— Ну, чего нет, тому и не бывать, — Кастанеда покрепче сжала ногами бока коня. — Едем, перуанец, едем, дорога не ждёт, а этот румын хитрый, как змей. Гони коня.
Глава восьмая, о воспоминаниях и чужой земле
Драгош какое-то время отмалчивался, видимо, думал о чём-то своём и вспоминал Час Церкви. Ни вкусная еда, ни приятная погода, ни минуты одиночества в лесной чаще не помогли ему толком успокоиться и принять произошедшее. Он был полностью погружён в свои мысли, и даже внезапно возникшая у него весёлость, с которой он требовал обеда, исчезла, отчего Ольгерду стало совсем не по себе. Он ещё не успел узнать Чицу, времени поговорить у них почти не было, однако такая тонкая душевная организация поразила Рауде до глубины души. Он и подумать не мог, что в этом смешном и полубезумном человеке скрывается такая чувственность и хрупкость. Поначалу Драгомил принял Драгоша за просто забавного мага-юнца, которому повезло родиться в богатой и влиятельной семье. Но Чицу был не так прост, как кажется. Хитрый, довольно изворотливый, хороший колдун, он представлял из себя много больше, чем думали все те, кто видел его. Войко иногда шутил, что он, верно, вампир, который держит тут всех за дураков, а сам живёт на этой земле не первый век, наблюдая за людьми.
Ольгерд никогда не видел настоящих вампиров. Он немало путешествовал, но не забирался вглубь той или иной страны, не искал опасных приключений и уже тем более тех, кто делал всё для того, чтобы их не нашли. Лайме любила вспомнить своё детство, странных, но очень красивых и царственных людей, которых она часто видела в покоях своей матери, она иногда хвасталась, что уже тогда один из них выразил желание жениться, как только юная принцесса подрастёт. Ей были близки эти существа, но сына и дочь она всегда учила остерегаться их и обходить стороной — Лайме говорила, что вампиры не всегда так обходительны и вежливы, как были с ней, а скорее наоборот, злы и жаждут свежей крови.
Но нет, Драгош не был ни тем, ни другим. Драгош принадлежал к роду людей и сам лично не высказывал сомнений по этому поводу, впрочем позволяя это окружающим — его это забавляло.
— Будучи ребёнком, я часто удивлялся, почему меня называют вампирёнком, а другие дети сторонятся. Матушка никогда не говорила мне прятать мой дар, а сообразительность моя родилась, собственно, вместе со мной, а потому я оказался умнее своих сверстников. Видимо, их это отталкивало. Знаешь, у нас в Румынии вампиры не в чести, ой не в чести, особенно после господаря Цепешти, а я, видать, был сильно похож на их детёнышей. Вот поэтому я и вырос таким нелюдимым и любознательным, так наглым и хитрым, таким свободным от предрассудков и счастливым, — хвалился Чицу, пуская свою лошадь рысцой, чтобы подъехать к Радулеску. — Что скажешь, Войко? Хорошо ли?
— Ну, неплохо, — усмехался князь, пристально глядя вдаль. — Неплохо. Вот как раз проверим, что там думают теперь, а, Драгош? Теперь, когда я временно вернул свои полномочия, никто не посмеет тебя тронуть.
— Вот был бы ты там всегда князем, порядок был бы всегда, только и всего, — ворчал Драгош, расстроенно глядя на друга. — Войко, я теперь уже прошу, вернись. Что тебе Рига?
— Дом. Я не люблю прошлого, Драгош, я живу настоящим, — коротко отвечал Радулеску, пришпоривая коня, и отъезжая на небольшое расстояние, чтобы просто помолчать в одиночестве — он что-то вспоминал, что-то очень личное и причиняющее ему огромную боль. Драгош не трогал его в такие моменты, лишь молча ехал рядом с Ольгердом, опустив взгляд на дорогу.
— Моя матушка на половину вампир, — как-то сказал Рауде, желая продолжить тот прерванный разговор. — Ты слышал о королеве Аудре?
— Дочери князя Полночного медье? Территории детей Ночи в Венгрии? — Чицу мгновенно просиял и радостно закивал головой. — Я там учился целый год, дивное место. Никто не тыкал пальцем в мои заклинания и не спрашивал, почему я ещё не сгорел.
— Там народ гораздо терпимее, нежели наша аристократия. Моя матушка часто это вспоминает. Она, к сожалению, не на лучшем счету у женщин её круга, — Ольгерд грустно вздохнул. — Понимаешь ли, в чём дело — мама не любит свет, а её в своё время часто этим обижали, намеренно зажигали свечи поярче, так, что у неё слезились глаза, и болела голова. Отец тогда много ругался, чуть ли не королю жаловался, я помню, он ходил сердитый-сердитый, студенты от него шарахались. Жуткое зрелище, если честно — говорят, у нас в роду были древние маги, получившие силу от Семерых, а они знатно преобразились после обретения магии. Вот и он такой же был. А потом Венцеслав издал указ, запрещающий оскорблять другие расы, и всё улеглось. Вот так.
— Что за дивная история! Да, я могу вас понять, мне и моей семье так же не везло. Конечно, дед использовал свои способности, чтобы без труда захватывать соседние владения, а отец — чтобы воровать было проще, но всё же согласись, это накладывает определённый отпечаток на мнение о роде Чицу. А я так неудачно попал под раздачу и под маятник. Час Церкви, то есть, — Драгош снова чуть сник, но вскоре это прошло, и он бодро продолжил. — Но это что, это ничего, мы им покажем. Войко у нас тот ещё молодец, он самый настоящий герой. Я ещё мальчишкой был, когда мы познакомились. Он меня спас из одной крупной неприятности, вот я и стал ходить за ним хвостиком — рыцарь ведь, князь, как такого друга упустить. Радулеску сначала плевался, а потом привык, взял меня под крыло, если можно так выразиться. Не дал пойти по плохой дорожке и стать каким-нибудь захудалым некромантом, а отправил учиться и чуть ли не лично проверял, как я задания выполняю. Дело в том, что матушка моя вскоре после моего рождения сошла с ума и вряд ли смогла бы выполнять свои обязанности, а отец пропадал в столице и совсем о нас не заботился. Только Войко и пытался что-то вложить в мою непутёвую и слегка безумную голову. Я ему всем обязан.
— А я Драгошу всем обязан, — вдруг подал голос до того ехавший молча Радулеску. — Я ведь в молодости в основном кутил, какое там править и защищать, поверь, благородства тогда во мне не было ни на грош. Как уже говорил, отец Ласло позвал меня в Орден, но сам понимаешь, звание магистра мало к чему обязывало, и развлечения продолжались. Так вот, в один из таких моих весёлых дней мне под копыта упал мальчишка, прежде сильно избитый своими сверстниками за то, что заставил дохлую птицу плясать под звуки невидимой дудочки — Драгошу, видишь ли, как он и сам заметил, никто не потрудился объяснить, что колдовать в присутствии крестьянских детишек, у которых вместо учебников отец-настоятель, присланный из Рима, не стоит. А детки, в свою очередь, решили немного помочь Святой Инквизиции и чуть не убили этого пострелёнка. Но судьба велела так, что Драгош выжил и стал ходить за мной, как привязанный, вообще не реагируя на мои просьбы уйти. Когда я понял, что избавиться от него невозможно, то заставил его взяться за ум, а заодно и сам научился думать. Так и повелось — вытягиваем друг друга из разных передряг, веселимся и вместе куда-то вляпываемся.
— Как странно порой решат всё за нас мироздание, — восхищённо произнёс Ольгерд. — По чести сказать, я ощущаю себя совсем уж в легенде, потому что-то, что вы тут описываете, больше похоже на сказание, чем на правду.
— Не думаю, что в этом так много необычного, — пожал плечами Войко. — Мне кажется, и у тебя найдётся пара подобных историй, разве нет?
— Возможно, — Рауде на секунду задумался. — Ну, я как-то путешествовал. Вот только недавно вернулся домой. Не знаю, было ли там что, но я познакомился с одним человеком — это было при дворе венгерского короля. Мы встретились в архивах. Аурель Катона — так он мне представился. Мы немного поговорили, мне было очень интересно узнать, кто он такой.
— И кто же? — с едва заметной усмешкой поинтересовался Войко.
— Он посол и колдун, как и я. А ещё он хочет заключить сделку с венгерскими вампирами и сам стать таким же. Он говорит, что вампиры — это великая сила, оказывается, кунс Катона знаком с матушкой. Это он от неё услышал, — ответил Драгомил. — Славный был разговор, если честно. Жаль только, я торопился на корабль в Вену и забыл спросить его про письма.
— Ну не печалься, я его знаю, — расхохотался Радулеску. — Стало быть, этой легенды ты обо мне не читал, Аурель кое-где присутствовал, даже в главных ролях, не поверишь. Не припоминаешь?
— Сказание об Ауреле и Терез, об их любви? — удивлённо спросил Ольгерд, и на его лице возникла блаженная улыбка. — А я-то думал, такого не бывает, а оно бывает… Правда я давно всё это читал, когда совсем маленький был. Мечтал услышать, как это поют, но как-то не повезло.
— Остановимся к вечеру на привал, и я спою тебе о том, как сестра нарушила отцовский запрет и сбежала замуж за мадьяра. На самом деле, реальность немного отличается от легенды, но румынские крестьяне решили, что их задумка достаточно поэтична, и теперь на свете есть такая песнь, — отозвался Войко, пришпоривая коня. — А покуда едем быстрее, к закату мы должны быть очень далеко отсюда.
Дорога уходила вдаль, трое всадников гнали лошадей в сторону пылающего горизонта, оставляя за спиной прибалтийские земли. По расчётам Радулеску, вскоре они должны были достигнуть границ Речи Посполитой и остановиться там на ночлег. Войко упорно хотел увидеть польского короля и заключить с ним договор, потому как считал, что единственный способ отстоять южные и восточные земли Европы — западные были всецело под властью Ватикана.
— А если он откажется нас слушать? — спрашивал Ольгерд, памятуя о грозном нраве владыки Михаила Вишневского. — У Его Величества всегда есть своё мнение обо всём, что творится в мире, его сложно переубедить, если он что-то задумал.
— Я неплохой дипломат, Ольгерд, не беспокойся, — понимающе кивнул Войко, подъезжая к корчме, стоявшей на самой границе, и останавливая коня. — Конечно, король — человек непростой, но даже с ним можно вести беседы и спорить. Михаил не тиран, просто трон и мир в стране ему достались потом и кровью как тысяч простых людей, так и своими собственными. Враги его много о нём плохого рассказывали, но только чтобы себя обелить, из зависти, алчности, правды там нет.
— Вот как, — кивнул Рауде, бросив поводья подбежавшему мальчишке. — По чести сказать, я немного о нём слышал до вашего рассказа. Как я, оказывается, мало знаю о людях. Отец так и не смог меня выучить наукам высшего общества — я плохо запоминал истории разных семей и королевских родов, с танцами не заладилось после первого же растяжения, а геральдику мне даже не давали — мама настояла на том, чтобы я учился только магии и всяким таким вещам, раз уж не судьба мне быть старшим сыном. Вместо меня этим занялась сестра — она выходит замуж за принца, а мы получаем огромные привилегии, как и все маги нашего положения. Славно ведь?
— Не то слово, но, видит Бог, леди Дануте нужно было родиться раньше твоего, чтобы всё было совсем уж честно, — Радулеску улыбнулся. — Вон, Драгош тоже вроде как должен был взяться за управление, но в итоге этим всем занимается его младший брат, а сам наследник рода Чицу сейчас кормит своего скакуна незабудками и думает о том, как бы ему попасть в более тёплое и сытное место. Впрочем, и мне мою нынешнюю жизнь родители тоже не пророчили. Мне полагается жена, уже, пожалуй, дети, любовница, пьянки и прочие прелести этого мира, но я, как видишь, избрал иной путь, — он толкнул дверь и прошёл в чистенькое светлое помещение с несколькими крепкими, но уже видавшими виды столами. В углу сидел за кружкой мёда молодой некромант в чёрных одеждах и читал свои записи, за стойкой пожилой мужчина мыл бокалы, а больше никого и не было — в такие времена люди старались никуда не выезжать.
— Добро пожаловать, путники, — хозяин корчмы вышел к ним навстречу. — Что желаете?
— Комнату на троих и горячий ужин, — коротко ответил Войко. — Что слышно в Речи Посполитой?
— Король Михаил собирает войско — надоели ему иезуиты и Инквизиция, сказал, будет биться, если под его ворота придут. Сильно он осерчал.
— Добро, — Радулеску чуть кивнул. — Стало быть, против Папского престола пойдёт?
— Стало быть так, как Бог свят, пойдёт. Ему давеча, сказывали, кардинал оттудова анафемой грозился, так наш пан король сказал, мол, свою курию да Ватикан организуем, если по-хорошему не отвяжитесь. На том разговор и кончился, — уверенно рассказывал трактирщик. — Что уж там, пан Михаил, дай, Господи, ему здоровья, и не такое может. А вы никак к нему собрались?
— Может, и к нему, — уклончиво сказал князь, не желая продолжать этот разговор, и хозяин это понял — тут же засуетился, накрывая на стол и раздавая своим немногочисленным слугам указания.
— Идите наверх, умойтесь, оставьте вещи. Нам надо поговорить, — обратился Войко к спутникам. — Планы слегка изменились.
