— Подожди-ка… — девушка нахмурилась и ненадолго задумалась. — Я поняла, что всё это значит. Ольгерд, они не обращаются к аристократии. — Она вздохнула, но тревожная морщинка не исчезла с её юного прекрасного лица.
— К кому тогда? — удивился маг, прислоняясь лбом к холодному стеклу. И впрямь, на деле все стояли лицами совсем не к главным дверям Университета. Тогда куда же…
— К Инквизиции, — Данута перешла на шёпот. — Они объявили Час Церкви, Ольгерд. Это было так неожиданно и жутко… Они даже не назвали причины, клянусь Семерыми, их глава спятил. — Она немного помолчала, собираясь с мыслями, а потом ещё тише сказала:
— Лоренсо Карреса Диос овдовел. Он помутился рассудком, как я уже сказала. Думаю, это и есть причина. Я слышала, что он очень любил её.
— Это не причина, — раздражённо ответил Ольгерд. — Лоренсо слишком хладнокровен, чтобы объявлять Час Церкви из-за этого. Да и в чём связь? Почему бы ему, скажем, не уйти в отшельники или что-то подобное? Это нелогично.
— Ну… я кое-что упустила, — как-то нехотя призналась его сестра. — В общем, Изабелла была беременна, должна была разродиться ребёнком. Повитуха из Низших, чтобы облегчить её роды, применила какое-то Древнее заклятие. Выжил только ребёнок.
— О Боги, — Драгомил едва подавил желание стукнуться головой о стену. — О Боги, Данута, это невозможно. Я всю жизнь думал, что у нас всё всегда будет спокойно, но нет же, стоило мне вернуться, как начался какой-то хаос. Я много видел, пока путешествовал, но всегда считал Ригу лучшей и… непогрешимой что ли. Но все те ужасы, которые я имел несчастье наблюдать, теперь здесь!
— Ольгерд, заклинаю тебя Семерыми, не становись следующим помешанным, — попросила Данута. — Лихо мне с вами!
— Не ворчи, — Рауде считал, что его сестре подобное не идёт. — Ох, что-то будет. Ну, посмотрим, чем всё это кончится.
***
— Ольгерд, что говорят люди в Италии? — Йонас Рауде внимательно посмотрел на сына и наколол на вилку кусочек мяса, как-то странно улыбаясь. — Папа любим народом?
— Да, — маг коротко кивнул, немного помолчал, призадумался, затем добавил:
— Папу выбрали не из числа преферетти. Это не разглашалось, я узнал по старой дружбе с одним послушником. Наместником апостола Петра стал испанец, малозаметный человек, но очень умный и хитрый. У Инквизиции теперь развязаны руки. Он уже провёл замены на ряде основных постов. Это опять же тайно, то, что я сейчас говорю, в каком-то смысле незаконно.
— Теперь всё ясно, — Йонас тяжело вздохнул, его лицо сделалось хмурым и обеспокоенным. — Ты, должно быть, слышал о Часе Церкви. Многие связывают его с личным горем Диоса, но сейчас стало понятно, что на самом деле всё куда глубже и прозаичнее. Выборы ведь состоялись с полгода назад? Немалый срок. Так вот, Рим хочет диктовать свою власть всем, ограничить колдовство и, скажем так, нечистую силу. Конечно, Лоренсо может преследовать и личные мотивы, но основное — личный приказ Его Святейшества.
— Отец, тогда мы все в опасности, — Драгомил нервно сжал ручку ножа. — Час Церкви даёт разрешение на всё, что взбредёт им в голову. Они и за королём не постоят, если потребуется.
— Венцеслав женат на инфанте Инес, она всё-таки испанка, член правящего дома. Сомневаюсь, что они не приложили руки к результату голосования. Не те люди, чтобы упустить такой шанс, особенно после смерти ненавистного им Орсини, а, значит, потери влияния домом дель Торро, — отозвался Рауде-старший. — Сам знаешь, как это бывает.
— Как было когда-то с вашим дедом, Шандором Великим, — подтвердила Лайме. — Он в своё время удачно сыграл на политической и религиозной ситуации, заполучив тем самым половину Венгрии. У него было шаткое положение, очень шаткое, но он сумел удержаться и укрепиться.
— Но Шандор Великий был королём, а мы просто графы Рауде, да ещё и маги, — возразил Ольгерд. — Мама, в Риге теперь опасно. Как жаль, как жаль, это ведь такой чудный город… Что же делать?
— Ждать, — подала голос Данута. Она была немного печальна, но говорила твёрдо. — Я выйду замуж за Винсента, постараюсь быть хорошей принцессой. Я добуду протекцию короля.
— Да будет так, не будем торопить события, — Лайме скривила губы и прикрыла глаза. На душе было тяжело и тревожно. Она отчётливо помнила, как девочкой увидела ожесточённый бой в своей же комнате — на отца напали. Она сидела в шкафу и едва дышала, ни жива ни мертва от страха, что её найдут. Она не хотела такой судьбы для своих детей.
За столом стало тихо. Все думали и печалились о своём, не желая делиться этим с окружающими и тем самым тревожить их. Народный бунт, обращённый даже не к ним, сильно напугал семейство. Город опутала какая-то паутина, пелена, и это было опасно. Что же будет дальше?
— Господин Рауде? — нарушил тишину голос какого-то слуги, кажется, Яцека. Он скользнул в столовую и поднёс графу запечатанное письмо на серебряном подносе. — Вам тут просили передать. Лично. Он не назвался.
— Дай-ка, — Йонас забрал письмо, вскрыл его и быстро пробежался зоркими глазами по строчкам. Его лицо мертвенно побледнело, на лбу, казалось, выступили капельки холодного пота. Пальцы графа задрожали, он был явственно напуган.
— Что там? — Ольгерд обеспокоенно посмотрел на отца.
— Угроза нашей безопасности, — одними губами прошептал Рауде.
***
Глубоко за полночь от чёрного входа здания Инквизиции, плотно окружённого озлобленными и готовыми биться за своё людьми, отъехала закрытая карета. Её качало на ухабах, лошади ржали, упрямились, кучер нервничал и гнал несчастных, а пассажир нервно перебирал чётки, глядя в щёлку между чёрными шторами и бархатной стенки. Экипаж уносил его всё дальше от огней Риги и людской расправы. Его путь лежал прямиком в Ватикан. В самое сердце христианского мира.
Глава третья, об интригах церковных
В Риме было уже за полдень, когда карета главного инквизитора Риги въехала в ворота Ватикана. Лоренсо внутренне напрягся, глядя, как проплывают мимо кованые створки и недвижимые гвардейцы в неизменной полосатой форме вдруг синхронно кланяются ему — его явно здесь ждали и ждали долго. Вот уже треть года, как был отправлен папский приказ о Часе Церкви, а объявлен он был только вчера. Кастанеда уж не упустит случая ему это припомнить и пригрозить чем-нибудь — нынешнему Папе Лоренсо был обязан всем: женой, работой, переводом из захудалой Лимы. Одна надежда была на то, что он всё-таки выслушает объяснения, а они-то у Диоса всегда были.
Наконец, экипаж остановился, дверца с неприятным скрипом открылась, и всё пространство вокруг инквизитора залил яркий солнечный свет, неприятно лезущий в глаза. Лоренсо чертыхнулся и вылез на улицу, закрываясь от жгучих лучей. Огромная каменная лестница прямо перед ним определённо вела в Апостольский дворец — нельзя было не узнать эту иллюзию римской триумфальной арки и высокие крыши. Карреса немного помедлил, не решаясь сделать первый шаг под сень массивных колонн и двускатного антаблемента. Святая Дева на иконе, висящей над самыми дверьми, смотрела укоризненно, но сочувственно, и от этого Диосу становилось совсем не по себе. Его всё время преследовала мысль о том, что он попросту не вернётся из этой поездки — уж слишком много было им встречено плохих знаков в течении всего пути.
Однако делать было нечего, на ступенях уже ждал камеррарий Его Святейшества, и его терпение явно подходило к концу. Лоренсо тяжело вздохнул, коротко, но вежливо кивнул самому доверенному лицу Папы и быстро поднялся и пошёл вслед за ним по многочисленным красиво расписанным коридорам и залам. По мере приближения к заветному кабинету стук его сердца учащался, а страх усиливался. Что же будет, что же будет? Господи, хоть раз помилуй.
Перед самою дверью, ведущей в комнату, где решались судьбы почти всего христианского мира, они ненадолго остановились, дожидаясь, пока у одного из кардиналов закончится аудиенция. Да, Эрнан Кастанеда любил так делать, чтобы побольше потомить какого-нибудь долгожданного посетителя, так он делался покладистей, что Эрнану было только на руку. Но с Лоренсо такой трюк не прокатывал. Больше не прокатывал.
— Сейчас там кардинал Боргезе, они говорят с самого утра, — тихо произнёс камеррарий Лучиано, бросив на Лоренсо испытующий взгляд. — Рим готовит пышный спектакль, сеньор Карреса. Полагаю, вам там отведена не последняя роль.
— Да будет так, сеньор Лучиано, — в тон ему отозвался Лоренсо. — Право, я опасаюсь этой встречи, но если всё так, как вы говорите, то, возможно, ещё нет повода для беспокойства.
— Я ведь ровным счётом ничего не сказал вам про сценарий, милый мой сеньор, — рассмеялся Лучиано и покачал головой. — Кажется, закончили.
Тут же двери отворились, и из кабинета вышел чем-то очень рассерженный кардинал, даже не поздоровавшись с Диосом и камеррарием. Последний как-то слишком странно улыбнулся вслед уходящему священнику и знаком велел Карреса зайти. Тот так же беззвучно повиновался и переступил, наконец, порог комнаты.
Папа сидел в дальнем конце слева от открытого окна, сквозь которое в помещение проникало тёплое летнее солнце. Он был весел, на лице играла улыбка, а в глазах, похоже, плясали бесенята — видимо, его целью было вывести из себя очередного уже бывшего преферетти.
— А, Лоренсо Карреса Диос? — Кастанеда приветиливо кивнул ему и указал на место напротив себя, небольшое резное кресло с широкими подлокотниками. — Да, давно я вас здесь жду.
— Я отправился в путь, как только получил ваше письмо, Ваше Святейшество, — коротко ответил Лоренсо, склонив голову и стараясь не глядеть Папе в глаза. Ему было неуютно и неспокойно, явно чувствовалось, что Эрнан и над ним издевается, просто немного по-другому. Хитрый, амбициозный испанец, он, верно, заложил душу Сатане, раз так ведёт себя: он ничего, ничего на этом свете не боится.
— Я знаю, — улыбка мгновенно сошла с лица Папы, он наклонился вперёд и вперил в Лоренсо взгляд своих жгучих чёрных глаз. — Напомните мне, когда я отправил вам письмо с приказом объявить Час Церкви?
— Около четырёх месяцев назад, — ровным голосом ответил Карреса, всё так же не поднимая взгляда и отвернувшись. Как ложно, оказывается, хорошее настроение Его Святейшества. Он с поразительной лёгкостью менял маски и людей, будто это было одно и то же, столь незначительное и ничтожное, что даже и не стоило обращать на это внимания.
— Почему же тогда Час Церкви был объявлен лишь полмесяца назад? — прошипел Кастанеда, сжав руки в кулаки, отчего его пальцы побелили, что значило лишь одно: Папа был в ярости.
— Я не счёл это возможным в тех условиях, которые тогда были, — коротко ответил Диос, наконец поглядев на Эрнана. — Народ бы этого не понял, и мои и без того шаткие позиции стали бы совсем нетвёрдыми. Рига не тот город, где власть Ватикана по-настоящему сильна, Ваше Святейшество. Там много язычников, православных.
— Так сделайте так, чтобы их там не осталось! — Папа Римский резко поднялся и подошёл к окну. Воцарилось недолгое молчание. Кастанеда смотрел на улицу и о чём-то сосредоточенно думал, давая и инквизитору время на собственные размышления. Наконец он обернулся и бросил через плечо:
— Полагаю, ваши цели на ближайшее время вам ясны. Отдохните пару дней и отправляйтесь обратно. Можете идти.
— До свидания, Ваше Святейшество, — кивнул Лоренсо и практически вылетел из ненавистного кабинета, даже не оглядываясь назад. Ему нужно было многое обдумать.
Когда дверь за ним затворилась из-за неприметной ширмы в углу вышла высокая довольно красивая женщина, по всей видимости испанка. Она смахнула несуществующие пылинки со своей рясы и подошла к Папе. Тот ухмыльнулся и спросил:
— Как думаешь, что будет, если он узнает о том, что лучший инквизитор Толедо — это женщина, а, Адорасьон?
— Полагаю, он будет удивлён, — усмехнулась та. — Но всё же к делу. Мне отправляться за ним, Ваше Святейшество?
Эрнан ответил не сразу, предварительно произведя в уме кое-какие расчёты по поводу верности Лоренсо, собрался с мыслями, а затем медленно произнёс:
— Отправляться. Но не за ним, а за кое-кем другим, дорогая Адорасьон. Я не могу попросту тратить твой талант и ум, а потому даю тебе очень важное задание.
— Какое же, Ваше Святейшество? — насторожилась женщина, внимательно глядя на Папу. Он любил давать ей сложные и опасные дела, испытывая её дух и волю, а также верность своему престолу.
— Поезжай в Ригу и убей… Войко Радулеску, нашего главного оппонента, — сказал Кастанеда, довольно потирая руки. — Конечно, он мог бы быть ценным источником информации, но он изворотлив, как змея, ты просто не довезёшь его сюда, а сотрудничать с Инквизицией там и пытать его слишком опасно. Лоренсо писал, что в городе беспорядки. Это сейчас очень не кстати, конечно. Думаю, так… — он ещё немного помолчал, что-то решая, а затем изрёк:
— Оставайся там с месяц, если волнения улягутся, его арестуют, в противном случае же просто убей его как-нибудь тихо и, желательно, бескровно. Ты понимаешь, о чём я?
— Да, Ваше Святейшество, — кивнула Адорасьон, хитро улыбаясь.