Да по одной через лес и проехали повозки… дровами или сеном груженные. Ехали то полупустые, новым грузом все вещи прикрыли. А сами купцы да дружина купеческая – дровосеками иль селянами переоделись. Пока ехали – почти все видывали хоть одного охотника за чужим добром. Но проехали – да и славно.
Благодарили меня купцы в три голоса, все напоить порывались, да я отказался. Обещали любые богатства, все что захочу… Захотел я к ним присоединиться, к дружине купеческой, чтобы путь дальше на восток держать. Не бывал, де, я там, вздумалось посмотреть.
Неделя прошла, попривыкли мы друг к другу. Звали меня купцы каждый вечер к себе на ужин – беседы вести важные, рассказывать о диковинках.
- Слыхал я, - говорю однажды, - Что есть где-то на свете лисицы, что могут людьми оборачиваться. Правда ли это?
Замотали два купца головами, посмеиваясь, а третий взял да кивнул важно:
- Есть, кньазь, такая лиса на свет! – говорит Вунь Луань, - Мы за селк далеко на восток едземь, на мой родина, а лиса есе дальсе живеть – на остров в океан. Живеть в лесу, лисою долга-долга, целую тысяцу лет, а если дозиветь – науциться ставать зенсина. И зенсина этот уводить в лес музцина и там любить и губить. Оцень вредный зенсина, - купец поцокал языком, качая головой, - но оцень класивый и хитлий.
- Да быть того не может! – отмахивается Налим, - Чтоб зверь человеком ставал или человек зверем. Сказки это.
- Цто слысал – то говолю, - разводит руками купец, - Мозет и сказьк. У вась в лес пло лусалк говолят, пло лесий. У них – пло феи, гномь да всяк духь… Многа говолят всяк.
- А еще на востоке про обезьян рассказывают. А на юг от того, где мы нынче – про джиннов!
- Тьху ты… - хмурится Вунь да начинает перебранку привычную с Налимом. Любят они поговорить, бранясь слегка.
Мне же смешно – в первый раз хоть что про лисиц услышал, хоть и байку… Видать, туда и лежит теперь мой путь.
На десятый день пути нашего совместного разговорился я вновь с Вунь Луанем, надеясь про лисиц расспросить… Да неожиданно беседа о ядах пошла хитрых с купцами двумя – западным и восточным.
Спрашивал я их, как можно сделать так, чтоб человек забыл что-то, а другое наказать думать, будто всегда думал? Вспоминал Ульрих о трудах алхимиков и мудрецов, о злых ведьмах, да вспоминал сказы о коварных колдунах восточных… Сказывал Вунь о травах да зельях всяких, мол, надежнее. Ругались до хрипоты, чуть в драку не полезли… Отвел меня в сторону Налим, да и спрашивает:
- Зачем тебе, Ян, знание это? Неужто лихое задумал?
- От лихого избавиться, друг Налим, - отвечаю, - Околдовали меня хитро – заставили любимую забыть да другую полюбить… Лишь помощью друзей верных разгадал я замысел коварный да не стал на обманщице жениться. Но любимую так и не вспомнил – теперь брожу по свету, ищу избавления от колдовства… К волхвам обращался, к ведуньям, да вот…
- Эээ… - протянул купец печально, - Так вот оно что. А мы, купцы, все думали – что же такое приключилось с князем… Ты ее то спрашивал?
- Кого?
- Любимую свою, - хмыкает купец, - Вдруг знает. Женщины любящие – мудрые весьма.
- Спрашивал бабушку ее – лесную ведунью. Она и подсказала, что колдунья с востока пришла… А откель точно – не знала.
- Эк тебя угораздило, княже… Сколько уж странствуешь? Второй год? А любимую давно видал?
- Не видал с тех пор. Но она… ждать обещала.
- Лучше бы тебе воротиться, Ян. За два года не забыл, не разлюбил – так к чему тебе прежняя память?
- Сказала не возвращаться, пока не вспомню.
- Жены всякое говорят, а как вернемся живы-здоровы, пусть и непрошены – рады и счастливы, что вернулся.
- Слово дал…
- Эээээххх… - вздохнул купец да рукой на меня махнул.
Ян-путешественник
Истрепался, выцвел платочек памятный, расползлась вышивка, иссякла сила колдовская… Случалось им и раны подвязывать и от разбойников прятать и соль морскую вытирать…
У друга моего, Веси, улыбка кривой стала, от шрамов на лице. Да и я не лучше выгляжу… выгорели волосы, на лоб белая полоска выходит, что от раны плохой осталась. Загорели мы, обветрились, десять раз одеяния сменили и четыре – оружие. Где кони наши затерялись – уж и не сказать. Три года по краям чужим странствовали, оттого ныне странно так видеть леса родные, зеленые, что едва позолотой укрылись…
Не сыскал я ни средства, ни колдуна, ни колдовства. Не нашел лисиц на острове восточном – лишь байки слышал многочисленные. Не помогли лекари, не подсказали мудрецы…
Устали мы, по краям родным соскучились, вот и повернули однажды на запад, пошли за солнышком.
Да за годы долгие понял я, что баран я упрямый, что осел я глупый, а пуще того – невежа полный! Князь еще…
Как же славно дышится в краю родном! Как же странно и радостно глядеть на леса родные, зеленые, сердцу дорогие. Скачут белки рыжие по елям и соснам, порхают по веткам птицы-синицы. Слыхать как в траве шуршит – то ли ежик, то ли змея какая. Жара уж на убыль идет, лето осени уступает. Направился я в края, где прежде Боричи обитали.
Еду по лесу – благодать. Стали мы на опушке, Весь лагерем занялся, я – принес чуток дров, да решил, что того нам не хватит на всю ночь. Прихватил веревку, топор да лук со стрелами, да и пошел…
Иду я, ищу, где сухостоя сразу много, да приметы запоминаю, чтоб вернуться, хоть и кажется мне лес смутно знакомым. Как вдруг вижу - двое мальчишек пятилетних, голеньких, взбираются на яблоню дикую, один второму помогает, руку протягивает. А под деревом – медвежонок крутится, ревет что-то. Я тихонько отошел за дерево, снарядил лук, целюсь осторожно – вдруг где поблизости медведица? Ее первым делом завалить надо, иначе худо будет. Но нет, не видать пока.
На яблоне же странное творится – мальчишки не столько яблоки едят, сколько медвежонку сбрасывают, а тот лакомится вовсю. Сами ребята смеются радостно, весело. За яблоками все выше лезут, уже совсем ветки тонкие. Старший мальчик, что половчее, остановил второго и… пропал! Да вместо него выше полез хорек мелкий – срывал да сбрасывал яблоки второму мальчишке и медвежонку. Еще и выбирал самые крупные и спелые. Опустил я лук, затаился за деревом, наблюдая… Недолго лакомились малыши, спустились все с дерева, хорек снова мальчишкой стал, набрали они яблок в лист лопуха да отправились втроем в глубь леса, продолжая на ходу яблоки жевать и болтая весело.
Отправился я тихонько за ними следом. Хорек черноволосый, худой, юркий, веселый, напоминает мне кого-то страшно. А кого – я и понять не могу. Младший мальчишка – русоволосый, чуть покрепче, тоже веселый да смешливый. Пока шли – доели яблоки, да вдруг в заросли самые свернули и пропали, будто и не было!
Я – следом. Подошел, а никого уж нет, только дыра в кустах и следы. Сначала два человеческих и звериные. Потом – три звериных следа, и все в заросли. Прислушался я, оглянулся, нет ли другого пути… Не в каждом месте взрослый пролезет, где дети запросто пройдут. Улыбнулась удача – левее нашел обрыв невысокий, за которым кусты реже росли. Забрался, стал пробираться… Да чуть не выскочил на полянку, по которой мои знакомцы бегали. Медвежонок, хорек и волчонок маленький, серый.
Играют в догонялки-прятки, задорно, смешно. То медвежонок волчонка догонит, то волчок хорька, повалит в траву, кувыркнется да побежит, оглядываясь. То покатятся кучей малой по полянке с рыком да взвизгиванием… Замер вдруг волчонок, носом повел медленно, принюхиваясь, на него другие посмотрели – тоже притихли, смотрят по сторонам… Действительно, поменялся ветер, все мне в лицо дул, а тут в спину дыхнул.
Вышел я медленно из кустов, заговорил спокойно:
- Не бойтесь меня, дети, я за вами от яблоньки иду, все видывал… Я ищу хозяйку леса, дело к ней есть.
- Ой, дяденька, не говорите бабушке, что мы к яблоне ходили! – старший мальчик выпрямился, глядя на меня испуганно, рядом замер младший, к ним задом отходил медвежонок, глядя на меня исподлобья.
- Ругать будут?
- Ага… - мальчишки смущенно потупились. Что за славные дети? Меня не боятся, наготы не стесняются, а вот бабушку…
- Значит так и быть - не скажу ей, - я улыбнулся, - Вы, главное, сами не проболтайтесь.
Они повеселели и кивнули. Старший – как восточный игрушечный болванчик. Младший – серьезно, важно.
- Проведете к хозяйкам?
- Ага, только по дороге нам надо одежду забрать. И мы это, зверьми лучше пойдем.
- Ладно, ведите.
Присели мальчишки, будто скрутились, я и глазом моргнуть не успел – передо мной снова волчонок и хорек маленький. Встряхнулись, да побежали в лес, а за ними и медвежонок.
Вскоре пришли мы к зарослям, из которых мальчишки три свертка вытащили, сами стали одеваться, а третий отдали медвежонку. Тот убежал и… скоро вернулся бойкой восьмилетней девочкой.
- Дяденька, а вы из деревни?
- Нет, я путешественник.
- А откуда вы про хозяйку леса знаете?
- Откуда надо.
- Ну дяденька скажите! Скажите, скажите, скажите! – начала клянчить девочка, пока мальчишки доставали небольшие лукошки, полные лесных ягод.
- Мася, твое лукошко! – сунул старший ей самое большое, полное малины.
- Я не буду его нести! Оно тяжелое! – скуксилась малышка.
- Я помогу, – не выдержал я, и подхватил корзинку. Совсем легкая, но много ли ребенок принести может?
- Спасибо, дяденька! – Мася приободрилась, схватила меня за другую руку и незаметно показала мальчишкам язык.
- А мы так и не познакомились, к слову, - улыбаюсь а сам шаг сдерживаю, приноравливаюсь к детскому, - Как вас зовут? Чьи вы дети?
- Я Масютка, Маньки-Малины дочка. А мама пироги печь будет! Вкууусные…
Круглощекая, веселая девочка, русоволосая, с смешной косичкой. Про матушку ее половина дружины говорила – всяк хотел такую хозяйку себе забрать.
- Меня Веселин зовут, я Хавроньи сын, - говорит старший мальчик и я вздрагиваю, понимая, кого же мне он так напоминает. Юркий, веселый, улыбчивый, голубоглазый, как мой верный друг, только волосы темнее намного. Помню, как Веселин с зазнобой своей ругался, что на сносях уж была…
Вышли мы по тропинке на поляну светлую, с пнем приметным, старым, возле которого вязанка чья-то лежит. Знакомая полянка, видал я ее когда-то… Но когда?
- Меня зовут Ян, я сын Вукки, хозяйки леса, - поворачивается младший мальчишка, и я останавливаюсь, потому что не могу идти.
Русоволосый, голубоглазый, года четыре от роду…
Вот, значит, в чем дело было…
Вукка
Отправила малышей ягод набрать на пироги. Когда еще полакомиться получится, как не осенью ранней, в самый урожай? Сама пошла дров набрать. Борзята то с Гойко только через неделю придут, а от Лесьяра ныне мало проку – убежит утром в леса, да через три дня вернется, нагулявшийся, довольный и опять без добычи! Да я его не ругаю – сама такой была, лишь бы в лес сбежать, погулять, поохотиться, да чтоб людей и волков вокруг не было.
Вот и нынче – набрала вязанку сухостоя, платье сбросила да побежала – лапы размять да подремать перед охотой ночной. Пока гуляла – услыхала запах малышей из зарослей. Проверила – вот сорванцы! Опять одежду оставили и зверьми побежали гулять. Ладно, хоть ягод набрали. Прошла за ними чуток – дремлют на полянке солнечной вповалку, судя по траве утоптанной – наигрались уже, умаялись. Помялась я… обежала полянку да пошла себе дальше, пробежаться, на любимом пригорке понежиться. За детей мне вовсе не страшно – местный зверь научен, знает кто хозяин в лесу. Чужой не забредет – побоится. То же и с людьми. Местные-то деревенские и сами любят зверем побегать, каждый восьмой, считай. А средь чужого люда, пришлого, мы с братцем да дядей лихую славу лесу нашему сотворили. Слухи больше пускали, но и за людьми бегать доводилось.
Не ходят нынче к нам чужие. Даже дорогу окружную сделали, чтоб зазря не наведываться.
Набегалась я, вывалялась в листьях. Ох, как матушка, бывало, ругала за такое! Кааак ругала… Зевнула я, да задремала в тени.
Проснулась от того, что ветер поменялся, в самый нос подул. Чихнула, встряхнулась. Потянулась хорошенько… Да, уже к вечеру повернуло, пора бы домой идти. Еще малышей купать придется. Ладно, что Малинка недалече себе землянку сделала – да и готовит на всех, по старой памяти, заготовки на зиму делает. Любит она готовить, бабушка от того ей не нарадуется. Хавронья то что… сыну года не исполнилось, а она уже в лес убежала, весну почуяв. Так и не вернулась, то ли сгинула, то ли сбежала, теперь уж не понять. Вот и управляемся я да Малинка с тремя малышами – у дядьки своих двое, редко забегает, редко в гости зовет, сами наведываемся, как гостинцев наберем иль как соскучимся…
Побежала я к полянке, где малыши оставались… На пол пути запахи учуяла чужие. Замерла. Кони, дым, кожа, железо, мужчины чужие. По спине холодок пробежал, да оскал сам по себе образовался. Чужие… но странно знакомые запахи. Будто чуяла их прежде. Ужель охотники повадились, мало я им в прошлый раз устроила? Да нет, то другие… Люд лихой? Делать ему тут нечего, торговые не ездят, пешие стороной обходят. Да и мало их для лихого люда. Двое коней, двое мужчин. Встряхнулась я, да побежала скорей к малышам – сперва надо их отвести в избушку, тогда и вернусь узнать, что это за гости незваные…
Не оказалось малышей на полянке. Заметалась я вокруг – учуяла след, пошла в сторону опушки… Ох сорванцы! Как же не ко времени! Погодите-ка, а это что? Старый след пересекает более свежий, в сторону их ухоронки с одеждой и лукошками. Малыши и… чужак? Шел за ними, будто видел! Чей же это запах… знакомый такой… И шел он за малышами! Бросилась я следом, земли под собой не чуя. Только бы успеть… Только бы не охотник какой!
Вот и заросли нужные… совсем свежий след! Видно, как людьми обернулись, как одевались. А чужак, судя по следам, рядом стоял! Да что ж такое! Заметалась я, завертелась, побежала дальше по следу…
Выскочила на поляну, а там…
- Мама! – кричит мой малыш радостно, - А тебя этот дяденька ищет! Сказал – дело есть.
Ко мне медленно повернулся русоволосый, широкоплечий мужчина. Над правой бровью из волос показывается белая полоска шрама. Волосы выцвели, выгорели. Лицо загорело, обветрилось. Голубые глаза еще ярче стали, теплее.
Ян?.. Ты вернулся…
Я так тебя ждала…
От автора: в какой-то момент я, сама того не осознавая, перешла на стихотворный слог и написала небольшой кусочек, но потом поняла, что не осилю. Пришлось переписывать, но стихотворный вариант сохранила. Хотя он и не в строках, но ритм и отчасти рифма присутствуют.
Итак, вашему вниманию «Отрывок из баллады (название которой я не придумала)».
Князь Ян
… (обвинения Прекрасы в адрес Голубы).
Растерялся я – мягко сказано, от напора такого сильного. Может правду Прекраса сказывает? Колдовством разум мне затмили? Посмотрел на Голубу бледную, чернокосую деву мрачную. Посмотрел на Всемилу дивную – у нее глаза да сияют так…
Достаю я платочек черненький, что у сердца лежал стылый уж…
Голуба
Ни сказать ни вздохнуть – худо мне, от коварства моей матушки. Кто видал меня на опушке-то? К сестре зависть откель взялася? Стынет сердце мое глупое, что мне стоит сказать милому? Что я лекарка, не колдунья я, что…
И тут взвыло то!
Рвется к князю волчок родненький, я схватила его, повалила то и взмолилася:
Благодарили меня купцы в три голоса, все напоить порывались, да я отказался. Обещали любые богатства, все что захочу… Захотел я к ним присоединиться, к дружине купеческой, чтобы путь дальше на восток держать. Не бывал, де, я там, вздумалось посмотреть.
Неделя прошла, попривыкли мы друг к другу. Звали меня купцы каждый вечер к себе на ужин – беседы вести важные, рассказывать о диковинках.
- Слыхал я, - говорю однажды, - Что есть где-то на свете лисицы, что могут людьми оборачиваться. Правда ли это?
Замотали два купца головами, посмеиваясь, а третий взял да кивнул важно:
- Есть, кньазь, такая лиса на свет! – говорит Вунь Луань, - Мы за селк далеко на восток едземь, на мой родина, а лиса есе дальсе живеть – на остров в океан. Живеть в лесу, лисою долга-долга, целую тысяцу лет, а если дозиветь – науциться ставать зенсина. И зенсина этот уводить в лес музцина и там любить и губить. Оцень вредный зенсина, - купец поцокал языком, качая головой, - но оцень класивый и хитлий.
- Да быть того не может! – отмахивается Налим, - Чтоб зверь человеком ставал или человек зверем. Сказки это.
- Цто слысал – то говолю, - разводит руками купец, - Мозет и сказьк. У вась в лес пло лусалк говолят, пло лесий. У них – пло феи, гномь да всяк духь… Многа говолят всяк.
- А еще на востоке про обезьян рассказывают. А на юг от того, где мы нынче – про джиннов!
- Тьху ты… - хмурится Вунь да начинает перебранку привычную с Налимом. Любят они поговорить, бранясь слегка.
Мне же смешно – в первый раз хоть что про лисиц услышал, хоть и байку… Видать, туда и лежит теперь мой путь.
На десятый день пути нашего совместного разговорился я вновь с Вунь Луанем, надеясь про лисиц расспросить… Да неожиданно беседа о ядах пошла хитрых с купцами двумя – западным и восточным.
Спрашивал я их, как можно сделать так, чтоб человек забыл что-то, а другое наказать думать, будто всегда думал? Вспоминал Ульрих о трудах алхимиков и мудрецов, о злых ведьмах, да вспоминал сказы о коварных колдунах восточных… Сказывал Вунь о травах да зельях всяких, мол, надежнее. Ругались до хрипоты, чуть в драку не полезли… Отвел меня в сторону Налим, да и спрашивает:
- Зачем тебе, Ян, знание это? Неужто лихое задумал?
- От лихого избавиться, друг Налим, - отвечаю, - Околдовали меня хитро – заставили любимую забыть да другую полюбить… Лишь помощью друзей верных разгадал я замысел коварный да не стал на обманщице жениться. Но любимую так и не вспомнил – теперь брожу по свету, ищу избавления от колдовства… К волхвам обращался, к ведуньям, да вот…
- Эээ… - протянул купец печально, - Так вот оно что. А мы, купцы, все думали – что же такое приключилось с князем… Ты ее то спрашивал?
- Кого?
- Любимую свою, - хмыкает купец, - Вдруг знает. Женщины любящие – мудрые весьма.
- Спрашивал бабушку ее – лесную ведунью. Она и подсказала, что колдунья с востока пришла… А откель точно – не знала.
- Эк тебя угораздило, княже… Сколько уж странствуешь? Второй год? А любимую давно видал?
- Не видал с тех пор. Но она… ждать обещала.
- Лучше бы тебе воротиться, Ян. За два года не забыл, не разлюбил – так к чему тебе прежняя память?
- Сказала не возвращаться, пока не вспомню.
- Жены всякое говорят, а как вернемся живы-здоровы, пусть и непрошены – рады и счастливы, что вернулся.
- Слово дал…
- Эээээххх… - вздохнул купец да рукой на меня махнул.
Прода от 17.01.2019
Ян-путешественник
Истрепался, выцвел платочек памятный, расползлась вышивка, иссякла сила колдовская… Случалось им и раны подвязывать и от разбойников прятать и соль морскую вытирать…
У друга моего, Веси, улыбка кривой стала, от шрамов на лице. Да и я не лучше выгляжу… выгорели волосы, на лоб белая полоска выходит, что от раны плохой осталась. Загорели мы, обветрились, десять раз одеяния сменили и четыре – оружие. Где кони наши затерялись – уж и не сказать. Три года по краям чужим странствовали, оттого ныне странно так видеть леса родные, зеленые, что едва позолотой укрылись…
Не сыскал я ни средства, ни колдуна, ни колдовства. Не нашел лисиц на острове восточном – лишь байки слышал многочисленные. Не помогли лекари, не подсказали мудрецы…
Устали мы, по краям родным соскучились, вот и повернули однажды на запад, пошли за солнышком.
Да за годы долгие понял я, что баран я упрямый, что осел я глупый, а пуще того – невежа полный! Князь еще…
Как же славно дышится в краю родном! Как же странно и радостно глядеть на леса родные, зеленые, сердцу дорогие. Скачут белки рыжие по елям и соснам, порхают по веткам птицы-синицы. Слыхать как в траве шуршит – то ли ежик, то ли змея какая. Жара уж на убыль идет, лето осени уступает. Направился я в края, где прежде Боричи обитали.
Еду по лесу – благодать. Стали мы на опушке, Весь лагерем занялся, я – принес чуток дров, да решил, что того нам не хватит на всю ночь. Прихватил веревку, топор да лук со стрелами, да и пошел…
Иду я, ищу, где сухостоя сразу много, да приметы запоминаю, чтоб вернуться, хоть и кажется мне лес смутно знакомым. Как вдруг вижу - двое мальчишек пятилетних, голеньких, взбираются на яблоню дикую, один второму помогает, руку протягивает. А под деревом – медвежонок крутится, ревет что-то. Я тихонько отошел за дерево, снарядил лук, целюсь осторожно – вдруг где поблизости медведица? Ее первым делом завалить надо, иначе худо будет. Но нет, не видать пока.
На яблоне же странное творится – мальчишки не столько яблоки едят, сколько медвежонку сбрасывают, а тот лакомится вовсю. Сами ребята смеются радостно, весело. За яблоками все выше лезут, уже совсем ветки тонкие. Старший мальчик, что половчее, остановил второго и… пропал! Да вместо него выше полез хорек мелкий – срывал да сбрасывал яблоки второму мальчишке и медвежонку. Еще и выбирал самые крупные и спелые. Опустил я лук, затаился за деревом, наблюдая… Недолго лакомились малыши, спустились все с дерева, хорек снова мальчишкой стал, набрали они яблок в лист лопуха да отправились втроем в глубь леса, продолжая на ходу яблоки жевать и болтая весело.
Отправился я тихонько за ними следом. Хорек черноволосый, худой, юркий, веселый, напоминает мне кого-то страшно. А кого – я и понять не могу. Младший мальчишка – русоволосый, чуть покрепче, тоже веселый да смешливый. Пока шли – доели яблоки, да вдруг в заросли самые свернули и пропали, будто и не было!
Я – следом. Подошел, а никого уж нет, только дыра в кустах и следы. Сначала два человеческих и звериные. Потом – три звериных следа, и все в заросли. Прислушался я, оглянулся, нет ли другого пути… Не в каждом месте взрослый пролезет, где дети запросто пройдут. Улыбнулась удача – левее нашел обрыв невысокий, за которым кусты реже росли. Забрался, стал пробираться… Да чуть не выскочил на полянку, по которой мои знакомцы бегали. Медвежонок, хорек и волчонок маленький, серый.
Играют в догонялки-прятки, задорно, смешно. То медвежонок волчонка догонит, то волчок хорька, повалит в траву, кувыркнется да побежит, оглядываясь. То покатятся кучей малой по полянке с рыком да взвизгиванием… Замер вдруг волчонок, носом повел медленно, принюхиваясь, на него другие посмотрели – тоже притихли, смотрят по сторонам… Действительно, поменялся ветер, все мне в лицо дул, а тут в спину дыхнул.
Вышел я медленно из кустов, заговорил спокойно:
- Не бойтесь меня, дети, я за вами от яблоньки иду, все видывал… Я ищу хозяйку леса, дело к ней есть.
- Ой, дяденька, не говорите бабушке, что мы к яблоне ходили! – старший мальчик выпрямился, глядя на меня испуганно, рядом замер младший, к ним задом отходил медвежонок, глядя на меня исподлобья.
- Ругать будут?
- Ага… - мальчишки смущенно потупились. Что за славные дети? Меня не боятся, наготы не стесняются, а вот бабушку…
- Значит так и быть - не скажу ей, - я улыбнулся, - Вы, главное, сами не проболтайтесь.
Они повеселели и кивнули. Старший – как восточный игрушечный болванчик. Младший – серьезно, важно.
- Проведете к хозяйкам?
- Ага, только по дороге нам надо одежду забрать. И мы это, зверьми лучше пойдем.
- Ладно, ведите.
Присели мальчишки, будто скрутились, я и глазом моргнуть не успел – передо мной снова волчонок и хорек маленький. Встряхнулись, да побежали в лес, а за ними и медвежонок.
Вскоре пришли мы к зарослям, из которых мальчишки три свертка вытащили, сами стали одеваться, а третий отдали медвежонку. Тот убежал и… скоро вернулся бойкой восьмилетней девочкой.
- Дяденька, а вы из деревни?
- Нет, я путешественник.
- А откуда вы про хозяйку леса знаете?
- Откуда надо.
- Ну дяденька скажите! Скажите, скажите, скажите! – начала клянчить девочка, пока мальчишки доставали небольшие лукошки, полные лесных ягод.
- Мася, твое лукошко! – сунул старший ей самое большое, полное малины.
- Я не буду его нести! Оно тяжелое! – скуксилась малышка.
- Я помогу, – не выдержал я, и подхватил корзинку. Совсем легкая, но много ли ребенок принести может?
- Спасибо, дяденька! – Мася приободрилась, схватила меня за другую руку и незаметно показала мальчишкам язык.
- А мы так и не познакомились, к слову, - улыбаюсь а сам шаг сдерживаю, приноравливаюсь к детскому, - Как вас зовут? Чьи вы дети?
- Я Масютка, Маньки-Малины дочка. А мама пироги печь будет! Вкууусные…
Круглощекая, веселая девочка, русоволосая, с смешной косичкой. Про матушку ее половина дружины говорила – всяк хотел такую хозяйку себе забрать.
- Меня Веселин зовут, я Хавроньи сын, - говорит старший мальчик и я вздрагиваю, понимая, кого же мне он так напоминает. Юркий, веселый, улыбчивый, голубоглазый, как мой верный друг, только волосы темнее намного. Помню, как Веселин с зазнобой своей ругался, что на сносях уж была…
Вышли мы по тропинке на поляну светлую, с пнем приметным, старым, возле которого вязанка чья-то лежит. Знакомая полянка, видал я ее когда-то… Но когда?
- Меня зовут Ян, я сын Вукки, хозяйки леса, - поворачивается младший мальчишка, и я останавливаюсь, потому что не могу идти.
Русоволосый, голубоглазый, года четыре от роду…
Вот, значит, в чем дело было…
Вукка
Отправила малышей ягод набрать на пироги. Когда еще полакомиться получится, как не осенью ранней, в самый урожай? Сама пошла дров набрать. Борзята то с Гойко только через неделю придут, а от Лесьяра ныне мало проку – убежит утром в леса, да через три дня вернется, нагулявшийся, довольный и опять без добычи! Да я его не ругаю – сама такой была, лишь бы в лес сбежать, погулять, поохотиться, да чтоб людей и волков вокруг не было.
Вот и нынче – набрала вязанку сухостоя, платье сбросила да побежала – лапы размять да подремать перед охотой ночной. Пока гуляла – услыхала запах малышей из зарослей. Проверила – вот сорванцы! Опять одежду оставили и зверьми побежали гулять. Ладно, хоть ягод набрали. Прошла за ними чуток – дремлют на полянке солнечной вповалку, судя по траве утоптанной – наигрались уже, умаялись. Помялась я… обежала полянку да пошла себе дальше, пробежаться, на любимом пригорке понежиться. За детей мне вовсе не страшно – местный зверь научен, знает кто хозяин в лесу. Чужой не забредет – побоится. То же и с людьми. Местные-то деревенские и сами любят зверем побегать, каждый восьмой, считай. А средь чужого люда, пришлого, мы с братцем да дядей лихую славу лесу нашему сотворили. Слухи больше пускали, но и за людьми бегать доводилось.
Не ходят нынче к нам чужие. Даже дорогу окружную сделали, чтоб зазря не наведываться.
Набегалась я, вывалялась в листьях. Ох, как матушка, бывало, ругала за такое! Кааак ругала… Зевнула я, да задремала в тени.
Проснулась от того, что ветер поменялся, в самый нос подул. Чихнула, встряхнулась. Потянулась хорошенько… Да, уже к вечеру повернуло, пора бы домой идти. Еще малышей купать придется. Ладно, что Малинка недалече себе землянку сделала – да и готовит на всех, по старой памяти, заготовки на зиму делает. Любит она готовить, бабушка от того ей не нарадуется. Хавронья то что… сыну года не исполнилось, а она уже в лес убежала, весну почуяв. Так и не вернулась, то ли сгинула, то ли сбежала, теперь уж не понять. Вот и управляемся я да Малинка с тремя малышами – у дядьки своих двое, редко забегает, редко в гости зовет, сами наведываемся, как гостинцев наберем иль как соскучимся…
Побежала я к полянке, где малыши оставались… На пол пути запахи учуяла чужие. Замерла. Кони, дым, кожа, железо, мужчины чужие. По спине холодок пробежал, да оскал сам по себе образовался. Чужие… но странно знакомые запахи. Будто чуяла их прежде. Ужель охотники повадились, мало я им в прошлый раз устроила? Да нет, то другие… Люд лихой? Делать ему тут нечего, торговые не ездят, пешие стороной обходят. Да и мало их для лихого люда. Двое коней, двое мужчин. Встряхнулась я, да побежала скорей к малышам – сперва надо их отвести в избушку, тогда и вернусь узнать, что это за гости незваные…
Не оказалось малышей на полянке. Заметалась я вокруг – учуяла след, пошла в сторону опушки… Ох сорванцы! Как же не ко времени! Погодите-ка, а это что? Старый след пересекает более свежий, в сторону их ухоронки с одеждой и лукошками. Малыши и… чужак? Шел за ними, будто видел! Чей же это запах… знакомый такой… И шел он за малышами! Бросилась я следом, земли под собой не чуя. Только бы успеть… Только бы не охотник какой!
Вот и заросли нужные… совсем свежий след! Видно, как людьми обернулись, как одевались. А чужак, судя по следам, рядом стоял! Да что ж такое! Заметалась я, завертелась, побежала дальше по следу…
Выскочила на поляну, а там…
- Мама! – кричит мой малыш радостно, - А тебя этот дяденька ищет! Сказал – дело есть.
Ко мне медленно повернулся русоволосый, широкоплечий мужчина. Над правой бровью из волос показывается белая полоска шрама. Волосы выцвели, выгорели. Лицо загорело, обветрилось. Голубые глаза еще ярче стали, теплее.
Ян?.. Ты вернулся…
Я так тебя ждала…
Глава бонусная
От автора: в какой-то момент я, сама того не осознавая, перешла на стихотворный слог и написала небольшой кусочек, но потом поняла, что не осилю. Пришлось переписывать, но стихотворный вариант сохранила. Хотя он и не в строках, но ритм и отчасти рифма присутствуют.
Итак, вашему вниманию «Отрывок из баллады (название которой я не придумала)».
Князь Ян
… (обвинения Прекрасы в адрес Голубы).
Растерялся я – мягко сказано, от напора такого сильного. Может правду Прекраса сказывает? Колдовством разум мне затмили? Посмотрел на Голубу бледную, чернокосую деву мрачную. Посмотрел на Всемилу дивную – у нее глаза да сияют так…
Достаю я платочек черненький, что у сердца лежал стылый уж…
Голуба
Ни сказать ни вздохнуть – худо мне, от коварства моей матушки. Кто видал меня на опушке-то? К сестре зависть откель взялася? Стынет сердце мое глупое, что мне стоит сказать милому? Что я лекарка, не колдунья я, что…
И тут взвыло то!
Рвется к князю волчок родненький, я схватила его, повалила то и взмолилася:
