Князь Ян
Стали мы лагерем на опушке, не хотелось мне к Боричам ехать. Да казалось все, что мелькнула вчера тень на горушке у дороги. Знакомая такая тень, что так и тянуло по лесу пройтись. Что за наваждение? Что за колдовство? Почему я вообще о девке этой думаю? У меня невеста есть! Мне о княжестве думать надобно, а не о мареве лесном. Но нет – стоит все перед глазами.
Утром в лес ушел – дров набрать да проветрить голову, может и выветрится из нее образ навязчивый. Час хожу, два, глядь – девка идет, в шубу закутанная, веток охапку несет и приседает порою, еще набирает. Стою я за деревом, смотрю на нее… Неужто она? Она! Сполз капюшон – волосы черные, глаза серые, задумчивые. Подошел я к ней, околдованный будто, да руку на плечо положил.
Опрятнула, обернулась, смотрит испуганно. Рот открыла – будто сказать хочет чего, да не решается. Да и я смотрю на нее. Что говорить то? Что она перед глазами моими стоит все время? Я же не девка, сказывать такое. А чего ж еще?
У нее в руках веток охапка расползлась, да на землю посыпалась. Опомнилась девушка, отвела взгляд да присела - дрова собирает. Я присел рядом.
- Давай помогу? – говорю. Она посмотрела испуганно, кивнула, ответила тихонько.
- Помоги, сделай милость, добрый человек.
- Кто ты? – спрашиваю, подбирая ветки.
- Да так, живу тут у бабушки. А ты из дружины князевой? Я осенью видела – ты рядом с ним ехал.
- Да, - киваю согласно, - Из дружины.
Значит не знает, что я и есть князь? Ну и пусть.
Голуба
Ух, как сердце колотится! Напугал, окаянный. Или то от другого? Помогите, предки! Что же делать, как же быть? Что ж ты, сердце, колотишься так, что на весь лес слыхать!?
Рассыпалась вязанка моя, собирать пришлось. Помог мне, почему-то. И дальше взялся провести, до кудова можно. Говорил приветливо, спокойно, я и успокоилась понемногу. Муж да муж, что в нем такого? Что ж мне неймется-то? Отчего смотреть хочется? Почему плечо огнем горит от прикосновения его? Отчего в дрожь бросает?
Вышли мы к месту, где условилась я с братом встретиться. Там уже одна охапка лежит, а самого братца не видать – то ли погулять пошел, то ли еще набрать. Мы тоже свои охапки положили, встали друг напротив друга. Что говорить то? Что дальше? Попрощаться да разойтись?
Князь Ян
Стою я, значит, перед ней, будто дурак какой и слова вымолвить не могу. Ищу в голове хоть что-то, да не находится ничего. Да что ж такое-то? Третий раз девку вижу – первый раз говорю, а слов нет! Оглянулся я нервно и понял, чего сказать – незнакомый лес, а дорогу я вовсе не заметил. Вернуться надобно к дружинникам своим.
- Девица красавица, выведи меня на опушку, где мы встретились, - говорю, гордость придушив слегка, - Я твой лес совсем не знаю.
Кивает смирненько, идет – путь показывает. Я догнал ее в три шага да иду рядом, за руку взяв. Вздрогнула она, покраснела как маков цвет. Неужто нравлюсь? А спросить не решаюсь. Помогаю ей через колоды прыгать, ручейки переступать. Вот и опушку видать – место знакомое. Останавливаюсь, за руку держа ее. Сказывал мне друг, что видятся ему иногда девки. Чтоб перестала видеться, довольно на сеновал ее свести – мигом забывается, будто не видал никогда. А у меня невеста, и свадьба скоро…
Развернул ее лицом к себе, обнял мягко. Что, у меня девок не было? Поцеловал. Задрожала будто осинка, вырваться попыталась даже, да я ее обнял крепче, не отпустил. Минута, две – сама уж ко мне льнет, дышет тяжко, да и я не легче. Сбросил я плащ – постелил на траву прошлогоднюю. Уложил рядом с собой, шубой укрыл.
Девка…
Голуба
Вернулась я домой лишь к вечеру – губы горят, тело болит, усталость такая, какой не видывала никогда. Братец смотрел на меня подозрительно, принюхивался. Бабушка как увидала меня – мигом все поняла, запричитала, забегала, братца выгнала. Дала отвару от болей да присела напротив, хмурится.
- Неужто разбойник какой снасильничал?
- Нет, бабушка, - говорю голосом слабым, почему-то. - Дружинник княжеский, помнишь, я сказывала, смешливый такой? Встретила я его в лесу нынче, вот и…
Рассказала, все как было. Сидит бабушка, думает, бормочет чего-то, пальцами по столу перебирает.
- А ты ему платочек заветный отдала?
- Да, бабушка, подарила. Только невесел он был отчего-то. Хмурился, но подарок принял, поблагодарил. Еще поцеловал напоследок.
- Обещал чего?
Я головой покачала. Молчал он больше, ни имени не сказал, ни моего не спросил. Кто я ему? Не жена, не невеста, не полюбовница. Вспомнит ли?
Князь Ян
Странно мне – вроде и легче стало, а ее лицо испуганное перед глазами стоит. Руки все тянутся рядом ее нащупать, обнять, овладеть. Не было никогда такого ни с одной девкой!
Вернулся я к лагерю своему, а там дружинники – повскакивали, смотрят с облегчением.
- Вернулся, Ян! Мы уж и не знали что думать, - говорит Веселин, - По округе прошлись, да не нашли тебя. Где ты хоронился-то?
Подсел я к огню молча, вина теплого выпил, да каши отведал. Примолкли мужи, переглядываются, не могут в толк взять, чего тут творится. Посидел я так чуток, да спать лег, в плащ завернувшись. Отчего погано мне так на душе? Отчего мечусь я, то думая как бы найти ее в лесу этом, то надеясь забыть, будто не было ее. Платочек этот еще… Достал я тряпочку эту – узор рунный, мелкий, красивый, стежок к стежку. Колдовской, небось. Выкинуть хотел в костер, да рука сама по себе потянулась, чтоб ближе к сердцу припрятать его. С тем и уснул.
Утром на нас Борзята и Гойко набрели – обрадовались очень, взялись до терема провести, решив, будто заблудились мы. Все о братьях старших спрашивали, о краях южных. Странно было бы от сопровождения отказаться и исчезнуть, пришлось таки ехать к Боричам.
Всю дорогу по обочинам смотрел, все надеялся, что девка моя лесная встречать выйдет. Но нет – ни следа, ни тени, ни марева. Марево она лесное. Но платочек-то вот, лежит у сердца.
Совсем я с этой девкой свихнулся!
Скоро уж терем, Борзята вперед побежал – предупредить, а Гойко рядом едет, на лошади заводной, да принюхивается отчего то. Тут вскинулся – видать волчка мелкого, годовалого. Голову на бок клонит, смотрит внимательно, да вдруг как зарычит, будто волк взрослый!
- Лесьяр, брысь с дороги! – кричит Гойко, замахиваясь, - К нам гость едет!
Волчок рыкнул сызнова, но с дороги отступил, в кустах спрятался.
- Отчего он взвился на тебя, княже? – спрашивает отрок удивленно, - Неужто вы хозяйке леса навредили?
- Хозяйке леса? – спрашиваю, дыхание затаив. Неужто девка?
- Вукка, волчья душа. Волчица черная. Горазд говорил, вы с ней осенью столкнулись. Она этой зимой стала хозяйкой леса, а Лесьяр – брат ее младший.
- Нет, не видал я ее в этот раз, - отвечаю твердо, разочарование скрывая.
Волчица… тьху ты.
У Боричей не изменилось ничего, только дядька их хромать стал. Я же смотрю на Всемилу – и не понимаю, отчего я так смотрел на нее? Девка как девка. Бледная, будто солнца не видывала. На носу да щеках веснушек чуток. Русая с рыжинкой. Поговорить не о чем с ней – на все ох да ах, а сама смотрит на меня, будто на добычу желанную. Вовсе мне тоскливо стало. Пришел я вечером к Сивояру, говорю прямо, так мол, и так, не люблю я Всемилу, не могу на ней жениться. Сивояр и спрашивает, как мол, не можешь? Ты, князь, слово давал? Давал. Ты договор подписывал? Подписывал. Что ж ты от слова своего отказываешься?
Я так и сел. Как так, договор? Когда сподобился? Что мне так голову замутило, что я подписался? Вспомнил с трудом, что была грамота такая. Я свою в стольный град отправил, там мол, безопаснее будет и все знать будут, что да как. Скверно получается… Что ж делать?
Борич хмурится, глядит серьезно, недоверчиво.
Уехал я следующего дня. От злости и расспросить забыл, слыхал ли кто о девушке, что в лесу с бабушкой живет. Но того так не оставлю, откажусь от Всемилы и отыщу марево свое лесное. И почему я имени ее не спросил? Помутился разум мой, хоть к волхвам иди, за исцелением. Все же, прав был воевода… прав.
Голуба
Истаяли снега. Не бывала я больше в доме отчем, все больше с бабушкой по хозяйству суетилась, иль гуляла по лесу. Укрылись деревья дымкой зеленой, прозрачной, зацвели вишни и яблони. Цветы ранние весь лес сплошным ковром укрыли. Первыми – подснежники, да отцвели скоренько. За ними – первоцветы заткали поляны узором фиолетовым да зеленым. Птицы весь день поют ласково, веточки ищут, пушок со шкурок зимних, чтобы гнезда выстелить мягонько. Вот олениха идет сквозь кусты – оглядывается пугливо, да меня не замечает. Там зайцы прыгают, грызут что-то. А вот хвост лисий мелькнул – шерстинки рыжие на кусте оставил. Живет лес в полную силу, спешит, красуется…
Уж на лето повернуло, зелень заткала все. Мы в огороде трудимся – садим, поливаем, ухаживаем всячески. Мал почти каждый день добычу домой несет. Сказывает, что волк чужой в лес забегал, да он братьев позвал, чтобы прогнать, меня не тревожил. Подрос Мал за три месяца, повзрослел. Взгляд серьезней стал, хватче. Уж одиннадцатый год пошел отроку, взрослое имя зимою дадено, Малом по привычке зовется. В ратном деле гож, да руки растут правильно – думает к лету в село пойти, к мастеру, что с деревом работает. Коль не по нему дело окажется, к кузнецу отправится. Внуку Радимиры, братцу моему, никто не откажет, научат, чему смогут.
Бегает Мал частенько домой – с братцами играть, делу ратному учиться. Вести приносит всякие, грустные да веселые. Что Всемила злится от чего-то, чернавкам житья не дает. Да и матушка с батюшкой в тревоге, но к свадьбе готовятся, терем весь убран, прихорошен. Дядька, говорит, с чернавкой сошелся, что половину зимы у кровати его сидела. Ходит кречетом хромым, смеется что конь дурной, жениться собирается, о тридцати пяти годах то!
Прибегает как то Мал под вечер, да рассказывает, мол, приехал князь с дружиной да свитой. На третий день свадьба назначена, батюшка с матушкой нас с бабушкой зазывают, прийти просят, оказать честь. Не долго думая, стали мы собираться – когда еще сестру замуж за самого князя выдавать доведется?
Не стала я позора своего выдавать, заплела косу как прежде, будто девица до сих пор.
Князь Ян
Хитро Горазд договор складывал, окаянный. Нипочем не отвертеться мне от женитьбы на Всемиле. Скрипнул я зубами да задал воеводе да волхву задачку, как мне избежать того. Есть ли о том какой закон старинный, или обычай?
Месяц прошел, будто конь пробежал – проскакало что то шумно, я едва увернуться успел. Не нашли советники мои ответа, а свадьба уже на носу, выезжать пора. Борен с Гораздом поглядывают подозрительно, удивленно, прознав о поездке моей к Боричам. Я все норовлю делами отговориться, посевной скорой, да меня от того только торопить начали.
Выехали мы все же, да чем дальше, тем мрачнее думы мои. Чем ближе к цели – тем больше хочется в лес сбежать, на все рукой махнув. Да только совестно людей бросать, княжество оставлять на кого попало. И перед маревом моим лесным совестно – кто ее теперь замуж возьмет? Кроме меня, конечно. А пойдет ли она за меня? Коснулся я платочка памятного – потеплело у сердца. Легче стало на душе. Найти бы ее. Лечь у ног псом верным, да нужен ли ей пес? Сказывал Добросмысл, что ладная женщина как волчица – сама сильна, да к волку своему ластится.
Не положено волку, вожаку, скулить как псу поганому, на судьбу жаловаться, воле чужой покоряться.
Попросил я Веселина по прибытию расспросить незаметно, есть ли в лесу какая бабка знахарка, и узнать, живет ли при ней девка черноволосая, сероглазая, с лицом узким черт резких, прямых. Думал – уж он сможет все вызнать, очень уж любит языком почесать, дерево разговорит, а оно и не заметит.
Прибыли мы к полудню дня следующего. Проехали важно через деревню, люд деревенский, с полей сбежавшийся, поприветствовали. А там уж и терем Боричей, челядь во двор высыпала, мальцы заборы облепили. Встречают нас радостно – хлебом, солью да пирогами сладкими. Хозяин сам на порог вышел, стоит, хмурится показательно, а сам доволен.
- Здравствуйте, люди приезжие. Почто приехали, чего во дворе пылите, шум подымаете?
- Приехали мы из краю далекого, краю славного, - начал воевода, отец посаженный, - Слыхали мы, добрый человек, что живет в краю здешнем краса – лебедка. И голос у той лебедки сладкий что мед да ладный, что звон ручья лесного. И крылья у лебедки белее снега самого да легче пуху иного. И нрав ее кроткий, и взор ее светел. Видал ли ты ту лебедушку, добрый человек?
- Не видал я такую лебедушку, - отнекивается по обычаю Сивояр, да все более хмурится показательно, - Шли бы вы своей дорогой, люди пришлые.
Добросмысл «удивленно» восклицает, что всяк человек сюда нас направлял, и снова переспрашивает. Лишь к третьему разу признается Сивояр со вздохом, что есть, де, лебедушка ладная, девица краса, да что с того? Неужто есть такой муж, что достоин ее? Найдется ли он среди прибывших?
Улыбнулся воевода, грудь выпятил, да речь держит.
- Есть у нас сокол на вашу лебедушку! Славный муж, князь светлый, жених видный. Умом и отвагой наделен, всяк в стольном граде знает и уважает его за справедливость его и силу.
- Князь значится? – улыбается хозяин, - А так ли он хорош?
Дальше и другие вступили – сначала дядька и братья Всемилы стали расспрашивать, а так ли я славен, как сказывают? Они и без того все знали, но обычай велит…
В дом ночевать не пустили – не полагается жениху с невестой под одной крышей ночевать перед свадьбой. Поставили мы шатры на лугу у терема, стали налаживать всякого к гуляниям и пиру. Веселин при первой возможности ушмыгнул куда-то, зазнобу свою искать.
Назначили свадьбу третьего дня, чего уж откладывать. Нынешнего дня – подготовимся, завтра мальчишник и девичник отгуляем, третьего с утренней зорькой начнем… Веселится народ, к празднику готовится, шутками сыпет. Мне же худо и тоскливо, волком выть хочется, а виду казать нельзя. Надо сперва марево свое лесное отыскать.
Вечером не выдержал я да пошел к Сивояру. Там уж были и сыновья его старшие, и жена его драгоценная. Признался я как есть, что за время странствий другую встретил и полюбил. Что не люба мне Всемила, не могу я загубить ее и себя, в жены взяв.
Волками смотрели на меня Боричи. Борен с Гораздом зубами скрипели. Хмурился Сивояр. Лишь Прекраса улыбнулась странно, ласково, да посоветовала не спешить. Подумать еще чуток, зелена вина выпить. За ним и отправилась. В тишине мы дождались ее, ни словом не обмолвившись, зыркая только друг на друга сердито. Подала нам Прекраса вино, сама первой из чаши испила, за ней и остальные Боричи и я, выпил бездумно, вкуса не ощутив.
- Кто же она, княже, что сердце твое похитила? – спрашивает вдруг Горазд, - Неужто так хороша?
- Нет, Горазд, не так уж красива. Но сердцу отчего то нет ее милее. Лик ее все стоит перед глазами… А на Всемиле я со злости решился жениться, думал – княжеству польза будет. Да будет ли польза, коль не будет лада в семье княжеской и сердце моем? Коль жить я буду воспоминанием о другой деве? Простите меня, Сивояр да Прекраса, простите меня Борен и Горазд. Не могу я уговор наш выполнить, на Всемиле жениться…
Что ж я так говорю много? Что ж в голове так туманится? Отчего Прекраса улыбается странно так? Покачнулся я, оперся о стену. Потряс головой, туман выгоняя, да только хуже стало. Неужто опоили меня?
