Он тянул вязанку дров в главную залу, чтобы затопить камин. Трубы разносили тепло по всей усадьбе, так что никто этой ночью не замёрзнет, как бы ни выл ночной ветер. Пусть в хозяйских спальнях и висели обои, защищая от сквозняков, но жилые помещения для слуг такой роскошью не обладали. Может быть, в будущем, добрые господа поймут, что этот предмет интерьера не только красивый, но и очень полезный в быту. Да и, кто знает, может и жить в каморке станет чуточку приятнее!
Тело кренилось на бок под весом ведра, когда Макэр бежал от колодца в конюшню, чтобы напоить лошадей. Нет, тут они оставались ненадолго, лишь когда в Охотничьем домике были люди. Запасы овса и сена частенько привозили в телеге незадолго до прибытия господ, а остатки съедали крысы. Лошади добрые, они не кусают старого Макэра, а тот весело треплет их морды и шлёпает по шеям. Воняет ужасно, но без лошадей никуда!
И лишь когда Его Светлость де Шатрон облачался в ночную сорочку и отходил ко сну, Макэр позволял себе бесшумно сбежать в каменный подвал Охотничьего домика. Когда-то прадед Готье использовал это место для увеселений. Кое-где камень поддался звериной силе когтей, запечатлев шрамами на своей поверхности их следы. Но те времена, когда бои животных радовали гостей, прошли. Сейчас же была иная мода — знатные господа предавались порокам искусства. А Макэр без особого рвения собирал в конце вечера книги или альбомы Её Светлости со стихами. Читала она, по правде сказать, великолепно, но порой слуга её не понимал. Но и не стремился. Он редко обращал внимание на красоту и больше привык полагаться на удобство.
Здесь же, в холодном лабиринте подвала, был винный погреб. Закупоренные подписанные бочки дожидались своего часа, но их было столь мало, что слуга приписывал их предыдущему владельцу усадьбы. И был тут один закуток, который Макэр считал своей тайной. Личной. Единственной, которую он себе позволил.
Мужчина отодвинул пустой стеллаж — тот был не столь тяжёлым, каким казался на вид. И за его стенкой пряталось углубление. Канделябр, на котором горели три свечи, был поставлен на каменный пол. Пламя охотно потянулось к земле, грозясь потухнуть, но облизывающий щиколотки сквозняк был не столь сильным. Мужчина опустился на колени, вынул из кармана новую свечу. Фитиль зажёгся от игривого пламени своих братьев, проливающих слёзы, и свеча водрузилась на блюдце со старыми следами воска.
На маленьком алтаре, неаккуратно выструганном из дерева собственноручно Макэром, стояло единственное его сокровище. Образок. Настоящее золото, в котором был вырезан узнаваемый силуэт Богини: женщина простирала руки с открытыми ладонями, готовая обнять любого, кто к ней обратится, но голова смиренно опущена, словно она страдала за каждую душу земную. Милосердная, сострадающая, иногда и осуждающая Богиня.
Макэр сложил свои руки в молитвенном жесте, прижав к груди, и мысленно стал возносить хвалу Богине и просить смилостивиться. Как умел.
За девочку, получившую возможность помочь великому герцогу в его стремлении защитить королевство.
За Её Светлость, доброта которой не уступает образованности. Она подарила образок, кочующий из одного Тайника в другой, куда бы ни отправился верный Макэр.
За Его Светлость, что после войны выкупил пленённого слугу, у которого из-за бед и лишений не осталось ни единой живой души его крови.
Макэр мог бы нарядиться в герцогские платья, напудрить нос и отрастить плохонькие усы. Но таким, как Готье де Шатрон, он бы не стал. И в то же время герцог не смог бы прислуживать, как это делал Макэр. Богиня дала каждому роль в этой жизни по их способностям, и коленопреклонный мужчина от всего сердца молился за долгую жизнь всего рода Ламбираков.
Глава 4. И роза склонит голову
У Эмилии шла кругом голова. Гамма, скрипичный ключ, основы композиции, вышивка шёлковыми нитями, а во время рукоделия непременно стихи и философия. И львиная доля всего этого не закрепилась в памяти! Она уступала место всяким бесполезным вещам, таким нужным для прошлой жизни Эми.
Мадам Розетта де Сарон поджимала губы. Вокруг её рта появились бороздки морщин, что выдавали её возраст получше седины волос.
— Ещё раз! Титулы имеют огромное значение, а ты не способна выучить и парочку имён.
Эмилия с широко раскрытыми глазами смотрела на прут в руках Розетты и оттягивала рукава рубахи, пряча запястья. Когда уроки не были выучены к следующему дню, знания буквально вбивали с болью.
— Среднее дворянство состоит из графов — они правители графств, собирают налоги и войско в случае нужды. — Эмилия старательно загибала пальцы, припоминая детали дерева власти. Все бесконечные фамилии у неё не осели, так что этот момент она старательно пыталась избегать. — Виконта — он замещает графа или правит вверенной частью графства. Барона — это вассал короля или герцога.
Вот уже несколько недель Эмилия была под надзором строгой мадам Розетты. Её белые одеяния говорили о трауре, но для рыжей девчонки это не было объяснением, почему она такая грымза. Гувернантка прибыла на следующий день в Охотничий домик, а месье Готье поспешно уехал. И теперь Эмилии казалось, что всё из-за невыносимого характера этой женщины.
— К высшей знати относят маркизов — они управляют пограничной территорией, а в мирное время по статусу идут сразу после герцогов. Принцы и принцессы крови. Герцоги — правители крупной области. И затем уже идёт король.
Старая женщина пару раз кивнула, соглашаясь. Для этикета и внутреннего церемониала эта информация была такой же неотъемлемой частью, что и умение правильно вести себя за столом. Если хозяйка посадит рядом принца крови и графа, это могло грозить политическим скандалом. Как держать себя, кому улыбаться и кого предпочитать в разговоре. У женщин оружием служили знания, хитрость и веер, а не мечи.
— И как нужно обращаться к королю, если он тебя спросит?
— Ваше Высоч…
Раздался свист, а после хлёсткий удар прутом по столу. Эмилия зажмурилась и прижала подбородок к ключицам. Боль не пришла следом, зато сразу стало понятно, что ответ неверный. Мадам Розетт говорила, что лучше будут болеть руки, чем палач-недоучка не сможет отсечь голову одним ударом. И Эми согласно кивала, но оба предложенных варианта ей одинаково не нравились… Хотя нет, палач всё же перевешивал.
— Ваше Величество! — Девушка опустила взгляд в пол и слегка наклонила голову, делая глубокий почтительный придворный реверанс, едва касаясь коленом пола. Всё ещё не идеальный, Эмилия опасно качнулась, но удержалась в таком положении на пару секунд. Начало было положено.
Мадам де Сарон обошла свою воспитанницу вокруг. Она надавила на спину, заставляя выпрямиться, а голову опустить.
Когда герцог де Шатрон сообщил, что из кухонной девки нужно за пару месяцев воспитать придворную даму, способную не запятнать свою честь и поддерживать высокосветские разговоры на балах, Розетта желала отказаться от подобной сумасшедшей авантюры. Ни одна гувернантка не смогла бы совершить Чудо и за пару месяцев вложить в эту маленькую рыжую головку всё то, что иные мадемуазели изучали десятилетиями. Даже так и заявила, что нужно искать послушницу Богини или безумца, чтобы подобное провернуть. И если бы не личная просьба Готье, мадам оставалась бы в своём особняке, чтобы продолжать свой Вечный Траур по мужу. А может совсем ушла бы в монастырь. И служанки бы вздыхали, как нелегка доля мадам Розетты…
— Хорошо. Теперь я, допустим, графиня Ортийская, хочу завести с тобой речь о новой забаве — недавнем оперном представлении. Я нахожу, что оно было невероятно захватывающим, но баритон в третьем акте несколько фальшивил. Что ты мне скажешь?
У Эмилии опустились плечи. Она отвела взгляд в сторону и изобразила на лице такую тоску и уныние, что продолжать разговор и не хотелось. И это именно то, чему мадам Розетта обучала. У неё был трезвый взгляд на воспитание, образование и ум своей новой воспитанницы. И гораздо проще ей было показать, как всем видом демонстрировать тем, кто ниже по статусу, что тема разговора не увлекает собеседника, чем обучать красивым формулировкам для жонглирования пустыми фразами. Но подобные меры нужны были лишь для начала, чтобы не оплошать из-за нехватки времени на обучение.
Рыжая девица не была подарком. Определённо. За тот короткий срок, что был у мадам Розетты для воспитания, можно было лишь замаскировать самые явные нарушения приличий. С этого женщина и начала.
На границе слуха и воображения раздался высокий звон колокольчика. Слишком коротко, женщины могли принять его за фантазию. Но мадам де Сарон не готова была упускать ни малейшую возможность усвоения материала.
— Ужин подан, мадемуазель. Прошу в столовую.
Широкий жест рукой, и Эмилия уже знала, что он означал. Девушка вскинула голову и направилась к выходу. Подъюбники шуршали, а невысокие каблуки, что раньше носили лишь кавалеристы для упора ноги, звонко стучали по доскам, подпевая тяжёлому девичьему шагу. Ни одежда, ни обувь не были привычны: носки слишком узкие, они сжимали пальцы до кровавых мозолей, а корсет сдавливал рёбра. Так ещё и…
— Ты ходишь как корова на выпасе, — недовольный голос раздался со спины.
На секунду Эмилия закрыла глаза и выдохнула. Будет слишком просто остановиться сейчас! Тем более, уже несколько раз она замечала, что своё слово странный месье Готье держит. Мадам Розетта в первую очередь сняла с неё мерки. И эти туфли чего только стоили! Ходить было ужасно неудобно, но позволяло Эми почувствовать себя фарфоровой статуэткой. Изысканная мадемуазель, на которую лишний раз дышать нельзя.
Приходилось двигаться осторожно: сначала пятка касалась земли, потом стопа перекатывалась на носок, не наоборот. Эмилия хмурилась, ей казалось это непривычным. Неправильным! Хорошая подошва позволяла забыть об острых камешках и палках, встречающихся на пути, но долгое ношение менее плотной обуви порождало свои причуды. Но что делать с бёдрами? Как перестать покачивать ими при ходьбе, если это заложено самой Богиней?
Сейчас бы ей хотелось сбежать вниз по лестнице, проводя одной рукой по перилам, а другой придерживая все свои юбки, чтобы не упасть. По дому разносился чудесный аромат рыбы, но приходилось сдерживать себя и шагать с задранным носом. Коршун зорко смотрела на прямую спину Эмилии, ожидая возможности вновь налететь при малейшей оплошности. Сердце девичье стучало, ей было слишком холодно, но обернуться она не смела.
А в столовой действительно стоял Макэр. Стоило Эмилии подойти к своему месту, слуга схватился за спинку стула и придвинул его, помогая девушке сесть. Все еще для Эми это было странно, она пыталась поблагодарить слугу, но слова не слетали с уст. Зато для мадам Розетты подобная учтивость была привычна.
Перед женщинами поставили тарелки со странным варевом. Кусочки скумбрии были словно чуть окрашены в розоватый. Пахло вином, а у каёмки с одной стороны ровно были выложены кусочки белого мяса куриной грудки и грибов, с другой — всего лишь жареный лук. Эмилия взяла вилку и услышала шипение. Воспитательница с жестким прищуром смотрела на неё, и этот взгляд не сулил ничего хорошего. Эми почти физически ощутила боль от прута, пришлось положить вилку на место. Не так! Она вновь подняла столовый прибор, но в этот раз держала не в кулаке, а между пальцами.
Молчаливый Макэр появился со спины, готовый услужить. Он поправил хват, закрепив пальцы Эмилии в правильном положении.
— Наконец-то попробую матэлот! — в голосе Розетты была слышна неподдельная радость, какой Эмилия в свою сторону не получала от этой скупой на эмоции женщины. — Правда, я хотела с чесночными гренками… Но мне уже сказали, что от чеснока тебе делается дурно, что ж… Не каждому дано наслаждаться всеми вкусностями, которые дарит нам матушка-земля.
— Мне? — Эмилия взяла слева лежащий кусок хлеба и обмакнула в подливку от рыбы. Никаких проблем со здоровьем от чеснока у неё никогда не было. Она почувствовала острое желание оспорить эту гнусную ложь! Но если такова воля месье, вероятно, он чуть позже и объяснит её причины.
— Нам, — поправила мадам Розетт, по-своему поняв вопрос. — В любом случае, матэлот — это новое блюдо, нужно распробовать его хорошенько. Но ты наверняка уже знаешь… Оно появилось у бедняков.
Но вкус Эмилии не был знаком. Гувернантка права, блюдо происходило от бедных моряков, коих в землях её семьи было достаточно, но до глухой деревеньке в графстве Ле Фонтэйн слава матэлота ещё не успела дойти.
По интонации женщины можно было прекрасно понять, что её ремарки для Эмилии, как для неразумной, были помощью, оказываемой образованной аристократкой для нелепой кухонной девки. Фурнье вцепилась зубами в кусок хлеба и с остервенением оторвала его.
— Макэр, будь так добр, больше не давай ей хлеба, — гувернантка перевела взгляд со слуги на воспитанницу и добавила доверительно: — Мы же не хотим, чтобы ты не влезла в своё платье, правда?
Вот и мир померк. Отказаться от хлеба для крестьянки было чем-то невозможным. Только мадам Розетта получила от герцога де Шатрона указ: помочь девице за это короткое время влезть в платье. И ведь она больше эталона по всем показателям! Конечно, и наряд за неделю можно слегка увеличить, и корсет потуже затянуть. Но де Сарон не желала опускать руки так просто!
Остаток ужина прошёл в абсолютном молчании под одобрительным взглядом мадам Розетты. Но не знала она, что молчание Эми гораздо страшнее её громкого возмущения. Ведь именно в такие моменты девица думала. А какие мысли посещали её светлую голову, порой было лучше не знать.
Пока солнце не зашло, перед Эмилией оказалась досточка с мелком. Мадам заняла своё место в кресле у окна. В её руках была длинная белая скатерть, а в иголку вдета красная шёлковая нить, что оставляла кровавый след на полотне, превращаясь в незамысловатый узор. Так всегда было: гувернантка обучала, не отвлекаясь от рукоделия.
— На какой литере мы остановились? — задумчиво протянула мадам Розетта, вытягивая нитку.
— Не хочу учиться!
Мел пролетел к стене и оставил белый раскрошившийся след на обоях. В оглушительной тишине был слышен стук известняка, как тот рухнул на паркет и прокатился по полу. Де Сарон медленно закрыла глаза и тихо выдохнула. А Эми ликовала! Она гордо подняла нос и победоносно смотрела на старую каргу. В её взгляде читался вызов.
У мадемуазель Анриетты капризы часто сходили с рук. Слуги приехали вместе с ней из большого города. Стоило только ей повысить голос, как тут же выстраивались няньки, готовые выполнить любую её прихоть. И ведь она даже не была знатной дамой! Дочь торговца: у них были деньги, но своими предками похвастаться не могли. А если Эмилия играет роль родственницы мужчины, у которого есть слуга, усадьба и целая воспитательница для знатных девиц, вероятно, он поважнее отца Анриетты будет. И капризы Эми должны выполняться так, как хочет именно она!
***
Петухи прокричали с рассветом, а спина горела как от пожара. Может быть, всему виновата какая-то вонючая холодная мазь Макэра. А может, всё же розги мадам де Сарон, со свистом рассекающие воздух вчерашним вечером. Но больше Эми жгли слёзы от горечи и обиды. Разве это справедливо? Почему ей нельзя, а какой-то мадемуазель Анриетте можно? И после того, как наказание было совершено, мадам Розетта вложила в руку Эмилии мел со словами:
