. Нам не нужно было даже находиться рядом. Мы и без этого слышали друг друга. Будто бы у нас было что-то вроде общего нерва, по которому постоянно шёл ток. Мы максимально эффективно взаимодействовали, передавая без слов саму мысль…
А потом… Потом что-то произошло. Или, вернее сказать, ничего не происходило. Так даже точнее. Просто в определённый момент я оказался ей не настолько интересен. И всё, что было безумно важным, глубоким, сакральным для меня… оказалось для неё чем-то очередным. Розовым развлечением. Хоть она, может быть, одно время и говорила другое. Но всё это с самого начала было бессмысленным. Я не имел для неё и доли той значимости, которая была у неё для меня. Я не был для неё ценен.
- Это печально…- проговорил в оцепенении Василий,- Действительно печально.
- Это обычно. Я просто в жизни слишком многого хотел. Не все готовы открываться и общаться обнажёнными душами. Я возомнил себя кем-то особенным. Я захотел большего соприкосновения. Большего, чем у всех. Но мы… Мы не уникальны.
Они какое-то время молчали. Потом Сергей продолжил:
- С тех пор я начал подмечать в женщинах не красоту. А нечто другое. То, что мне в них совсем не нравилось. Эту невообразимую лёгкость. Я безошибочно могу узнать такую девушку по глазам. И сразу же при её виде у меня что-то внутри сжимается. Ведь я понимаю, что она может улыбаться мне с невероятной нежностью, а через пару дней забыть меня.
И ладно меня. Она совсем забыла и его. Того, для которого это смерти подобно. Того, кто рвёт на себе сейчас волосы. И кто не может отделаться от этих мыслей. Которые крутятся в его голове по кругу. Я всегда безошибочно угадываю такие женские глаза. И такую улыбку. И никогда не улыбаюсь в ответ.
Василий прищурился:
- Да, существуют такие… Галатеи. Или, прямо сказать, демонессы. За такими нужен глаз да глаз. А то, чего доброго, натворят что-нибудь.
Дальше они молчали. Мрачновато молчали. Василию всё сильнее начинал нравится горьковатый вкус табачного дыма.
Девушка без мозгов, совсем обнажённая, будто бы полностью беззащитная лежала перед ним. Он ласково мял её нежную молодую кожу. Марк озабоченно покусывал её. Её волосы, плечи, бёдра и ножки таили в себе запах сладковатого пота. На тонкой коже ещё оставались слегка ребристые следы от одежды. А одевалась она, зараза, со вкусом. Так что и к одетой к ней не прирасти взглядом было невозможно.
Она поддавалась его движениям с такой лёгкостью, словно сама давно этого хотела. Марк сжал её запястья и жадно впился зумами в плечо. Она тихонько простонала.
И сколько же сердец ты разбила, моя хорошая? Сколько несведущих душ играючи погрузила в вечную тьму? Он стал сжимать руками её тело грубее. Жестче. Она не сопротивлялась. Совсем. Только немного попискивала сквозь зубы. Нравится? Так ты любишь, когда с тобой обращаются так? Марк нащупал рукой вожделенное место, проник внутрь и сжал пальцы на её горле. Давно ему не было так сладко.
Художество. Рисование. Живопись. То единственное, что давало Лере истинный отдых и расслабление. И всегда доставляло ей неподдельное удовольствие. То единственное, что действительно вдохновляло её и наполняло силами. Единственное, в чём она могла полностью чувствовать себя самой собой.
В детстве Лера мечтала стать художницей. Очень сильно мечтала. Она даже не могла представить своего будущего каким-то другим. Ничто другое не давалось ей с такой лёгкостью и с таким удовольствием. Лера неплохо училась и рано начала помогать по дому родителям. Но только рисуя, она чувствовала себя до конца уютно. Будто бы в домике. Она словно мгновенно могла перенести себя в другой мир. Мир, где ей всегда было хорошо.
Со своими одноклассниками Лера не особенно общалась. Им было с ней неинтересно. Говорили, что она немного тормознутая. Она и не навязывалась. Родители же только отчитывали её за тройки и давали конфетку, гладя по голове, за пятёрки. Когда она приносила родителям свои рисунки, они советовали ей заняться чем-то более перспективным и прибыльным.
Но рисовать ей не переставало нравиться. И почти каждую свободную минуту одна до сих пор посвящала этому. Хотя сама себе о карьере живописца теперь Лера не позволяла себе мечтать. Она просто видела, как это делают другие. И сколько времени в день на это тратят.
Она в этом мире такая маленькая и обычная… На вряд ли могла бы претендовать на что-то. Есть те, кто более предан делу и карандаш использует лучше. Вряд ли она своей всё время дрожащей рукой могла бы добиться впечатляющего результата. Хотя, друзьям Леры в принципе нравилось, что она рисует.
И как-то посреди разговора, когда Лера давно была уже взрослая, её мама небрежно между делом брякнула:
- Вон, сейчас молодёжь современная фотографией увлекается, миллионы люди зарабатывают, а ты там все свои писюльки в тетрадке чекаешь.
И в этот момент Леру осенило. Стать успешным фотографом. Такая мечта была более удобной. Хороших фотографов, по крайней мере приличных, было немало. И она вполне могла бы стать одним из них. Что до художников, то работающих качественно, действительно качественно на Лерин вкус, с проработкой контуров, были единицы.
Те, у кого задники не являются просто фоном. Кто не рисует просто то, что популярно. Она чувствовала, что все эти люди входят в касту избранных. И что ей никогда в жизни не достичь их уровня. Со временем мечты о карьере художника со временем превратились для неё в унижение и бичевание себя.
Поэтому Лера просто накопила на относительно хорошую зеркалку и занялась фотографией. Это было более безопасно для её нервов. Называть себя фотографом в соц. сетях она могла со спокойной совестью. Это как бы ни к чему не обязывало. Она ведь фотографировала. И делала это с любовью. Большего было и не нужно.
А миссия художника всегда виделась ей чем-то сакральным. Недостижимым. В своих фантазиях она давно уже держала художественную школу и фотосалон. Но пока не могла позволить этим фантазиям стать мечтами. Она не привыкла желать сильно большего. «Самую дорогую цену мы платим за свои иллюзии»- прочитала Лера в каком-то паблике.
Вообще в последнее время Лера стала больше рисовать. Просто на нервах. Это просто физически требовалось ей, чтобы разгрузить свой мозг. И всё чаще почему-то рисовала женщин. Красивых, высоких, эффектных собой, просто в себе уверенных. Раньше она просто малевала какие-то узорчики и цветочки. И этого в принципе ей хватало, чтобы расслабиться.
Теперь ей виделись образы прекрасных женщин в танцевальных платьях. Они словно парили, возвышаясь над всем вокруг. И на каждый рисунок теперь уходило много времени. Она старательно прорисовывала им ожерелья, браслеты, кучу мелких деталей и загадочную пленительную улыбку. Лера уже сидела над рисунком чуть ни пол ночи, беспощадно орудуя ластиком. Её снова накрыло. Снова захотелось, чтобы всё было идеально. Ну, или… почти.
Она сама, наверное, хотела быть такой. Цветущей, горделивой и неприкасаемой. Всех сводить с ума и никогда не сомневаться в себе. Нет, Лера умела следить за собой. Она одевалась и красилась так, как надо. Без лишнего. Лучше многих. И не признавала никаких феминизмов. Собой надо выглядеть. Мама так говорила.
Но, в сущности, Лера же была обычной. Даже на фоне Ани она чувствовала себя блекловатой. Да и клеились к ней в основном только какие-то странные персонажи. Пашка бы никогда не стал встречаться… с такой. Хотя, знала она его с самого детства. Чё-то мысли какие-то ненужные пошли. Рисунок был почти закончен. Лера зевнула и пошла спать.
Через мгновение Олег увидел, как одна толпа врезается в другую. И тут в нём вспыхнула искра. Он, с разбегу стартанув, на скорости вошёл в толпу. Спартанцы ломили. Синие несколько даже подсели. Их ряды понемногу начали терять твёрдость. Олег, заряженный животным первозданным гневом, изо всех сил давил в сторону синих. Как и десятки других тел.
Подозрительно быстро синие начали сдавать. В их рядах образовалась брешь. И красные сразу же туда устремились. Олега почти разрывала, накопившаяся в нём злоба. Злоба на мир, на правых, на этот город. На сгнившую человеческую цивилизацию. Он хотел ломать. И больше не мог сдерживать это желание. Авроровцы гнулись. Авроровцы бежали.
Кипение адреналина и эйфории в мозгу перехлёстывало Олега. Он даже не замечал, что красные бегут в ловушку. С двух сторон на них набегали новые толпы синих. Олег уже начинал понимать, что банальным детским приёмом был загнан в капкан. Но скорости своей он не сбавлял. Даже наоборот. Злость в нём стремительно росла.
Давно у него не возникало такого зверского желания. Не просто помять кому-нибудь бока, а конкретно зарубиться. Зарубиться насмерть. Возможность быть отмудоханным по самое не могу только сильнее заводила Олега. Он с колоссальной скоростью врезался во вновь набегающую на него толпу. И тут на мгновение глаза его застелил мрак…
Через секунду к Олегу вернулось его сознание. С него сорвали шарф и заехали по голове в опасной близости от виска. Но он всё ещё стоял на ногах и даже смог отбросить от себя оппонента. Сзади резко напирали свои. Значит, наши не струсили. Это хорошо. Если бы сейчас труханули, всем нам был бы уже полный абзац.
Один поток толпы толкал Олега вперёд. Другой летел прямо в него. Он вдруг понял, что находится на самом острие бойни. Он бил, получал, отмахивался локтями. И конца этому не было. Удары прилетали всё более неприятные, но черепушка пока крепко держалась. В итоге случилось, можно сказать, фатальное. Олег встал на одно колено. Это должен был быть конец. Сейчас его выключат.
И тут по толпе прокалились отголоски чего-то совсем нездорового. Какие-то крики. Ропот. Олег почему-то сразу смекнул. Космонавты.
Он мгновенно встал и потёр сквозь толпу оппонента. Не в стык, а прошивая собой смятённые остолбеневшие ряды. А за его спиной ряды плотно экипированного ОМОНа уже мудохали дубинками и заламывали лицом в асфальт особо буйных и тех, кто медленно соображал.
Олегу не нужен был ещё один привод. Кто-то из пацанов бы обязательно сказал, что так сваливать нельзя. Что как крыса. Что надо стоять до конца. Но Олегу сейчас привод был не нужен. Совсем. Если он сейчас потеряет работу… то уже всё. С концами. Либо гаш возить, либо сразу уже на дно. Становиться последним отбросом. Чего ему совсем не хотелось. О ещё хотел пожить. Хотя, честно говоря, не всегда понимал, для чего.
Олег лёгким бегом петлял между дворами, надеясь по-быстрому выйти к метро и тупо слиться. И тут, из-за очередного угла выруливает человек пять синих. Все при шарфах. Вот сейчас ему совсем не хотелось ввязываться. Шпана, конечно… Не бойцы, но… К чёрту. Олег попытался максимально на спокойняке пройти мимо. Но тут шобла взяла и без разговоров преградила ему дорогу.
«Не знаю, мы раньше старших всегда боялись, что за борзота пошла…»- подумалось Олегу.
- «Аврора» или «Спартанец»?- спросил один из них.
Шарфа на Олеге уже не было. Чего придолбались?
- Чуваки, вы о чём вообще?
- За кого… ты?- спросил белобрысый уже более холодно и борзо. И тут Олег, неожиданно для себя расплылся в улыбке:
- Я, пацаны, за красивый футбол!
Щеглы засмеялись. И даже по очереди пожали ему руку.
- Хорош, чёрт,- сказал кто-то из них.
После чего Олег пошёл дальше. И покачал головой: «Вот от шакалов я ещё по рёбрам не получал». Он вышел к станции Красногорской и смешался с толпой.
Уже дома Олег включил телефон и посмотрел счёт. Наши естественно опять просрали. Один три в пользу «Авроры». «Ну ёж вашу за ногу!»- подумал Олег, лёг на запарвленную кровать в одежде и отключился.
Марк был немного зажатым. Но ласковым. И в нём чувствовался голод. Голод по женской ласке. Никогда не думала, что у таких мужчин он может быть. Но он брал её очень жадно. Даже самозабвенно. Как будто даже пытался этим что-то ей сказать. Кк бы приглашая её каждым движением в свой мрачный мир. И ей даже было хорошо в этом мире. В нём было довольно уютно.
Он как паук оплетал её своими нитями. И ей было очень тепло в этом коконе И даже по-своему свободно. Он был твёрд и даже как-то грубоват в своих движениях, но в глубине себя будто бы совсем хрупок. Что-то в нём было разломано. Разбито. Она это чувствовала. И её это особенно пленило. Он затягивал её в свою пустоту. В свою увлекательную пустоту. Как в сладкий наркотически сон. И ей это нравилось.
Василий, решив не задерживать Серёгу, около часа утра выполз из его чертога, на прощание откупорив и выпив с ним ещё по бутылочке пива. И вышел из подъезда на промозглую столичную улицу. Он был невероятно вдохновлён этим новым товарищеским общением. Его мысли слегка мешались и спутывались. Он думал о любви, о творчестве, о сложностях им перипетиях судьбы и о том, что стихи почему-то не делают людей счастливыми.
Всё это кружилось, прыгало и перемещалось в его голове. Мир кружился и изворачивался перед ним причудливыми красками. Василий начинал смутно мечтать о чём-то новом и необычном, и в то же время сомневался во всём, когда совсем случайно на остановке он увидел Леру.
И на сей раз она широко улыбнулась ему. Лера стояла такая свежая, ухоженная, аккуратная, светлая. И при этом глубоко затягивалась сигаретой, красиво выпуская дым.
Василий давно подметил, что если девушка начинает курить, значит в душе её образовался глубокий внутренний раскол. И в этот раз данная деталь не ускользнула от его пытливого взора.
- Как ты, родная?- добродушно спросил он её.
- Да я… даже не знаю, как объяснить.
- Ты можешь мне довериться.
- Я… замуровалась немного. Я не могу понять, чего я хочу. Я запуталась. Мне как будто в жизни некуда идти. Знаешь, я вроде бы не пустая, но… Во мне словно есть колоссальная сила, которую я не знаю, как использовать. Словно бы я за рулём мощного автомобиля, а водить его не умею. И я… не знаю. Не знаю, куда дальше двигаться. Может, ты знаешь?- спросила Лера с ироничной улыбкой.
- Ну, тут всё очень просто,- демонстративно развёл руками Василий.
