- Правда? В самом деле?- вдруг рассмеялась девушка.
- Конечно,- зарделся румянцем Василий,- Я тут недавно общался с одним неглупым человеком. Он рассказывал мне о даосских философах. Они проповедовали понятие о ничтожности и глупости всякой суеты. То есть, пока мы пытаемся прийти куда-то и найти что-то, то мы будем лишь наталкиваться на бесконечные преграды. Гармонии человек может достичь, только если он двигается к себе.
Только поняв себя и почувствовав в себе вселенную, можно достичь желаемого. То есть внутреннего баланса. То, чего ты действительно хочешь, вряд ли находится за пределами тебя. И единственный способ понять своё направление, вектор развития, это помириться с самим собой.
Василий тяжело дышал. Он и сам не ожидал от себя такого сильного монолога. И был в целом собой доволен. Ему действительно, кажется, удалось блеснуть пред ней своими познаниями. Лера на удивление широко раскрыла глаза. Она действительно была ошарашена.
- Спасибо тебе,- улыбнулась Лера,- Ты действительно умный человек. Даже умнее, чем я думала. Я ведь действительно могу делать то, что я делаю, только для себя. Такая банальная мысль. Даже легче стало.
Лера начала вдруг по-детски кружиться вокруг себя. Вообще в последнее время она была достаточно строга к себе и людям. Но иногда творческая пылкая натура в ней давала о себе знать в самые неожиданные моменты. Её глаза в этот момент светились чуть фиолетовым оттенком.
- Даже легче стало,- повторила девушка,- Ты действительно мне помог. О, кажется, это мой автобус.
Лера прижалась к нему и крепко обняла. Василий почувствовал свежий фиалковый запах её волос.
- Вась, ты правда особенный человек. Береги себя.
Она помахала ему рукой и растворилась в автобусе. Василий всё же любил такие неожиданные чудные встречи. Было в них как будто бы что-то особенное. И складывалось ощущение, что в жизни всё не зря, и что чудесное может подстерегать его за каждым углом.
Какая тонкая вся. И хрупкая. Марк провёл большим пальцем по её стопе. А потом помассировал щиколотку. Она продолжала мило мурлыкать, пока он делал с ней то, что хотел. Девушка без мозгов была действительно очень хороша. Одна из редких девушек. К которым лучше особенно не приближаться.
Она была как вечно натянутая струна. Очень всё тонко чувствовала. Но в тайне от себя мечтала расслабиться. И чтобы её кто-то приласкал. Хорошо приласкал. Такие струны в любой момент могут порваться и сильно ударить. Если слишком сильно задеть. Поэтому вообще Марк предпочитал девушек попроще. Попонятнее. Но нужно было признать. Именно такие всегда и цепляли сильнее всего.
Он продолжал гладить её изгибы. Её невинные глаза продолжали смотреть на него сквозь прищур и хитрую улыбку. Она будто бы видела в этот мемент его слабость перед ней. Видела его насквозь. Она была слишком восхитительна. Таких не бывает в реальной жизни. Этого просто не могло произойти. Такие девушки просто так не раздеваются.
Но вот она лежала перед ним. Совершенно бесстыжая и словно невинная. Открытая ко всем его прикосновениям. Наконец, он нашёл ту, которая хоть на время развеет его тоску. Не создал ещё Бог ничего изящнее немного смущённой молодой женщины.
Сквозняк, пробегающий сквозь окна проходил мурашками по её коже. Она попросила его закрыть форточку. И вновь почувствовала в своей душе что-то странное. Что-то мягкое и глубокое. Что засасывало её внутрь. Будто бы плавное ощущение падения. Фиолетовая вспышка вновь проткнула её сердце насквозь. Нет, она не хотела снова влюбляться. Очень боялась этого. Но стоило её только погрузиться в свои ощущения, как они тут же затягивали её в себя.
Она опасалась его. Но уже как будто любила. И его скомканный характер, и резковатые манеры, и демонстративно вежливое поведение. Всё до предела. Всё у него было на высоком уровне. Она в детстве представляла себе слегка грубоватого и прямого мужа. Который всегда за всё несёт ответсвенность.
Марк никогда не нёс какой-то особенной ответственности. Но он вёл себя именно так, как ей было надо. Он всегда был уверен в себе и крайне спокоен. Как будто совершенно ни в чём не сомневался. Или всё же сомневался, но она в упор не видела этого. Когда ты сама запутана и потеряна в своих мыслях и ощущениях, хочется найти какую-то твёрдую опору.
Этот её всегда спокойный взгляд… И движения… И то, как он на неё смотрел. Она будто бы нашла наконец свой причал. Свой берег. Но нет. Она ещё не верила. Она ещё не хотела влюбляться. И становиться настолько зависимой. Уязвимой. Но что-то подозрительно знакомое уже оплетало её сердце своими тонкими усиками.
Анна сидела в кафе после смены и пересчитывала выручку. Не густо. Но и не так печально, как она уже обрисовала себе в своём болезненном воображении. Здесь, за стойкой, парни всегда обращали на неё внимание. И хоть что-то, но на чай оставляли. К тому же за стойкой не нужно было танцевать с подносами и бояться, что разнесёшь тут всё вдребезги.
Но в последнее время Аня стала всё сильнее уставать. Опустошаться. Как будто краски для неё теперь начинали терять цвет. Она почти уже слезла с мефедрона. Хотя, иногда срывалась. Хотя, иногда срывалась. Порой, ей просто нужно было закинуться. Необходимо. Но Аня никогда не злоупотребляла. Уже давно. Она всё контролировала. У ней всё было хорошо.
Ну, так. В целом. Хорошо. Только эти мысли иногда приходили. Мысли, которые доканывали её. Его улыбка. Его смех. А по ночам её накрывал всё тот же мрак. И этот мрак обнимал её. И притягивал к себе. И целовал её плечи. И не хотел отпускать. И заполнял её полностью. А с утра исчезал бесследно.
Она сама не знала, сколько в этом мраке осталось от того Пашки. Которого она так сильно и трепетно любила. Скорее это был болезненный сон, мрачная тень её сознания. Сон, который всё не мог её отпустить. Или она просто сама не хотела отпускать свою больную иллюзию.
Ведь, в тот момент, когда она была влюблена, даже болезненно влюблена, её тело и душа были наполнены каким-то волнением. Каким-то волшебным тягучим чувством. Она чувствовала всю глубину своей священной боли. И эта боль делала её саму более целостной. Как и её существование.
А потом Ане стало как будто бы плевать. Просто плевать. И это опустошение стало для неё в каком-то плане ещё тяжелее. Она словно варилась и варилась в этом вакууме. И не могла свариться. И когда ей становилось в этом совсем тяжело, она вновь пробуждала в себе эти ощущения и эмоции. Любовь. Ненависть. Всё по кругу. И эта боль вновь давала ей какое-то нужное чувство. Чувство того, что в её жизни был что-то особенное. Что-то важное. Он.
Да, Пашка был для неё неким символом. Символом какого-то чуда. Какой-то сказки. Того, чего в жизни, быть может, никогда и не было. Но ей иногда очень хотелось.
Подруга позвонила уже почти в ночь вся такая растерянная. И с одной стороны голос у неё вроде бы был весёлый. С другой, какой-то слишком энергичный. Даже нервозно звенящий. Определённо, с Мариной что-то происходило. Что-то такое, о чём сразу и не расскажешь. Но что именно, Аня почему-то по голосу не могла понять. Говорила подруга как-то бегло и отвлечённо. Обо всём и ни о чём. А потом спросила Аню, как она там…
Анну как будто прорвало. Она сразу начала рассказывать о всех своих загонах и проблемах с кожей, о том, как она устала уже от всего. Даже от людей, находящихся вокруг неё. О том, как её уже в конец начинает доканывать работа, и как ей в последнее время всё чаще хочется умереть. Про меф решила не упоминать.
Марина какое-то время произносила в трубку длинные: «А-а-а-а-а. Ага-а-а. Я понимаю». Но в определённый момент неожиданно замолкла. Как будто в задумчивости. Или просто хотела что-то сказать.
- Марин! Ты меня слышишь? Что с тобой?
- Да-да. Я здесь просто…
- Чего ты?
- Да, знаешь, я сама недавно с работы уволилась. Меня как будто вывернуло на изнанку и высушило. Я, понимаешь, стала как-то сама не своя. И сейчас я… короче, в массажном салоне работаю. «Чакра» называется.
Анна сначала неловко рассмеялась:
- Это бордель что ли какой-то?
- Н-нет, мы… без проникновения работаем.
- Марин, ты что, сосёшь сорокалетним мужикам за деньги?
- Нет, конечно… там… только за дополнительную плату.
- Марина, ты с ума сошла!?
- Понимаешь, мне… за квартиру в этом месяце платить нечем. На работе его вечно задерживали. Ещё Лёша ушёл куда-то. Полторы недели его нет. Бухает, наверное. Я в конец уже запуталась. И не знаю просто, что уже делать. Просто… хотела тебе сказать, что и такой вариант есть… если совсем прижмёт по финансам. Это же не надолго…
Она говорила максимально быстро, несколько сбивчиво и задыхаясь.
- Марин…
- Да, знаешь что? Думай, что хочешь,- Марина бросила трубку.
Аня просто шла домой. И курила. Она не понимала, что вообще происходит. И как жизнь их, девочек может доводить до жизни такой. А потом ей стало жаль. Просто жаль. Всех и себя в том числе. И Аня заплакала. Слёзы сами полились из её глаз. Она не могла это контролировать. Хотя и боялась, что кто-нибудь её увидит. Но нет. Она шла по ночной улице совершенно одна. И никому не было до неё дела.
Олегу время от времени не давала покоя одна мысль. Он много читал про генерала Власова… в одно время. И поразил его тогда в биографии генерала… один момент. Конечно, предатель есть предатель. И каждый предатель обладает подлой мелочной душой. И конечно же, в биографии подобного человека глаза сами ищут как можно больше свидетельств мерзости и подлости его натуры.
И как же всё-таки неожиданно в таких случаях обнаруживать биографию образцового решительного офицера с высоким уровнем выручки. Власов смог вывести бойцов из окружения под Киевом, участвовал в битве под Москвой и получил орден боевого красного знамени. Ведь, получается, он не был трусом. По крайней мере в том смысле этого слова, в котором мы привыкли его понимать.
Олег сидел на дворовой лавочке, потирая синяк чуть выше виска и курил. Курил и задумчиво смотрел в пустую песочницу.
У Власова были свои убеждения. Свои мысли и идеи. И думаешь иногда вот так… Наши же люди… Они все без страха шли на смерть за Родину. И ни у кого не возникало вопроса… И ни у кого не возникало мысли, что может быть как-то иначе. И никто даже подумать не мог о том, чтобы предать Отечество.
Но те, которые предавали, делали это с каким-то особым воодушевлением. И даже с глубокой уверенностью в своей правоте. С каким ожесточением и волей наполняют они свою душу предательством, что держаться за него как за самую последнюю истину. И презрение и ненависть к Родине своей становится для них правдивее любой другой правды.
Их предательство идёт из самой глубины сердца. Не под действием внешних причин они предают, а предают внутри себя. Уже окончательно и бесповоротно. Навсегда закрыв себе путь к покаянию и очищению. И ничего не может быть озлобленнее и мстительнее, чем такая почерневшая душа. И всем духом своим начинают они презирать Отечество и самих себя.
И если бы существовала нация русских предателей, то была бы у этой нации и национальная мифология, и свои герои, и своя особенная ментальность, и своя философия. Любую низость и мерзость в глубоких закромах своей души они найдут, чем оправдать. И скажут, что это и было правильно.
И громче всех ещё будут кричать и доказывать собственную справедливость. Оттого ещё ожесточённее, что сами в глубине своего естества чувствуют на себе эту проклятую печать.
Олега немного занесло… А он не любил, когда в мыслях его заносит. После этого всегда было такое неприятное ощущение спутанности. И чувство опустошения. Странное…
- А что ты тут делаешь?- вдруг спросила его Эльза.
Она снова шла из магазина с пакетом. Теперь почему-то через его двор. Эльза решила подойти и сесть рядом с ним. Олег сразу зашвырнул бычок в урну.
- Я планирую Революцию,- пожав плечами, ответил Олег.
- Против кого же?- удивлённо широко раскрыла глаза Эльза.
- Против тех, кто продал мою страну… за пятнадцать серебрянников.
- А ты… во всём таком разбираешься?- чуть смутившись спросила маленькая смуглая девушка. По виду прямо девчушка.
Олег криво усмехнулся:
- Я думал, что во всём разбираюсь. Что понимаю что-то. Я, наверное, понимал, за что борюсь. И в принципе готов был идти до конца. Казалось, нет человека злее и решительнее, чем я. И…
- А теперь? А теперь… Теперь я ощущаю полную бессмысленность. Бессмысленность моей… нашей борьбы. Бессмысленность моего знания марксистской теории Бессмысленность всех тех лет, которые я потратил на самообразование.
Понимаешь, мной двигала злоба. Гнев. Злоба на всё происходящее. На этот режим. На несправедливость кругом. На обнищание людей. На всеобщую тупость и оскатинивание.
А сейчас этой злобы как будто и нет. Точнее, она совсем не того размера. Не той силы. Стало плевать как будто. И если завтра всё в этом мире сдохнет, то по сути тоже плевать. По боку. И правда, для чего вообще ведётся борьба? И на кой мне знание теории? Если люди сами не хотят ничего менять. Знаешь, я ведь и в себе не могу разобраться. И свою жизнь наладить. А то ж, Революция. Борцом заделался. Эльза, вот скажи мне как умный человек, разве я не жалок?
Эльза начала болтать ногами как ребёнок и сказала:
- Пурум-пурум-пум. Знаешь, я не уверена, что я умный человек. Но в тебе очень много любви. И благородства. Просто ты внешне такой… Рубцеватый. Ты же занимался своей борьбой и исканиями ради людей. Ты им хотел помочь. Значит, внутри тебя живёт любовь. Не злоба, а любовь. И Бог.
- Какой такой Бог?
- Бог есть один единственный. И другого у нас нет.
- Ты знаешь, я никогда не верил ни в каких богов.
- Вера, она… более глубоко. Ближе и глубже, чем мы её понимаем. Мы можем и не знать о своей вере, но любовь живёт в каждом из нас. А значит и контакт с Богом существует у каждого. У тебя очень широкое сердце. Ты не должен себя корить за то, что ты боролся за свою правду. Мы все иногда блуждаем и не можем себя найти. Но всё, что было сделано с любовью, было не зря. Ты шёл по своему тернистому пути и оступался. Но для людец ты хотел правды и добра.
Олег невольно расплылся в улыбке:
- Очень рад, что ты увидела во мне что-то хорошее. Обычно люди говорят, что я очень радикален в своих взглядах. И вижу всё в категоричных тонах. Не вижу оттенков.
- Ой, да все заблуждаются,- махнула рукой Эльза,- Мы не можем знать, как оно на самом деле.
Олегу от этого разговора стало немного теплее. Он будто почувствовал себя на какой-то момент собой. Почувствовал себя не чуждым всему окружающему миру. В недрах его души начинали зарождаться новые силы. Огоньки какой-то новой хоть и хрупкой надежды. Олег начинал смутно верить во что-то. Он раньше никогда не верил ни во что кроме воли и силы. Но вот ей… он почти уже готов был довериться.
Он вновь решил проводить её до дома. И вновь помог нести ей пакет. Вторую его руку Эльза взяла сама. От мягкого тепла её ладони внутри Олега что-то зашевелилось. Словно свет её души проходил через ладонь электрическим током и наполнял Олега каким-то спокойствием. И уверенностью. Уверенностью в том, что существует нечто хорошее и светлое. Правильное.
- Конечно,- зарделся румянцем Василий,- Я тут недавно общался с одним неглупым человеком. Он рассказывал мне о даосских философах. Они проповедовали понятие о ничтожности и глупости всякой суеты. То есть, пока мы пытаемся прийти куда-то и найти что-то, то мы будем лишь наталкиваться на бесконечные преграды. Гармонии человек может достичь, только если он двигается к себе.
Только поняв себя и почувствовав в себе вселенную, можно достичь желаемого. То есть внутреннего баланса. То, чего ты действительно хочешь, вряд ли находится за пределами тебя. И единственный способ понять своё направление, вектор развития, это помириться с самим собой.
Василий тяжело дышал. Он и сам не ожидал от себя такого сильного монолога. И был в целом собой доволен. Ему действительно, кажется, удалось блеснуть пред ней своими познаниями. Лера на удивление широко раскрыла глаза. Она действительно была ошарашена.
- Спасибо тебе,- улыбнулась Лера,- Ты действительно умный человек. Даже умнее, чем я думала. Я ведь действительно могу делать то, что я делаю, только для себя. Такая банальная мысль. Даже легче стало.
Лера начала вдруг по-детски кружиться вокруг себя. Вообще в последнее время она была достаточно строга к себе и людям. Но иногда творческая пылкая натура в ней давала о себе знать в самые неожиданные моменты. Её глаза в этот момент светились чуть фиолетовым оттенком.
- Даже легче стало,- повторила девушка,- Ты действительно мне помог. О, кажется, это мой автобус.
Лера прижалась к нему и крепко обняла. Василий почувствовал свежий фиалковый запах её волос.
- Вась, ты правда особенный человек. Береги себя.
Она помахала ему рукой и растворилась в автобусе. Василий всё же любил такие неожиданные чудные встречи. Было в них как будто бы что-то особенное. И складывалось ощущение, что в жизни всё не зря, и что чудесное может подстерегать его за каждым углом.
Какая тонкая вся. И хрупкая. Марк провёл большим пальцем по её стопе. А потом помассировал щиколотку. Она продолжала мило мурлыкать, пока он делал с ней то, что хотел. Девушка без мозгов была действительно очень хороша. Одна из редких девушек. К которым лучше особенно не приближаться.
Она была как вечно натянутая струна. Очень всё тонко чувствовала. Но в тайне от себя мечтала расслабиться. И чтобы её кто-то приласкал. Хорошо приласкал. Такие струны в любой момент могут порваться и сильно ударить. Если слишком сильно задеть. Поэтому вообще Марк предпочитал девушек попроще. Попонятнее. Но нужно было признать. Именно такие всегда и цепляли сильнее всего.
Он продолжал гладить её изгибы. Её невинные глаза продолжали смотреть на него сквозь прищур и хитрую улыбку. Она будто бы видела в этот мемент его слабость перед ней. Видела его насквозь. Она была слишком восхитительна. Таких не бывает в реальной жизни. Этого просто не могло произойти. Такие девушки просто так не раздеваются.
Но вот она лежала перед ним. Совершенно бесстыжая и словно невинная. Открытая ко всем его прикосновениям. Наконец, он нашёл ту, которая хоть на время развеет его тоску. Не создал ещё Бог ничего изящнее немного смущённой молодой женщины.
Сквозняк, пробегающий сквозь окна проходил мурашками по её коже. Она попросила его закрыть форточку. И вновь почувствовала в своей душе что-то странное. Что-то мягкое и глубокое. Что засасывало её внутрь. Будто бы плавное ощущение падения. Фиолетовая вспышка вновь проткнула её сердце насквозь. Нет, она не хотела снова влюбляться. Очень боялась этого. Но стоило её только погрузиться в свои ощущения, как они тут же затягивали её в себя.
Она опасалась его. Но уже как будто любила. И его скомканный характер, и резковатые манеры, и демонстративно вежливое поведение. Всё до предела. Всё у него было на высоком уровне. Она в детстве представляла себе слегка грубоватого и прямого мужа. Который всегда за всё несёт ответсвенность.
Марк никогда не нёс какой-то особенной ответственности. Но он вёл себя именно так, как ей было надо. Он всегда был уверен в себе и крайне спокоен. Как будто совершенно ни в чём не сомневался. Или всё же сомневался, но она в упор не видела этого. Когда ты сама запутана и потеряна в своих мыслях и ощущениях, хочется найти какую-то твёрдую опору.
Этот её всегда спокойный взгляд… И движения… И то, как он на неё смотрел. Она будто бы нашла наконец свой причал. Свой берег. Но нет. Она ещё не верила. Она ещё не хотела влюбляться. И становиться настолько зависимой. Уязвимой. Но что-то подозрительно знакомое уже оплетало её сердце своими тонкими усиками.
Анна сидела в кафе после смены и пересчитывала выручку. Не густо. Но и не так печально, как она уже обрисовала себе в своём болезненном воображении. Здесь, за стойкой, парни всегда обращали на неё внимание. И хоть что-то, но на чай оставляли. К тому же за стойкой не нужно было танцевать с подносами и бояться, что разнесёшь тут всё вдребезги.
Но в последнее время Аня стала всё сильнее уставать. Опустошаться. Как будто краски для неё теперь начинали терять цвет. Она почти уже слезла с мефедрона. Хотя, иногда срывалась. Хотя, иногда срывалась. Порой, ей просто нужно было закинуться. Необходимо. Но Аня никогда не злоупотребляла. Уже давно. Она всё контролировала. У ней всё было хорошо.
Ну, так. В целом. Хорошо. Только эти мысли иногда приходили. Мысли, которые доканывали её. Его улыбка. Его смех. А по ночам её накрывал всё тот же мрак. И этот мрак обнимал её. И притягивал к себе. И целовал её плечи. И не хотел отпускать. И заполнял её полностью. А с утра исчезал бесследно.
Она сама не знала, сколько в этом мраке осталось от того Пашки. Которого она так сильно и трепетно любила. Скорее это был болезненный сон, мрачная тень её сознания. Сон, который всё не мог её отпустить. Или она просто сама не хотела отпускать свою больную иллюзию.
Ведь, в тот момент, когда она была влюблена, даже болезненно влюблена, её тело и душа были наполнены каким-то волнением. Каким-то волшебным тягучим чувством. Она чувствовала всю глубину своей священной боли. И эта боль делала её саму более целостной. Как и её существование.
А потом Ане стало как будто бы плевать. Просто плевать. И это опустошение стало для неё в каком-то плане ещё тяжелее. Она словно варилась и варилась в этом вакууме. И не могла свариться. И когда ей становилось в этом совсем тяжело, она вновь пробуждала в себе эти ощущения и эмоции. Любовь. Ненависть. Всё по кругу. И эта боль вновь давала ей какое-то нужное чувство. Чувство того, что в её жизни был что-то особенное. Что-то важное. Он.
Да, Пашка был для неё неким символом. Символом какого-то чуда. Какой-то сказки. Того, чего в жизни, быть может, никогда и не было. Но ей иногда очень хотелось.
Подруга позвонила уже почти в ночь вся такая растерянная. И с одной стороны голос у неё вроде бы был весёлый. С другой, какой-то слишком энергичный. Даже нервозно звенящий. Определённо, с Мариной что-то происходило. Что-то такое, о чём сразу и не расскажешь. Но что именно, Аня почему-то по голосу не могла понять. Говорила подруга как-то бегло и отвлечённо. Обо всём и ни о чём. А потом спросила Аню, как она там…
Анну как будто прорвало. Она сразу начала рассказывать о всех своих загонах и проблемах с кожей, о том, как она устала уже от всего. Даже от людей, находящихся вокруг неё. О том, как её уже в конец начинает доканывать работа, и как ей в последнее время всё чаще хочется умереть. Про меф решила не упоминать.
Марина какое-то время произносила в трубку длинные: «А-а-а-а-а. Ага-а-а. Я понимаю». Но в определённый момент неожиданно замолкла. Как будто в задумчивости. Или просто хотела что-то сказать.
- Марин! Ты меня слышишь? Что с тобой?
- Да-да. Я здесь просто…
- Чего ты?
- Да, знаешь, я сама недавно с работы уволилась. Меня как будто вывернуло на изнанку и высушило. Я, понимаешь, стала как-то сама не своя. И сейчас я… короче, в массажном салоне работаю. «Чакра» называется.
Анна сначала неловко рассмеялась:
- Это бордель что ли какой-то?
- Н-нет, мы… без проникновения работаем.
- Марин, ты что, сосёшь сорокалетним мужикам за деньги?
- Нет, конечно… там… только за дополнительную плату.
- Марина, ты с ума сошла!?
- Понимаешь, мне… за квартиру в этом месяце платить нечем. На работе его вечно задерживали. Ещё Лёша ушёл куда-то. Полторы недели его нет. Бухает, наверное. Я в конец уже запуталась. И не знаю просто, что уже делать. Просто… хотела тебе сказать, что и такой вариант есть… если совсем прижмёт по финансам. Это же не надолго…
Она говорила максимально быстро, несколько сбивчиво и задыхаясь.
- Марин…
- Да, знаешь что? Думай, что хочешь,- Марина бросила трубку.
Аня просто шла домой. И курила. Она не понимала, что вообще происходит. И как жизнь их, девочек может доводить до жизни такой. А потом ей стало жаль. Просто жаль. Всех и себя в том числе. И Аня заплакала. Слёзы сами полились из её глаз. Она не могла это контролировать. Хотя и боялась, что кто-нибудь её увидит. Но нет. Она шла по ночной улице совершенно одна. И никому не было до неё дела.
Олегу время от времени не давала покоя одна мысль. Он много читал про генерала Власова… в одно время. И поразил его тогда в биографии генерала… один момент. Конечно, предатель есть предатель. И каждый предатель обладает подлой мелочной душой. И конечно же, в биографии подобного человека глаза сами ищут как можно больше свидетельств мерзости и подлости его натуры.
И как же всё-таки неожиданно в таких случаях обнаруживать биографию образцового решительного офицера с высоким уровнем выручки. Власов смог вывести бойцов из окружения под Киевом, участвовал в битве под Москвой и получил орден боевого красного знамени. Ведь, получается, он не был трусом. По крайней мере в том смысле этого слова, в котором мы привыкли его понимать.
Олег сидел на дворовой лавочке, потирая синяк чуть выше виска и курил. Курил и задумчиво смотрел в пустую песочницу.
У Власова были свои убеждения. Свои мысли и идеи. И думаешь иногда вот так… Наши же люди… Они все без страха шли на смерть за Родину. И ни у кого не возникало вопроса… И ни у кого не возникало мысли, что может быть как-то иначе. И никто даже подумать не мог о том, чтобы предать Отечество.
Но те, которые предавали, делали это с каким-то особым воодушевлением. И даже с глубокой уверенностью в своей правоте. С каким ожесточением и волей наполняют они свою душу предательством, что держаться за него как за самую последнюю истину. И презрение и ненависть к Родине своей становится для них правдивее любой другой правды.
Их предательство идёт из самой глубины сердца. Не под действием внешних причин они предают, а предают внутри себя. Уже окончательно и бесповоротно. Навсегда закрыв себе путь к покаянию и очищению. И ничего не может быть озлобленнее и мстительнее, чем такая почерневшая душа. И всем духом своим начинают они презирать Отечество и самих себя.
И если бы существовала нация русских предателей, то была бы у этой нации и национальная мифология, и свои герои, и своя особенная ментальность, и своя философия. Любую низость и мерзость в глубоких закромах своей души они найдут, чем оправдать. И скажут, что это и было правильно.
И громче всех ещё будут кричать и доказывать собственную справедливость. Оттого ещё ожесточённее, что сами в глубине своего естества чувствуют на себе эту проклятую печать.
Олега немного занесло… А он не любил, когда в мыслях его заносит. После этого всегда было такое неприятное ощущение спутанности. И чувство опустошения. Странное…
- А что ты тут делаешь?- вдруг спросила его Эльза.
Она снова шла из магазина с пакетом. Теперь почему-то через его двор. Эльза решила подойти и сесть рядом с ним. Олег сразу зашвырнул бычок в урну.
- Я планирую Революцию,- пожав плечами, ответил Олег.
- Против кого же?- удивлённо широко раскрыла глаза Эльза.
- Против тех, кто продал мою страну… за пятнадцать серебрянников.
- А ты… во всём таком разбираешься?- чуть смутившись спросила маленькая смуглая девушка. По виду прямо девчушка.
Олег криво усмехнулся:
- Я думал, что во всём разбираюсь. Что понимаю что-то. Я, наверное, понимал, за что борюсь. И в принципе готов был идти до конца. Казалось, нет человека злее и решительнее, чем я. И…
- А теперь? А теперь… Теперь я ощущаю полную бессмысленность. Бессмысленность моей… нашей борьбы. Бессмысленность моего знания марксистской теории Бессмысленность всех тех лет, которые я потратил на самообразование.
Понимаешь, мной двигала злоба. Гнев. Злоба на всё происходящее. На этот режим. На несправедливость кругом. На обнищание людей. На всеобщую тупость и оскатинивание.
А сейчас этой злобы как будто и нет. Точнее, она совсем не того размера. Не той силы. Стало плевать как будто. И если завтра всё в этом мире сдохнет, то по сути тоже плевать. По боку. И правда, для чего вообще ведётся борьба? И на кой мне знание теории? Если люди сами не хотят ничего менять. Знаешь, я ведь и в себе не могу разобраться. И свою жизнь наладить. А то ж, Революция. Борцом заделался. Эльза, вот скажи мне как умный человек, разве я не жалок?
Эльза начала болтать ногами как ребёнок и сказала:
- Пурум-пурум-пум. Знаешь, я не уверена, что я умный человек. Но в тебе очень много любви. И благородства. Просто ты внешне такой… Рубцеватый. Ты же занимался своей борьбой и исканиями ради людей. Ты им хотел помочь. Значит, внутри тебя живёт любовь. Не злоба, а любовь. И Бог.
- Какой такой Бог?
- Бог есть один единственный. И другого у нас нет.
- Ты знаешь, я никогда не верил ни в каких богов.
- Вера, она… более глубоко. Ближе и глубже, чем мы её понимаем. Мы можем и не знать о своей вере, но любовь живёт в каждом из нас. А значит и контакт с Богом существует у каждого. У тебя очень широкое сердце. Ты не должен себя корить за то, что ты боролся за свою правду. Мы все иногда блуждаем и не можем себя найти. Но всё, что было сделано с любовью, было не зря. Ты шёл по своему тернистому пути и оступался. Но для людец ты хотел правды и добра.
Олег невольно расплылся в улыбке:
- Очень рад, что ты увидела во мне что-то хорошее. Обычно люди говорят, что я очень радикален в своих взглядах. И вижу всё в категоричных тонах. Не вижу оттенков.
- Ой, да все заблуждаются,- махнула рукой Эльза,- Мы не можем знать, как оно на самом деле.
Олегу от этого разговора стало немного теплее. Он будто почувствовал себя на какой-то момент собой. Почувствовал себя не чуждым всему окружающему миру. В недрах его души начинали зарождаться новые силы. Огоньки какой-то новой хоть и хрупкой надежды. Олег начинал смутно верить во что-то. Он раньше никогда не верил ни во что кроме воли и силы. Но вот ей… он почти уже готов был довериться.
Он вновь решил проводить её до дома. И вновь помог нести ей пакет. Вторую его руку Эльза взяла сама. От мягкого тепла её ладони внутри Олега что-то зашевелилось. Словно свет её души проходил через ладонь электрическим током и наполнял Олега каким-то спокойствием. И уверенностью. Уверенностью в том, что существует нечто хорошее и светлое. Правильное.
