- Она не обращала внимания на эти дразнилки. Строила будущее.
Молодой жандарм запнулся.
- И что? От нее жених сбежал? - не выдержал Носков. - Кузякин, ты жандарм или кисейная барышня. Я сказал четко по делу и… О! - его осенило. - И кто был тот неверный? Твой друг, брат?
- Друг. - признался Пантелей с покаянным видом. - Он заявил, что она его околдовала. Я ему поверил и решил, что свой город надо защищать.
Анхель с возрастающим интересом смотрел на него.
- Ты что делал?
Если бы Кузякин мог краснеть, он превратился бы в помидор. Но краснели только кончики ушей. Сейчас они горели алым.
- Поливал ее святой водой, - выдавил он.
- Ты что? - не поверил услышанному Носков и дернул головой. - Ты поливал молодую девушку святой водой?
Перед взором наузского мастифа стала картина маслом.
- А священника не вызывал? - Губы сами стали растягиваться в улыбке. - Неужели? Господин Кузякин…
- Я был молод! - вспылил Пантелей. - Поверил негодяю просто потому что тот был моим другом. Не проверил, а просто поверил. Потом вычитал в книгах… - запал жандарма угас. Он тоскливо посмотрел на отдававшую тиной воду фонтана, которая собиралась зеленоватой пеной.
- Отец Георгий на меня даже епитимью наложил. Но я решил, что она и его… - он махнул рукой и снова тоскливо взглянул на фонтан. Носков даже заподозрил, что этот фонтан был местом особым. Он вперился взглядом в Кузякина.
- В общем, - тот опустил голову еще ниже, - мой обряд экзорцизма Горск помнит по сей день.
- Чего? - переспросил Анхель.
- Обряд экзорцизма, - громче повторил Пантелей и вздернул голову.
- Святые угодники, - всхлипнул Носков, - он еще и обряд экзорцизма проводил.
Он демонстративно смахнул слезу.
- Ну а что дальше? - перемена была разительной и Кузякин снова мысленно восхитился столичным следователем. - По логике девушку должны были принять, тебя осмеять. Все. Жизнь удалась. Но тут трагедия.
- Трагедия.
Признаваться в прошлых ошибках было не так сложно, как признать, что именно он, Пантелей Кузякин виноват в предвзятом отношении целого города к сенсуитам и конкретной особе в частности.
- Господин Кузякин, вы как долго собираетесь самобичеваться? - холодно спросил Носков.
Пантелея словно окатили ушатом холодной воды. Он невольно сжал челюсти. Самобичеваться? Вот уж нет! За свои проступки он понесет ответственность. Поэтому и вернулся в город исправлять соделанное.
- Господин следователь, прошу в дальнейшем личные замечания оставить при себе. А так же прошу, пока что прошу, - с нажимом произнес он, - проявлять уважение к коллеге. Пусть еще молодому, но коллеге!
Голубые глаза Анхеля на мгновение превратились в две узенькие щелочки, но это было мимолетное мгновение.
- Хорошо, господин жандарм, - он приблизился к Пантелею. - Тогда, коллега, рассказывайте все подробности дела, которое напрямую связанно с хозяйкой кофейни. Или мне надо делать запрос в архив и вызывать милейшую Киприну в допросную?
Кузякин молчал. Его раздирали злость, гнев и бессилие, но позволить снова подвергнуть девушку публичному осуждению, он не мог. Люди ведь разбираться не будут, пойдут слухи.
- После моего ритуала экзорцизма и общественного осмеяния, - ровно начал он, - я затаился. Как я уже говорил, я серьезно считал Кирпину угрозой и поэтому начал следить за ней, искать доказательства своей правоты. То, что она сенсуит, узнал случайно. Киприна на тот момент и сама не осознавала своей… особенности. Найти «факты», подтверждающие то, что она использовала людей без их ведома не составило большого труда. Но я ждал. Мне нужно было резонансное дело и оно прогремело на весь Горск.
Пантелей гордо поднял голову. Дальше он без особого распоряжения не скажет ни слова.
- Значит дело громкое… - Анхель достал свой блокнот. - Сколько лет назад это произошло? Восемь? Десять? - он постучал карандашом по корешку блокнота. - Если лет десят то, материалы дела уже в архиве. Но в какой архив его отправили: местный или центральный?
Следователь посмотрел на непроницаемое лицо жандарма.
- Поступить в корпус жандармерии без рекомендации невозможно и рекомендация должна подкреплена быть делами. Вас, господин Кузякин, взяли, можно сказать, с улицы. А значит архив центральный.
«Наузский мастиф» круто развернулся на носках и пошел в противоположную от кофейни сторону. Пантелей осторожно выдохнул. Анхель легко вычислил архив, правильно определили время, а значит все подробности скоро будут у него. Впрочем, Пантелей и сам понимал, что вспылил зря. Он искренне хотел исправить все содеянное по молодости и глупости, но… его локоть кто-то осторожно тронул.
- Вы?!
- И нечего так удивляться. Ты так страдаешь и мечешься, что любой почувствует. - Киприна поправила манжету легкой перчатки. - Пойми, люди не становятся в один момент плохими или хорошими. В нас есть и то, и другое. Мы каждый раз делаем выбор. Перестань жить прошлым. Не спорь сейчас, - она сморщила хорошенький носик с маленькой едва заметной горбинкой. - У меня от тебя мигрень. Я это делаю не из-за жалости или еще какого сентиментального чувства. Нет, я хочу избавиться от головной боли, которую вызываешь ты своими ненужными сожалениями и самопожиранием.
- Чем? - не понял молодой жандарм.
- Самопожиранием, - повторила девушка. - Это когда человек ест себя со смаком и чавканьем.
Он смотрел в ее пронзительные глаза и понимал, что она говорит правду.
- Давай проясним все раз и навсегда. Много лет назад ты старательно выживал меня из города и тебе это удалось. Потом у тебя голова заработала. Ты сопоставил факты и понял, что совершил преступление против невиновного человека. Проснулась совесть. И все эти годы ты пытаешься унять угрызения своей совести. Верно? - Ярко-зеленые глаза держали на крючке, не позволяя опустить взор. - Хочешь загладить вину? Занимайся своей жизнью. Перестань пытаться что-то исправить в моей. Я об этом не просила.
Кузякин встрепенулся.
- А если…
- Если мне понадобиться твоя помощь, я попрошу тебя об этом.
Больше всего молодому жандарму хотелось поежиться, но он боялся пошевелиться. Киприна снова улыбнулась.
- Хорошего дня, Пантелей.
Он смотрел ей вслед и старательно пытался убедить себя в том, что он хороший жандарм. В конце концов, он плюнул и пошел в сторону подальше от Анхеля и Киприны.
Маленькая корчма стояла на самом краю Горска. Найти ее не всякий горожанин мог, но Пантелей Кузякин находил сюда путь даже в самую темную ночь и проливной дождь. Здесь подавали сытные пироги с мясом, маленькие пампушки с борщом и вкуснейшие вареники с творогом, политые растопленным маслом. Корчма была на пять столов, но завсегдатаи ценили ее.
- Таки шо занесло в нашу скромную харчевню этого статного господина?
Скрипучий голос, которым можно было древесину пилить резанул по оголенным нервам жандарма. Он вскинул голову и с силой сдернул с себя форменный картуз.
- И не надо так кипятиться. Вот нате. Остыньте, господин главный по участку.
Перед Пантелеем появилась кружка с пенной шапкой и запотевшими боками. Не глядя, он схватил предложенное и с жадностью начал пить.
- Это… - он скривился и отодвинул кружку подальше от себя, - это что?
- Это? - из сумрака стойки к нему приблизилась щуплая фигура. Хозяйка корчмы едва доставала ему до плеча, но Кузякин знал не понаслышке, что Руфина Соломоновна ловко может схватить за ухо и утихомирить даже самого буйного посетителя. - Это, господин жандарм, компот из дички.
Она поманила его пальцем.
- А ты думал я тебе хмеля налью? - Перед носом появился кукишь. - Шиш, а не хмель!
Ухо Пантелей оказалось заложником мозолистых пальцев хозяйки.
- Ишь, чего удумал! Я тебя с измальства гоняла полотенцем и сейчас сил хватит.
Она с силой толкнула опешившего жандарма и тот слетел с высокого табурета. Кузякин онемел от шока и лишь красное ухо напоминало, что это не сон. Меж тем хозяйка корчмы наступала.
- Руфина Соломоновна, вы чего деретесь?
Молодой человек быстро огляделся. Отступать особо некуда. Слева прилавок, справа столы, за спиной стена.
- Люди добрые, и он еще спрашивает? Я тебя сейчас поварешкой по лбу стукну, чтобы память вернуть.
Пантелей собрался было уворачиваться от мощного оружия индивидуального вразумления, но быстро передумал и перехватил руку хозяйки.
- Забываетесь, - негромко сказал он. - Я давно уже не тот мальчишка и гонять меня полотенцем не позволю.
Рука в его захвате расслабилась и неожиданно погладила молодого человека по щеке.
- Таки опомнился. Ну шо, так и будем стоять и вызывать всеобщее удивление?
- Руфина Соломоновна, - процедил сквозь зубы жандарм и глубоко вздохнул. Пантелей старался ничем не выдать свое облегчение. Хозяйка корчмы всегда была ему рада и любила как родного. Когда надо вразумляла, когда надо хвалила. Терять такое отношение он не хотел, но и позволять шпынять себя не мог.
- Таки да, Руфина Соломоновна стольки лет жизни, шо ты представить не можешь. А начнешь представлять, испортишь аппетит.
Хозяйка снова скрылась в полумраке помещения. Кузякин тряхнул головой и сел за ближайший столик. Перед молодым человеком появилась большая миска с горячими варениками.
- Зачем вы…
Хозяйка отмахнулась.
- Не делай мне голову. Ты же сюда шел не ради моих прекрасных глаз, а чтобы поесть. Кушай, не обляпайся!
Вареники источали умопомрачительный аромат. Даже плохое освещение корчмы не могло скрыть картину, вызывающую обильное слюноотделение: ярко желтое масло скатывается по покатому боку исходящего паром вареника.
Миска с варениками закончилась на удивление быстро. Пантелей облизывал ложку и раздумывал стоит ли заказать добавку, как перед ним появилась глиняная миска.
- И что вы так ложку облизываете? Проглотите ненароком, а Руфине потом новую ложку искать. Расходы сплошные.
Кузякин отложил ложку на стол.
- Вкусно очень, - и он сыто улыбнулся.
Руфина Соломоновна едва заметно качнула головой на новую миску.
- Вареников больше нет, - тихо сказала она. - Я тебе нутовых шариков принесла.
Эйфория чуть спала. Нутовые шарики это же совсем другое настроение, но они шли с сметанным соусом, который смягчал терпкость орехового привкуса. Пантелей согласно кивнул. Он сыто жмурился на плавающие в сметанном соусе желтые шарики. Пусть не вареники, но тоже хороши.
Кузякин резко выпрямился.
- Руфина Соломоновна, почему никого нет?
Хозяйка грустно улыбнулась.
- Так работы у всех. Вечером придут. Утром были. Забрали с собой миски с варениками и ушли. Я никого не ждала.
Молодой жандарм медленно опустил глаза.
- Что же получается, вы мне свой обед отдали?
Затылок обожгло болью.
- Ай! Вы что позволяете?
- Тебя, дурня, учу уму разуму. - Полотенце угрожающе просвистело рядом с пострадавшей шее. - Вроде и голова есть, и думать можешь, но дурак, которого еще поискать!
- О чем вы?! Отдайте сюда! - он быстро перехватил полотенце и откинул его подальше.
Хозяйка покачала головой.
- Думай, Пантелей, Думай! Причем здесь мой обед?
Пантелей потер красный затылок. Руфина Соломоновна сказала, что постояльцы - наемные работники, которые у нее всегда столуются, ушли утром на работу и прихватили с собой вареники. Хозяйка корчмы не ждала никого и поэтому отпустила помощницу по кухне. Иначе бы Пантелею быстро слепили бы вторую порцию вареников. Вместо вареников ему дали нутовые шарики, а их нет в меню. Это из личных предпочтений Руфины. Он поднял взгляд.
- Я понял, что вы отпустили Эсфирь Марковну.
В ответ он услышал хмыканье. Эсфирь Марковна была лет на 15 младше и пуда на два больше. Фирка, как называла ее Руфина, прибилась к корчме, когда ей было 16. Она отстала от колоны с беженцами, случайно вышла к корчме и упала прямо на руки к хозяйке, умоляя помочь. Пока выясняли, да искали, поезд с земляками уже ушел. Сначала ждали следующего, потом Фирка освоилась и уезжать от Руфины Соломоновны отказалась. Так и жили. Спорили, ругались, мирились, стояли друг за друга горой и опекали Кузякина. За что Пантелей получил такое счастье, он сам не знал. Просто принимал и старался помогать в меру сил и возможностей.
- И?
- Значит вы оставили эти вареники себе, но я пришел… что вы глаза закатываете? Вы еще своих любимых шариков накатали и со мной поделились. Я помню, что это ваше национальное блюдо и вы его себе редко делаете. Только в особых случаях или когда хотите подбодрить меня. Но я вареники больше люблю и…
Он осекся. Руфина Соломоновна, как и ее помощница, не любила вареники с творогом. Она предпочитала есть слоеные пироги с соленой творожной начинкой. Что же получается хозяйка корчмы знала, что он придет?
- Но как?!
Руфина подняла закинутое жандармом полотенце.
- Киприна прислала весточку, - очень тихо ответила она.
Кузякин резко выпрямился. Есть перехотелось.
- Как давно?
Хозяйка корчмы устало улыбнулась.
- Да, почитай, годков десять уже будет.
- Вы с самого начала??
- Сядь, - тихо попросила Руфина. Пантелей заметил, что она будто состарилась. Понятное дело, Руфина Соломоновна была женщина в возрасте, но до старости ей было далеко. Так думал молодой жандарм, до этого дня. Он больше ничего не спрашивал. Оно и не надо было. Кусочки мозаики сами вставали на свои места.
- Это она вас нашла?
Хозяйка корчмы грустно усмехнулась.
- Лучше оставим этот разговор. Что-то нехорошо мне. - Она осторожно присела за ближайший столик. - Ты бы Фиру позвал. Она у себя во флигеле.
Кузякин стрелой бросился к указанному зданию. Какие-то пара минут и Руфина Соломоновна была уложена в свою кровать, ей накапали вонючих анисовых капель, а жандарма отправили на службу.
- С ней все будет хорошо, - прошептала Эсфирь Марковна. - Она за тебя, олуха, беспокоится сильно. Боится, что ты наломаешь дров опять. Не корчи рожицы. Ты ж жандарм, вот и действуй, как жандарм. По твоей физиономии все прочесть можно. Нутовые шарики приготовила?
Пантелей угрюмо кивнул.
- Плохо дело.
Жандарм насторожился.
- Это почему?
Помощница вскинула руками.
- Потому! - она дернула щекой. - Не знаю я. Заметила, что если она нутовые шарики готовит, значит плохо дело.
- Всегда, когда готовит?
- Тебе, - буркнула Эсфирь и выставила молодого человека вон.
Голова гудела от мыслей. Ему срочно требовалось все охорошенько обдумать. Но на улицах Горка это получалось плохо.
В кабинете никого не было. Из душного помещения сбежали все. Молодой жандарм аккуратно повесил китель и сел за стол. Кузякин высыпал спички из коробка. Сначала к ним переводят следователя из самой Наузы. Он положил спичку прямо перед собой. Потом происходит странное преступление. Пострадавший сам уходит и никто не может вспомнить его описание. Еще одна спичка легла рядом. Растворяется он в кофейне Киприны. Рука замерла над очередной спичкой, но все же положила ту к двум другим. Кирприна помогает ему избавиться от чувства вины и толкает к корчме Руфины. Там его уже ждут. Нутовые шарики за полчаса не сделать. Затем Руфине становится плохо. Пантелей сначала думал, что таким тривиальным способом Соломоновна старалась уйти от разговора, но женщине было плохо по настоящему. Он оставил своего дозорного и тот сообщил, что в корчу приходил лекарь, пробыл там не меньше часа и только потом отбыл. В это время Носков был в архиве и искал его дело.
Молодой жандарм запнулся.
- И что? От нее жених сбежал? - не выдержал Носков. - Кузякин, ты жандарм или кисейная барышня. Я сказал четко по делу и… О! - его осенило. - И кто был тот неверный? Твой друг, брат?
- Друг. - признался Пантелей с покаянным видом. - Он заявил, что она его околдовала. Я ему поверил и решил, что свой город надо защищать.
Анхель с возрастающим интересом смотрел на него.
- Ты что делал?
Если бы Кузякин мог краснеть, он превратился бы в помидор. Но краснели только кончики ушей. Сейчас они горели алым.
- Поливал ее святой водой, - выдавил он.
- Ты что? - не поверил услышанному Носков и дернул головой. - Ты поливал молодую девушку святой водой?
Перед взором наузского мастифа стала картина маслом.
- А священника не вызывал? - Губы сами стали растягиваться в улыбке. - Неужели? Господин Кузякин…
- Я был молод! - вспылил Пантелей. - Поверил негодяю просто потому что тот был моим другом. Не проверил, а просто поверил. Потом вычитал в книгах… - запал жандарма угас. Он тоскливо посмотрел на отдававшую тиной воду фонтана, которая собиралась зеленоватой пеной.
- Отец Георгий на меня даже епитимью наложил. Но я решил, что она и его… - он махнул рукой и снова тоскливо взглянул на фонтан. Носков даже заподозрил, что этот фонтан был местом особым. Он вперился взглядом в Кузякина.
- В общем, - тот опустил голову еще ниже, - мой обряд экзорцизма Горск помнит по сей день.
- Чего? - переспросил Анхель.
- Обряд экзорцизма, - громче повторил Пантелей и вздернул голову.
- Святые угодники, - всхлипнул Носков, - он еще и обряд экзорцизма проводил.
Он демонстративно смахнул слезу.
- Ну а что дальше? - перемена была разительной и Кузякин снова мысленно восхитился столичным следователем. - По логике девушку должны были принять, тебя осмеять. Все. Жизнь удалась. Но тут трагедия.
- Трагедия.
Признаваться в прошлых ошибках было не так сложно, как признать, что именно он, Пантелей Кузякин виноват в предвзятом отношении целого города к сенсуитам и конкретной особе в частности.
- Господин Кузякин, вы как долго собираетесь самобичеваться? - холодно спросил Носков.
Пантелея словно окатили ушатом холодной воды. Он невольно сжал челюсти. Самобичеваться? Вот уж нет! За свои проступки он понесет ответственность. Поэтому и вернулся в город исправлять соделанное.
- Господин следователь, прошу в дальнейшем личные замечания оставить при себе. А так же прошу, пока что прошу, - с нажимом произнес он, - проявлять уважение к коллеге. Пусть еще молодому, но коллеге!
Голубые глаза Анхеля на мгновение превратились в две узенькие щелочки, но это было мимолетное мгновение.
- Хорошо, господин жандарм, - он приблизился к Пантелею. - Тогда, коллега, рассказывайте все подробности дела, которое напрямую связанно с хозяйкой кофейни. Или мне надо делать запрос в архив и вызывать милейшую Киприну в допросную?
Кузякин молчал. Его раздирали злость, гнев и бессилие, но позволить снова подвергнуть девушку публичному осуждению, он не мог. Люди ведь разбираться не будут, пойдут слухи.
- После моего ритуала экзорцизма и общественного осмеяния, - ровно начал он, - я затаился. Как я уже говорил, я серьезно считал Кирпину угрозой и поэтому начал следить за ней, искать доказательства своей правоты. То, что она сенсуит, узнал случайно. Киприна на тот момент и сама не осознавала своей… особенности. Найти «факты», подтверждающие то, что она использовала людей без их ведома не составило большого труда. Но я ждал. Мне нужно было резонансное дело и оно прогремело на весь Горск.
Пантелей гордо поднял голову. Дальше он без особого распоряжения не скажет ни слова.
- Значит дело громкое… - Анхель достал свой блокнот. - Сколько лет назад это произошло? Восемь? Десять? - он постучал карандашом по корешку блокнота. - Если лет десят то, материалы дела уже в архиве. Но в какой архив его отправили: местный или центральный?
Следователь посмотрел на непроницаемое лицо жандарма.
- Поступить в корпус жандармерии без рекомендации невозможно и рекомендация должна подкреплена быть делами. Вас, господин Кузякин, взяли, можно сказать, с улицы. А значит архив центральный.
«Наузский мастиф» круто развернулся на носках и пошел в противоположную от кофейни сторону. Пантелей осторожно выдохнул. Анхель легко вычислил архив, правильно определили время, а значит все подробности скоро будут у него. Впрочем, Пантелей и сам понимал, что вспылил зря. Он искренне хотел исправить все содеянное по молодости и глупости, но… его локоть кто-то осторожно тронул.
- Вы?!
- И нечего так удивляться. Ты так страдаешь и мечешься, что любой почувствует. - Киприна поправила манжету легкой перчатки. - Пойми, люди не становятся в один момент плохими или хорошими. В нас есть и то, и другое. Мы каждый раз делаем выбор. Перестань жить прошлым. Не спорь сейчас, - она сморщила хорошенький носик с маленькой едва заметной горбинкой. - У меня от тебя мигрень. Я это делаю не из-за жалости или еще какого сентиментального чувства. Нет, я хочу избавиться от головной боли, которую вызываешь ты своими ненужными сожалениями и самопожиранием.
- Чем? - не понял молодой жандарм.
- Самопожиранием, - повторила девушка. - Это когда человек ест себя со смаком и чавканьем.
Он смотрел в ее пронзительные глаза и понимал, что она говорит правду.
- Давай проясним все раз и навсегда. Много лет назад ты старательно выживал меня из города и тебе это удалось. Потом у тебя голова заработала. Ты сопоставил факты и понял, что совершил преступление против невиновного человека. Проснулась совесть. И все эти годы ты пытаешься унять угрызения своей совести. Верно? - Ярко-зеленые глаза держали на крючке, не позволяя опустить взор. - Хочешь загладить вину? Занимайся своей жизнью. Перестань пытаться что-то исправить в моей. Я об этом не просила.
Кузякин встрепенулся.
- А если…
- Если мне понадобиться твоя помощь, я попрошу тебя об этом.
Больше всего молодому жандарму хотелось поежиться, но он боялся пошевелиться. Киприна снова улыбнулась.
- Хорошего дня, Пантелей.
Он смотрел ей вслед и старательно пытался убедить себя в том, что он хороший жандарм. В конце концов, он плюнул и пошел в сторону подальше от Анхеля и Киприны.
Глава 3
Маленькая корчма стояла на самом краю Горска. Найти ее не всякий горожанин мог, но Пантелей Кузякин находил сюда путь даже в самую темную ночь и проливной дождь. Здесь подавали сытные пироги с мясом, маленькие пампушки с борщом и вкуснейшие вареники с творогом, политые растопленным маслом. Корчма была на пять столов, но завсегдатаи ценили ее.
- Таки шо занесло в нашу скромную харчевню этого статного господина?
Скрипучий голос, которым можно было древесину пилить резанул по оголенным нервам жандарма. Он вскинул голову и с силой сдернул с себя форменный картуз.
- И не надо так кипятиться. Вот нате. Остыньте, господин главный по участку.
Перед Пантелеем появилась кружка с пенной шапкой и запотевшими боками. Не глядя, он схватил предложенное и с жадностью начал пить.
- Это… - он скривился и отодвинул кружку подальше от себя, - это что?
- Это? - из сумрака стойки к нему приблизилась щуплая фигура. Хозяйка корчмы едва доставала ему до плеча, но Кузякин знал не понаслышке, что Руфина Соломоновна ловко может схватить за ухо и утихомирить даже самого буйного посетителя. - Это, господин жандарм, компот из дички.
Она поманила его пальцем.
- А ты думал я тебе хмеля налью? - Перед носом появился кукишь. - Шиш, а не хмель!
Ухо Пантелей оказалось заложником мозолистых пальцев хозяйки.
- Ишь, чего удумал! Я тебя с измальства гоняла полотенцем и сейчас сил хватит.
Она с силой толкнула опешившего жандарма и тот слетел с высокого табурета. Кузякин онемел от шока и лишь красное ухо напоминало, что это не сон. Меж тем хозяйка корчмы наступала.
- Руфина Соломоновна, вы чего деретесь?
Молодой человек быстро огляделся. Отступать особо некуда. Слева прилавок, справа столы, за спиной стена.
- Люди добрые, и он еще спрашивает? Я тебя сейчас поварешкой по лбу стукну, чтобы память вернуть.
Пантелей собрался было уворачиваться от мощного оружия индивидуального вразумления, но быстро передумал и перехватил руку хозяйки.
- Забываетесь, - негромко сказал он. - Я давно уже не тот мальчишка и гонять меня полотенцем не позволю.
Рука в его захвате расслабилась и неожиданно погладила молодого человека по щеке.
- Таки опомнился. Ну шо, так и будем стоять и вызывать всеобщее удивление?
- Руфина Соломоновна, - процедил сквозь зубы жандарм и глубоко вздохнул. Пантелей старался ничем не выдать свое облегчение. Хозяйка корчмы всегда была ему рада и любила как родного. Когда надо вразумляла, когда надо хвалила. Терять такое отношение он не хотел, но и позволять шпынять себя не мог.
- Таки да, Руфина Соломоновна стольки лет жизни, шо ты представить не можешь. А начнешь представлять, испортишь аппетит.
Хозяйка снова скрылась в полумраке помещения. Кузякин тряхнул головой и сел за ближайший столик. Перед молодым человеком появилась большая миска с горячими варениками.
- Зачем вы…
Хозяйка отмахнулась.
- Не делай мне голову. Ты же сюда шел не ради моих прекрасных глаз, а чтобы поесть. Кушай, не обляпайся!
Вареники источали умопомрачительный аромат. Даже плохое освещение корчмы не могло скрыть картину, вызывающую обильное слюноотделение: ярко желтое масло скатывается по покатому боку исходящего паром вареника.
Миска с варениками закончилась на удивление быстро. Пантелей облизывал ложку и раздумывал стоит ли заказать добавку, как перед ним появилась глиняная миска.
- И что вы так ложку облизываете? Проглотите ненароком, а Руфине потом новую ложку искать. Расходы сплошные.
Кузякин отложил ложку на стол.
- Вкусно очень, - и он сыто улыбнулся.
Руфина Соломоновна едва заметно качнула головой на новую миску.
- Вареников больше нет, - тихо сказала она. - Я тебе нутовых шариков принесла.
Эйфория чуть спала. Нутовые шарики это же совсем другое настроение, но они шли с сметанным соусом, который смягчал терпкость орехового привкуса. Пантелей согласно кивнул. Он сыто жмурился на плавающие в сметанном соусе желтые шарики. Пусть не вареники, но тоже хороши.
Кузякин резко выпрямился.
- Руфина Соломоновна, почему никого нет?
Хозяйка грустно улыбнулась.
- Так работы у всех. Вечером придут. Утром были. Забрали с собой миски с варениками и ушли. Я никого не ждала.
Молодой жандарм медленно опустил глаза.
- Что же получается, вы мне свой обед отдали?
Затылок обожгло болью.
- Ай! Вы что позволяете?
- Тебя, дурня, учу уму разуму. - Полотенце угрожающе просвистело рядом с пострадавшей шее. - Вроде и голова есть, и думать можешь, но дурак, которого еще поискать!
- О чем вы?! Отдайте сюда! - он быстро перехватил полотенце и откинул его подальше.
Хозяйка покачала головой.
- Думай, Пантелей, Думай! Причем здесь мой обед?
Пантелей потер красный затылок. Руфина Соломоновна сказала, что постояльцы - наемные работники, которые у нее всегда столуются, ушли утром на работу и прихватили с собой вареники. Хозяйка корчмы не ждала никого и поэтому отпустила помощницу по кухне. Иначе бы Пантелею быстро слепили бы вторую порцию вареников. Вместо вареников ему дали нутовые шарики, а их нет в меню. Это из личных предпочтений Руфины. Он поднял взгляд.
- Я понял, что вы отпустили Эсфирь Марковну.
В ответ он услышал хмыканье. Эсфирь Марковна была лет на 15 младше и пуда на два больше. Фирка, как называла ее Руфина, прибилась к корчме, когда ей было 16. Она отстала от колоны с беженцами, случайно вышла к корчме и упала прямо на руки к хозяйке, умоляя помочь. Пока выясняли, да искали, поезд с земляками уже ушел. Сначала ждали следующего, потом Фирка освоилась и уезжать от Руфины Соломоновны отказалась. Так и жили. Спорили, ругались, мирились, стояли друг за друга горой и опекали Кузякина. За что Пантелей получил такое счастье, он сам не знал. Просто принимал и старался помогать в меру сил и возможностей.
- И?
- Значит вы оставили эти вареники себе, но я пришел… что вы глаза закатываете? Вы еще своих любимых шариков накатали и со мной поделились. Я помню, что это ваше национальное блюдо и вы его себе редко делаете. Только в особых случаях или когда хотите подбодрить меня. Но я вареники больше люблю и…
Он осекся. Руфина Соломоновна, как и ее помощница, не любила вареники с творогом. Она предпочитала есть слоеные пироги с соленой творожной начинкой. Что же получается хозяйка корчмы знала, что он придет?
- Но как?!
Руфина подняла закинутое жандармом полотенце.
- Киприна прислала весточку, - очень тихо ответила она.
Кузякин резко выпрямился. Есть перехотелось.
- Как давно?
Хозяйка корчмы устало улыбнулась.
- Да, почитай, годков десять уже будет.
- Вы с самого начала??
- Сядь, - тихо попросила Руфина. Пантелей заметил, что она будто состарилась. Понятное дело, Руфина Соломоновна была женщина в возрасте, но до старости ей было далеко. Так думал молодой жандарм, до этого дня. Он больше ничего не спрашивал. Оно и не надо было. Кусочки мозаики сами вставали на свои места.
- Это она вас нашла?
Хозяйка корчмы грустно усмехнулась.
- Лучше оставим этот разговор. Что-то нехорошо мне. - Она осторожно присела за ближайший столик. - Ты бы Фиру позвал. Она у себя во флигеле.
Кузякин стрелой бросился к указанному зданию. Какие-то пара минут и Руфина Соломоновна была уложена в свою кровать, ей накапали вонючих анисовых капель, а жандарма отправили на службу.
- С ней все будет хорошо, - прошептала Эсфирь Марковна. - Она за тебя, олуха, беспокоится сильно. Боится, что ты наломаешь дров опять. Не корчи рожицы. Ты ж жандарм, вот и действуй, как жандарм. По твоей физиономии все прочесть можно. Нутовые шарики приготовила?
Пантелей угрюмо кивнул.
- Плохо дело.
Жандарм насторожился.
- Это почему?
Помощница вскинула руками.
- Потому! - она дернула щекой. - Не знаю я. Заметила, что если она нутовые шарики готовит, значит плохо дело.
- Всегда, когда готовит?
- Тебе, - буркнула Эсфирь и выставила молодого человека вон.
Голова гудела от мыслей. Ему срочно требовалось все охорошенько обдумать. Но на улицах Горка это получалось плохо.
В кабинете никого не было. Из душного помещения сбежали все. Молодой жандарм аккуратно повесил китель и сел за стол. Кузякин высыпал спички из коробка. Сначала к ним переводят следователя из самой Наузы. Он положил спичку прямо перед собой. Потом происходит странное преступление. Пострадавший сам уходит и никто не может вспомнить его описание. Еще одна спичка легла рядом. Растворяется он в кофейне Киприны. Рука замерла над очередной спичкой, но все же положила ту к двум другим. Кирприна помогает ему избавиться от чувства вины и толкает к корчме Руфины. Там его уже ждут. Нутовые шарики за полчаса не сделать. Затем Руфине становится плохо. Пантелей сначала думал, что таким тривиальным способом Соломоновна старалась уйти от разговора, но женщине было плохо по настоящему. Он оставил своего дозорного и тот сообщил, что в корчу приходил лекарь, пробыл там не меньше часа и только потом отбыл. В это время Носков был в архиве и искал его дело.
