Я недоверчиво фыркнула:
– Это как?
– А вот так. – Джок развёл руками и рассмеялся. – В этот город попасть сложнее, чем в императорскую сокровищницу. К счастью, твоя тётя Элспет на короткой ноге с женою одного из тамошних фермеров, так что за это можешь не бояться.
– А о чём мне стоит бояться?
– О том, что дядя Джок приедет и надерёт твои симпатичные маленькие ушки, если хотя бы раз в неделю не будет получать от тебя письма.
Я прислонилась щекой к предплечью доброго мельника и, стараясь не разреветься, пообещала:
– Памятуя, как любит писать письма дорогая тётя Элспет, даже два раза в неделю.
Скеуза – восточный сосед Бревиллии.
Сайна/сай – жители Скеузы.
Все случайности не случайны.
Закон всеобщей взаимосвязи
Поезд должен был приехать ближе к одиннадцати ночи, и дежурный, важно выпячивая обтянутый синим мундиром живот, заранее предупредил, что состав пробудет на станции не более четверти часа, а затем отбудет в обратном направлении, поэтому тем, кто хочет сегодня уехать из Бигтауна, лучше бы к моменту прибытия быть на платформе.
Сказано – сделано. Вот только Джок со своим обозом должен был уехать обратно в Смолмилл ещё засветло, и мне стоило огромного труда доказать ему, что справлюсь сама.
– Пожалуйста, – взяв здоровяка за руку, взмолилась я. – Дядя Джок, не будем злить тётю Элспет. Ей не понравится, если ты не успеешь вернуться к дню рождения Айрис из-за меня.
– Элспет поймёт.
– Конечно, поймёт, – согласилась я. – А что насчёт Айрис?
Джок недовольно зыпкнул на меня из-под лохматых бровей.
Айрис была первой и пока единственной его внучкой. Нежно любимой и дико избалованной… Впрочем, как я успела понять, в Смолмилле баловали всех детей без исключения. И, если верить рассказам, которые я там услышала, большой праздник устраивался в честь каждого ребёнка, а не только тех, кто был в прямом родстве с Маккензи.
Завтра Смолмилл собирался отмечать пятый день рождения первой внучки старосты деревни со всей широтой и размахом, на который они только были способны. Честно говоря, на это раннюю ярмарку Джок ехал, скорее, за подарками, чем за прибылью. Все об этом знали и малышка Айрис – в первую очередь. Боюсь представить величину её разочарования, если на своём празднике она не увидит любимого дедушку с мешком подарков.
– Правда, дядя Джок! Не нужно волноваться. Я справлюсь. – Улыбнувшись, я погладила здоровяка по предплечью. – В конце концов, если я сумела одна, да ещё и пешком добраться до Смолмилла, то не заблужусь по дороге в Литлвиладж
Говорить о том, что это будет моё первое путешествие на поезде я благоразумно умолчала.
– Но ты обещаешь, что напишешь мне сразу, как доберёшься.
– Обязательно.
– И не забудешь, что в Смолмилле тебе всегда будут рады?
– Вы моя семья, – возмутилась я. – Конечно я не забуду об этом!
– Ну, что ж… Тогда, конечно… Главное, чтобы мне Элспет голову не открутила за то, что я тебя одну отпустил.
Я рассмеялась и сказала:
– Тёте Элспет я напишу письмо, в котором признаюсь, что это я тебя заставила уехать.
Джок усмехнулся и, кажется, совершенно успокоился, а в десять часов, отдав последние указания и наставления и оставив меня в компании моих двух кофров и одного саквояжа.
К ночи вокзал обезлюдел. Из желающих покинуть Бигтаун была лишь я, два господина налегке, один священник в безразмерной сутане, с четырьмя сундуками и большой плетёной корзиной для пикника. Ещё на перроне была одна дама весьма впечатляющего роста. Она фута на полтора была выше меня ростом, но внимание к себе привлекала не столько и не только этим. И я, и другие пассажиры не могли взгляда оторвать от её ядовито-розового и шляпки с вуалью, по низу которой были вышиты красные флоксы.
В руках у великанши был веер из красных перьев и, совершенно внезапно, молитвенник. Она стояла под часами и, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, стояла лицом к туннелю, из которого должен был появиться паровоз.
Дежурный, надев красную фуражку, вышел на перрон и проорал внушительным басом, что поезд прибывает на первую платформу, и в подтверждение его слов где-то недалеко прогудел паровоз. Заскрипел своей тележкой носильщик. И уже в следующий миг не было ничего слышно и видно из-за ворвавшегося на вокзал огромного, железного, огнедышащего дракона, который очень неудачно маскировался под мирный паровоз. Изрыгая клубы пара, гигантская машина со скрежетом затормозила прямо под вокзальными часами.
Скажу как на духу: ничего страшнее я в жизни не видела.
– Помочь с багажом, мисс?
Незаметно подкравшийся носильщик заставил меня подпрыгнуть на месте от испуга.
– Конечно помочь, голубь мой.
Пока я боялась паровоза, священник тоже подкрался, правда, с другой стороны.
Носильщик икнул и переспросил:
– Голубь?
– В моей церкви это обращение используется вместо привычного уху «сын», – поведал служитель церкви. – Тебе не нравится?
Он таким тоном это произнёс, что покраснела даже я, а от носильщика, которому, судя по виду, был не старше двенадцати лет, даже пар повалил.
– Нра… – просипел мальчишка. – То есть я…
– Полагаю, хочешь заняться нашим багажом. Да? Голубь мой?
– Как прикажете.
– Полжизни мечтал услышать эти слова, – неожиданно признался святой отец, но заметив удивление, отразившееся на наших лицах, смущённо кашлянул и принялся без усилий и, можно сказать, элегантно метать свои сундуки на тележку носильщика. Сам же работник станции был как и я настолько заворожён небывалым зрелищем (Уж я-то после десяти лет жизни в монастыре знаю, как на самом деле работают святые отцы и матери), что не сразу опомнился, а опомнившись, схватился за ручку одного из моих кофров, и тут на платформу из открывшейся двери вагона высыпало с полдюжины вооружённых мужчин в униформе. От них так сильно и так явно разило магией, что только слепой не опознал бы в них боевиков.
– Вон она! – выкрикнул один из них, махнув рукой в мою сторону, и я почувствовало, как моё сердце, сжавшись, упало в пятки. Я ещё успела подумать о том, что не исполню своего обещания дяде Джоку и не напишу письмо тёте Элспет. Жаль, что моя свобода закончилась так быстро, но я имела несколько счастливых дней, о которых я буду вспоминать с теплотой до конца своей жизни, какой бы долгой или короткой она ни была.
– О, Духи...
Я вскинула подбородок, развернула плечи и приготовилась встретить своих захватчиков с достоинством, но тут меня кто-то стукнул по спине (Между прочим, довольно болезненно!) и зашипел::
– Не пялься так!
Я оглянулась и возмущённо-перепуганным взглядом уткнулась прямо в белый воротничок-стойку.
– А если спросят что – молчи. Коси под немую.
– Что?
– Чешуя в пальто… – буркнул святой отец и попятился, уступая дорогу магам.
Те вихрем промчались мимо нас и прямо как были, строем, набросились на жавшуюся у края платформы великаншу в розовом платье, вмиг накинув на неё огромный кусок полотна, в котором я с ужасом узнала лавандовую простыню. Монахини использовали такие же, когда хотели кого-то из нас наказать за действительно серьёзный проступок. Чаще всего так карали за попытку побега. Одно дело чувствовать лаванду в своих волосах, но быть окутанной ею с головы до ног… Это, должно быть, поистине кошмарно.
– Нет… – прошептала я. Незнакомую сестру по несчастью было жалко до слёз, но разве могла я ей чем-то помочь, не выдав себя?
Священник тем временем прикрикнул на мальчишку-носильщика. Вдвоём они за секунду управились с остатками моего багажа, поверх моего саквояжа водрузили корзинку для пикника, а потом я и сама не заметила (Потому что всё время оглядывалась на молчаливо бившуюся в сетях лавандовой простыни русалку) как оказалась внутри купе, напротив сложенных симметричной горкой сундуков и кофров.
В себя пришла от запоздалого возмущения носильщика.
– Святой отец, – воскликнул он, сжимая в руке светло-зелёную стокронную купюру. – Но ведь это купе для одиноких дам!
– Дам… Не дам… Дам, но не вам… – пробормотал мой неожиданный попутчик.
– А? – в один голос с мальчишкой переспросили мы. Не знаю, что подумал он, но я заподозрила, что у меня от страха начались галлюцинации.
– Бэ! – заливисто и звонко захохотал священник и вдруг щёлкнул парня по носу и проговорил низким, но при этом каким-то мурлыкающим голосом:
– Рот закрой, а то муха залетит. А как откроешь, так не забудь рассказать о двух благородных ледях, которым ты помог вещи до вагона донести.
И щёлкнул пальцами, от чего в воздухе запахло грозой и магией. Я оторопело моргнула и зачем-то исправила:
– Леди. Правильно говорить «о двух леди».
– Однохерственно, – отмахнулся священник, окончательно меня шокировав. – Хотя… – Снова щёлкнул пальцами. – Голубь мой, ты хорошо слышал? Одна ледя и одна мать-настоятельница. Мы это… как его? А! Паломничество совершаем. По этим…
– По чём? – на выдохе спросил осоловевший от всего случившегося парень за что тут же получил ещё один щелчок. Для разнообразия – по лбу.
– По чём – семечки на базаре. А паломничество свершают по святым местам. А теперь дуй отсюда!
Мальчишка кубарем выкатился из купе на перрон, но не забыл закрыть за собой прозрачную дверь. Я видела, как он пробежал несколько метров, вцепившись в свою тележку. А когда он скрылся из виду, отвернулась от окна и открыла было рот, чтобы поинтересоваться у этого очень, ну просто очень странного служителя церкви, что происходит, но снаружи раздался свисток дежурного, прогудел паровоз и поезд дёрнулся и пейзаж за окном медленно поплыл в сторону, унося меня из Бигтауна.
Пошатнувшись, я схватилась рукой за край привинченного к полу столика, а когда выпрямилась мой попутчик содрал белый воротничок, сбросил широкополую шляпу и через голову стягивал с себя сутану, а вместе с ней накладные бакенбарды и искусственный сизоватый нос и остальные части маскарада, пока не остался в сиреневых панталончиках с рюшами, игривом корсете и белоснежных косах, уложенных в форме короны.
Мой… Моя попутчица заглянула в моё обалдевшее лицо и захохотала.
– Смотрю, мой маскарад произвёл на тебя впечатление, – сквозь смех выдавила она на древнем языке Живых степей. – Подпортила ты мне планы, конечно. Но я никак не могла бросить сестру по несчастью в беде. Живых русалок, которые при этом ещё и в своём уме, в Бревиллии днём с огнём не сыскать… Так что не благодари.
Я похолодела от ужаса. Чем я выдала себя? Как она меня разоблачила? Могу ли я верить этой странной женщине?
– Я не...
– Погодь, накину на себя что-нибудь и нормально поговорим. Расскажешь, от кого сбежала, в каком монастыре жила. Ну и вообще. За Живые степи языки почешем. Я их, как водится, люто ненавижу, но и тоскую за ними с также сильно.
Она осторожно переставила плетёную корзину с верхушки сундучной горы на свободный диван, разбросала по углам купе мои кофры и вынула из самого большого сундука ситцевое салатовое платье в мелкий жёлтый горох, который при ближайшем рассмотрении оказался цветочком. Привычно развернула незамеченную мною ширму (Хотя что я там не видела? Рюши и игривую шнуровку на сиреневом корсете?) и, спрятавшись за ней, заговорила вновь.
– Ты вообще как тут оказалась? Давно сбежала? Сутенёр твой, хоть и богатый, но, судя по всему, полный идиот. Хотя даже идиот не додумается объявить русалку в розыск. Поймать тебя охотники за головами всё равно не поймают, а денег на эту шумиху он потратил изрядно. Тебя, кстати, как зовут? Меня Дафна.
Я тихонько выдохнула и уверенным тоном произнесла:
– Не понимаю, о чём вы. Русалки? Живые степи? Сутенёры? Я Вильгельмина Маккензи и…
– То есть древний язык святых кочевников ты в институте благородных девиц учила? Я правильно поняла? – Я округлила глаза и мысленно отвесила себе затрещину. Идиотка я. Ой, идиотка! Я-то ей по-бревильски ответила, а понимать, о чём она говорит мне в принципе было не положено. По определению. – Ладно не бледней, Мини Маккензи.
– Вильгельмина, – исправила я, но Дафна, кажется, меня даже не услышала.
– Открою тебе тайну, – продолжила она. – В здешних местах про Живые степи и русалок на любом известном языке говорить могут только представители знати. Все остальные искренне считают, что по ту сторону Южных гор живут наполовину люди, наполовину кони. Жестокие, кровожадные, к тому же людоеды. А на Бревиллию они не нападают, знаешь, почему?
– Копыта скользят на обледенелом мраморе Южных гор, – хмуро ответила я и Дафна, если её и вправду так зовут, выглянула из-за ширмы. – Границу пересечь не могут.
– Шикарная байка, скажи! – хохотнула она. – Я чуть не уписалась от смеха, когда мой сутенёр мне её рассказал. А ты откуда её знаешь?
– От отца, – ответила я, почему-то именно после этой истории поверив, что передо мной русалка. – Он же объяснил, что призывать удачу в толпе простаков – плохая идея.
О, да. Не нужно было обладать семью пядями во лбу, чтобы сложить два и два и догадаться, кто именно стал причиной снизошедшей на Бигтаун божьей милости.
Моя соседка по купе скривилась и, расправляя складки на юбке, вышла из-за ширмы.
– Сама знаю, что перестаралась. Просто не смогла удержаться… Люди в Бигтауне хорошие. Приняли меня хорошо, помогли. Я столько добра, может, за всю свою жизнь не видела. Захотелось хоть чем-то им отплатить...
Заняв место напротив меня, она тяжело вздохнула, повернула голову так, чтобы смотреть в скользящую за окном поезда ночь, и заговорила.
– Я ведь из спонтанных. А родители у меня были честными простаками. Как только поняли, что я русалка, так сразу монашкам на два телёнка и обменяли-то.
– Мне жаль.
Дафна сморщила нос и тряхнула головой, всем видом показывая, куда я могу засунуть свою жалость, а затем продолжила:
– А продали меня в двадцать пять. Знаешь, я ведь думала, что старые вороны не найдут покупателя. Сколько я их повидала за двадцать лет… Даже не представляешь! Но все плюгавенькие такие, я бы, при случае, их и без магии, голыми руками придушила бы…
– Не боялась, что на удобрение пустят?
Была у монашек привычка: тех русалок, которых долго не удавалось пристроить в «добрые руки», сбывали местным фермерам. Даже показательно кривились, помогая провести языческий ритуал. Кровавый и излишне жестокий, но, по словам матери-настоятельницы, на удивление действенный...
Дафна невесело рассмеялась.
– Поначалу боялась, конечно. Но потом поняла, что змея Белчера… – Я ахнула, поняв, что у нас с моей новой знакомой, оказывается, много общего. – … скорее лопнет от жадности, чем отдаст меня по дешёвке. Я же говорила, что из спонтанных, сил во мне столько, что решись кто провести кровавую жатву со мной в главной роли, Живые степи и вправду оживут и покроются зеленью… К тому же оказалось, что у меня прирождённая способность к языкам. Учёба мне всегда легко давалось. К тому же я быстро поняла, что чем больше языков я знаю, тем выше поднимается моя цена, тем сложнее будет найти покупателя… В принципе, так в итоге и получилось. Но покупатель всё равно отыскался. Сам за мной приехал, не стал сутенёра нанимать. И ещё до того, как мы перешли перевал, под корень обрезал мне волосы и сказал, что одна попытка повлиять на него голосом – и я останусь без языка. Он, видите ли, меня не для удачи покупал, а для развода.
– Это как?
– А вот так. – Джок развёл руками и рассмеялся. – В этот город попасть сложнее, чем в императорскую сокровищницу. К счастью, твоя тётя Элспет на короткой ноге с женою одного из тамошних фермеров, так что за это можешь не бояться.
– А о чём мне стоит бояться?
– О том, что дядя Джок приедет и надерёт твои симпатичные маленькие ушки, если хотя бы раз в неделю не будет получать от тебя письма.
Я прислонилась щекой к предплечью доброго мельника и, стараясь не разреветься, пообещала:
– Памятуя, как любит писать письма дорогая тётя Элспет, даже два раза в неделю.
Скеуза – восточный сосед Бревиллии.
Сайна/сай – жители Скеузы.
Все случайности не случайны.
Закон всеобщей взаимосвязи
Поезд должен был приехать ближе к одиннадцати ночи, и дежурный, важно выпячивая обтянутый синим мундиром живот, заранее предупредил, что состав пробудет на станции не более четверти часа, а затем отбудет в обратном направлении, поэтому тем, кто хочет сегодня уехать из Бигтауна, лучше бы к моменту прибытия быть на платформе.
Сказано – сделано. Вот только Джок со своим обозом должен был уехать обратно в Смолмилл ещё засветло, и мне стоило огромного труда доказать ему, что справлюсь сама.
– Пожалуйста, – взяв здоровяка за руку, взмолилась я. – Дядя Джок, не будем злить тётю Элспет. Ей не понравится, если ты не успеешь вернуться к дню рождения Айрис из-за меня.
– Элспет поймёт.
– Конечно, поймёт, – согласилась я. – А что насчёт Айрис?
Джок недовольно зыпкнул на меня из-под лохматых бровей.
Айрис была первой и пока единственной его внучкой. Нежно любимой и дико избалованной… Впрочем, как я успела понять, в Смолмилле баловали всех детей без исключения. И, если верить рассказам, которые я там услышала, большой праздник устраивался в честь каждого ребёнка, а не только тех, кто был в прямом родстве с Маккензи.
Завтра Смолмилл собирался отмечать пятый день рождения первой внучки старосты деревни со всей широтой и размахом, на который они только были способны. Честно говоря, на это раннюю ярмарку Джок ехал, скорее, за подарками, чем за прибылью. Все об этом знали и малышка Айрис – в первую очередь. Боюсь представить величину её разочарования, если на своём празднике она не увидит любимого дедушку с мешком подарков.
– Правда, дядя Джок! Не нужно волноваться. Я справлюсь. – Улыбнувшись, я погладила здоровяка по предплечью. – В конце концов, если я сумела одна, да ещё и пешком добраться до Смолмилла, то не заблужусь по дороге в Литлвиладж
Говорить о том, что это будет моё первое путешествие на поезде я благоразумно умолчала.
– Но ты обещаешь, что напишешь мне сразу, как доберёшься.
– Обязательно.
– И не забудешь, что в Смолмилле тебе всегда будут рады?
– Вы моя семья, – возмутилась я. – Конечно я не забуду об этом!
– Ну, что ж… Тогда, конечно… Главное, чтобы мне Элспет голову не открутила за то, что я тебя одну отпустил.
Я рассмеялась и сказала:
– Тёте Элспет я напишу письмо, в котором признаюсь, что это я тебя заставила уехать.
Джок усмехнулся и, кажется, совершенно успокоился, а в десять часов, отдав последние указания и наставления и оставив меня в компании моих двух кофров и одного саквояжа.
К ночи вокзал обезлюдел. Из желающих покинуть Бигтаун была лишь я, два господина налегке, один священник в безразмерной сутане, с четырьмя сундуками и большой плетёной корзиной для пикника. Ещё на перроне была одна дама весьма впечатляющего роста. Она фута на полтора была выше меня ростом, но внимание к себе привлекала не столько и не только этим. И я, и другие пассажиры не могли взгляда оторвать от её ядовито-розового и шляпки с вуалью, по низу которой были вышиты красные флоксы.
В руках у великанши был веер из красных перьев и, совершенно внезапно, молитвенник. Она стояла под часами и, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, стояла лицом к туннелю, из которого должен был появиться паровоз.
Дежурный, надев красную фуражку, вышел на перрон и проорал внушительным басом, что поезд прибывает на первую платформу, и в подтверждение его слов где-то недалеко прогудел паровоз. Заскрипел своей тележкой носильщик. И уже в следующий миг не было ничего слышно и видно из-за ворвавшегося на вокзал огромного, железного, огнедышащего дракона, который очень неудачно маскировался под мирный паровоз. Изрыгая клубы пара, гигантская машина со скрежетом затормозила прямо под вокзальными часами.
Скажу как на духу: ничего страшнее я в жизни не видела.
– Помочь с багажом, мисс?
Незаметно подкравшийся носильщик заставил меня подпрыгнуть на месте от испуга.
– Конечно помочь, голубь мой.
Пока я боялась паровоза, священник тоже подкрался, правда, с другой стороны.
Носильщик икнул и переспросил:
– Голубь?
– В моей церкви это обращение используется вместо привычного уху «сын», – поведал служитель церкви. – Тебе не нравится?
Он таким тоном это произнёс, что покраснела даже я, а от носильщика, которому, судя по виду, был не старше двенадцати лет, даже пар повалил.
– Нра… – просипел мальчишка. – То есть я…
– Полагаю, хочешь заняться нашим багажом. Да? Голубь мой?
– Как прикажете.
– Полжизни мечтал услышать эти слова, – неожиданно признался святой отец, но заметив удивление, отразившееся на наших лицах, смущённо кашлянул и принялся без усилий и, можно сказать, элегантно метать свои сундуки на тележку носильщика. Сам же работник станции был как и я настолько заворожён небывалым зрелищем (Уж я-то после десяти лет жизни в монастыре знаю, как на самом деле работают святые отцы и матери), что не сразу опомнился, а опомнившись, схватился за ручку одного из моих кофров, и тут на платформу из открывшейся двери вагона высыпало с полдюжины вооружённых мужчин в униформе. От них так сильно и так явно разило магией, что только слепой не опознал бы в них боевиков.
– Вон она! – выкрикнул один из них, махнув рукой в мою сторону, и я почувствовало, как моё сердце, сжавшись, упало в пятки. Я ещё успела подумать о том, что не исполню своего обещания дяде Джоку и не напишу письмо тёте Элспет. Жаль, что моя свобода закончилась так быстро, но я имела несколько счастливых дней, о которых я буду вспоминать с теплотой до конца своей жизни, какой бы долгой или короткой она ни была.
– О, Духи...
Я вскинула подбородок, развернула плечи и приготовилась встретить своих захватчиков с достоинством, но тут меня кто-то стукнул по спине (Между прочим, довольно болезненно!) и зашипел::
– Не пялься так!
Я оглянулась и возмущённо-перепуганным взглядом уткнулась прямо в белый воротничок-стойку.
– А если спросят что – молчи. Коси под немую.
– Что?
– Чешуя в пальто… – буркнул святой отец и попятился, уступая дорогу магам.
Те вихрем промчались мимо нас и прямо как были, строем, набросились на жавшуюся у края платформы великаншу в розовом платье, вмиг накинув на неё огромный кусок полотна, в котором я с ужасом узнала лавандовую простыню. Монахини использовали такие же, когда хотели кого-то из нас наказать за действительно серьёзный проступок. Чаще всего так карали за попытку побега. Одно дело чувствовать лаванду в своих волосах, но быть окутанной ею с головы до ног… Это, должно быть, поистине кошмарно.
– Нет… – прошептала я. Незнакомую сестру по несчастью было жалко до слёз, но разве могла я ей чем-то помочь, не выдав себя?
Священник тем временем прикрикнул на мальчишку-носильщика. Вдвоём они за секунду управились с остатками моего багажа, поверх моего саквояжа водрузили корзинку для пикника, а потом я и сама не заметила (Потому что всё время оглядывалась на молчаливо бившуюся в сетях лавандовой простыни русалку) как оказалась внутри купе, напротив сложенных симметричной горкой сундуков и кофров.
В себя пришла от запоздалого возмущения носильщика.
– Святой отец, – воскликнул он, сжимая в руке светло-зелёную стокронную купюру. – Но ведь это купе для одиноких дам!
– Дам… Не дам… Дам, но не вам… – пробормотал мой неожиданный попутчик.
– А? – в один голос с мальчишкой переспросили мы. Не знаю, что подумал он, но я заподозрила, что у меня от страха начались галлюцинации.
– Бэ! – заливисто и звонко захохотал священник и вдруг щёлкнул парня по носу и проговорил низким, но при этом каким-то мурлыкающим голосом:
– Рот закрой, а то муха залетит. А как откроешь, так не забудь рассказать о двух благородных ледях, которым ты помог вещи до вагона донести.
И щёлкнул пальцами, от чего в воздухе запахло грозой и магией. Я оторопело моргнула и зачем-то исправила:
– Леди. Правильно говорить «о двух леди».
– Однохерственно, – отмахнулся священник, окончательно меня шокировав. – Хотя… – Снова щёлкнул пальцами. – Голубь мой, ты хорошо слышал? Одна ледя и одна мать-настоятельница. Мы это… как его? А! Паломничество совершаем. По этим…
– По чём? – на выдохе спросил осоловевший от всего случившегося парень за что тут же получил ещё один щелчок. Для разнообразия – по лбу.
– По чём – семечки на базаре. А паломничество свершают по святым местам. А теперь дуй отсюда!
Мальчишка кубарем выкатился из купе на перрон, но не забыл закрыть за собой прозрачную дверь. Я видела, как он пробежал несколько метров, вцепившись в свою тележку. А когда он скрылся из виду, отвернулась от окна и открыла было рот, чтобы поинтересоваться у этого очень, ну просто очень странного служителя церкви, что происходит, но снаружи раздался свисток дежурного, прогудел паровоз и поезд дёрнулся и пейзаж за окном медленно поплыл в сторону, унося меня из Бигтауна.
Пошатнувшись, я схватилась рукой за край привинченного к полу столика, а когда выпрямилась мой попутчик содрал белый воротничок, сбросил широкополую шляпу и через голову стягивал с себя сутану, а вместе с ней накладные бакенбарды и искусственный сизоватый нос и остальные части маскарада, пока не остался в сиреневых панталончиках с рюшами, игривом корсете и белоснежных косах, уложенных в форме короны.
Мой… Моя попутчица заглянула в моё обалдевшее лицо и захохотала.
– Смотрю, мой маскарад произвёл на тебя впечатление, – сквозь смех выдавила она на древнем языке Живых степей. – Подпортила ты мне планы, конечно. Но я никак не могла бросить сестру по несчастью в беде. Живых русалок, которые при этом ещё и в своём уме, в Бревиллии днём с огнём не сыскать… Так что не благодари.
Я похолодела от ужаса. Чем я выдала себя? Как она меня разоблачила? Могу ли я верить этой странной женщине?
– Я не...
– Погодь, накину на себя что-нибудь и нормально поговорим. Расскажешь, от кого сбежала, в каком монастыре жила. Ну и вообще. За Живые степи языки почешем. Я их, как водится, люто ненавижу, но и тоскую за ними с также сильно.
Она осторожно переставила плетёную корзину с верхушки сундучной горы на свободный диван, разбросала по углам купе мои кофры и вынула из самого большого сундука ситцевое салатовое платье в мелкий жёлтый горох, который при ближайшем рассмотрении оказался цветочком. Привычно развернула незамеченную мною ширму (Хотя что я там не видела? Рюши и игривую шнуровку на сиреневом корсете?) и, спрятавшись за ней, заговорила вновь.
– Ты вообще как тут оказалась? Давно сбежала? Сутенёр твой, хоть и богатый, но, судя по всему, полный идиот. Хотя даже идиот не додумается объявить русалку в розыск. Поймать тебя охотники за головами всё равно не поймают, а денег на эту шумиху он потратил изрядно. Тебя, кстати, как зовут? Меня Дафна.
Я тихонько выдохнула и уверенным тоном произнесла:
– Не понимаю, о чём вы. Русалки? Живые степи? Сутенёры? Я Вильгельмина Маккензи и…
– То есть древний язык святых кочевников ты в институте благородных девиц учила? Я правильно поняла? – Я округлила глаза и мысленно отвесила себе затрещину. Идиотка я. Ой, идиотка! Я-то ей по-бревильски ответила, а понимать, о чём она говорит мне в принципе было не положено. По определению. – Ладно не бледней, Мини Маккензи.
– Вильгельмина, – исправила я, но Дафна, кажется, меня даже не услышала.
– Открою тебе тайну, – продолжила она. – В здешних местах про Живые степи и русалок на любом известном языке говорить могут только представители знати. Все остальные искренне считают, что по ту сторону Южных гор живут наполовину люди, наполовину кони. Жестокие, кровожадные, к тому же людоеды. А на Бревиллию они не нападают, знаешь, почему?
– Копыта скользят на обледенелом мраморе Южных гор, – хмуро ответила я и Дафна, если её и вправду так зовут, выглянула из-за ширмы. – Границу пересечь не могут.
– Шикарная байка, скажи! – хохотнула она. – Я чуть не уписалась от смеха, когда мой сутенёр мне её рассказал. А ты откуда её знаешь?
– От отца, – ответила я, почему-то именно после этой истории поверив, что передо мной русалка. – Он же объяснил, что призывать удачу в толпе простаков – плохая идея.
О, да. Не нужно было обладать семью пядями во лбу, чтобы сложить два и два и догадаться, кто именно стал причиной снизошедшей на Бигтаун божьей милости.
Моя соседка по купе скривилась и, расправляя складки на юбке, вышла из-за ширмы.
– Сама знаю, что перестаралась. Просто не смогла удержаться… Люди в Бигтауне хорошие. Приняли меня хорошо, помогли. Я столько добра, может, за всю свою жизнь не видела. Захотелось хоть чем-то им отплатить...
Заняв место напротив меня, она тяжело вздохнула, повернула голову так, чтобы смотреть в скользящую за окном поезда ночь, и заговорила.
– Я ведь из спонтанных. А родители у меня были честными простаками. Как только поняли, что я русалка, так сразу монашкам на два телёнка и обменяли-то.
– Мне жаль.
Дафна сморщила нос и тряхнула головой, всем видом показывая, куда я могу засунуть свою жалость, а затем продолжила:
– А продали меня в двадцать пять. Знаешь, я ведь думала, что старые вороны не найдут покупателя. Сколько я их повидала за двадцать лет… Даже не представляешь! Но все плюгавенькие такие, я бы, при случае, их и без магии, голыми руками придушила бы…
– Не боялась, что на удобрение пустят?
Была у монашек привычка: тех русалок, которых долго не удавалось пристроить в «добрые руки», сбывали местным фермерам. Даже показательно кривились, помогая провести языческий ритуал. Кровавый и излишне жестокий, но, по словам матери-настоятельницы, на удивление действенный...
Дафна невесело рассмеялась.
– Поначалу боялась, конечно. Но потом поняла, что змея Белчера… – Я ахнула, поняв, что у нас с моей новой знакомой, оказывается, много общего. – … скорее лопнет от жадности, чем отдаст меня по дешёвке. Я же говорила, что из спонтанных, сил во мне столько, что решись кто провести кровавую жатву со мной в главной роли, Живые степи и вправду оживут и покроются зеленью… К тому же оказалось, что у меня прирождённая способность к языкам. Учёба мне всегда легко давалось. К тому же я быстро поняла, что чем больше языков я знаю, тем выше поднимается моя цена, тем сложнее будет найти покупателя… В принципе, так в итоге и получилось. Но покупатель всё равно отыскался. Сам за мной приехал, не стал сутенёра нанимать. И ещё до того, как мы перешли перевал, под корень обрезал мне волосы и сказал, что одна попытка повлиять на него голосом – и я останусь без языка. Он, видите ли, меня не для удачи покупал, а для развода.
