- Папочка! Папочка милый, любимый, пожалуйста! Не оставляй меня здесь! Не оставляй меня здесь!
Андрей барабанил по двери. Он задыхался от слез и ужаса. Он не продержится в этой темной комнате и секунды! Монстры которые роятся в темных уголках кладовой утащат его! Не зря с внешней стороны двери приделан шпингалет. Мама всегда закрывала на замочек дверь кладовки.
- Папочка! Любимый! Выпусти меня! Мне страшно! Не оставляй меня! Не оставляй меня! - молил ребёнок, но с другой стороны ответом была тишина.
Неужели ни один из гостей не слышит его? Неужели ни кто не может понять, как страшно здесь быть одному в темноте?
Через несколько минут Андрей перестал стучать в дверь. Отец не выпустит его. Мальчику стало обидно от не справедливого наказания. Андрей огляделся. Тёмные углы пугали его ещё сильней, чем ругань отца.
Тёмные углы... в них непременно что то есть. За одеждой наверняка кто-то прячется и выжидает удобного момента, что бы схватить тебя и утащить туда где ещё темней. Лучше не думать об этом. Лучше не пытаться разглядеть костлявую белую руку, которая неприменного потянется к тебе, если долго вглядываться в одну точку.
Он нащупал на полу одеяло и поднял. На полке в шкафу мама хранила подушки. Андрей нашел, где именно и достал две. Уложив их на полу у стены между двумя шкафами, Андрей лег и укрылся одеялом, свернувшись калачиком, потому что ноги упирались в стенку шкафа. "Ну и ладно. Скоро вернётся мама и выпустит меня из этой дурацкой кладовки. А потом я расскажу ей, что произошло". Думал Андрей, вытирая мокрое от слез лицо и глядя на тонкую полоску света под дверью.
19.
Сергей нажал кнопку лифта. Тишина. Немного подождав, он понял, что лифт сломан.
Первая ступенька, вторая… через всю лестницу тянулся запах мусоропровода. Запах сообщающий о присутствии людей. Запах оставленный людьми. Запах людей.
На пятом лестничном пролете стало тяжело дышать. Он остановился, достал пачку сигарет, но не успел прикурить, как почувствовал запах табачного дыма. Сергей с наслаждением вдохнул его.
- Она смотрит, сучка, и смеется.
Донёсся тихий мужской голос с верхнего этажа.
- В глаза мне смотрит и ржет.
- По шее ей треснул бы.
Отвечал второй голос. Сергей прикурил и облокотился на стену.
- Я хотел. А толку? Говорю, если еще раз матери нахамишь, дома запру. И в школу не пущу.
Голос смолк на какое – то время.
- Лыбится: «Как вы с мамой трахаться будите, если я дома все время буду торчать?» И вот тогда я ей влепил. Вот глиста. В моей квартире живет, из моего холодильника жрет, и еще рот свой открывает. Через пять лет пинком ее поганю. Пусть сама учится вертеться.
- Почему через пять?
- Как восемнадцать стукнет. И пусть катится.
- Не кипешуй. Переходный возраст начался. Помнишь, какие мы были в ее возрасте? По несколько дней домой не приходили. Она же у тебя раньше тихоня была. Подожди. Пройдет.
- Она резко поменялась. Как бабку нашла у лифта.
- Это ту, что два дня назад хоронили?
- Да. Она из школы шла, приехала на лифте, двери открылись, а бабка прямо на полу лежала. Я не видел, жена говорит лицо у нее жуткое было.
- У дочери?
- У бабки.
- Вы с Соней говорили об этом?
- Нет. Она и сама не рассказывает.
Суворов глубоко затянулся, затушил сигарету о стену и начал подниматься вверх по лестнице. Голоса стихли.
«Это моя бабка», пульсировало у него в голове. Он знал это наверняка. Но все же продолжал подниматься.
«Ты ни чего не узнаешь».
Когда Сергей подошёл к квартире он чувствовал испарину на спине. Он не торопился звонить. Ему было тяжело дышать, во рту пересохло. Странно, но почему то он вспомнил Лизу. Горечь кофе, которое он пил у нее. Тошнота подступила к горлу, и он с трудом подавил этот позыв.
Все тело ломило. Глаза слезились, Суворов чувствовал жар.
Наконец он позвонил.
Мария открыла ему почти сразу. Она не поздоровывалась и только грустно смотрела, совершенно не удивленная его приходу. Женщина распахнула дверь и отошла. Сергей переступил через порог.
Мария не закрыла входную дверь, давая понять, что он здесь не задержится, и заговорила первой.
- У меня нет сил и желания разговаривать с тобой.
Она замолчала, прошла в комнату и вернулась с конвертом.
- Мама знала, что ты вернёшься. – Она протянула конверт Сергею. – Она тебя ждала. Но не дождалась. Она решила сама прийти к тебе. Уходи сейчас.
Сергей не двигался с места. Он молчал, не отводя удивленного взгляда от своей бабушки. Казалось, она признала в нем внука. Она смотрела на него, он на нее, границы времени словно стерлись. Вот она, вот он. А в остальном, какая разница? Это его бабушка, единственный, родитель, которого он знал, которого любил. Все детские чувства вспомнились ему. Он еле сдерживал себя – только бы не упасть на колени, чтобы обнять, как в детстве, спрятаться от тоски, от страха, от безысходности. Тонкий кошачий визг возник в голове Сергея. Он сморщился. Сергей смутно помнил, что бабушка говорила ему в тот злосчастный день. Тогда он долго сидел у нее на руках. Бабушка обнимала его, и гладила по волосам. Так он и уснул.
- Иди, – настойчиво повторила бабушка. Сейчас ее глаза, с ожесточением смотрели на него.
Он попятился. Натолкнулся спиной на дверь. Удар был не сильный, но отозвался болью в ноющем теле. Его угнетенность, душевная тоска не уступали физической боли. Боль виделась множеством змей и змеёнышей. Боль скользила под кожей. Боль пробиралась до кончиков пальцев. Пульсировала. Тянулась. Билась, пытаясь вырваться наружу и захлестнуть собой окружающих.
19.
Андрей проснулся от стука и, вздрогнув, открыл глаза. Мальчик совсем забыл, где находится. Резко вытянув во сне ноги, он наткнулся на шкаф, и этот удар разбудил его. Значит он все ещё лежал на полу кладовой. Теперь в крошечном помещении, которого он опасался всем сердцем, стало абсолютно темно. Даже полоска света исчезла. Он присел, потом встал на четвереньки и подполз к двери. Немного погодя Андрей прислонился ухом к ее поверхности. За дверью, как и в темной комнате было совсем тихо.
- Папа.
Тишина.
- Папочка, - чуть громче позвал мальчик.
Сев обратно на подушки, Андрей прислонился спиной к холодной стене. Он огляделся, стараясь увидеть во мраке очертания шкафов и вещей. Безуспешно. Только тьма. Закрыл глаза. Открыл глаза. Разницы, ни какой. Мрак внутри и снаружи. Может быть, произошёл какой то катаклизм? Возможно, он тоже скоро станет частью мрака?
- Когда же мама придёт? - спросил он вслух. Пусть кто ни будь услышит его...
Мальчик снова прилёг и закрыл глаза. Дрёма наваливалась тяжёлым пластом. "Наверное, сейчас совсем поздняя ночь... и мамочка спит" успел подумать он засыпая.
Комната Андрея превратилась в тусклое и бесцветное помещение со странным, не знакомым запахом. Чужая неопрятная девочка лет семи, сидела у него на кровати, перебирая спутанные волосы куклы.
- Это моя кровать, - сказал Андрей строгим голосом.
- Это моя кукла! - не довольно крикнула девочка, вероятно думая, что Андрей собирается отнять её игрушку.
На кукле отсутствовала одежда, руки, ноги и лицо, перемазанные грязью выглядели отвратительно. На свои пальцы девочка наматывала тёмные спутанные волосы куклы, часть которых отсутствовала. Через проплешины проглядывалась неприглядная окружностью кукольного черепа.
- Я не хочу твою куклу. Это моя кровать. Уходи отсюда.
- Это моя кукла! - повторила девочка со злостью. Сейчас она напоминала Андрею человека, который наказал его без причины. Чувство обиды и безнадёжности вернулось к Андрею, и он сделал шаг назад.
- Четыре черненьких, чумазеньких чертёнка, чертили чёрными чернилами чертёж! - выкрикнула девочка. - Черные чертята, чёрное сосут. Чёрные чертята головы несут.
- Андрей!!!! - заорала девочка, и мальчик рассмотрел, что глаза у неё не такие как у других людей. Глаза незнакомой девочки пугали. Создавалось впечатление, что она не понимала, что происходит вокруг. Девчонка дёрнула куклу за волосы и голова с жутким, естественным хрустом отломилась от тела. - Андрей!!
- Андрей..
- Андрей..
Голос вдруг стал тихий и похожий на голос мамы. Мама вернулась?
- Андрей.
Кто то нежно коснулся до кончика носа. Мальчик открыл глаза.
- Мамочка! - он вскочил.
Перед ним была темнота. Ни кто не звал его.
От обиды он заплакал. Дурацкий сон.
Под дверью все ещё не появилась полоска света, а значит, утро не наступило. Андрей лёг и укутался в одеяло. Он закрыл глаза и хотел уснуть, но сон не шёл к нему больше.
А потом к его носу снова то-то прикоснутся.
Это наяву?
Позвоночник превратился в ледяной стержень. Ему только показалось. Только бы не открывать глаза... он слышал чьё то дыхание. Тяжёлый свист, шмыганье, словно у хозяина дыхания был насморк.
- Пыффф. Пыфф.
Андрей притаился. Он еле дышал и старался, не шевелится. Здесь так темно. Возможно, его не заметят..
- Пыфф. Пыфф.
По носу кто то щелкнул. Не больно, но сильно.
- Кто это?! - крикнул Андрей, и накрылся одеялом с головой. Он не хотел слышать ответа.
- Пыфф.
- Дурацкий сон! Только сон! - бормотал он, изо всех сил желая убежать из страшной кладовки.
Но Андрей был заперт, он находился в клетке и некто стоял перед ним тяжело дыша.
Безвыходность.
- Пусть мамочка придёт, пожалуйста. Пусть мамочка выпустит меня отсюда... Боженька, милый, пусть мамочка придёт...
Андрей так горячо желал этого, так искренне повторял придуманную молитву, что был уверен, когда он закончит просить у Бога спасения, то произойдёт чудо. Мама вернётся.
Это только сон... мрак. Тишина.
"Шшшш.."
Под одеялом стало жарко. Кровь пульсировала в висках от страха. Лицо горело огнём. Мальчик вспотел, майка липла к телу.
"Шшшш.."
Поверх одеяла на него залез кто-то. Кто-то невероятно тяжёлый давил на Андрея своим весом.
Дышать становилось ещё тяжелее. Дышать стало не возможно. Мальчик попытался скинуть нечто и вылезти, но оно прижало одеяло к телу ребёнка, завернув его в плотный огненный кокон. Андрей стонал, вдыхая раскалённый, пульсирующий поток собственного дыхания. Он ослабел, и теперь еле шевелился в тесном душном чреве. В какое то мгновение, ему подумалось, что он уже был здесь очень давно, но тогда все было иначе. Это была не мысль, а воспоминание, сигнал подаваемый телом. Подумалось, что...
20.
В квартире царила темнота. Она была дома, и оставила свет включенным только в ванной комнате.
Главное что бы ее ни кто не мог увидеть.
Она распушила вечно прилизанные волосы. Она ярко накрасила глаза. Тушь делала ресницы длинными и тяжелыми. Темно коричневые тени покрыли верхние веки. Толстые стрелки, выведенные не ровно кривились, очерчивая безумные глаза. Теперь губы. Мама всегда говорила, что красить ярко глаза и губы вульгарно. Либо одно, либо другое. Но этого она и добивалась, поэтому взяла помаду, долгое время лежавшую без дела и нарисовала себе кроваво красные губы. Губы подзывающие. Кричащие губы. Так вкусно. Она казалась себе сексуальной сиреной, заманивающая мужчин к себе, что бы сожрать их.
Она широко улыбнулась красным ртом и прошла в комнату. Зимний вечер. Полумрак. Она подошла к шкафу, где в коробке на верхней полке за тройным «с» (старыми серыми свитерами) таилась коробка с туфлями. Такие туфли покупают однажды. Бардовые туфли на платформе и высокой шпильке. Страшно неудобные, страшно красивые. Она одела их лишь однажды, когда была на свадьбе у подруги несколько лет назад. Тогда она не выдержала и двух часов, за это время она натерла ноги до кровавых пузырей. Туфли настойчиво пытались избавиться от хозяйки. Они будто говорили: «мы слишком хороши для тебя. Ты серый, глупый крысенышь. Одень бабушкины сандалии и сдохни!» Пришлось переобуваться в предусмотрительно взятые с собой старые стоптанные босоножки. Она знала, что ни когда больше не оденет их, но бережно хранила. Однажды… однажды в какой ни будь другой жизни они пригодятся ей. Лиза открыла крышку. Поставила туфли на пол и сунула в них ноги. Отлично! И плевать, что на улице чертова зима. Она вызовет такси и поедет в центр. Метелей не было уже несколько дней, и тротуар наверняка очистили от снега.
Лиза разделась, и осталась в одних туфлях. Подойдя к шкафу, она принялась перебирать вещи. На пол полетели удлиненные строгие юбки, блузки и платья, бесформенные джинсы и водолазки – доспехи добросовестного учителя. Где то там, в недрах женского шкафа должно быть то, что нужно. Одежда, которую она носила давным-давно, когда ей было двадцать, когда она еще надеялась, нет, знала, что все еще впереди. Любовь, дети, счастье. В руки попала короткая, черная, облегающая юбка. Она быстро натянула ее. Такие вещи не выходят из моды. На голое тело Лиза надела красную блузу. Она была еще достаточно молода, и полная грудь не успела обвиснуть. Весь ее вид кричал. Заметьте меня. Она вызвала такси, накинула пальто и подошла к окну.
21.
Поверх стопки старых, запылившихся журналов лежало письмо. Суворов не мог сейчас читать его. Он добрался до дома и лег на кровать, прямо в куртке. У Сергея был сильный жар. По ощущениям температура поднялась до сорока градусов. Он лежал на спине, перед глазами стояла пелена. Он плыл на раскалённом облаке. Из облака вылезали острые иглы и кололи его. На месте укола появлялся ожег. Кожа горела.
«Главное не шевелиться».
«А то снова игла вопьется в бок».
Ломота. Змеи ломают кости.
Они высасывают суставы.
А облако плывет и плывет… оно зажарит его. А змеи доедят. Змеи и змееныши.
Вокруг все стало красное. Облако окрасилось красным. Он подполз к краю и посмотрел вниз. Там вдалеке на земле стоял колодец, где утонул его котенок, он не должен был, но четко видел его, словно смотрел в бинокль. Темная бездонная глазница взирала на него снизу. Еще один колодец и выявился череп, с колодцами вместо глаз, с покосившимся заборами серо-черного цвета вместо зубов, с развалившимися деревенскими домиками, видевшимися уродливыми язвами. А вокруг был лес, уходящий далеко к горизонту, где красно - серое небо нависало, врезалось в острые макушки деревьев. Жарко.
Андрей барабанил по двери. Он задыхался от слез и ужаса. Он не продержится в этой темной комнате и секунды! Монстры которые роятся в темных уголках кладовой утащат его! Не зря с внешней стороны двери приделан шпингалет. Мама всегда закрывала на замочек дверь кладовки.
- Папочка! Любимый! Выпусти меня! Мне страшно! Не оставляй меня! Не оставляй меня! - молил ребёнок, но с другой стороны ответом была тишина.
Неужели ни один из гостей не слышит его? Неужели ни кто не может понять, как страшно здесь быть одному в темноте?
Через несколько минут Андрей перестал стучать в дверь. Отец не выпустит его. Мальчику стало обидно от не справедливого наказания. Андрей огляделся. Тёмные углы пугали его ещё сильней, чем ругань отца.
Тёмные углы... в них непременно что то есть. За одеждой наверняка кто-то прячется и выжидает удобного момента, что бы схватить тебя и утащить туда где ещё темней. Лучше не думать об этом. Лучше не пытаться разглядеть костлявую белую руку, которая неприменного потянется к тебе, если долго вглядываться в одну точку.
Он нащупал на полу одеяло и поднял. На полке в шкафу мама хранила подушки. Андрей нашел, где именно и достал две. Уложив их на полу у стены между двумя шкафами, Андрей лег и укрылся одеялом, свернувшись калачиком, потому что ноги упирались в стенку шкафа. "Ну и ладно. Скоро вернётся мама и выпустит меня из этой дурацкой кладовки. А потом я расскажу ей, что произошло". Думал Андрей, вытирая мокрое от слез лицо и глядя на тонкую полоску света под дверью.
19.
Сергей нажал кнопку лифта. Тишина. Немного подождав, он понял, что лифт сломан.
Первая ступенька, вторая… через всю лестницу тянулся запах мусоропровода. Запах сообщающий о присутствии людей. Запах оставленный людьми. Запах людей.
На пятом лестничном пролете стало тяжело дышать. Он остановился, достал пачку сигарет, но не успел прикурить, как почувствовал запах табачного дыма. Сергей с наслаждением вдохнул его.
- Она смотрит, сучка, и смеется.
Донёсся тихий мужской голос с верхнего этажа.
- В глаза мне смотрит и ржет.
- По шее ей треснул бы.
Отвечал второй голос. Сергей прикурил и облокотился на стену.
- Я хотел. А толку? Говорю, если еще раз матери нахамишь, дома запру. И в школу не пущу.
Голос смолк на какое – то время.
- Лыбится: «Как вы с мамой трахаться будите, если я дома все время буду торчать?» И вот тогда я ей влепил. Вот глиста. В моей квартире живет, из моего холодильника жрет, и еще рот свой открывает. Через пять лет пинком ее поганю. Пусть сама учится вертеться.
- Почему через пять?
- Как восемнадцать стукнет. И пусть катится.
- Не кипешуй. Переходный возраст начался. Помнишь, какие мы были в ее возрасте? По несколько дней домой не приходили. Она же у тебя раньше тихоня была. Подожди. Пройдет.
- Она резко поменялась. Как бабку нашла у лифта.
- Это ту, что два дня назад хоронили?
- Да. Она из школы шла, приехала на лифте, двери открылись, а бабка прямо на полу лежала. Я не видел, жена говорит лицо у нее жуткое было.
- У дочери?
- У бабки.
- Вы с Соней говорили об этом?
- Нет. Она и сама не рассказывает.
Суворов глубоко затянулся, затушил сигарету о стену и начал подниматься вверх по лестнице. Голоса стихли.
«Это моя бабка», пульсировало у него в голове. Он знал это наверняка. Но все же продолжал подниматься.
«Ты ни чего не узнаешь».
Когда Сергей подошёл к квартире он чувствовал испарину на спине. Он не торопился звонить. Ему было тяжело дышать, во рту пересохло. Странно, но почему то он вспомнил Лизу. Горечь кофе, которое он пил у нее. Тошнота подступила к горлу, и он с трудом подавил этот позыв.
Все тело ломило. Глаза слезились, Суворов чувствовал жар.
Наконец он позвонил.
Мария открыла ему почти сразу. Она не поздоровывалась и только грустно смотрела, совершенно не удивленная его приходу. Женщина распахнула дверь и отошла. Сергей переступил через порог.
Мария не закрыла входную дверь, давая понять, что он здесь не задержится, и заговорила первой.
- У меня нет сил и желания разговаривать с тобой.
Она замолчала, прошла в комнату и вернулась с конвертом.
- Мама знала, что ты вернёшься. – Она протянула конверт Сергею. – Она тебя ждала. Но не дождалась. Она решила сама прийти к тебе. Уходи сейчас.
Сергей не двигался с места. Он молчал, не отводя удивленного взгляда от своей бабушки. Казалось, она признала в нем внука. Она смотрела на него, он на нее, границы времени словно стерлись. Вот она, вот он. А в остальном, какая разница? Это его бабушка, единственный, родитель, которого он знал, которого любил. Все детские чувства вспомнились ему. Он еле сдерживал себя – только бы не упасть на колени, чтобы обнять, как в детстве, спрятаться от тоски, от страха, от безысходности. Тонкий кошачий визг возник в голове Сергея. Он сморщился. Сергей смутно помнил, что бабушка говорила ему в тот злосчастный день. Тогда он долго сидел у нее на руках. Бабушка обнимала его, и гладила по волосам. Так он и уснул.
- Иди, – настойчиво повторила бабушка. Сейчас ее глаза, с ожесточением смотрели на него.
Он попятился. Натолкнулся спиной на дверь. Удар был не сильный, но отозвался болью в ноющем теле. Его угнетенность, душевная тоска не уступали физической боли. Боль виделась множеством змей и змеёнышей. Боль скользила под кожей. Боль пробиралась до кончиков пальцев. Пульсировала. Тянулась. Билась, пытаясь вырваться наружу и захлестнуть собой окружающих.
19.
Андрей проснулся от стука и, вздрогнув, открыл глаза. Мальчик совсем забыл, где находится. Резко вытянув во сне ноги, он наткнулся на шкаф, и этот удар разбудил его. Значит он все ещё лежал на полу кладовой. Теперь в крошечном помещении, которого он опасался всем сердцем, стало абсолютно темно. Даже полоска света исчезла. Он присел, потом встал на четвереньки и подполз к двери. Немного погодя Андрей прислонился ухом к ее поверхности. За дверью, как и в темной комнате было совсем тихо.
- Папа.
Тишина.
- Папочка, - чуть громче позвал мальчик.
Сев обратно на подушки, Андрей прислонился спиной к холодной стене. Он огляделся, стараясь увидеть во мраке очертания шкафов и вещей. Безуспешно. Только тьма. Закрыл глаза. Открыл глаза. Разницы, ни какой. Мрак внутри и снаружи. Может быть, произошёл какой то катаклизм? Возможно, он тоже скоро станет частью мрака?
- Когда же мама придёт? - спросил он вслух. Пусть кто ни будь услышит его...
Мальчик снова прилёг и закрыл глаза. Дрёма наваливалась тяжёлым пластом. "Наверное, сейчас совсем поздняя ночь... и мамочка спит" успел подумать он засыпая.
Комната Андрея превратилась в тусклое и бесцветное помещение со странным, не знакомым запахом. Чужая неопрятная девочка лет семи, сидела у него на кровати, перебирая спутанные волосы куклы.
- Это моя кровать, - сказал Андрей строгим голосом.
- Это моя кукла! - не довольно крикнула девочка, вероятно думая, что Андрей собирается отнять её игрушку.
На кукле отсутствовала одежда, руки, ноги и лицо, перемазанные грязью выглядели отвратительно. На свои пальцы девочка наматывала тёмные спутанные волосы куклы, часть которых отсутствовала. Через проплешины проглядывалась неприглядная окружностью кукольного черепа.
- Я не хочу твою куклу. Это моя кровать. Уходи отсюда.
- Это моя кукла! - повторила девочка со злостью. Сейчас она напоминала Андрею человека, который наказал его без причины. Чувство обиды и безнадёжности вернулось к Андрею, и он сделал шаг назад.
- Четыре черненьких, чумазеньких чертёнка, чертили чёрными чернилами чертёж! - выкрикнула девочка. - Черные чертята, чёрное сосут. Чёрные чертята головы несут.
- Андрей!!!! - заорала девочка, и мальчик рассмотрел, что глаза у неё не такие как у других людей. Глаза незнакомой девочки пугали. Создавалось впечатление, что она не понимала, что происходит вокруг. Девчонка дёрнула куклу за волосы и голова с жутким, естественным хрустом отломилась от тела. - Андрей!!
- Андрей..
- Андрей..
Голос вдруг стал тихий и похожий на голос мамы. Мама вернулась?
- Андрей.
Кто то нежно коснулся до кончика носа. Мальчик открыл глаза.
- Мамочка! - он вскочил.
Перед ним была темнота. Ни кто не звал его.
От обиды он заплакал. Дурацкий сон.
Под дверью все ещё не появилась полоска света, а значит, утро не наступило. Андрей лёг и укутался в одеяло. Он закрыл глаза и хотел уснуть, но сон не шёл к нему больше.
А потом к его носу снова то-то прикоснутся.
Это наяву?
Позвоночник превратился в ледяной стержень. Ему только показалось. Только бы не открывать глаза... он слышал чьё то дыхание. Тяжёлый свист, шмыганье, словно у хозяина дыхания был насморк.
- Пыффф. Пыфф.
Андрей притаился. Он еле дышал и старался, не шевелится. Здесь так темно. Возможно, его не заметят..
- Пыфф. Пыфф.
По носу кто то щелкнул. Не больно, но сильно.
- Кто это?! - крикнул Андрей, и накрылся одеялом с головой. Он не хотел слышать ответа.
- Пыфф.
- Дурацкий сон! Только сон! - бормотал он, изо всех сил желая убежать из страшной кладовки.
Но Андрей был заперт, он находился в клетке и некто стоял перед ним тяжело дыша.
Безвыходность.
- Пусть мамочка придёт, пожалуйста. Пусть мамочка выпустит меня отсюда... Боженька, милый, пусть мамочка придёт...
Андрей так горячо желал этого, так искренне повторял придуманную молитву, что был уверен, когда он закончит просить у Бога спасения, то произойдёт чудо. Мама вернётся.
Это только сон... мрак. Тишина.
"Шшшш.."
Под одеялом стало жарко. Кровь пульсировала в висках от страха. Лицо горело огнём. Мальчик вспотел, майка липла к телу.
"Шшшш.."
Поверх одеяла на него залез кто-то. Кто-то невероятно тяжёлый давил на Андрея своим весом.
Дышать становилось ещё тяжелее. Дышать стало не возможно. Мальчик попытался скинуть нечто и вылезти, но оно прижало одеяло к телу ребёнка, завернув его в плотный огненный кокон. Андрей стонал, вдыхая раскалённый, пульсирующий поток собственного дыхания. Он ослабел, и теперь еле шевелился в тесном душном чреве. В какое то мгновение, ему подумалось, что он уже был здесь очень давно, но тогда все было иначе. Это была не мысль, а воспоминание, сигнал подаваемый телом. Подумалось, что...
20.
В квартире царила темнота. Она была дома, и оставила свет включенным только в ванной комнате.
Главное что бы ее ни кто не мог увидеть.
Она распушила вечно прилизанные волосы. Она ярко накрасила глаза. Тушь делала ресницы длинными и тяжелыми. Темно коричневые тени покрыли верхние веки. Толстые стрелки, выведенные не ровно кривились, очерчивая безумные глаза. Теперь губы. Мама всегда говорила, что красить ярко глаза и губы вульгарно. Либо одно, либо другое. Но этого она и добивалась, поэтому взяла помаду, долгое время лежавшую без дела и нарисовала себе кроваво красные губы. Губы подзывающие. Кричащие губы. Так вкусно. Она казалась себе сексуальной сиреной, заманивающая мужчин к себе, что бы сожрать их.
Она широко улыбнулась красным ртом и прошла в комнату. Зимний вечер. Полумрак. Она подошла к шкафу, где в коробке на верхней полке за тройным «с» (старыми серыми свитерами) таилась коробка с туфлями. Такие туфли покупают однажды. Бардовые туфли на платформе и высокой шпильке. Страшно неудобные, страшно красивые. Она одела их лишь однажды, когда была на свадьбе у подруги несколько лет назад. Тогда она не выдержала и двух часов, за это время она натерла ноги до кровавых пузырей. Туфли настойчиво пытались избавиться от хозяйки. Они будто говорили: «мы слишком хороши для тебя. Ты серый, глупый крысенышь. Одень бабушкины сандалии и сдохни!» Пришлось переобуваться в предусмотрительно взятые с собой старые стоптанные босоножки. Она знала, что ни когда больше не оденет их, но бережно хранила. Однажды… однажды в какой ни будь другой жизни они пригодятся ей. Лиза открыла крышку. Поставила туфли на пол и сунула в них ноги. Отлично! И плевать, что на улице чертова зима. Она вызовет такси и поедет в центр. Метелей не было уже несколько дней, и тротуар наверняка очистили от снега.
Лиза разделась, и осталась в одних туфлях. Подойдя к шкафу, она принялась перебирать вещи. На пол полетели удлиненные строгие юбки, блузки и платья, бесформенные джинсы и водолазки – доспехи добросовестного учителя. Где то там, в недрах женского шкафа должно быть то, что нужно. Одежда, которую она носила давным-давно, когда ей было двадцать, когда она еще надеялась, нет, знала, что все еще впереди. Любовь, дети, счастье. В руки попала короткая, черная, облегающая юбка. Она быстро натянула ее. Такие вещи не выходят из моды. На голое тело Лиза надела красную блузу. Она была еще достаточно молода, и полная грудь не успела обвиснуть. Весь ее вид кричал. Заметьте меня. Она вызвала такси, накинула пальто и подошла к окну.
21.
Поверх стопки старых, запылившихся журналов лежало письмо. Суворов не мог сейчас читать его. Он добрался до дома и лег на кровать, прямо в куртке. У Сергея был сильный жар. По ощущениям температура поднялась до сорока градусов. Он лежал на спине, перед глазами стояла пелена. Он плыл на раскалённом облаке. Из облака вылезали острые иглы и кололи его. На месте укола появлялся ожег. Кожа горела.
«Главное не шевелиться».
«А то снова игла вопьется в бок».
Ломота. Змеи ломают кости.
Они высасывают суставы.
А облако плывет и плывет… оно зажарит его. А змеи доедят. Змеи и змееныши.
Вокруг все стало красное. Облако окрасилось красным. Он подполз к краю и посмотрел вниз. Там вдалеке на земле стоял колодец, где утонул его котенок, он не должен был, но четко видел его, словно смотрел в бинокль. Темная бездонная глазница взирала на него снизу. Еще один колодец и выявился череп, с колодцами вместо глаз, с покосившимся заборами серо-черного цвета вместо зубов, с развалившимися деревенскими домиками, видевшимися уродливыми язвами. А вокруг был лес, уходящий далеко к горизонту, где красно - серое небо нависало, врезалось в острые макушки деревьев. Жарко.
