Несколько дней с этим мужчиной стали ценнее всего времени, которое у меня было и будет без него, но сердце каждый раз замирало, стоило лишь выпустить из поля зрения моего оборотня. Мне казалось, что стоит отвернуться на миг, и он исчезнет, словно никогда и не было.
Сегодня вечером мне было особо тревожно. Каденс весь ужин хмурилась и была непривычно молчаливой, Алмер пытался шутить, но сам ни разу искренне не посмеялся над своими каламбурами, а Эрик очень долго беседовал о чем-то с одним из своих воинов.
Их я заметила случайно, когда наведалась на кухню проследить за готовностью ужина. Задняя дверь была прикрыта неплотно из-за торопливости одной из служанок, и я собиралась ее захлопнуть, когда заметила движение в глубине двора. Эрика я узнала мгновенно, для меня он теперь всегда будет как ярко горящий маяк в туманной дымке. Есть многие тысячи людей и оборотней, и есть лорд Бофорт. Эрик, запрокинув голову, смотрел в небо уже совсем чистое от туч и облаков. Я даже подумала о том, чтобы подойти к нему, но не успела распахнуть дверь, как уединение Эрика прервал другой оборотень. Он подошел почти вплотную к своему господину и заговорил быстро, четко, но очень тихо для моих ушей. Эрик лишь кивнул, и жестом отослал воина, постоял там еще несколько минут, уперев руки в бока и опустив голову вниз, как будто принимая сложное решение. А я стояла на пороге задней двери и не решалась подойти, так как была неуверенна, что хочу знать, что происходит.
Вот и сейчас за ужином Эрик был еще более хмур, чем обычно, и задумчив. Но каждый раз, набираясь храбрости задать вопрос "когда", ловила себя на том, что руки мелко дрожат и дыхание спирает, выпитое вино не приносит дополнительной смелости, а лишь вызывает головную боль.
— Катрин? — оторвал меня от раздумий и разглядывания полупустого бокала голос Каденс.
Я подняла на нее взгляд и заметила тревогу на ее лице.
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, спасибо за беспокойство, — с трудом улыбнулась я. — Это все вино, голова разболелась.
Пристальный взгляд Эрика я почувствовала, даже не оборачиваясь в его сторону, и, пытаясь сделать вид, что все в порядке, принялась копаться вилкой в нетронутом блюде. Стул подо мной дрогнул и со скрежетом двинулся в сторону Эрика. Он легко, не напрягаясь, подтащил меня вместе с тяжелым стулом ближе и, обхватив мое лицо ладонями, заставил посмотреть на себя. Я знала, что он видит: бледная кожа, поджатые в беспокойстве губы, печаль и тревожное ожидание в глазах.
— Катрин?
Меня это слово как будто ударило, ведь он уже несколько дней звал меня только Кошечкой.
— Когда? — вырвалось у меня, раньше, чем я успела остановить себя.
— Мои люди проверяют дорогу. Сразу, как только станет известно её состояние.
Это значит в любую минуту. Я опустила веки, пряча боль.
— Катрин...
— Не надо ничего говорить. Я же знала, что ты уедешь.
— Катрин! — почти рыкнул он.
— Эрик, — я накрыла его губы ладонью.
Почему-то было очень грустно слышать свое имя из его уст, как будто он воздвиг стену между нами, уже готовый уйти. Я не смогу видеть, как он уходит, и потому ушла сама. Вставая, я обратила внимание на то, что мы оказались одни, Алмер и Каденс, как обычно, очень тактично оставили нас самих разбираться в той каше, которую мы заварили.
Эрик шел за мной. Конечно, я не слышала его шаги, но всем своим существом, чувствовала его очень близкое присутствие. Он оставит меня этой ночью, если я закрою дверь? Скорее всего да, ведь несмотря на свою напористость и упрямство, он ни разу не сделал ничего против моей воли. Но смогу ли я закрыть дверь и не впустить его к себе? Этот вопрос застал меня на пороге моей комнаты, где я придерживала рукой уже открытую дверь. Теплое дыхание затерялось в моих волосах, Эрик стоял сразу за моей спиной и ждал моего решения.
Я шагнула вглубь комнаты, оставляя дверь открытой. По-другому и быть не могло. Я никогда не смогу запереться от него, ведь люблю. "Да, люблю" — призналась я себе самой. И это чувство разительно отличалось от той нежности, которую я испытывала к Морту, это не то слепое обожествление, которое привязывало меня к Грею. Это другое чувство: зрелое, сильное и разумное. Именно разумное, хоть это и странно звучит по отношению к такому нелогичному чувству, как любовь. Я видела его недостатки, я знала все его грани, я была готова к тому, что он причинит мне боль, я точно знала, что будет очень больно, но все равно любила.
Этой ночью он был невероятно нежен, ласков, нетороплив, бережные прикосновения, неспешные ласки, и шепот, тихий неразборчивый шепот, который мне уже однажды приходилось слышать. В ту самую первую ночь, когда неожиданные гости потревожили холодный замок, сейчас, как и тогда, я не могла разобрать ни слова, лишь теперь не было сомнения, что все произнесено обычно молчаливым Эриком. Он все повторял и повторял, как заклинание, тихие слова, и как бы я ни прислушивалась, понять их смысл не удавалось. Голос гипнотизировал и завораживал, шепот успокаивал и дарил безмятежность, как будто мне обещали что-то важное и жизненно необходимое, словно меня молили о чем-то, но больше всего это было похоже на клятву. Жаль, что мне было не по силам понять ее.
А утром я проснулась одна в холодной постели.
***
Я лежала, не двигаясь, и всматривалась во вмятину на соседней подушке. Он никогда не покидал спальню утром, не дождавшись моего пробуждения. Я старалась дышать глубоко и размеренно, боясь, что просто развалюсь от скрутившей боли. Мне не нужно было выходить из комнаты и расспрашивать прислугу, чтобы знать, что Эрика нет в замке. Стены комнаты как будто сжимались вокруг, заполняя вновь ставшее пустым пространство. Да и холод, закрадывающийся в душу, не оставлял сомнений. Он ушел.
Разве возможно подготовиться к боли? Ты можешь ее ожидать, ты можешь чувствовать ее отголоски, ты можешь сжать зубы в предвкушении удара, но ничто и никогда не поможет избежать мучительной агонии.
Вдох. Выдох.
Мне мерещилось, что я вдруг стала невероятно маленькой на фоне постели. Казалось, что я сжалась не только изнутри, но и снаружи, большой мир, большой замок и такая маленькая одинокая я.
Пальцы сами сжали холодную простынь, сердце застучало чуть быстрее, и колючая мука растеклась по телу, дыхание участилось, и стало невыносимо тяжело сдерживать подступающие слезы, но я не должна плакать — это слабость. Эрик считал меня сильной. Он — единственный, кто без сомнения причислил меня к стойким духом людям и заставил меня саму в это поверить. Я справлюсь.
Короткий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я же борясь с эмоциями, была не в состоянии прогнать пришедшего, я просто не хотела никого видеть. Повторный безответный стук и створка, легко поддавшись, приоткрылась, пропуская в комнату Элен.
— Ты знаешь? — начала она с порога, но найдя глазами сжавшуюся меня, как усохший лист на постели, кивнула сама себе. — Ты знаешь...
Может быть, она и приготовила обличительную речь, возможно, собиралась ткнуть меня носом в мое неподобающее поведение, вероятно, хотела сказать великую фразу "я тебя предупреждала", но что-то во мне заставило ее смолчать. То ли горечь, которая, казалось, невидимыми потоками растекалась от меня, то ли сломленный вид, держащегося из последних сил человека. Элен, несмотря на наше с ней противостояние, не стала наносить решающий удар.
Сделав пару тяжелых вздохов и постаравшись придать себе равнодушный вид, села, придерживая одеяло.
— Элен, не могли бы Вы вызвать служанку, чтобы она помогла мне одеться.
Она кивнула и ушла так же тихо, как и появилась.
Встать на ноги и сделать первый шаг к сундуку с одеждой, было невероятно трудно. Наверное, именно так чувствуют себя вековые старцы: непослушное тело, моральная усталость и чувство, что ничего тебя больше в жизни хорошего не ждет. Я ступала босыми ногами по холодному полу, одеяло тащилось следом, как тяжелый шлейф, цепляя и подушки и теплую шкуру. Еще шаг и что-то звякнуло за моей спиной, заставляя остановиться.
Рядом с кроватью сиротливо лежал кинжал Эрика, эту резную ручку, инкрустированную необычными черными камнями, я узнала бы из тысячи. Оборотень каждый вечер неизменно клал его под подушку и возвращал в ножны по утрам, словно соблюдая только одному ему понятный ритуал.
На губах родилась грустная улыбка, надо же было так торопиться, чтобы забыть свое оружие, поспешно собраться в ночь и уйти не прощаясь.
Может он был прав. Я не смогла бы смотреть ему в спину, наблюдая за тем, как фигура любимого мужчины растворяется в предрассветной дымке.
Боялся ли он истерик и слез? Не думаю. Просто он поступил, как привык — не колеблясь, мой замок был лишь остановкой на пути к его цели. Такие как Эрик не сбиваются с дороги, и я справлюсь. Справлялась раньше, смогу выжить и теперь, а еще я буду ждать и надеяться, что свой обратный путь он проложит через мои земли. Я не собиралась истязать себя напрасными надеждами, но отказываться от кусочка счастья в его объятьях не стану.
***
Кинжал я подняла, тяжелый металл холодил руку, а черный камень в рукояти, играя на свету, подмигивал, словно издеваясь, красивое смертоносное оружие, изящное в своем исполнении и опасное по своей сути. Забытый боевой товарищ или тонко продуманный подарок? Не важно, теперь он мой.
Не знаю, что именно подумала служанка, появившаяся в моей комнате, но сдавленно пискнув, она сделала несколько осторожных шагов в мою сторону и тихо прошептала:
— Миледи, что Вы делаете?
И правда, я наверняка смотрелась очень неоднозначно, стоя босиком на холодном полу, обмотанная одним одеялом и прижимающая кинжал к груди. Криво улыбнувшись, я положила оружие на стол и, стараясь сохранять ровный тон, ответила:
— Тебя жду. Помоги одеться.
Девушка, быстро кивнув, принялась вытаскивать платья из сундука, то и дело оборачиваясь на меня. Она ничего больше не спросит, не посмеет, но ее подозрительный взгляд утомлял. Отвернувшись от служанки, я уперлась взглядом в зеркало, тусклая отражающая поверхность не стала щадить моих чувств. Бледная, с намечающимися синяками под глазами, со впалыми щеками, я словно усохла за это утро: волосы как будто потемнели и поблекли, глаза утратили блеск и ясность. Возникло чувство, что Эрик забрал меня с собой, оставив лишь тень.
Последняя мысль болезненно кольнула, заставив зажмуриться.
— Миледи? — раздался голос служанки совсем рядом.
Переведя дыхание, и медленно выдохнув, открыла глаза. Девушка стояла совсем близко и сжимала в руках темно—серое платье, цвет в точности соответствовал моему настроению, столь же блеклый и сумрачный. Неужели теперь каждый мой день будет таким? Туманным и пасмурным?
Я сама променяла свою выздоравливающую душу на мимолетную страсть мужчины. Я сама отдала ему свое сердце, сама, шепча его имя, вытолкнула из легких последний воздух, а если душа и сердце уже в руках другого человека, не оставившего ничего взамен, жизнь становится пустой. Вот и я пустая серая оболочка. Пусть так, но во мне еще есть гордость, и она не позволит, чтобы кто-то другой узнал об этом.
Взглянув еще раз на смущенную служанку, нервно перебирающую складки серого платья, приказала:
— Подай красное.
Девушка удивленно округлила глаза, я надменно приподняла бровь и, скривив губы в холодной улыбке, поинтересовалась:
— Оглохла?
Служанка, быстро покачав головой, метнулась назад к сундуку.
Пусть будет красное, сегодня я хочу так, а завтра это будет солнечно—желтое платье, следом небесно—голубое. Я не буду прятаться от мира, закрывшись в комнате и оплакивая новый глубокий рубец на сердце, я не стану опускать глаза в пол. Красивое платье, гордо поднятая голова, немного румян и я обману весь мир, жаль невозможно поверить в свой обман самой, но на боль и тоску у меня будут ночи. Один на один с собой не нужна будет ложь. Облачившись в яркое платье, собрав волосы в высокую прическу, нанеся румяна, я шагнула за порог комнаты.
После затяжного дождя в замке пахло сыростью и затхлостью, а ведь еще вчера я не чувствовала этого. Семенящая за мной служанка чуть было не налетела на меня, когда я резко остановилась.
— Ключницу ко мне, — приказала я и отправилась в главный зал.
Старая женщина, по всей видимости, уже оповещенная молодой служанкой о моем странном поведении, выглядела настороженной. Ключница, как и все остальные, наверняка ожидала увидеть морально раздавленную, униженную женщину, брошенную случайным любовником. Не дождутся.
— Посылали, миледи?
— Да, — спокойно ответила я, смотря на залитый солнечным светом двор. — Я хочу, чтобы выбили все ковры, просушили гобелены и проветрили комнаты, начинайте прямо сейчас. Тихий шорох оповестил об уходе женщины.
Сидеть без дела я себе тоже не позволила и занялась бухгалтерскими книгами, стараясь занять голову сухими цифрами. Запасы зерна, добытая за зиму пушнина, выторгованные у соседей ценности, затраты на содержание замка, налоги, доходы. Огромное количество забот, которые требовали моего внимания, этим и решено было заняться.
***
Время поплелось старой немощной старухой, часы, как бесконечные зимы, дни, как вечность, но ничто не могло сравниться с мучительными ночами. Сон убегал от меня, как запуганный зверек и заставлял страдать от муки и тоски. Я мечтала о сне без сновидений, я жаждала покоя и забвения хоть на час, но стоило, измучившись хандрой, провалиться в небытие, как ко мне приходил Эрик. Я снова слышала его тихий шепот — клятву, снова чувствовала его прикосновения к своей коже, отчетливо и остро чувствовала его запах. Ощущения были столь четкими и яркими, словно он действительно был со мной в эти мгновения, словно он проводил ночь в моей постели и исчезал с первыми лучами солнца. Тело ныло, душа рыдала навзрыд, с каждым днем возвращаться в пустую комнату было труднее и труднее. Время лечит — говорят люди, но мне было только хуже. С каждым днем пустота в душе росла, грозя поглотить меня целиком.
Тысячи забот и срочных дел не способны были вымотать меня настолько, чтобы заставить хоть на несколько минут забыть о своем одиночестве. Замок как всполошившийся муравейник кипел хлопотами, не давая мне погрузиться в тишину, от которой я бежала, как от огня.
Начальник стражи не раз снаряжал сопровождение для меня, когда находиться среди давящих стен было уже невозможно. Я инспектировала мельницы, проверяла готовность посевных полей, навещала вдовьи дома, я была готова ехать, идти, бежать куда угодно, но от себя не убежишь.
Я не пропускала трапезы, и каждый раз выходя к столу, чувствовала на себе изучающий взгляд Элен. Было сложно держать на лице холодную маску безразличия, но я не позволю ей разглядеть боль, никому не дам такой козырь, не продемонстрирую слабость. Ледяная стена была невероятно тонкой и хрупкой, хоть и надежно ограждала меня от других, одно движение могло вдребезги разбить столь тщательно оберегаемый барьер. Я действовала по четко отрепетированному плану: выйти, поздороваться, прожевать безвкусный ужин и удалиться к себе, главное подбородок держать выше, спину прямо, плечи не опускать.
Сегодня вечером мне было особо тревожно. Каденс весь ужин хмурилась и была непривычно молчаливой, Алмер пытался шутить, но сам ни разу искренне не посмеялся над своими каламбурами, а Эрик очень долго беседовал о чем-то с одним из своих воинов.
Их я заметила случайно, когда наведалась на кухню проследить за готовностью ужина. Задняя дверь была прикрыта неплотно из-за торопливости одной из служанок, и я собиралась ее захлопнуть, когда заметила движение в глубине двора. Эрика я узнала мгновенно, для меня он теперь всегда будет как ярко горящий маяк в туманной дымке. Есть многие тысячи людей и оборотней, и есть лорд Бофорт. Эрик, запрокинув голову, смотрел в небо уже совсем чистое от туч и облаков. Я даже подумала о том, чтобы подойти к нему, но не успела распахнуть дверь, как уединение Эрика прервал другой оборотень. Он подошел почти вплотную к своему господину и заговорил быстро, четко, но очень тихо для моих ушей. Эрик лишь кивнул, и жестом отослал воина, постоял там еще несколько минут, уперев руки в бока и опустив голову вниз, как будто принимая сложное решение. А я стояла на пороге задней двери и не решалась подойти, так как была неуверенна, что хочу знать, что происходит.
Вот и сейчас за ужином Эрик был еще более хмур, чем обычно, и задумчив. Но каждый раз, набираясь храбрости задать вопрос "когда", ловила себя на том, что руки мелко дрожат и дыхание спирает, выпитое вино не приносит дополнительной смелости, а лишь вызывает головную боль.
— Катрин? — оторвал меня от раздумий и разглядывания полупустого бокала голос Каденс.
Я подняла на нее взгляд и заметила тревогу на ее лице.
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, спасибо за беспокойство, — с трудом улыбнулась я. — Это все вино, голова разболелась.
Пристальный взгляд Эрика я почувствовала, даже не оборачиваясь в его сторону, и, пытаясь сделать вид, что все в порядке, принялась копаться вилкой в нетронутом блюде. Стул подо мной дрогнул и со скрежетом двинулся в сторону Эрика. Он легко, не напрягаясь, подтащил меня вместе с тяжелым стулом ближе и, обхватив мое лицо ладонями, заставил посмотреть на себя. Я знала, что он видит: бледная кожа, поджатые в беспокойстве губы, печаль и тревожное ожидание в глазах.
— Катрин?
Меня это слово как будто ударило, ведь он уже несколько дней звал меня только Кошечкой.
— Когда? — вырвалось у меня, раньше, чем я успела остановить себя.
— Мои люди проверяют дорогу. Сразу, как только станет известно её состояние.
Это значит в любую минуту. Я опустила веки, пряча боль.
— Катрин...
— Не надо ничего говорить. Я же знала, что ты уедешь.
— Катрин! — почти рыкнул он.
— Эрик, — я накрыла его губы ладонью.
Почему-то было очень грустно слышать свое имя из его уст, как будто он воздвиг стену между нами, уже готовый уйти. Я не смогу видеть, как он уходит, и потому ушла сама. Вставая, я обратила внимание на то, что мы оказались одни, Алмер и Каденс, как обычно, очень тактично оставили нас самих разбираться в той каше, которую мы заварили.
Эрик шел за мной. Конечно, я не слышала его шаги, но всем своим существом, чувствовала его очень близкое присутствие. Он оставит меня этой ночью, если я закрою дверь? Скорее всего да, ведь несмотря на свою напористость и упрямство, он ни разу не сделал ничего против моей воли. Но смогу ли я закрыть дверь и не впустить его к себе? Этот вопрос застал меня на пороге моей комнаты, где я придерживала рукой уже открытую дверь. Теплое дыхание затерялось в моих волосах, Эрик стоял сразу за моей спиной и ждал моего решения.
Я шагнула вглубь комнаты, оставляя дверь открытой. По-другому и быть не могло. Я никогда не смогу запереться от него, ведь люблю. "Да, люблю" — призналась я себе самой. И это чувство разительно отличалось от той нежности, которую я испытывала к Морту, это не то слепое обожествление, которое привязывало меня к Грею. Это другое чувство: зрелое, сильное и разумное. Именно разумное, хоть это и странно звучит по отношению к такому нелогичному чувству, как любовь. Я видела его недостатки, я знала все его грани, я была готова к тому, что он причинит мне боль, я точно знала, что будет очень больно, но все равно любила.
Этой ночью он был невероятно нежен, ласков, нетороплив, бережные прикосновения, неспешные ласки, и шепот, тихий неразборчивый шепот, который мне уже однажды приходилось слышать. В ту самую первую ночь, когда неожиданные гости потревожили холодный замок, сейчас, как и тогда, я не могла разобрать ни слова, лишь теперь не было сомнения, что все произнесено обычно молчаливым Эриком. Он все повторял и повторял, как заклинание, тихие слова, и как бы я ни прислушивалась, понять их смысл не удавалось. Голос гипнотизировал и завораживал, шепот успокаивал и дарил безмятежность, как будто мне обещали что-то важное и жизненно необходимое, словно меня молили о чем-то, но больше всего это было похоже на клятву. Жаль, что мне было не по силам понять ее.
А утром я проснулась одна в холодной постели.
***
Я лежала, не двигаясь, и всматривалась во вмятину на соседней подушке. Он никогда не покидал спальню утром, не дождавшись моего пробуждения. Я старалась дышать глубоко и размеренно, боясь, что просто развалюсь от скрутившей боли. Мне не нужно было выходить из комнаты и расспрашивать прислугу, чтобы знать, что Эрика нет в замке. Стены комнаты как будто сжимались вокруг, заполняя вновь ставшее пустым пространство. Да и холод, закрадывающийся в душу, не оставлял сомнений. Он ушел.
Разве возможно подготовиться к боли? Ты можешь ее ожидать, ты можешь чувствовать ее отголоски, ты можешь сжать зубы в предвкушении удара, но ничто и никогда не поможет избежать мучительной агонии.
Вдох. Выдох.
Мне мерещилось, что я вдруг стала невероятно маленькой на фоне постели. Казалось, что я сжалась не только изнутри, но и снаружи, большой мир, большой замок и такая маленькая одинокая я.
Пальцы сами сжали холодную простынь, сердце застучало чуть быстрее, и колючая мука растеклась по телу, дыхание участилось, и стало невыносимо тяжело сдерживать подступающие слезы, но я не должна плакать — это слабость. Эрик считал меня сильной. Он — единственный, кто без сомнения причислил меня к стойким духом людям и заставил меня саму в это поверить. Я справлюсь.
Короткий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я же борясь с эмоциями, была не в состоянии прогнать пришедшего, я просто не хотела никого видеть. Повторный безответный стук и створка, легко поддавшись, приоткрылась, пропуская в комнату Элен.
— Ты знаешь? — начала она с порога, но найдя глазами сжавшуюся меня, как усохший лист на постели, кивнула сама себе. — Ты знаешь...
Может быть, она и приготовила обличительную речь, возможно, собиралась ткнуть меня носом в мое неподобающее поведение, вероятно, хотела сказать великую фразу "я тебя предупреждала", но что-то во мне заставило ее смолчать. То ли горечь, которая, казалось, невидимыми потоками растекалась от меня, то ли сломленный вид, держащегося из последних сил человека. Элен, несмотря на наше с ней противостояние, не стала наносить решающий удар.
Сделав пару тяжелых вздохов и постаравшись придать себе равнодушный вид, села, придерживая одеяло.
— Элен, не могли бы Вы вызвать служанку, чтобы она помогла мне одеться.
Она кивнула и ушла так же тихо, как и появилась.
Встать на ноги и сделать первый шаг к сундуку с одеждой, было невероятно трудно. Наверное, именно так чувствуют себя вековые старцы: непослушное тело, моральная усталость и чувство, что ничего тебя больше в жизни хорошего не ждет. Я ступала босыми ногами по холодному полу, одеяло тащилось следом, как тяжелый шлейф, цепляя и подушки и теплую шкуру. Еще шаг и что-то звякнуло за моей спиной, заставляя остановиться.
Рядом с кроватью сиротливо лежал кинжал Эрика, эту резную ручку, инкрустированную необычными черными камнями, я узнала бы из тысячи. Оборотень каждый вечер неизменно клал его под подушку и возвращал в ножны по утрам, словно соблюдая только одному ему понятный ритуал.
На губах родилась грустная улыбка, надо же было так торопиться, чтобы забыть свое оружие, поспешно собраться в ночь и уйти не прощаясь.
Может он был прав. Я не смогла бы смотреть ему в спину, наблюдая за тем, как фигура любимого мужчины растворяется в предрассветной дымке.
Боялся ли он истерик и слез? Не думаю. Просто он поступил, как привык — не колеблясь, мой замок был лишь остановкой на пути к его цели. Такие как Эрик не сбиваются с дороги, и я справлюсь. Справлялась раньше, смогу выжить и теперь, а еще я буду ждать и надеяться, что свой обратный путь он проложит через мои земли. Я не собиралась истязать себя напрасными надеждами, но отказываться от кусочка счастья в его объятьях не стану.
***
Кинжал я подняла, тяжелый металл холодил руку, а черный камень в рукояти, играя на свету, подмигивал, словно издеваясь, красивое смертоносное оружие, изящное в своем исполнении и опасное по своей сути. Забытый боевой товарищ или тонко продуманный подарок? Не важно, теперь он мой.
Не знаю, что именно подумала служанка, появившаяся в моей комнате, но сдавленно пискнув, она сделала несколько осторожных шагов в мою сторону и тихо прошептала:
— Миледи, что Вы делаете?
И правда, я наверняка смотрелась очень неоднозначно, стоя босиком на холодном полу, обмотанная одним одеялом и прижимающая кинжал к груди. Криво улыбнувшись, я положила оружие на стол и, стараясь сохранять ровный тон, ответила:
— Тебя жду. Помоги одеться.
Девушка, быстро кивнув, принялась вытаскивать платья из сундука, то и дело оборачиваясь на меня. Она ничего больше не спросит, не посмеет, но ее подозрительный взгляд утомлял. Отвернувшись от служанки, я уперлась взглядом в зеркало, тусклая отражающая поверхность не стала щадить моих чувств. Бледная, с намечающимися синяками под глазами, со впалыми щеками, я словно усохла за это утро: волосы как будто потемнели и поблекли, глаза утратили блеск и ясность. Возникло чувство, что Эрик забрал меня с собой, оставив лишь тень.
Последняя мысль болезненно кольнула, заставив зажмуриться.
— Миледи? — раздался голос служанки совсем рядом.
Переведя дыхание, и медленно выдохнув, открыла глаза. Девушка стояла совсем близко и сжимала в руках темно—серое платье, цвет в точности соответствовал моему настроению, столь же блеклый и сумрачный. Неужели теперь каждый мой день будет таким? Туманным и пасмурным?
Я сама променяла свою выздоравливающую душу на мимолетную страсть мужчины. Я сама отдала ему свое сердце, сама, шепча его имя, вытолкнула из легких последний воздух, а если душа и сердце уже в руках другого человека, не оставившего ничего взамен, жизнь становится пустой. Вот и я пустая серая оболочка. Пусть так, но во мне еще есть гордость, и она не позволит, чтобы кто-то другой узнал об этом.
Взглянув еще раз на смущенную служанку, нервно перебирающую складки серого платья, приказала:
— Подай красное.
Девушка удивленно округлила глаза, я надменно приподняла бровь и, скривив губы в холодной улыбке, поинтересовалась:
— Оглохла?
Служанка, быстро покачав головой, метнулась назад к сундуку.
Пусть будет красное, сегодня я хочу так, а завтра это будет солнечно—желтое платье, следом небесно—голубое. Я не буду прятаться от мира, закрывшись в комнате и оплакивая новый глубокий рубец на сердце, я не стану опускать глаза в пол. Красивое платье, гордо поднятая голова, немного румян и я обману весь мир, жаль невозможно поверить в свой обман самой, но на боль и тоску у меня будут ночи. Один на один с собой не нужна будет ложь. Облачившись в яркое платье, собрав волосы в высокую прическу, нанеся румяна, я шагнула за порог комнаты.
После затяжного дождя в замке пахло сыростью и затхлостью, а ведь еще вчера я не чувствовала этого. Семенящая за мной служанка чуть было не налетела на меня, когда я резко остановилась.
— Ключницу ко мне, — приказала я и отправилась в главный зал.
Старая женщина, по всей видимости, уже оповещенная молодой служанкой о моем странном поведении, выглядела настороженной. Ключница, как и все остальные, наверняка ожидала увидеть морально раздавленную, униженную женщину, брошенную случайным любовником. Не дождутся.
— Посылали, миледи?
— Да, — спокойно ответила я, смотря на залитый солнечным светом двор. — Я хочу, чтобы выбили все ковры, просушили гобелены и проветрили комнаты, начинайте прямо сейчас. Тихий шорох оповестил об уходе женщины.
Сидеть без дела я себе тоже не позволила и занялась бухгалтерскими книгами, стараясь занять голову сухими цифрами. Запасы зерна, добытая за зиму пушнина, выторгованные у соседей ценности, затраты на содержание замка, налоги, доходы. Огромное количество забот, которые требовали моего внимания, этим и решено было заняться.
***
Время поплелось старой немощной старухой, часы, как бесконечные зимы, дни, как вечность, но ничто не могло сравниться с мучительными ночами. Сон убегал от меня, как запуганный зверек и заставлял страдать от муки и тоски. Я мечтала о сне без сновидений, я жаждала покоя и забвения хоть на час, но стоило, измучившись хандрой, провалиться в небытие, как ко мне приходил Эрик. Я снова слышала его тихий шепот — клятву, снова чувствовала его прикосновения к своей коже, отчетливо и остро чувствовала его запах. Ощущения были столь четкими и яркими, словно он действительно был со мной в эти мгновения, словно он проводил ночь в моей постели и исчезал с первыми лучами солнца. Тело ныло, душа рыдала навзрыд, с каждым днем возвращаться в пустую комнату было труднее и труднее. Время лечит — говорят люди, но мне было только хуже. С каждым днем пустота в душе росла, грозя поглотить меня целиком.
Тысячи забот и срочных дел не способны были вымотать меня настолько, чтобы заставить хоть на несколько минут забыть о своем одиночестве. Замок как всполошившийся муравейник кипел хлопотами, не давая мне погрузиться в тишину, от которой я бежала, как от огня.
Начальник стражи не раз снаряжал сопровождение для меня, когда находиться среди давящих стен было уже невозможно. Я инспектировала мельницы, проверяла готовность посевных полей, навещала вдовьи дома, я была готова ехать, идти, бежать куда угодно, но от себя не убежишь.
Я не пропускала трапезы, и каждый раз выходя к столу, чувствовала на себе изучающий взгляд Элен. Было сложно держать на лице холодную маску безразличия, но я не позволю ей разглядеть боль, никому не дам такой козырь, не продемонстрирую слабость. Ледяная стена была невероятно тонкой и хрупкой, хоть и надежно ограждала меня от других, одно движение могло вдребезги разбить столь тщательно оберегаемый барьер. Я действовала по четко отрепетированному плану: выйти, поздороваться, прожевать безвкусный ужин и удалиться к себе, главное подбородок держать выше, спину прямо, плечи не опускать.
