– Она что, не любит их?
Он отрицательно качнул головой.
– Напротив. Даже очень. Она же их мать. Инстинкт. Просто ей лень их воспитывать. Она сделает из них «настоящих мужиков»… они будут выбирать женщин с длинными острыми ногтями, что бы те во время секса впивались в их плечи, как мамины в детстве в их шеи. Это настоящий адреналин…
– Перестань.
Ей стало не по себе. Игорь говорил об этих людях так, словно знал их лично. Она поверила каждому его слову. А вдруг он с такой же легкостью прочитает и ее? Прочитает в ее глазах, что мать родила ее в тюрьме, куда села за кражу, когда еще не знала о беременности. Что первые два с половиной года своей жизни провела за решеткой не видя нормального мира, добрых людей, домашней еды. Она не видела леса, не наблюдала как плавают на пруду утки, не слышала гула от потока пролетающих машин или проходящих поездов, а когда впервые увидела пролетающий мимо поезд и услышала грохот стука колес с ней случилась истерика от ужаса. Она видела свою мать только один час в день на протяжении долгого времени. И ей по настоящему повезло, что мать забрала ее домой, а не сдала в приют, по окончанию срока. Даша не помнила тюрьмы, равнодушные или злые лица женщин, но она помнила запах. Запах тюремной кухни, запах крепких сигарет от волос мамы, запах неопрятных детей – ее собственный запах. Вдруг Игорь уже знает все это? А теперь просто исчезнет из ее жизни? Навсегда. Мысль об этом показалась ей совершено невыносимой. Она сжала губы и внимательно посмотрела на него, пытаясь прочесть в его глазах, что то, что даст надежду.
- Я тебя расстроил? – спросил Игорь, когда увидел как она смотрит на него.
- С чего ты взял?
- У тебя стали грустные глаза.
- Просто вспомнила маму. Она умерла.
Игорь долгим взглядом посмотрел на нее, а потом сказал про своего отца. Про то как стоя на похоронах, он – одиннадцатилетний мальчик смотрел на лежащего в гробу не шевелящегося отца. Высокий, худой священник проводил обряд отпевания. Люди пришедшие проводить отца в последний путь, держали в руке свечи. Верующие держали свечу в левой руке, крестились в нужный момент прочтения батюшкой молитвы по новопреставленному. Далекие от веры и церкви люди держали свечу в правой руке. Они просто стояли, грустно глядя не на гроб, но вглубь себя. Он же отказался держать свечку. Разглядывая лица людей окружающих гроб, Игорь смотрел отрепетированный спектакль, который не нравился ему. Он стоял с недовольным лицом, прокручивая в голове, как сейчас же громко прервет молитву, подойдет к гробу, возьмет притворщика отца за руку, и крепко сжав его руку скажет: «Все! Хватит! Вставай! Ни кто не верит тебе!» отец сжимает его руку в ответ, встает из гроба и расстроенные лица родственников и знакомых озаряются улыбкой. Спектакль завершен! Занавес! Но вот молитва окончена. Вот гроб закрывают и опускают в приготовленную заранее яму, люди по очереди подходят, что бы бросить горстку земли на крышку гроба и вот тогда Игорь начинает рыдать. Пытается прыгнуть в яму, что бы открыть гроб, ведь его отец там, ведь отец жив! Он чувствует руки, хватающие его за одежду. Руки не дают спрыгнуть. Он сопротивляется и кричит. Он пытается освободится от них. Швы на одежде трещат, а он стремится спасти папу, осознавая, что больше никогда не увидит его. Слезы льются по щекам, кто то крепко держит его и он сдается.
- Даша, - позвал Игорь.
Она почти ни чего не съела.
- Что?
- Почему ты сейчас вспомнила наш разговор.
- Какой разговор? – она рассеянно посмотрела на него. Ее мысли находились где –то далеко.
- То, о чем мы разговаривали в день знакомства.
- А, - вспомнила она. – Просто тогда мне казалось, что я могу говорить с тобой о чем угодно. Словно мы были знакомы сто лет.
- Ты и сейчас можешь, - сказал Игорь и нежно провел пальцами по ее руке.
- Обо всем? – уточнила Даша.
Она снова показалась Игорю похожей на ребенка, который не очень сильно доверяет тому, что говорит ему взрослый.
- Почему ты сомневаешься?
Ей не хотелось больше разговаривать и тем более объяснять причину своих сомнений. Один из «тараканчиков» забрался на обеденный стол и, лязгая зубами, смотрел на Дашу. Человечек оголил черные десна и неровные темно-коричневые зубки.
«Щелк-щелк-щелк».
17.
С тех пор как в квартире поселились новые соседи, прекратился ужасающий грохот. Наступил покой. Но это спокойствие казалось Лизе не здоровым. Так если бы трехлетний ребенок сидел, без какой либо деятельности, шалостей на протяжении долгих часов. Ночную тишину, обволакивающую ее квартиру каждую ночь она сравнивала с кладбищенским безмолвием. Умирало все вокруг. Умирало вместе с ней.
Она с нетерпением ждала окончания новогодних праздников. День за днем сидя в одиночестве, словно старая бабка с ощущением, что жизнь идет мимо. В школе она чувствует себя другой. Но что то ей подсказывало, теперь все будет иначе. Изменилась не только та квартира, но и все вокруг нее.
Лиза прошла на кухню. На убранной кухонной столешнице одиноко стояла кружка. Бросив на нее взгляд, она села и отвернулась. Эта кружка стояла на одном и том же месте уже много недель. Лиза не мыла ее, не переставляла ее, не прикасалась к ней. Слой пыли день за днем нарастал на кружке.
«На кружке растёт грязь, а на тебе Лизок появился налет сумасшествия».
Из этой кружки пил Сергей, когда был у нее в последний раз. Он выпил черный кофе, а потом поставил кружку вот на это самое место. Поставил и ушел. А кружка осталась как доказательство его присутствия здесь.
Когда ее отец бросил семью, его кружка так же стояла. Правда не так долго. Лиза умоляла мать не трогать папину кружку. Это было последней ниточной, последней надеждой на то, что отец вернется. Уходя, он собрал все личные вещи. Все кроме кружки. В конце концов, мама разбила ее об пол, а осколки выбросила в окно. Лиза рыдала. Ей, десятилетней девочке показался мамин поступок чудовищным. Любимая папина кружка была разбита. Через несколько дней он позвонил. Мама не захотела с ним разговаривать. А Лиза проболтала с папой около двадцати минут. Она была безумно рада папиному звонку, ведь мама утверждала, что больше его в их жизни не будет. Она шутила и смеялась над его шутками, но потом вдруг разрыдалась, умоляя папу вернуться домой. Она говорила и говорила, а он упорно молчал. «Если ты меня любишь, если ты меня любишь, то вернешься, вернешься», всхлипывала она в трубку. «Лиза, - сказал он, наконец серьёзном, холодным голосом, - я не вернусь». Она бросила трубку. Больше папа не звонил, а Лиза не ждала. «Это потому что мама разбила его кружку», думала девочка. Кружка была уничтоженным талисманом, гарантией, того, что папа вернется. «Точка не возврата», говорила она себе спустя годы.
И вот теперь она воспроизводила туже ситуацию. Для чего? Тогда было нестерпимо больно, так что это чувство растянулось до сегодняшнего дня. Так для чего? Сергей вряд ли вернется, а если и придет, то уж точно не ради нее. Ей чуть за тридцать. Пол жизни позади. Точка не возврата. Вот какая она. Скучная, унылая, долгая, бессмысленная. Лиза закрыла лицо руками.
Она перестала встречаться с подругами, все они вышли замуж, почти у всех родились дети. Женщины с другой планеты. Когда Лиза еще виделась с ними, то подруги болтали о мужьях, которые не могут самостоятельно найти пару для собственного носка, об отпусках за границей, где им не понравилось, потому что ванна в номере была не достаточно большой, а океан не достаточно теплый. О детях и как у них резались зубы или болели животы или как свекровь накормила их чад не тем что положено. Но жаловались они на это слишком наигранно, словно хвастаясь перед ней, тем, чего у нее нет и не будет.
Потому что точка не возврата пройдена.
Ее щеки горели от злости. Она подошла к окну и настежь распахнула раму. Ледяной воздух хлынул, стало чуть легче, но нутро горело огнем и холодный воздух не мог проникнуть вглубь нее.
18.
Вечер пятницы всегда проходил по проигранному сценарию.
После семи часов к папе Андрея приходили по четыре - пять человек. Он говорил, что это его друзья, хотя сам Андрей так не считал. Восьмилетний мальчик считал друзьями тех, с кем можно было посмеяться, кто угостит тебя вкусностями на перемене в школе, даст списать домашнюю работу. Папины же друзья ни когда не шутили друг с другом, они всегда выглядели усталыми, когда садились за стол и кто-то из них начинал разорвать карты, потом становились возбужденными, одни из друзей обязательно злились, а кто-то единолично радовался, причём остальных это сердило ещё больше. Игра, в которую играли взрослые, называлась покер. Иногда после ухода гостей отец был в приподнятом настроении, он шутил, что случалось крайне редко и даже играл с сыном. Но чаще всего он молчал, включал телевизор, и бесцельно переключал каналы, пока не засыпал с пультом в руке. Мальчику не нравилась эта игра. Но однажды мальчику стало интересно, из-за чего папа злится. Андрей уговорил папу сыграть с ним в покер, поставив свои карманные деньги, и проиграл все до последнего рубля. Андрей не верил, что папа на самом деле заберёт его сбережения, но отец сказал, "долг надо отдавать". И пока он собирал со стола пятидесяти и сто рублевые купюры (которых в общей сумме насчитывалось около одной тысячи рублей) Андрей изо всех сил сдерживал слезы. Отец ненавидел, когда кто-то плакал рядом. Слезы вызывали в нем ярость. Когда плакала мама, он начинал кричать на неё. Однажды Андрей видел, как он шлепнул её тяжёлой ладонью по щеке, показывая тем своё не довольство. В тот день они сильно поругались, Андрей не помнил причину, в памяти остался лишь звук тяжёлого шлепка и удивленные мамины глаза, направленные на отца. И когда накопившиеся слезы под собственной тяжестью потекли по щекам Андрея, он замер, всем телом ожидая удар, не сводя затравленного взгляда с отца: "сейчас он ударит меня" пульсировало в голове. Однако отец не ударил его. Когда папа увидел слезы сына он отложил в сторону собранные купюры и в упор посмотрел на своего ребенка. Между их лицами оставалось не больше трёх сантиметров. Андрей отпрянул назад, чувствуя терпкий запах отцовского пота и крепких сигарет. Отец смотрел на него тяжёлым взглядом, Андрей подумал, что знает теперь, как ощущает себя загнанная в угол дичь. Он вжался в стул, боясь, шевельнутся. Сейчас отец проглотит его.
- Ты хочешь что то мне сказать? - процедил папа сквозь зубы. Андрей видел, он еле сдерживается, и в глубине души знал, что однажды отец сорвётся. Когда он станет чуть старше, то обязательно узнает тяжесть папиной руки.
- Нет, ни чего, - еле слышно произнёс мальчик.
- Ты уверен?
Андрей снова ощутил тяжёлое дыхание отца на своём лице и утвердительно кивнул.
- Я не слышу.
- Уверен, - шепнул Андрей.
- Я опять не слышу. До моих ушей доносится только жалкое мяуканье. Ты превращаешься в чёртову кошку?
- Нет, папа. Я уверен, - уже громче сказал мальчик.
Отец продолжил собирать купюры со стола, а Андрей, молча, наблюдал.
- "Чтобы выйти из-за игорного стола с тремя сотнями, нужно сесть за него с тремя тысячами", - сказал отец, поднялся из-за стола и сунул выигрыш в карман. Больше Андрей не спрашивал папу о карточных играх.
Очередной вечер пятницы Андрей ждал с особым чувством. Ему становилось не по себе всякий раз, когда он вспоминал, о сегодняшней игре в покер. Конечно, он просидит в своей комнате все это время, но что то было не так. А ещё мама уехала на два дня, потому что бабушка заболела.
Когда в дверь позвонили, Андрей выключил телевизор и отправился в свою комнату. Он не успел досмотреть любимый мультфильм, но если отец застанет его в гостиной после прихода гостей, то Андрей будет наказан. Прислонившись к межкомнатной двери Андрей услышал мужские голоса. "Подслушивать не красиво", вспомнил он слова мамы и отошёл. Мальчик прилёг на свою кровать поверх одеяла. Ему не хотелось играть. Андрей закрыл глаза и начал думать о том, как заставить время идти быстрее. Что бы игра поскорее закончилась, папа выиграл и поиграл с ним в настольный морской бой. Что бы мама поскорее вернулась от бабушки и привезла с собой пирог с яблоками и корицей, который печёт бабуля. Мама уехала только утром, но казалось, прошла целая вечность. А ещё что бы он поскорее вырос и смог смотреть мультфильмы столько сколько захочет... Дверная ручка скользнула вниз, а потом Андрей услышал удар.
- Андрей!
Мальчик приподнялся, потирая сонные глазки.
- Просто скажи, куда ты дел их, - отец сжал кулаки. Может быть, Андрею показалось, но он не видел, как губы отца шевелились, а рот открывался, когда он говорил. - Я повторяю, куда ты спрятал их?! - голос стал громче и злее. Отец терял терпение, но Андрей ни как не мог понять, чего он от него хочет. И губы... почему папа не шевелит губами? Мальчик как заворожённый смотрел на отца.
Шлепок. Андрея отбросило назад, и он инстинктивно схватился за левую щёку.
- Андрей! Ты слышишь меня?!
Лицо горело от обиды, а щека болела в месте удара. "Как мне удалось так быстро вырасти?" подумал Андрей. "Больше не хочу быть взрослым, не хочу!"
- Чертов выродок! Отвечай, а то опять получишь!
Слезы появились внезапно, губки дрожали, но Андрей не понимал, что он должен ответить отцу.
- Я в последний раз спрашиваю тебя: Куда ты дел мои карты!?
"Карты... я не брал их карты..."
Отец резко выбросил руку вперёд. Толчок отбросил Андрея назад, и мальчик больно ударился затылком о стену.
"Я не брал карты..."
- Там сидят люди, которые бросили свои дела, приехали сюда, что бы расслабится и поиграть в карты. А ты все испортил. Ты поставил меня в неудобное положение! Что мне им сказать? Мой тупой ребёнок из мести запрятал колоду карт, и мы можем расходиться?! Так? Мне так им сказать, сучонок?
"Я не трогал карты!" В отчаянии думал Андрей, не в силах произнести эту мысль вслух. Папа все равно не поверит ему. Папа уверен, что карты взял именно он, поэтому папа не спрашивает "ты взял карты?" Папа спрашивает "куда ты их спрятал?"
Андрей закрыл мокрое от слез лицо руками. В этот момент шершавая рука отца схватила его. Папа сдернул его с кровати. Андрей успел схватиться за одеяло, но оно не смогло удержать мальчика и он шлепнулся на пол. Отец потащил ребёнка.
"Только не туда, только не туда..." молил ребёнок. Знаемый щелчок шпингалета. Дверь кладовки мерзко хихикнула, а потом отец швырнул Андрея через порог. Несмотря на боль в ноге мальчик подскочил к двери. Полоска света уменьшилась с не вероятной скоростью, а потом исчезла с щелчком шпингалета.
Он отрицательно качнул головой.
– Напротив. Даже очень. Она же их мать. Инстинкт. Просто ей лень их воспитывать. Она сделает из них «настоящих мужиков»… они будут выбирать женщин с длинными острыми ногтями, что бы те во время секса впивались в их плечи, как мамины в детстве в их шеи. Это настоящий адреналин…
– Перестань.
Ей стало не по себе. Игорь говорил об этих людях так, словно знал их лично. Она поверила каждому его слову. А вдруг он с такой же легкостью прочитает и ее? Прочитает в ее глазах, что мать родила ее в тюрьме, куда села за кражу, когда еще не знала о беременности. Что первые два с половиной года своей жизни провела за решеткой не видя нормального мира, добрых людей, домашней еды. Она не видела леса, не наблюдала как плавают на пруду утки, не слышала гула от потока пролетающих машин или проходящих поездов, а когда впервые увидела пролетающий мимо поезд и услышала грохот стука колес с ней случилась истерика от ужаса. Она видела свою мать только один час в день на протяжении долгого времени. И ей по настоящему повезло, что мать забрала ее домой, а не сдала в приют, по окончанию срока. Даша не помнила тюрьмы, равнодушные или злые лица женщин, но она помнила запах. Запах тюремной кухни, запах крепких сигарет от волос мамы, запах неопрятных детей – ее собственный запах. Вдруг Игорь уже знает все это? А теперь просто исчезнет из ее жизни? Навсегда. Мысль об этом показалась ей совершено невыносимой. Она сжала губы и внимательно посмотрела на него, пытаясь прочесть в его глазах, что то, что даст надежду.
- Я тебя расстроил? – спросил Игорь, когда увидел как она смотрит на него.
- С чего ты взял?
- У тебя стали грустные глаза.
- Просто вспомнила маму. Она умерла.
Игорь долгим взглядом посмотрел на нее, а потом сказал про своего отца. Про то как стоя на похоронах, он – одиннадцатилетний мальчик смотрел на лежащего в гробу не шевелящегося отца. Высокий, худой священник проводил обряд отпевания. Люди пришедшие проводить отца в последний путь, держали в руке свечи. Верующие держали свечу в левой руке, крестились в нужный момент прочтения батюшкой молитвы по новопреставленному. Далекие от веры и церкви люди держали свечу в правой руке. Они просто стояли, грустно глядя не на гроб, но вглубь себя. Он же отказался держать свечку. Разглядывая лица людей окружающих гроб, Игорь смотрел отрепетированный спектакль, который не нравился ему. Он стоял с недовольным лицом, прокручивая в голове, как сейчас же громко прервет молитву, подойдет к гробу, возьмет притворщика отца за руку, и крепко сжав его руку скажет: «Все! Хватит! Вставай! Ни кто не верит тебе!» отец сжимает его руку в ответ, встает из гроба и расстроенные лица родственников и знакомых озаряются улыбкой. Спектакль завершен! Занавес! Но вот молитва окончена. Вот гроб закрывают и опускают в приготовленную заранее яму, люди по очереди подходят, что бы бросить горстку земли на крышку гроба и вот тогда Игорь начинает рыдать. Пытается прыгнуть в яму, что бы открыть гроб, ведь его отец там, ведь отец жив! Он чувствует руки, хватающие его за одежду. Руки не дают спрыгнуть. Он сопротивляется и кричит. Он пытается освободится от них. Швы на одежде трещат, а он стремится спасти папу, осознавая, что больше никогда не увидит его. Слезы льются по щекам, кто то крепко держит его и он сдается.
- Даша, - позвал Игорь.
Она почти ни чего не съела.
- Что?
- Почему ты сейчас вспомнила наш разговор.
- Какой разговор? – она рассеянно посмотрела на него. Ее мысли находились где –то далеко.
- То, о чем мы разговаривали в день знакомства.
- А, - вспомнила она. – Просто тогда мне казалось, что я могу говорить с тобой о чем угодно. Словно мы были знакомы сто лет.
- Ты и сейчас можешь, - сказал Игорь и нежно провел пальцами по ее руке.
- Обо всем? – уточнила Даша.
Она снова показалась Игорю похожей на ребенка, который не очень сильно доверяет тому, что говорит ему взрослый.
- Почему ты сомневаешься?
Ей не хотелось больше разговаривать и тем более объяснять причину своих сомнений. Один из «тараканчиков» забрался на обеденный стол и, лязгая зубами, смотрел на Дашу. Человечек оголил черные десна и неровные темно-коричневые зубки.
«Щелк-щелк-щелк».
17.
С тех пор как в квартире поселились новые соседи, прекратился ужасающий грохот. Наступил покой. Но это спокойствие казалось Лизе не здоровым. Так если бы трехлетний ребенок сидел, без какой либо деятельности, шалостей на протяжении долгих часов. Ночную тишину, обволакивающую ее квартиру каждую ночь она сравнивала с кладбищенским безмолвием. Умирало все вокруг. Умирало вместе с ней.
Она с нетерпением ждала окончания новогодних праздников. День за днем сидя в одиночестве, словно старая бабка с ощущением, что жизнь идет мимо. В школе она чувствует себя другой. Но что то ей подсказывало, теперь все будет иначе. Изменилась не только та квартира, но и все вокруг нее.
Лиза прошла на кухню. На убранной кухонной столешнице одиноко стояла кружка. Бросив на нее взгляд, она села и отвернулась. Эта кружка стояла на одном и том же месте уже много недель. Лиза не мыла ее, не переставляла ее, не прикасалась к ней. Слой пыли день за днем нарастал на кружке.
«На кружке растёт грязь, а на тебе Лизок появился налет сумасшествия».
Из этой кружки пил Сергей, когда был у нее в последний раз. Он выпил черный кофе, а потом поставил кружку вот на это самое место. Поставил и ушел. А кружка осталась как доказательство его присутствия здесь.
Когда ее отец бросил семью, его кружка так же стояла. Правда не так долго. Лиза умоляла мать не трогать папину кружку. Это было последней ниточной, последней надеждой на то, что отец вернется. Уходя, он собрал все личные вещи. Все кроме кружки. В конце концов, мама разбила ее об пол, а осколки выбросила в окно. Лиза рыдала. Ей, десятилетней девочке показался мамин поступок чудовищным. Любимая папина кружка была разбита. Через несколько дней он позвонил. Мама не захотела с ним разговаривать. А Лиза проболтала с папой около двадцати минут. Она была безумно рада папиному звонку, ведь мама утверждала, что больше его в их жизни не будет. Она шутила и смеялась над его шутками, но потом вдруг разрыдалась, умоляя папу вернуться домой. Она говорила и говорила, а он упорно молчал. «Если ты меня любишь, если ты меня любишь, то вернешься, вернешься», всхлипывала она в трубку. «Лиза, - сказал он, наконец серьёзном, холодным голосом, - я не вернусь». Она бросила трубку. Больше папа не звонил, а Лиза не ждала. «Это потому что мама разбила его кружку», думала девочка. Кружка была уничтоженным талисманом, гарантией, того, что папа вернется. «Точка не возврата», говорила она себе спустя годы.
И вот теперь она воспроизводила туже ситуацию. Для чего? Тогда было нестерпимо больно, так что это чувство растянулось до сегодняшнего дня. Так для чего? Сергей вряд ли вернется, а если и придет, то уж точно не ради нее. Ей чуть за тридцать. Пол жизни позади. Точка не возврата. Вот какая она. Скучная, унылая, долгая, бессмысленная. Лиза закрыла лицо руками.
Она перестала встречаться с подругами, все они вышли замуж, почти у всех родились дети. Женщины с другой планеты. Когда Лиза еще виделась с ними, то подруги болтали о мужьях, которые не могут самостоятельно найти пару для собственного носка, об отпусках за границей, где им не понравилось, потому что ванна в номере была не достаточно большой, а океан не достаточно теплый. О детях и как у них резались зубы или болели животы или как свекровь накормила их чад не тем что положено. Но жаловались они на это слишком наигранно, словно хвастаясь перед ней, тем, чего у нее нет и не будет.
Потому что точка не возврата пройдена.
Ее щеки горели от злости. Она подошла к окну и настежь распахнула раму. Ледяной воздух хлынул, стало чуть легче, но нутро горело огнем и холодный воздух не мог проникнуть вглубь нее.
18.
Вечер пятницы всегда проходил по проигранному сценарию.
После семи часов к папе Андрея приходили по четыре - пять человек. Он говорил, что это его друзья, хотя сам Андрей так не считал. Восьмилетний мальчик считал друзьями тех, с кем можно было посмеяться, кто угостит тебя вкусностями на перемене в школе, даст списать домашнюю работу. Папины же друзья ни когда не шутили друг с другом, они всегда выглядели усталыми, когда садились за стол и кто-то из них начинал разорвать карты, потом становились возбужденными, одни из друзей обязательно злились, а кто-то единолично радовался, причём остальных это сердило ещё больше. Игра, в которую играли взрослые, называлась покер. Иногда после ухода гостей отец был в приподнятом настроении, он шутил, что случалось крайне редко и даже играл с сыном. Но чаще всего он молчал, включал телевизор, и бесцельно переключал каналы, пока не засыпал с пультом в руке. Мальчику не нравилась эта игра. Но однажды мальчику стало интересно, из-за чего папа злится. Андрей уговорил папу сыграть с ним в покер, поставив свои карманные деньги, и проиграл все до последнего рубля. Андрей не верил, что папа на самом деле заберёт его сбережения, но отец сказал, "долг надо отдавать". И пока он собирал со стола пятидесяти и сто рублевые купюры (которых в общей сумме насчитывалось около одной тысячи рублей) Андрей изо всех сил сдерживал слезы. Отец ненавидел, когда кто-то плакал рядом. Слезы вызывали в нем ярость. Когда плакала мама, он начинал кричать на неё. Однажды Андрей видел, как он шлепнул её тяжёлой ладонью по щеке, показывая тем своё не довольство. В тот день они сильно поругались, Андрей не помнил причину, в памяти остался лишь звук тяжёлого шлепка и удивленные мамины глаза, направленные на отца. И когда накопившиеся слезы под собственной тяжестью потекли по щекам Андрея, он замер, всем телом ожидая удар, не сводя затравленного взгляда с отца: "сейчас он ударит меня" пульсировало в голове. Однако отец не ударил его. Когда папа увидел слезы сына он отложил в сторону собранные купюры и в упор посмотрел на своего ребенка. Между их лицами оставалось не больше трёх сантиметров. Андрей отпрянул назад, чувствуя терпкий запах отцовского пота и крепких сигарет. Отец смотрел на него тяжёлым взглядом, Андрей подумал, что знает теперь, как ощущает себя загнанная в угол дичь. Он вжался в стул, боясь, шевельнутся. Сейчас отец проглотит его.
- Ты хочешь что то мне сказать? - процедил папа сквозь зубы. Андрей видел, он еле сдерживается, и в глубине души знал, что однажды отец сорвётся. Когда он станет чуть старше, то обязательно узнает тяжесть папиной руки.
- Нет, ни чего, - еле слышно произнёс мальчик.
- Ты уверен?
Андрей снова ощутил тяжёлое дыхание отца на своём лице и утвердительно кивнул.
- Я не слышу.
- Уверен, - шепнул Андрей.
- Я опять не слышу. До моих ушей доносится только жалкое мяуканье. Ты превращаешься в чёртову кошку?
- Нет, папа. Я уверен, - уже громче сказал мальчик.
Отец продолжил собирать купюры со стола, а Андрей, молча, наблюдал.
- "Чтобы выйти из-за игорного стола с тремя сотнями, нужно сесть за него с тремя тысячами", - сказал отец, поднялся из-за стола и сунул выигрыш в карман. Больше Андрей не спрашивал папу о карточных играх.
Очередной вечер пятницы Андрей ждал с особым чувством. Ему становилось не по себе всякий раз, когда он вспоминал, о сегодняшней игре в покер. Конечно, он просидит в своей комнате все это время, но что то было не так. А ещё мама уехала на два дня, потому что бабушка заболела.
Когда в дверь позвонили, Андрей выключил телевизор и отправился в свою комнату. Он не успел досмотреть любимый мультфильм, но если отец застанет его в гостиной после прихода гостей, то Андрей будет наказан. Прислонившись к межкомнатной двери Андрей услышал мужские голоса. "Подслушивать не красиво", вспомнил он слова мамы и отошёл. Мальчик прилёг на свою кровать поверх одеяла. Ему не хотелось играть. Андрей закрыл глаза и начал думать о том, как заставить время идти быстрее. Что бы игра поскорее закончилась, папа выиграл и поиграл с ним в настольный морской бой. Что бы мама поскорее вернулась от бабушки и привезла с собой пирог с яблоками и корицей, который печёт бабуля. Мама уехала только утром, но казалось, прошла целая вечность. А ещё что бы он поскорее вырос и смог смотреть мультфильмы столько сколько захочет... Дверная ручка скользнула вниз, а потом Андрей услышал удар.
- Андрей!
Мальчик приподнялся, потирая сонные глазки.
- Просто скажи, куда ты дел их, - отец сжал кулаки. Может быть, Андрею показалось, но он не видел, как губы отца шевелились, а рот открывался, когда он говорил. - Я повторяю, куда ты спрятал их?! - голос стал громче и злее. Отец терял терпение, но Андрей ни как не мог понять, чего он от него хочет. И губы... почему папа не шевелит губами? Мальчик как заворожённый смотрел на отца.
Шлепок. Андрея отбросило назад, и он инстинктивно схватился за левую щёку.
- Андрей! Ты слышишь меня?!
Лицо горело от обиды, а щека болела в месте удара. "Как мне удалось так быстро вырасти?" подумал Андрей. "Больше не хочу быть взрослым, не хочу!"
- Чертов выродок! Отвечай, а то опять получишь!
Слезы появились внезапно, губки дрожали, но Андрей не понимал, что он должен ответить отцу.
- Я в последний раз спрашиваю тебя: Куда ты дел мои карты!?
"Карты... я не брал их карты..."
Отец резко выбросил руку вперёд. Толчок отбросил Андрея назад, и мальчик больно ударился затылком о стену.
"Я не брал карты..."
- Там сидят люди, которые бросили свои дела, приехали сюда, что бы расслабится и поиграть в карты. А ты все испортил. Ты поставил меня в неудобное положение! Что мне им сказать? Мой тупой ребёнок из мести запрятал колоду карт, и мы можем расходиться?! Так? Мне так им сказать, сучонок?
"Я не трогал карты!" В отчаянии думал Андрей, не в силах произнести эту мысль вслух. Папа все равно не поверит ему. Папа уверен, что карты взял именно он, поэтому папа не спрашивает "ты взял карты?" Папа спрашивает "куда ты их спрятал?"
Андрей закрыл мокрое от слез лицо руками. В этот момент шершавая рука отца схватила его. Папа сдернул его с кровати. Андрей успел схватиться за одеяло, но оно не смогло удержать мальчика и он шлепнулся на пол. Отец потащил ребёнка.
"Только не туда, только не туда..." молил ребёнок. Знаемый щелчок шпингалета. Дверь кладовки мерзко хихикнула, а потом отец швырнул Андрея через порог. Несмотря на боль в ноге мальчик подскочил к двери. Полоска света уменьшилась с не вероятной скоростью, а потом исчезла с щелчком шпингалета.
