Глава 1. Выживает умнейший
— Она что?!
Мужчина со всей силой ударил кулаком по массивному дубовому столу. Бронзовая чернильница с тихим звоном подпрыгнула и пошатнулась, но чудом удержалась на трёх изогнутых ножках. Вот перу, прислонённому к ней, повезло меньше. Документы под рукой мужчины слегка смялись, а на коже отпечатался след ещё не высохших чернил. Пальцы на руке были окольцованы — большой перстень с крупным рубином на среднем, а на указательном — серебряный со зверем, похожим на горностая, где по кругу искусно выгравирована надпись «salvos sapientissimus» 1. Старый девиз рода Ламбираков. Запястья скрывал кружевной рукав, что прятался в расшитом золотым узором камзоле.
Тот, кому обращён был вопрос, не решался поднять взгляд выше локтя. Мужчина чувствовал, что двадцать палок по спине были бы малой ценой за то, чтобы ретироваться из душного кабинета прямо сейчас. Но это было непозволительно, он повторил чётко и ясно ещё раз:
— Её Королевское Высочество воспользовалась суматохой на остановке по пути в своё поместье «Клермон». Она жаловалась на духоту и недомогание от «покачиваний кареты». Фрейлины понятия не имеют, как это случилось. Остановились, Её Высочество пожаловалась на сырость, взошла обратно в экипаж и…
— Ты хочешь сказать, что она сквозь землю провалилась?
Жабо белоснежным кружевным водопадом выглядывало из-за ворота. Такой наряд был в моде десятилетие назад в высшем свете. Мужчина заносчиво поднял острый подбородок. Тонкие усы над бесцветной верхней губой уже начали покрываться сединой.
— Никак нет!
Армейская выправка сержанта при Её Высочестве была безукоризненна, но по поводу его службы возникали сомнения. Великий герцог де Шатрон из рода Ламбираков — наиболее приближенная к королевской семье ветвь — знал, что сержант не врал. Со всех сторон от кареты были люди, неустанно следящие за безопасностью Её Высочества Аделаиды. Никакого разумного объяснения, куда делась августейшая особа, не было. Карету осмотрели, людей допросили, собаки след не взяли…
Де Шатрон стиснул зубы. Он ощущал за своей спиной пронзительный взгляд карих глаз, прожигающих дыру на затылке. Груз ответственности давил сильнее, чем золотая цепь регента. У стен были глаза и уши, а секундная слабость нередко стоила во дворце слишком дорого. Больше, чем герцог мог позволить заплатить.
Глубоко вздохнув, регент повернулся к окну и выглянул во внутренний двор. Весенний день был на удивление безоблачным для подобных новостей. Ласковое солнце, ещё не осознавая свои права, лишь светило, но не припекало, а голубое небо радовало взор. Королевский дворец жил своей жизнью: слуги переносили новые стулья, обитые красным велюром — значит, несли их в Малый Зал, чтобы можно было слушать музицирование Её Высочества. Вон, кухарка несла три привязанные лапками друг к другу куропатки. Всё шло чётко по плану, кроме одного очень весомого пункта.
— Снова сбежала…
Кем был сержант гвардии? Из рода Брэттфордов. От престола они были далеко, одна из предыдущих королев была уроженкой их семьи. Стоило ей взойти на престол, подтянула ближе своего брата, а тот своего сына. И это порочная петля феодального строя: каждый горой за свой род, а кровь важнее всего. Де Шатрон не мог доверять ему наверняка. Ненадёжный человек, ему есть куда расти. Он из тех, кто будет карабкаться по головам, если заметит выгоду. Даже если Брэттфорд готов разменять свою жизнь за жизнь любого из королевской семьи, это не противоречит тому, что награду за героизм пожалуют его детям. Ему важно одно — выслужиться.
— Нагуляется и вернётся. Как всегда, — великий герцог сел на стул с мягкой гобеленовой обивкой и взглянул на свою руку. — Её Высочество Аделаида пока в том самом возрасте, когда юной леди ещё можно творить сумасбродства. Можете идти.
Сержант глубоко поклонился и вышел из кабинета, притворив за собой дверь. Регент посмотрел на ребро ладони, испачканное в чернилах, а после на бумагу с ответом, где каллиграфическим почерком с витиеватыми чёрточками и чопорно-выверенным наклоном было выведено: «Мы будем счастливы, когда вы почтите нас своим присут…». Великому герцогу и самому стало дурно.
Де Шатрон повернулся и встретился с его взглядом. Осуждающим. Надменным. Он смотрел из-под кустистых бровей, едва пробивающаяся седина на густой бороде, скрывающая отсутствие подбородка, оттягивала внимание на себя. Длинные волосы завязаны в хвост и спрятаны бархатной шляпой с большим белым пером. Художник говорил, что перо — это символ как миролюбия, так и острого ума в делах, касающихся дипломатии и решения конфликтов мирным путём. Вот только взгляд мужчины был суров. С картины, написанной маслом, строго наблюдал за кабинетом Его Величество король Корнеил III. Ныне почивший.
«Спесивая, что ты в юности, да? — де Шатрон усмехнулся и вальяжно откинулся на стуле, закинув локоть на спинку. Всё же есть у живых маленькое преимущество перед мёртвыми — со временем спадает пелена почтительности. — Вот уж услужила. И ведь вернётся, как ни в чём не бывало!»
Его Величество Корнеил III оставался нем. Он упрямым осуждением отвечал на мысленные нападки. Лицо регента потеряло тот ироничный оскал и стало сдержанно-задумчивым. Уголки губ дрогнули, а между бровей появилась глубокая складка движения мысли. Разве сидел бы де Шатрон так высоко, если бы не был способен рассуждать ясно и здраво?
«Осталось меньше сезона для бракосочетания, ты прав. Аделаида воспитана во дворце, ей привили ответственность, — герцог провёл ладонью по предплечью, вспоминая удары прутом каждый раз, как покойный король, ещё будучи совсем ребёнком, попадался на хулиганстве. И нередко вместе с самим молодым герцогом, но менее обидно не становилось. Старые травмы иногда перестают болеть, но никогда не заживают. — Если она сбежала, то что это? Попытка вызвать мятеж у мирного населения? Шатко её положение в первую очередь. Желание сорвать свадьбу? Нет, она знает, что на кону. Это… Попытка добиться более лояльных для себя условий?»
Ни звука. Картина оставалась картиной. Но даже слов не было нужно, чтобы возразить.
Регент сильнее нахмурился и обвёл взглядом большую кабинетную залу. На стенах висели картины: пейзаж утренней столицы, залитой солнцем, чтобы не забывать, ради чего всё это; портрет покойного Его Величества за спиной, чтобы помнить, на кого опираться; и герб правящей семьи — олень со стрелой, запутавшейся в обширных рогах, но не коснувшейся тела, чтобы всегда знать, кто должен сидеть в этом кабинете. По разные стороны стояли два книжных шкафа, где по определённой системе были расставлены карты, документы, перья, свечи и книги — и лишь герцог де Шатрон видел в этом порядок.
Её Высочество Аделаида и так могла позволить себе платье, расшитое жемчугом и золотом, если бы пожелала. Ради такого мероприятия и её благосклонности сам великий герцог готов был приложить руку и задействовать собственные средства. Новый ответ нравился де Шатрону гораздо меньше, чем предположение о добровольном побеге. Его каштановые волосы, собранные в хвост атласной лентой, как будто начали тянуть, а по спине пробежали морозящие кожу мурашки.
«Порой я жалею, что мы друзья, мессир», — несмотря на злые высказывания, всё же регент глубоко кивнул картине и вернулся к столу.
Всё ещё мысли возвращались к письму, требующему ответа. И первую попытку он испортил своей несдержанной реакцией. Следующая должна получиться лучше… Но в этот раз на столе были два листа. Первое письмо, появившееся из-под пера де Шатрона, начиналась со слов: «Это Великая честь — встречать Вас», а второе было проще, без расшаркиваний. Более лаконичная записка на небольшом клочке: «Жду Вас завтра к ужину в своём имении на…»
***
На площади Ирисов, названной так из-за того, что раньше на этом месте простиралось поле с этими цветами, теперь располагались усадьбы. Может быть, с тех пор было заведено, что жильцы домов на площади обязаны были застилать крыши синей черепицей. Но дворяне и богатые купцы не задавались вопросами — они не пытались оспорить устоявшуюся традицию, даже наоборот — каждый считал, что его крыша «более синяя», чем у соседа. «Правильно-синяя»!
Имение Великого Герцога — это громко сказано. Двухэтажное здание посреди городка, построенное пару столетий назад, и две небольшие пристройки, что плотно прилегали к сухому боку здания: домик для слуг и конюшня. В отличие от своих соседок, здание казалось бледным, безынтересным. И лишь калитка с двумя гербами: рода Ламбираков и правящей семьи королевства Риндалии рядом показывала окружающим, что лишний раз, проходя мимо этого малозаметного строения, рекомендуется опустить голову в уважительном поклоне.
В пять часов раздался стук в дверь, и камердинер сделал шаг в столовую.
— Маркиз Жерар де ла Круа прибыл по вашему приглашению, — приложив руку к груди, слуга отвесил неспешный поклон и удалился, прикрыв за собой дверь.
Герцог благожелательно улыбнулся и сделал жест, означающий только одно — присаживайся. В комнате было окно над той дверью, через которую зашёл гость, и вело оно в другую залу. Чтобы не расходовать свечи лишний раз, архитектор имения предусмотрел систему освещения при помощи окон и — что удивительно — зеркал. Особым своим шедевром он считал парадную лестницу, над которой потолком служили стёкла. Они создавали впечатление, что всю залу заливало солнцем в безоблачные дни, а зеркала подхватывали игривые лучи и разносили их по имению. Так и сейчас: в это время свет ещё лился сквозь окно в столовую, так что ни одна деталь интерьера не могла укрыться от внимания маркиза.
На двух стенах висели гобелены, делающие тяжёлую, даже несмотря на старания солнечных лучшей, комнату с массивной мебелью темнее. Словно ларец, таящий в себе множество страшных секретов. С одной стороны — сцена охоты. Несколько худых собак с длинными ушами загоняли лань. Вся изнурительная часть этой забавы доставалась им: животные громко лаяли, бежали, высунув языки, к охотникам в дорогих нарядах, спокойно сидящих на своих верных скакунах с луками наперевес. Маркиз де ла Круа мог предположить, что если за пару секунд охотники не возьмут себя в руки, добыча уйдёт, а собачий труд останется недооценённым. Второй же мотив закрывал самую большую стену. На огромном дереве собралось множество разнообразных птиц: несколько видов разноцветных попугаев, синицы, воробьи, пара голубок ворковала, канарейки, вороны, грачи, дрозды и прочие прелестные создания дивного пернатого мира. И каждая — услада для глаз. Самое яркое пятно в простой, лишённой изысков комнате.
Жерар де ла Круа, пусть и казался молодым мужчиной, но был безупречно обучен манерам. И даже дружелюбный визит на ужин — не причина забывать об этикете и рассматривать комнату. Он вежливо поклонился и занял место рядом с хозяином дома за длинным столом, где стояло не более четырёх стульев: слишком скромная расстановка для таких габаритов. Посреди стола стояла ваза — небольшая с синим орнаментом, а в ней благоухал пышный, но такой одинокий белый гиацинт. Герцог, когда маркиз де ла Круа занял место, поднял со стола серебряный колокольчик и пару раз позвонил.
— Я очень рад, что вы согласились быть гостем на моём маленьком ужине, — в уголках глаз де Шатрона явственно проступили глубокие борозды морщин. Он был не молод, но пытался не показывать этого. — Как поживает ваш батюшка? Говорят, он уже отошёл от дел?
— Вашими молитвами, мессир, у него всё в порядке.
В этот момент в зал впорхнула пара слуг, что те птицы с гобелена, и поставили перед мужчинами тарелки с «входным блюдом» — первое из вереницы за ужином. И для начала это были сладкие груши, политые сахарно-медовым сиропом. Как раз для незначительного короткого разговора с гостем.
— Забота о шато его слишком сильно беспокоила в последние годы, из-за чего у него обострились головные боли. «Болезнь мыслителей», как он это называет, — Жерар усмехнулся, приступая к еде. — Матушка просила справиться о вашем здоровье, мессир. После того случая на войне…
— Право, мальчик мой, не надо, — герцог де Шатрон смущённо по-старчески рассмеялся. Он умел производить впечатление безобидного дядьки, который лишь по щёчке может потрепать. Увядающий, но пока не старик. И не скажешь, что сейчас довольно смакует сладость груши второй человек в королевстве: сразу после Его Величества наследного принца, который пока слишком мал, чтобы носить корону.
— Извольте, я буду! — Маркиз захотел резко вскочить из-за стола, но поборол в себе разгорячённый нрав молодого жеребца. Однако скрыть жар своего сердца не смог. С пылом он продолжил: — Ни одна семейная встреча у нас не обходится без того, чтобы отец не рассказал о том, как героически вы во время войны…
— Ох, война. Ужасное время…
Маркиз не заметил, как его пустая тарелка сменилась новой — луковый суп с ароматными свежими лепёшками. Зала наполнилась ароматом выпечки и шафрана, от блюд исходил пар, делая из столовой, где редко проводил время герцог, вполне уютное место.
— Вынесли его с поля боя! Если бы не вы, его и не было бы с нами!
Жерар де ла Круа тряхнул своими чёрными, как грива вороного скакуна, кудрями, настаивая на том, что такие заслуги не забываются. Его грудь вздымалась от праведного гнева.
«Слишком эмоциональный, — решил про себя де Шатрон, старательно дуя на ложку с супом. — Однако не лишён верности и здравого смысла».
— Я хотел бы провести ужин со своими старыми друзьями. Знаю, что ваши родители сейчас в шато. Жаль, не мог их тоже позвать.
— Что вы, я напишу им письмо, что вы справлялись об их здоровье, они будут удовлетворены и растроганы.
От регента не укрылась интонация, с которой Жерар произносил эти слова. Искреннее тепло сквозило из них и обволакивало слух закостенелого дворянина, привыкшего к дворцовым интригам. Это было непривычно, но законы чести ещё не стали пустым звуком для аристократов, а спасение жизни делало семьи верными друзьями.
— Я хотел отправиться на охоту, но куда мне уже, — регент усмехнулся, мимолётом ссылаясь на свой вынужденный статус. — Я слышал, что вы преуспели на этом поприще.
Герцог де Шатрон попал в точку, а щёки Жерара зарделись. Он смущённо опустил взгляд, польщённый вниманием со стороны.
— Я хорошо научился читать следы, а в зайца попасть смогу с пятидесяти шагов.
Что уж говорить, отличные результаты для опытного охотника. Регент уважительно кивнул, признавая важность этих заслуг.
— В моих владениях, говорят, появился интересный зверь…
Третья смена блюд случилась слишком быстро. Де Шатрон замолчал, позволив слугам занести жареную куропатку и сменить тарелки — беззвучно и незаметно, как они всегда и делали. Но именно в этот момент слуги появились невовремя, из-за чего на пару секунд повисла подозрительная пауза.
— А вот и куропатка! — герцог довольно потёр руки в ожидании главного блюда перед собой. И этот возглас каменной стеной заслонил возможные подозрения. — Конечно, не столь вкусная, как в ваших владениях, когда мы с вашим отцом были на охоте в тридцать восьмом…
История о великолепном пире после охоты лилась бы и дальше приукрашиванием вкуса блюд и стараний хлопочущих кухарок, если бы спустя уже некоторое время, как все лишние уши разошлись, маркиз осторожно не спросил:
