6
Подвал старого жилого дома встретил запахом сырости и машинного масла. Виктор и Алиса спустились по узкой лестнице, освещённой одной мигающей лампочкой. В конце коридора — дверь, усиленная стальным листом. Вместо глазка — камера, направленная прямо на них.
Виктор нажал кнопку домофона.
Треск. Шипение. Затем голос — грубый, параноидальный:
— Уходите. Я ничем не могу помочь.
— Сергей Владимирович, это Виктор Крылов. Мы встречались три года назад. Я брал у вас интервью для статьи о нейропластичности.
Пауза. Долгая. Виктор слышал, как за дверью что-то скрипнуло, будто кто-то придвинул стул ближе к монитору.
— Помню, — наконец произнёс голос. — Вы не исказили мои слова. Редкость. Но время теперь другое. Уходите.
— У нас есть данные, — быстро сказал Виктор, включая старые навыки копирайтера — говорить убедительно, находить нужные слова. — Коллективное бессознательное. Стабильные дельта-волны у бодрствующих субъектов. Аномалия восприятия. Мы видели это. Зафиксировали.
Тишина. Камера чуть повернулась, фокусируясь.
Алиса молча достала планшет. Открыла файл с рисунками. Подняла экран к камере. Стены, источающие чёрные слёзы. Лица, стекающие воском. Пульсирующая чернота, поглощающая пространство.
Ещё одна долгая пауза.
Затем щелчок замков. Дверь приоткрылась на цепочке.
— Войдите. Быстро.
Они шагнули внутрь. Дверь захлопнулась за спиной, замки защёлкнулись.
Сергей стоял перед ними — мужчина лет пятидесяти, худой, с всклокоченными седыми волосами и глубокими морщинами вокруг глаз. Одет в мятую рубашку и джинсы. В руках держал странное устройство — коробку с проводами и мигающими светодиодами.
— Самодельный ионизатор, — пояснил он, направляя устройство на них. — Рассеивает низкочастотные поля. Если вы под влиянием, это должно вызвать реакцию.
Виктор замер. Алиса тоже.
Ионизатор тихо жужжал. Сергей водил им перед их лицами, всматриваясь в глаза.
— Чисто, — наконец произнёс он. — Но этого недостаточно. Раздевайтесь.
— Что? — Виктор не понял.
— До нижнего белья. Нужно убедиться, что на вас нет следящих устройств. Чипов. Передатчиков. Они используют технологии. Не только психику.
Унизительный ритуал. Виктор посмотрел на Алису. Та побледнела, но кивнула.
Выбора не было.
Виктор молча стянул куртку. Рубашку. Джинсы. Остался в футболке и трусах. Алиса сняла свитер и джинсы, стоя в майке и трусах, скрестив руки на груди.
Сергей обошёл их с каким-то сканером — ещё одним самодельным устройством. Проверил карманы одежды. Ощупал швы.
— Чисто, — повторил он. — Одевайтесь.
Они оделись молча. Унижение смешалось с пониманием. Его паранойя — не блажь. Выстраданная необходимость.
— Проходите, — Сергей кивнул в глубину помещения. — И не трогайте ничего.
Лаборатория была хаосом. Провода тянулись по полу и стенам, как жилы гигантского организма. Мониторы мигали данными — графики, таблицы, видеозаписи. Самодельная аппаратура громоздилась на столах, издавая тихое гудение.
Сергей прошёл к центральному столу, жестом указал на стулья.
— Садитесь. Говорите быстро. Что вы видели?
Виктор рассказал. Коротко, чётко. Офис. Марк. Лицо, которое расплылось. Ночь в квартире. Пульсирующая чернота на потолке. Форум. Толпа «улыбающихся». Алиса показала рисунки. Объяснила, как они рождаются — не из воображения, а из того, что она видит в реальности.
Сергей слушал, не перебивая. Лицо оставалось каменным. Только глаза горели — лихорадочно, жадно.
— Синдром высшего когнитивного отключения, — произнёс он, когда Виктор закончил. — Я наблюдаю его уже три недели. Пытаюсь систематизировать.
Он подошёл к одному из мониторов, включил видео.
На экране — улица. Люди с кривыми улыбками. Идут ровным шагом, без мимикрии. Говорят монотонно, без интонаций. Движения механические, лишённые индивидуальности.
— Это не вирус? — спросил Виктор. — Не паразит?
Сергей покачал головой, крутя пальцем у виска.
— Вы всё ещё мыслите категориями агента. Агента нет. Это не внешнее вторжение. Это внутренняя трансформация.
— Тогда что?
Сергей открыл другой файл. Два изображения появились на главном мониторе рядом.
Функциональная магнитно-резонансная томография. Цветные графики, показывающие активность мозга.
Первое изображение: мозг нормального человека в состоянии покоя. Всплески активности в лимбической системе — центрах эмоций. Префронтальная кора светится — критическое мышление, планирование. Миндалевидное тело пульсирует — страх, тревога.
Второе изображение: мозг «улыбающегося». Активность в центрах эмоций — ровная, плоская линия. Префронтальная кора почти не светится. Миндалевидное тело мертво. Зато зрительная кора и ствол мозга работают интенсивно — яркие пятна, пульсирующие в ритме.
Виктор не понимал.
— Они... в коме?
— Нет! — произнёс Сергей медленно, показывая на график. — Смотрите! Зрительная кора — гиперактивна. Слуховая — тоже. Ствол мозга работает, как часы. Они видят. Слышат. Реагируют на стимулы. Дышат. Но не чувствуют. Не сомневаются. Не боятся.
Виктор смотрел на плоскую линию там, где должна была быть буря эмоций. Холод полз по позвоночнику.
— Это невозможно, — прошептала Алиса. — Человек не может так функционировать.
— Может, — возразил Сергей. — Если отключить те участки, что делают его уязвимым. Эмоции. Сомнения. Страх. Всё, что мешает выживанию в невыносимых условиях.
Тишина.
Алиса смотрела на график. Губы дрожали.
— Они не стали счастливыми, — произнесла она тихо. — Они просто... ничего не чувствуют. Они мертвы внутри, чтобы не сойти с ума снаружи.
Виктор сжал кулаки. Рациональный ум цеплялся за логику, пытался найти изъян в рассуждениях. Но изъяна не было.
— Как это произошло? — спросил он. — Что запустило процесс?
Сергей откинулся на спинку стула.
— Продолжайте слушать. Нужно докопаться до сути.
Сергей встал. Прошёлся по лаборатории, собирая мысли. Заговорил отрывисто, перескакивая с темы на тему, но постепенно складывая картину.
— «Кривая улыбка» — не болезнь. Это иммунный ответ. Коллективная психика, столкнувшись с невыносимой реальностью, выработала анестезию.
— Какой реальностью? — спросил Виктор.
— Духовной истощённостью. Распадом смыслов. Пустотой. — Сергей остановился, посмотрел прямо на него. — Вы видели её. Ту чернотую, что пульсирует. Это не сущность. Не монстр. Это отсутствие. Дыра в ткани реальности, которую мы сами прогрызли.
Алиса побледнела.
— Мы?
— Человечество. Веками мы строили иллюзии: религия, идеология, потребление. Всё, чтобы не видеть Пустоту. Но иллюзии рухнули. Одна за другой. И мы остались лицом к лицу с тем, от чего прятались. С бессмысленностью. С конечностью. С тем, что мы — случайность в равнодушной вселенной.
Виктор слушал, чувствуя, как внутри что-то рушится. Его цинизм всегда был щитом от мелких разочарований. Но это — не мелочь. Это правда, против которой его щит бессилен.
— И «Кривая улыбка» — это защита? — спросила Алиса дрожащим голосом.
— Да. — Сергей кивнул. — Коллективное бессознательное выработало механизм. Точечно разрушить те участки мозга, что ответственны за осознание ужаса. Превратить людей в функциональные оболочки, которые не видят Пустоту. Не чувствуют её. Не сходят с ума от неё.
Алиса посмотрела на свои рисунки. Рука потянулась к лицу, будто она хотела насильно растянуть его в кривую улыбку.
— Значит, они... правы? — прошептала она. — Это и есть спасение? Просто... перестать чувствовать?
Сергей не ответил.
Виктор смотрел на график. На плоскую линию там, где должны были быть эмоции. На яркие пятна в зрительной коре — они видят, но не понимают.
Осознание пришло не как интеллектуальный акт, а как экзистенциальный провал.
Перед ними не выбор между добром и злом. Выбор между горькой правдой — и сладкой ложью. Между сумашестствием — и духовной смертью.
Третьего, казалось, не дано.
Тяжесть, граничащая с отчаянием, давила на грудь. Виктор всю жизнь презирал фальшивую радость. Теперь он столкнулся с правдой настолько страшной, что все фальши и ужасы мира казалась милосердием.
— Что нам делать? — спросила Алиса. Голос срывался. — Принять это? Добровольно убить в себе часть, которая делает нас людьми?
Сергей посмотрел на неё. В глазах читалась усталость. Бесконечная, выстраданная.
— Я выбрал путь изгоя. Заточил себя в подвале с правдой. Медленно схожу с ума, но остаюсь собой. — Он помолчал. — Вы можете выбрать иначе. Никто не осудит.
Виктор посмотрел на Алису. На её испуганное, живое лицо. На дрожащие руки, сжимающие планшет. На глаза, полные боли. Посмотрел на Сергея. На добровольное заточение. На цену, которую он платит каждый день.
И сделал выбор.
— Правда важнее, — произнёс он тихо, но чётко. — Даже такая. Потому что она наша. Настоящая.
Алиса посмотрела на него.
— Настоящая, — повторила она.
Сергей выдохнул. Что-то в его лице смягчилось.
— Тогда вам нужно найти третий путь, — сказал он. — Не сдаться ужасу. Не принять ложь. Найти способ нести бремя истины, не теряя себя.
— Как? — спросил Виктор.
— Не знаю. — Сергей покачал головой. — Но если вы найдёте — это будет настоящая победа. Не над Пустотой. Над собственным отчаянием.
Виктор встал.
Найти третий путь. Остаться человеком в мире, где человечность стала самой большой уязвимостью. Возможно, именно в этом и есть смысл. Не в победе. В сопротивлении.
7
Город больше не был знакомым лабиринтом. Он превратился в патрулируемую территорию, где тени двигались с пугающей целеустремленностью. Виктор и Алиса крались по задним дворам, прижимаясь к стенам, окрашенным в цвет ночной гнили. Их цель — заброшенное почтовое отделение — маячила в двух кварталах, но каждый шаг вперед давался с трудом, будто воздух сгустился до состояния киселя.
Улицы патрулировали не полицейские. Это были группы по три-пять «улыбающихся», двигавшиеся с жуткой, отработанной синхронностью. Их головы поворачивались одновременно, словно по невидимой команде, сканируя пространство пустыми глазами. Они обходили стороной определенные участки, и Виктор скоро понял почему. Над этими зонами воздух визуально дрожал, как над раскаленным асфальтом. Стоило сделать шаг в их сторону, как на виски тут же ложилась невидимая гиря, заставляя мир плыть перед глазами.
Алиса резко дернула его за рукав. Ее взгляд был прикован к стене соседнего гаража. Штукатурка на ней медленно, с противной, тягучей плавностью, стекала вниз, образуя у основания бесформенную, влажную груду. Это не было галлюцинацией — текстура поверхности действительно менялась на глазах, подчиняясь не физике, а чужеродной воле.
И тогда они увидели это. Из переулка на соседнюю площадь выбежали двое — парень и девушка, их лица искажены паникой, глаза выпучены от ужаса. «Невосприимчивые». Они пытались пересечь открытое пространство.
Из всех окружающих переулков, бесшумно, как жидкость, вытекли «улыбающиеся». Они не бежали. Они сомкнулись вокруг беглецов, образовав плотное, непроницаемое кольцо. И замерли.
Парень и девушка внутри кольца не пытались прорваться. Они просто застыли на месте, будто парализованные невидимым током. Их тела напряглись, а затем... лица. Мышцы на их щеках начали неестественно, судорожно дергаться, растягивая рты. Сначала один уголок, потом другой. Несимметрично, уродливо. Процесс занял меньше минуты. Когда кольцо «улыбающихся» разомкнулось и так же бесшумно растворилось в переулках, на площади стояли двое новых. С пустыми глазами и кривыми, застывшими улыбками.
Онемение, тяжелое и леденящее, сковало Виктора. Он только что стал свидетелем акта духовного убийства. Не заражения, не промывки мозгов — тотального стирания.
Он не знал что делать: использовать момент, пока «рой» отвлечен, и сделать рывок к почтовому отделению, или отступить, пока их собственная сигнатура страха не привлекла такое же кольцо? Сердце бешено колотилось, требуя действия, но разум, холодный от ужаса, был категоричен.
— Назад, — выдохнул Виктор, с силой оттягивая Алису, все еще завороженно смотрящую на площадь. — Сейчас же.
Нужно было найти обходной путь. Полностью избегая открытых пространств. Город преподнес им судьбу крыс.
В подвале пахло страхом. На единственном работающем мониторе тряслась пиксельная картинка — седовласый мужчина с глазами, полными животного ужаса.
«...они повсюду! Не дайте им забрать данные! Я не могу... я не могу их удержать!»
Это был «Стальной_Алхимик». Его баррикады в мастерской трещали по швам.
— Это ловушка, — прошипел Сергей, не отрывая взгляда от датчиков. — Явная и примитивная. Они используют его как приманку.
— Мы не можем его просто бросить! — голос Алисы дрожал, но в нем слышалась сталь. — Он один из нас.
Виктор молча сжимал кулаки. Чувство беспомощности жгло изнутри. Его ответственность была тяжелым, холодным грузом.
— Мы попробуем, — тихо сказал он. — Отвлечем их. Сергей, можешь устроить короткое замыкание в трансформаторе на улице?
— Бессмысленная театральность, — буркнул тот, но его пальцы уже летали по клавиатуре.
Взрыв света на улице был ослепительным, и на секунду толпа у мастерской замерла в нерешительности. Этого хватило. Они проскользнули через черный ход, в вонючее подвальное помещение, заваленное металлоломом и старыми схемами. «Стальной_Алхимик» сидел на корточках, прижимая к груди жесткий диск. Его тело била мелкая дрожь.
— Спасибо... — он задыхался. — Вы не представляете, что я...
Свет погас. Не просто отключился — был поглощен. Абсолютная, бархатная тьма, из которой начали выползать тени. Не просто отсутствие света — нечто плотное, живое, что обволакивало лодыжки холодными щупальцами. И тогда с грохотом, от которого задрожали стены, основная дверь вылетела с петель.
В проеме, освещенная мерцающим аварийным светом, стояла Ольга. За ней — плотная, безликая стена «улыбающихся». Их коллективный взгляд был физическим ударом, грузом, вминающим в пол. Ольга, не удостоив Виктора вниманием, плавно подошла к «Стальному_Алхимику». Ее руки легли ему на плечи.
Его тело затряслось в немой судороге. Глаза закатились, из горла вырвался хрип, нечеловеческий и полный агонии. Мышцы лица задергались, борясь с чем-то, а затем сдались — кожа и плоть поползли, растягиваясь в ту самую, кривую, безжизненную маску. Процесс занял не больше десяти секунд. Когда он закончился, на месте человека осталась кукла.
Ольга повернулась. Ее улыбка была самой отвратительной из всех, что видел Виктор — в ней читалось не злорадство, а... жалость.
— Пора перестать мучить себя, Виктор. Мы ждем тебя. Не сопротивляйся счастью!
Вина захлестнула его, горячая и удушающая. Он привел их сюда. Он был слепым орудием в их руках. Его попытка помочь оказалась частью их плана. Бессилие жгло горькой желчью.
Он хотел броситься на Ольгу, на эту стену из пустых глаз, в яростном, но самоубийственном порыве, и разорвать на части. Но… Алиса с силой, которой он в ней не подозревал, рванула его за руку вглубь мастерской, к едва заметной двери в стене.
— Бежим! — ее голос был сдавленным криком.
Они вывалились в вонючий переулок, и последнее, что донеслось до них из мастерской, был ровный, беззвучный смех Ольги — звук, который ощущался не ушами, а самой душой, оставляя в ней шрам холоднее льда.
Алиса, прижавшись к стене, билась в тихой истерике, ее тело выгибалось в немых судорогах. Слез не было — только сухой, надрывный стон.
Подвал старого жилого дома встретил запахом сырости и машинного масла. Виктор и Алиса спустились по узкой лестнице, освещённой одной мигающей лампочкой. В конце коридора — дверь, усиленная стальным листом. Вместо глазка — камера, направленная прямо на них.
Виктор нажал кнопку домофона.
Треск. Шипение. Затем голос — грубый, параноидальный:
— Уходите. Я ничем не могу помочь.
— Сергей Владимирович, это Виктор Крылов. Мы встречались три года назад. Я брал у вас интервью для статьи о нейропластичности.
Пауза. Долгая. Виктор слышал, как за дверью что-то скрипнуло, будто кто-то придвинул стул ближе к монитору.
— Помню, — наконец произнёс голос. — Вы не исказили мои слова. Редкость. Но время теперь другое. Уходите.
— У нас есть данные, — быстро сказал Виктор, включая старые навыки копирайтера — говорить убедительно, находить нужные слова. — Коллективное бессознательное. Стабильные дельта-волны у бодрствующих субъектов. Аномалия восприятия. Мы видели это. Зафиксировали.
Тишина. Камера чуть повернулась, фокусируясь.
Алиса молча достала планшет. Открыла файл с рисунками. Подняла экран к камере. Стены, источающие чёрные слёзы. Лица, стекающие воском. Пульсирующая чернота, поглощающая пространство.
Ещё одна долгая пауза.
Затем щелчок замков. Дверь приоткрылась на цепочке.
— Войдите. Быстро.
Они шагнули внутрь. Дверь захлопнулась за спиной, замки защёлкнулись.
Сергей стоял перед ними — мужчина лет пятидесяти, худой, с всклокоченными седыми волосами и глубокими морщинами вокруг глаз. Одет в мятую рубашку и джинсы. В руках держал странное устройство — коробку с проводами и мигающими светодиодами.
— Самодельный ионизатор, — пояснил он, направляя устройство на них. — Рассеивает низкочастотные поля. Если вы под влиянием, это должно вызвать реакцию.
Виктор замер. Алиса тоже.
Ионизатор тихо жужжал. Сергей водил им перед их лицами, всматриваясь в глаза.
— Чисто, — наконец произнёс он. — Но этого недостаточно. Раздевайтесь.
— Что? — Виктор не понял.
— До нижнего белья. Нужно убедиться, что на вас нет следящих устройств. Чипов. Передатчиков. Они используют технологии. Не только психику.
Унизительный ритуал. Виктор посмотрел на Алису. Та побледнела, но кивнула.
Выбора не было.
Виктор молча стянул куртку. Рубашку. Джинсы. Остался в футболке и трусах. Алиса сняла свитер и джинсы, стоя в майке и трусах, скрестив руки на груди.
Сергей обошёл их с каким-то сканером — ещё одним самодельным устройством. Проверил карманы одежды. Ощупал швы.
— Чисто, — повторил он. — Одевайтесь.
Они оделись молча. Унижение смешалось с пониманием. Его паранойя — не блажь. Выстраданная необходимость.
— Проходите, — Сергей кивнул в глубину помещения. — И не трогайте ничего.
***
Лаборатория была хаосом. Провода тянулись по полу и стенам, как жилы гигантского организма. Мониторы мигали данными — графики, таблицы, видеозаписи. Самодельная аппаратура громоздилась на столах, издавая тихое гудение.
Сергей прошёл к центральному столу, жестом указал на стулья.
— Садитесь. Говорите быстро. Что вы видели?
Виктор рассказал. Коротко, чётко. Офис. Марк. Лицо, которое расплылось. Ночь в квартире. Пульсирующая чернота на потолке. Форум. Толпа «улыбающихся». Алиса показала рисунки. Объяснила, как они рождаются — не из воображения, а из того, что она видит в реальности.
Сергей слушал, не перебивая. Лицо оставалось каменным. Только глаза горели — лихорадочно, жадно.
— Синдром высшего когнитивного отключения, — произнёс он, когда Виктор закончил. — Я наблюдаю его уже три недели. Пытаюсь систематизировать.
Он подошёл к одному из мониторов, включил видео.
На экране — улица. Люди с кривыми улыбками. Идут ровным шагом, без мимикрии. Говорят монотонно, без интонаций. Движения механические, лишённые индивидуальности.
— Это не вирус? — спросил Виктор. — Не паразит?
Сергей покачал головой, крутя пальцем у виска.
— Вы всё ещё мыслите категориями агента. Агента нет. Это не внешнее вторжение. Это внутренняя трансформация.
— Тогда что?
Сергей открыл другой файл. Два изображения появились на главном мониторе рядом.
Функциональная магнитно-резонансная томография. Цветные графики, показывающие активность мозга.
Первое изображение: мозг нормального человека в состоянии покоя. Всплески активности в лимбической системе — центрах эмоций. Префронтальная кора светится — критическое мышление, планирование. Миндалевидное тело пульсирует — страх, тревога.
Второе изображение: мозг «улыбающегося». Активность в центрах эмоций — ровная, плоская линия. Префронтальная кора почти не светится. Миндалевидное тело мертво. Зато зрительная кора и ствол мозга работают интенсивно — яркие пятна, пульсирующие в ритме.
Виктор не понимал.
— Они... в коме?
— Нет! — произнёс Сергей медленно, показывая на график. — Смотрите! Зрительная кора — гиперактивна. Слуховая — тоже. Ствол мозга работает, как часы. Они видят. Слышат. Реагируют на стимулы. Дышат. Но не чувствуют. Не сомневаются. Не боятся.
Виктор смотрел на плоскую линию там, где должна была быть буря эмоций. Холод полз по позвоночнику.
— Это невозможно, — прошептала Алиса. — Человек не может так функционировать.
— Может, — возразил Сергей. — Если отключить те участки, что делают его уязвимым. Эмоции. Сомнения. Страх. Всё, что мешает выживанию в невыносимых условиях.
Тишина.
Алиса смотрела на график. Губы дрожали.
— Они не стали счастливыми, — произнесла она тихо. — Они просто... ничего не чувствуют. Они мертвы внутри, чтобы не сойти с ума снаружи.
Виктор сжал кулаки. Рациональный ум цеплялся за логику, пытался найти изъян в рассуждениях. Но изъяна не было.
— Как это произошло? — спросил он. — Что запустило процесс?
Сергей откинулся на спинку стула.
— Продолжайте слушать. Нужно докопаться до сути.
***
Сергей встал. Прошёлся по лаборатории, собирая мысли. Заговорил отрывисто, перескакивая с темы на тему, но постепенно складывая картину.
— «Кривая улыбка» — не болезнь. Это иммунный ответ. Коллективная психика, столкнувшись с невыносимой реальностью, выработала анестезию.
— Какой реальностью? — спросил Виктор.
— Духовной истощённостью. Распадом смыслов. Пустотой. — Сергей остановился, посмотрел прямо на него. — Вы видели её. Ту чернотую, что пульсирует. Это не сущность. Не монстр. Это отсутствие. Дыра в ткани реальности, которую мы сами прогрызли.
Алиса побледнела.
— Мы?
— Человечество. Веками мы строили иллюзии: религия, идеология, потребление. Всё, чтобы не видеть Пустоту. Но иллюзии рухнули. Одна за другой. И мы остались лицом к лицу с тем, от чего прятались. С бессмысленностью. С конечностью. С тем, что мы — случайность в равнодушной вселенной.
Виктор слушал, чувствуя, как внутри что-то рушится. Его цинизм всегда был щитом от мелких разочарований. Но это — не мелочь. Это правда, против которой его щит бессилен.
— И «Кривая улыбка» — это защита? — спросила Алиса дрожащим голосом.
— Да. — Сергей кивнул. — Коллективное бессознательное выработало механизм. Точечно разрушить те участки мозга, что ответственны за осознание ужаса. Превратить людей в функциональные оболочки, которые не видят Пустоту. Не чувствуют её. Не сходят с ума от неё.
Алиса посмотрела на свои рисунки. Рука потянулась к лицу, будто она хотела насильно растянуть его в кривую улыбку.
— Значит, они... правы? — прошептала она. — Это и есть спасение? Просто... перестать чувствовать?
Сергей не ответил.
Виктор смотрел на график. На плоскую линию там, где должны были быть эмоции. На яркие пятна в зрительной коре — они видят, но не понимают.
Осознание пришло не как интеллектуальный акт, а как экзистенциальный провал.
Перед ними не выбор между добром и злом. Выбор между горькой правдой — и сладкой ложью. Между сумашестствием — и духовной смертью.
Третьего, казалось, не дано.
Тяжесть, граничащая с отчаянием, давила на грудь. Виктор всю жизнь презирал фальшивую радость. Теперь он столкнулся с правдой настолько страшной, что все фальши и ужасы мира казалась милосердием.
— Что нам делать? — спросила Алиса. Голос срывался. — Принять это? Добровольно убить в себе часть, которая делает нас людьми?
Сергей посмотрел на неё. В глазах читалась усталость. Бесконечная, выстраданная.
— Я выбрал путь изгоя. Заточил себя в подвале с правдой. Медленно схожу с ума, но остаюсь собой. — Он помолчал. — Вы можете выбрать иначе. Никто не осудит.
Виктор посмотрел на Алису. На её испуганное, живое лицо. На дрожащие руки, сжимающие планшет. На глаза, полные боли. Посмотрел на Сергея. На добровольное заточение. На цену, которую он платит каждый день.
И сделал выбор.
— Правда важнее, — произнёс он тихо, но чётко. — Даже такая. Потому что она наша. Настоящая.
Алиса посмотрела на него.
— Настоящая, — повторила она.
Сергей выдохнул. Что-то в его лице смягчилось.
— Тогда вам нужно найти третий путь, — сказал он. — Не сдаться ужасу. Не принять ложь. Найти способ нести бремя истины, не теряя себя.
— Как? — спросил Виктор.
— Не знаю. — Сергей покачал головой. — Но если вы найдёте — это будет настоящая победа. Не над Пустотой. Над собственным отчаянием.
Виктор встал.
Найти третий путь. Остаться человеком в мире, где человечность стала самой большой уязвимостью. Возможно, именно в этом и есть смысл. Не в победе. В сопротивлении.
7
Город больше не был знакомым лабиринтом. Он превратился в патрулируемую территорию, где тени двигались с пугающей целеустремленностью. Виктор и Алиса крались по задним дворам, прижимаясь к стенам, окрашенным в цвет ночной гнили. Их цель — заброшенное почтовое отделение — маячила в двух кварталах, но каждый шаг вперед давался с трудом, будто воздух сгустился до состояния киселя.
Улицы патрулировали не полицейские. Это были группы по три-пять «улыбающихся», двигавшиеся с жуткой, отработанной синхронностью. Их головы поворачивались одновременно, словно по невидимой команде, сканируя пространство пустыми глазами. Они обходили стороной определенные участки, и Виктор скоро понял почему. Над этими зонами воздух визуально дрожал, как над раскаленным асфальтом. Стоило сделать шаг в их сторону, как на виски тут же ложилась невидимая гиря, заставляя мир плыть перед глазами.
Алиса резко дернула его за рукав. Ее взгляд был прикован к стене соседнего гаража. Штукатурка на ней медленно, с противной, тягучей плавностью, стекала вниз, образуя у основания бесформенную, влажную груду. Это не было галлюцинацией — текстура поверхности действительно менялась на глазах, подчиняясь не физике, а чужеродной воле.
И тогда они увидели это. Из переулка на соседнюю площадь выбежали двое — парень и девушка, их лица искажены паникой, глаза выпучены от ужаса. «Невосприимчивые». Они пытались пересечь открытое пространство.
Из всех окружающих переулков, бесшумно, как жидкость, вытекли «улыбающиеся». Они не бежали. Они сомкнулись вокруг беглецов, образовав плотное, непроницаемое кольцо. И замерли.
Парень и девушка внутри кольца не пытались прорваться. Они просто застыли на месте, будто парализованные невидимым током. Их тела напряглись, а затем... лица. Мышцы на их щеках начали неестественно, судорожно дергаться, растягивая рты. Сначала один уголок, потом другой. Несимметрично, уродливо. Процесс занял меньше минуты. Когда кольцо «улыбающихся» разомкнулось и так же бесшумно растворилось в переулках, на площади стояли двое новых. С пустыми глазами и кривыми, застывшими улыбками.
Онемение, тяжелое и леденящее, сковало Виктора. Он только что стал свидетелем акта духовного убийства. Не заражения, не промывки мозгов — тотального стирания.
Он не знал что делать: использовать момент, пока «рой» отвлечен, и сделать рывок к почтовому отделению, или отступить, пока их собственная сигнатура страха не привлекла такое же кольцо? Сердце бешено колотилось, требуя действия, но разум, холодный от ужаса, был категоричен.
— Назад, — выдохнул Виктор, с силой оттягивая Алису, все еще завороженно смотрящую на площадь. — Сейчас же.
Нужно было найти обходной путь. Полностью избегая открытых пространств. Город преподнес им судьбу крыс.
***
В подвале пахло страхом. На единственном работающем мониторе тряслась пиксельная картинка — седовласый мужчина с глазами, полными животного ужаса.
«...они повсюду! Не дайте им забрать данные! Я не могу... я не могу их удержать!»
Это был «Стальной_Алхимик». Его баррикады в мастерской трещали по швам.
— Это ловушка, — прошипел Сергей, не отрывая взгляда от датчиков. — Явная и примитивная. Они используют его как приманку.
— Мы не можем его просто бросить! — голос Алисы дрожал, но в нем слышалась сталь. — Он один из нас.
Виктор молча сжимал кулаки. Чувство беспомощности жгло изнутри. Его ответственность была тяжелым, холодным грузом.
— Мы попробуем, — тихо сказал он. — Отвлечем их. Сергей, можешь устроить короткое замыкание в трансформаторе на улице?
— Бессмысленная театральность, — буркнул тот, но его пальцы уже летали по клавиатуре.
Взрыв света на улице был ослепительным, и на секунду толпа у мастерской замерла в нерешительности. Этого хватило. Они проскользнули через черный ход, в вонючее подвальное помещение, заваленное металлоломом и старыми схемами. «Стальной_Алхимик» сидел на корточках, прижимая к груди жесткий диск. Его тело била мелкая дрожь.
— Спасибо... — он задыхался. — Вы не представляете, что я...
Свет погас. Не просто отключился — был поглощен. Абсолютная, бархатная тьма, из которой начали выползать тени. Не просто отсутствие света — нечто плотное, живое, что обволакивало лодыжки холодными щупальцами. И тогда с грохотом, от которого задрожали стены, основная дверь вылетела с петель.
В проеме, освещенная мерцающим аварийным светом, стояла Ольга. За ней — плотная, безликая стена «улыбающихся». Их коллективный взгляд был физическим ударом, грузом, вминающим в пол. Ольга, не удостоив Виктора вниманием, плавно подошла к «Стальному_Алхимику». Ее руки легли ему на плечи.
Его тело затряслось в немой судороге. Глаза закатились, из горла вырвался хрип, нечеловеческий и полный агонии. Мышцы лица задергались, борясь с чем-то, а затем сдались — кожа и плоть поползли, растягиваясь в ту самую, кривую, безжизненную маску. Процесс занял не больше десяти секунд. Когда он закончился, на месте человека осталась кукла.
Ольга повернулась. Ее улыбка была самой отвратительной из всех, что видел Виктор — в ней читалось не злорадство, а... жалость.
— Пора перестать мучить себя, Виктор. Мы ждем тебя. Не сопротивляйся счастью!
Вина захлестнула его, горячая и удушающая. Он привел их сюда. Он был слепым орудием в их руках. Его попытка помочь оказалась частью их плана. Бессилие жгло горькой желчью.
Он хотел броситься на Ольгу, на эту стену из пустых глаз, в яростном, но самоубийственном порыве, и разорвать на части. Но… Алиса с силой, которой он в ней не подозревал, рванула его за руку вглубь мастерской, к едва заметной двери в стене.
— Бежим! — ее голос был сдавленным криком.
Они вывалились в вонючий переулок, и последнее, что донеслось до них из мастерской, был ровный, беззвучный смех Ольги — звук, который ощущался не ушами, а самой душой, оставляя в ней шрам холоднее льда.
***
Алиса, прижавшись к стене, билась в тихой истерике, ее тело выгибалось в немых судорогах. Слез не было — только сухой, надрывный стон.
