– Так, – повторил Макс. – Ну-ка… Когда я впервые повёл Женю в ресторан… Что она заказала?
– Суп из бычьих хвостов, – сказала Женя. – Я его до тех пор не пробовала, мне стало любопытно.
– И креветки в кляре, – добавила я. – Обожаю креветки.
– Макс, – Женя-вторая вздохнула, – мы уже пробовали. Чего мы только не сравнивали – и воспоминания, и родинки, и шрамы… У нас всё совпадает. Судя по всему, до октября мы были единым целым.
– До октября? – в глазах Макса отразилось некое понимание.
– Угу.
– Это случаем…
– Если ты о Петре Викторовиче, то да, – кивнула я. – Это произошло или во время обряда, или незадолго до, или сразу после. Раздвоение, в смысле.
Макс с силой потёр лицо рукой в перчатке. Потом сжал и разжал кулак.
– Так, – в третий раз сказал он. – Давайте сделаем вот что: пойдём куда-нибудь, где можно сесть и поговорить. И вы мне всё расскажете с самого начала.
И мы пошли. Мест, где можно спокойно посидеть зимой, не так уж много, так что мы выбрали кафе на первом этаже всё того же торгового центра. Как-то так получилось, что рассказывать начала я, а Женя-вторая кивала и дополняла. Вот только о покушениях на нас я всё-таки решила не говорить, и она меня не поправила. Макс слушал молча, с каменным лицом.
– Так вы думаете, что это связано с операцией Петра Викторовича, – подытожил он. Мы переглянулись.
– А с чем ещё? – ответила за нас обеих Женя.
– И впрямь, – Макс вздохнул.
– Слушай, – осторожно сказала я, – ты говорил, что его тебе рекомендовал человек, которому ты доверяешь.
– Что? – он посмотрел на меня, явно вырванный из своих мыслей. – А, да.
– Но можешь ты сказать, что это был за человек? Я у тебя спрашивала, но ты почему-то не захотел отвечать.
– Это ты спрашивала? – уточнил он.
– Ну да, именно я.
Макс помолчал, кусая губу.
– Люба, – сказал он наконец. – Она была от него в полном восторге. Я привык верить своей сестре, у меня до сих пор не было оснований сомневаться в её суждениях.
– Ну и зачем было делать из этого тайну? – поинтересовалась Женя.
– Затем, что она меня попросила, – резковато ответил Макс. – Её муж сам прибегал к его услугам, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности.
– А ещё меньше хотел делать достоянием гласности своё прошлое сам Бошняк, – резюмировала я. – Он же Стивен Шишкофф. Кстати, а где работает муж твоей сестры?
– В Калифорнийском университете. Он физик.
– Почтенно, – пробормотала я. Макс покусал губу, после чего решительно ткнул в Женю-вторую пальцем.
– Женя, – палец переместился на меня, – Эжени. И впредь, пожалуйста, потрудитесь сообщать мне при встрече, с кем я имею дело. Если, конечно, это всё не было дурацкой шуткой, в которой вы сейчас захотите признаться.
– Да можешь нас проверить, если хочешь, – Женя пожала плечами. – Задавай любые вопросы. Хочешь, расскажем, каков ты в постели?
– Не хочу.
– Эжени, – я улыбнулась. – Да, мне нравится.
– А ты не мог бы написать своей сестре и спросить, что ей вообще известно про этого субъекта? – поинтересовалась Женя.
– А почему бы вам не спросить у самого субъекта? – ответил вопросом на вопрос Макс.
Я замялась, а Женя посмотрела на меня, явно ожидая, что отвечу я.
– Потому, что у нас есть подозрение, что он ведёт нечестную игру, – наконец ответила я. – И потому, что он любит рассказывать о себе примерно так же, как твоя Люба – о нём. Мы пробовали ему звонить, и приезжали к тому дому, но он никогда не брал трубку, и к себе тоже не пустил.
– Но мы же встречались с ним на той выставке, – напомнил Макс. – Там же была ты, Эжени? Ты могла бы расспросить его, о чём хочешь.
– Извини, но этому несколько мешало твоё присутствие. Надеюсь, ты не будешь меня винить за то, что я не хотела, чтобы ты узнал о нашем раздвоении? По крайней мере, до тех пор, пока мы сами во всём не разберёмся. А потом он быстро смылся. К тому же… Помнишь, разговор тогда зашёл о Володе Смирнове, который, вполне возможно, пострадал из-за него?
– И поэтому вы решили, что Пёрт Викторович и вам не поможет?
– Макс, мы кое что про него узнали. Секта – это серьёзно.
– Да нет у него никакой секты! – Макс вдруг повысил голос, и я предостерегающе зашипела, увидев, что на нас обернулись. – Нет у него никакой секты. Да, я знал, что у него есть ученики и последователи. Но создание научного сообщества, даже неформального, пока ещё преступлением не является.
– Так же как и продажи своих квартир, машин и прочих ценностей перед вступлением в это сообщество. Вот только что-то мне подсказывает, что для занятий наукой это не обязательно. Что? – Женя невинно подняла брови под взглядом Макса. – Мы же говорили, что кое-что про него узнали.
Макс набрал в грудь воздуха, но потом вдруг выдохнул и махнул рукой:
– Ладно. Делайте, что хотите. Я не могу вам этого запретить – никому из вас.
– Только давай договоримся, что ты тоже ничего не будешь предпринимать, не сказав нам, – торопливо добавила я, видя, что он собирается встать. – Нам нужно действовать согласованно, чтобы не наломать дров.
– Да, дров наломать – это всегда пожалуйста… – пробормотал Макс. Вид у него был какой-то больной, и мне мучительно захотелось его обнять. Я бы так и сделала, не смущаясь ничьим присутствием, вот только возникло чёткое ощущение, что сейчас Макс от любой из нас шарахнется, как от чумной. И его нельзя за это винить.
– Портфель, – сказала Женя.
– Что?
– Ты портфель забыл, – она кивнула на стул, с которого Макс поднялся.
– Ах, да…
Я проводила его взглядом. Макс непривычно сутулился, и я с трудом подавила желание встать и выбежать следом.
– Что будем делать? – спросила Женя, облизнув ложку, которой ела десерт.
– В смысле?
– В смысле – с Максом.
– А что мы с ним можем сделать? Будем следовать прежним курсом и надеяться, что он нам не помешает. А может быть, и поможет. Если всё-таки получится раскрутить его на то, чтобы он расспросил своих американских родственников…
Я замолчала, задумавшись. Может, это и не так уж плохо, что Макс всё знает. Да, стресс для него получился нешуточный, но зато теперь в моём – нашем – окружении появился хотя бы один человек, от которого можно не таиться. И от которого, может быть, удастся получить существенную помощь. Макс умный, он может придумать что-нибудь, что нам самим в голову не приходило. А главное – как же тяжело врать тому, кого любишь!
И неопределённость с нашим будущим перестала быть такой неопределённой. Теперь стало можно и пообсуждать это самое будущее с Максом, конечно, выждав, пока он немного успокоиться. А заодно извиниться за своё долгое молчание, не изобретая для него лживых объяснений.
– Так я пробиваю этого, как его, Пейджа?
– Пробивай, – кивнула я. – А заодно, раз уж мы точно знаем, и на Любиного мужа информацию поищи. Не удивлюсь, если замечательная технология Петра Викторовича как раз в Калифорнийском университете и родилась.
Я отодвинулась от компьютера, потянулась и покрутила головой. Мне и раньше доводилось проводить за этой машинкой по многу часов подряд, но в последнее время начала что-то болеть шея. Хотя, скорее всего, меня просто продуло. Я поморгала, прогоняя отпечатавшиеся в глазах полоски – у последнего сайта было крайне неудобное оформление, белый текст на чёрном фоне – и решила, что можно сходить на кухню и сделать себе чаю.
Изучение биографии Джона Пейджа мало что дало – этот миллионер слыл филантропом, причём именно с научным уклоном: подарил двум университетам новые лаборатории, выделял гранты и учредил какую-то там стипендию. В приятелях у него ходили многие светила науки, с которыми он охотно фотографировался, но больше его совместных фото со Стивеном Шишкоффом мы не нашли. Да и вообще с фотографиями нашего загадочного знакомца было не густо – за два дня интенсивных поисков мы обнаружили его на групповом снимке с сайта Калифорнийского университета, запечатлевшем празднование в честь завершения одной из научных программ, причём он даже не было упомянут в списке участников; да ещё в инстаграмме у одного из сотрудников, причём Шишкофф явно попал в кадр случайно, и фото, как и в случае с Пейджем, было давнее. И всё же сомнений не оставалось – Пётр Викторович Бошняк, или Стивен Шишков, действительно пасся в стенах Калифорнийского университета.
Ай-фон замурлыкал как раз когда я вернулась к компьютеру с кружкой. Я, не глядя, протянула руку:
– Алло?
– Евгения Андреевна? – спросил вкрадчивый голос.
– Пётр Викторович? – после небольшого замешательства отозвалась я. Замешательство было вызвано не столько неожиданным звонком, сколько тем, что я до сих пор не слышала его голоса по телефону и потому узнала не сразу.
– Он самый. Надеюсь, вы в добром здравии?
– Разумеется, а вы сомневались?
– Да как вам сказать… – задумчиво протянул Пётр Викторович. – Видите ли, со слов вашего жениха у меня создалось впечатление, что у вас возникли проблемы, скажем так, личного характера. Конечно, его изложение было довольно сумбурным, и во многие вещи, которые он говорил, поверить вообще невозможно. Но, тем не менее, я забеспокоился и решил справиться у вас, всё ли с вами в порядке.
– Моего жениха? Вы имеете в виду Макса? Э, Максима Меркушева?
– Именно его.
Я нахмурилась.
– Макс взялся обсуждать с вами мои проблемы?
– Едва ли это можно было назвать обсуждением. Он буквально вломился ко мне и с порога начал предъявлять какие-то абсурдные требования. Был в ярости, кричал… Мне показалось, что он не в себе. Я даже побоялся отпускать его в таком состоянии.
Я вспомнила дом, окружённый забором. Едва ли в такой можно взять и вломиться без согласия хозяина.
– И что же вы сделали?
– Пришлось его запереть, пока он не успокоится, – вздохнул в трубке Пётр Викторович.
– Что значит – запереть?
– Запереть – значит закрыть на замок, – внятно разъяснил мой собеседник. – Вам известно другое значение этого слова?
– Спасибо, кэп, буду знать, что вы-то точно не подразумеваете никакого иного значения. Но сейчас с ним всё в порядке?
– Возможно.
– То есть? Он либо в порядке, либо нет.
– Боюсь, уважаемая Евгения Андреевна, я не возьмусь оценить его состояние. Быть может вы, как человек, хорошо его знающий, мне поможете? Вы могли бы приехать ко мне, поговорить, и мы бы вместе решили, что делать…
Так, сказала я себе. Приехали.
– К вам – это на Вятскую?
– Совершенно верно.
– Вообще-то, – я развернулась в кресле и бездумно посмотрела в окно, – если у вас есть сомнения в его душевном здравии, то в таких случаях следует обращаться к специалистам.
– Мне не хотелось бы их тревожить. Полагаю, мы вполне может решить это вопрос между собой, частным порядком.
– А вы в курсе, что без санкции компетентных органов то, что вы сделали, называется незаконным лишением свободы и является уголовно наказуемым?
– Евгения Андреевна…
– Что – Евгения Андреевна? Я могу прямо сейчас позвонить в полицию и попросить их проверить местонахождение Макса. Да и моему отцу, полагаю, будет очень интересно узнать, что вам понадобилось от одного из лучших его сотрудников.
– Не стоит тревожить вашего отца или полицию, – в голосе Петра Викторовича прорезалась жёсткая нотка. – Полагаю, это настолько же не в ваших интересах, насколько и не в моих. Но если вы всё-таки попытаетесь… Доказательств, что Максим Меркушев был в моём доме, нет никаких. И не будет. А поскольку решающим доказательством является заявление пострадавшего… Вы понимаете, что это значит?
– То есть вы его убьёте? – в лоб спросила я.
– Иногда с людьми случаются несчастные случаи. Повторяю ещё раз, вы ничего не сможете доказать.
Повисло молчание. Нет, я не была обескуражена, но внутри всё болезненно сжалось. Ох Макс, Макс… Я же просила тебя не пороть горячку.
– В общем, я жду вас, дражайшая Евгения Андреевна, – подытожил Бошняк. – И чем скорее, тем лучше. Ваш жених – беспокойный заключённый, и он может мне надоесть. В любой момент, имейте в виду.
– Надеюсь, что вашего терпения хватит ещё на какое-то время. Мне нужны доказательства, что Макс действительно у вас. А иначе я к вашему дому и близко не подойду.
– Вы испытываете мою доброту.
– А вы – мою. Доказательство – или идите к чёрту.
– Вам настолько безразлична жизнь вашего жениха?
– А вы хотите, чтобы я пришла, или нет? Я не прошу ничего невыполнимого.
Ещё одна пауза. Я вдруг почувствовала, что блузка неприятно липнет к спине.
– Хорошо, – наконец сказал Пётр Викторович. – Вы получите своё доказательство. Но имейте в виду, что с каждым днём ожидания вашему Максу будет становиться всё хуже.
– Значит, жду, – сказала я и нажала на отбой.
Каким-то чудом мне удалось не выронить ай-фон, а аккуратно положить его на стол рядом с компьютером. Потом я не знаю сколько времени тупо таращилась на потемневший экран с пляшущей на нём заставкой. Возможно, завтра мне вручат коробочку с отрезанным пальцем или ухом. И мне придётся жить, зная, что это сделала я.
Я заскрипела зубами – и на смену отупляющему страху пришла спасительная ярость. Ну уж нет, скотина, если с головы Макса упадёт хотя бы волос, ты мне заплатишь. Ты мне в любом случае заплатишь, но за любой вред, ему причинённый, заплатишь дважды и трижды. Ты ещё проклянёшь тот день, когда вообще вздумал со мной связаться!
Я рывком поднялась с кресла и выглянула в окно. Очищенные от снега мостовые чернели среди полосок белых газонов, день был пасмурный и какой-то безрадостный. Я до боли прикусила губу. В серьёзности угроз Петра Викторовича я не сомневалась изначально, требование доказательств мне нужно было только для того, чтобы потянуть время. Время, нужное мне на подготовку. Потому что Бошняк совершенно прав – я не стану тревожить ни полицию, ни отца. Мы действительно решим всё в своём узком кругу – но совсем не так, как этот ядовитый слизняк себе вообразил. Жди меня, Бошняк, я приду к тебе, как ты и хотел, но ты этому совсем не обрадуешься.
– Привет, Паш, – я лучезарно улыбнулась.
– Привет, – Паша Кулагин снял зимнюю куртку и шапку, повесил их на вешалку в паре столиков от меня, после чего приземлился на стул напротив. Официантка с узкими глазами положила на стол перед ним меню.
Зал «Саби-Ваби» у самого выхода из «Арбатской» был полон почти наполовину, но столик у окна стоял достаточно уединённо, чтобы можно было говорить, не опасаясь подслушивания. Пока Паша листал меню и заказывал себе суши, я внимательно рассматривала моего приятеля и одноклассника. В подростковом возрасте он казался нескладным – длинный, тощий, с выпирающими локтями и коленками, и к тому же прыщавый. Сейчас дело несколько выправилось – он уже не казался составленным из супового набора, хотя видно было, что широких плеч ему не видать никогда: на нём была футболка с Человеком-Пауком, любимая им ещё в школе, и она всё ещё была ему впору. И прыщей почти не осталось, хотя полностью они так и не исчезли.
– Ну? – сказал он, когда ему принесли поднос с суши. – Что у тебя за дело?
– Ты ведь занимаешься в тире, так?
– Так, – кивнул он.
– И ты знаешь его работников?
– Ну, некоторых знаю. А что?
– Близко?
– Да не так, чтобы очень…
– Но всё-таки, может, ты знаешь, ну… скажем, не нужны ли кому-нибудь из них хорошие деньги?
Пашка перестал жевать. Потом с некоторым трудом проглотил то, что было у него во рту.
– Суп из бычьих хвостов, – сказала Женя. – Я его до тех пор не пробовала, мне стало любопытно.
– И креветки в кляре, – добавила я. – Обожаю креветки.
– Макс, – Женя-вторая вздохнула, – мы уже пробовали. Чего мы только не сравнивали – и воспоминания, и родинки, и шрамы… У нас всё совпадает. Судя по всему, до октября мы были единым целым.
– До октября? – в глазах Макса отразилось некое понимание.
– Угу.
– Это случаем…
– Если ты о Петре Викторовиче, то да, – кивнула я. – Это произошло или во время обряда, или незадолго до, или сразу после. Раздвоение, в смысле.
Макс с силой потёр лицо рукой в перчатке. Потом сжал и разжал кулак.
– Так, – в третий раз сказал он. – Давайте сделаем вот что: пойдём куда-нибудь, где можно сесть и поговорить. И вы мне всё расскажете с самого начала.
И мы пошли. Мест, где можно спокойно посидеть зимой, не так уж много, так что мы выбрали кафе на первом этаже всё того же торгового центра. Как-то так получилось, что рассказывать начала я, а Женя-вторая кивала и дополняла. Вот только о покушениях на нас я всё-таки решила не говорить, и она меня не поправила. Макс слушал молча, с каменным лицом.
– Так вы думаете, что это связано с операцией Петра Викторовича, – подытожил он. Мы переглянулись.
– А с чем ещё? – ответила за нас обеих Женя.
– И впрямь, – Макс вздохнул.
– Слушай, – осторожно сказала я, – ты говорил, что его тебе рекомендовал человек, которому ты доверяешь.
– Что? – он посмотрел на меня, явно вырванный из своих мыслей. – А, да.
– Но можешь ты сказать, что это был за человек? Я у тебя спрашивала, но ты почему-то не захотел отвечать.
– Это ты спрашивала? – уточнил он.
– Ну да, именно я.
Макс помолчал, кусая губу.
– Люба, – сказал он наконец. – Она была от него в полном восторге. Я привык верить своей сестре, у меня до сих пор не было оснований сомневаться в её суждениях.
– Ну и зачем было делать из этого тайну? – поинтересовалась Женя.
– Затем, что она меня попросила, – резковато ответил Макс. – Её муж сам прибегал к его услугам, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности.
– А ещё меньше хотел делать достоянием гласности своё прошлое сам Бошняк, – резюмировала я. – Он же Стивен Шишкофф. Кстати, а где работает муж твоей сестры?
– В Калифорнийском университете. Он физик.
– Почтенно, – пробормотала я. Макс покусал губу, после чего решительно ткнул в Женю-вторую пальцем.
– Женя, – палец переместился на меня, – Эжени. И впредь, пожалуйста, потрудитесь сообщать мне при встрече, с кем я имею дело. Если, конечно, это всё не было дурацкой шуткой, в которой вы сейчас захотите признаться.
– Да можешь нас проверить, если хочешь, – Женя пожала плечами. – Задавай любые вопросы. Хочешь, расскажем, каков ты в постели?
– Не хочу.
– Эжени, – я улыбнулась. – Да, мне нравится.
– А ты не мог бы написать своей сестре и спросить, что ей вообще известно про этого субъекта? – поинтересовалась Женя.
– А почему бы вам не спросить у самого субъекта? – ответил вопросом на вопрос Макс.
Я замялась, а Женя посмотрела на меня, явно ожидая, что отвечу я.
– Потому, что у нас есть подозрение, что он ведёт нечестную игру, – наконец ответила я. – И потому, что он любит рассказывать о себе примерно так же, как твоя Люба – о нём. Мы пробовали ему звонить, и приезжали к тому дому, но он никогда не брал трубку, и к себе тоже не пустил.
– Но мы же встречались с ним на той выставке, – напомнил Макс. – Там же была ты, Эжени? Ты могла бы расспросить его, о чём хочешь.
– Извини, но этому несколько мешало твоё присутствие. Надеюсь, ты не будешь меня винить за то, что я не хотела, чтобы ты узнал о нашем раздвоении? По крайней мере, до тех пор, пока мы сами во всём не разберёмся. А потом он быстро смылся. К тому же… Помнишь, разговор тогда зашёл о Володе Смирнове, который, вполне возможно, пострадал из-за него?
– И поэтому вы решили, что Пёрт Викторович и вам не поможет?
– Макс, мы кое что про него узнали. Секта – это серьёзно.
– Да нет у него никакой секты! – Макс вдруг повысил голос, и я предостерегающе зашипела, увидев, что на нас обернулись. – Нет у него никакой секты. Да, я знал, что у него есть ученики и последователи. Но создание научного сообщества, даже неформального, пока ещё преступлением не является.
– Так же как и продажи своих квартир, машин и прочих ценностей перед вступлением в это сообщество. Вот только что-то мне подсказывает, что для занятий наукой это не обязательно. Что? – Женя невинно подняла брови под взглядом Макса. – Мы же говорили, что кое-что про него узнали.
Макс набрал в грудь воздуха, но потом вдруг выдохнул и махнул рукой:
– Ладно. Делайте, что хотите. Я не могу вам этого запретить – никому из вас.
– Только давай договоримся, что ты тоже ничего не будешь предпринимать, не сказав нам, – торопливо добавила я, видя, что он собирается встать. – Нам нужно действовать согласованно, чтобы не наломать дров.
– Да, дров наломать – это всегда пожалуйста… – пробормотал Макс. Вид у него был какой-то больной, и мне мучительно захотелось его обнять. Я бы так и сделала, не смущаясь ничьим присутствием, вот только возникло чёткое ощущение, что сейчас Макс от любой из нас шарахнется, как от чумной. И его нельзя за это винить.
– Портфель, – сказала Женя.
– Что?
– Ты портфель забыл, – она кивнула на стул, с которого Макс поднялся.
– Ах, да…
Я проводила его взглядом. Макс непривычно сутулился, и я с трудом подавила желание встать и выбежать следом.
– Что будем делать? – спросила Женя, облизнув ложку, которой ела десерт.
– В смысле?
– В смысле – с Максом.
– А что мы с ним можем сделать? Будем следовать прежним курсом и надеяться, что он нам не помешает. А может быть, и поможет. Если всё-таки получится раскрутить его на то, чтобы он расспросил своих американских родственников…
Я замолчала, задумавшись. Может, это и не так уж плохо, что Макс всё знает. Да, стресс для него получился нешуточный, но зато теперь в моём – нашем – окружении появился хотя бы один человек, от которого можно не таиться. И от которого, может быть, удастся получить существенную помощь. Макс умный, он может придумать что-нибудь, что нам самим в голову не приходило. А главное – как же тяжело врать тому, кого любишь!
И неопределённость с нашим будущим перестала быть такой неопределённой. Теперь стало можно и пообсуждать это самое будущее с Максом, конечно, выждав, пока он немного успокоиться. А заодно извиниться за своё долгое молчание, не изобретая для него лживых объяснений.
– Так я пробиваю этого, как его, Пейджа?
– Пробивай, – кивнула я. – А заодно, раз уж мы точно знаем, и на Любиного мужа информацию поищи. Не удивлюсь, если замечательная технология Петра Викторовича как раз в Калифорнийском университете и родилась.
Я отодвинулась от компьютера, потянулась и покрутила головой. Мне и раньше доводилось проводить за этой машинкой по многу часов подряд, но в последнее время начала что-то болеть шея. Хотя, скорее всего, меня просто продуло. Я поморгала, прогоняя отпечатавшиеся в глазах полоски – у последнего сайта было крайне неудобное оформление, белый текст на чёрном фоне – и решила, что можно сходить на кухню и сделать себе чаю.
Изучение биографии Джона Пейджа мало что дало – этот миллионер слыл филантропом, причём именно с научным уклоном: подарил двум университетам новые лаборатории, выделял гранты и учредил какую-то там стипендию. В приятелях у него ходили многие светила науки, с которыми он охотно фотографировался, но больше его совместных фото со Стивеном Шишкоффом мы не нашли. Да и вообще с фотографиями нашего загадочного знакомца было не густо – за два дня интенсивных поисков мы обнаружили его на групповом снимке с сайта Калифорнийского университета, запечатлевшем празднование в честь завершения одной из научных программ, причём он даже не было упомянут в списке участников; да ещё в инстаграмме у одного из сотрудников, причём Шишкофф явно попал в кадр случайно, и фото, как и в случае с Пейджем, было давнее. И всё же сомнений не оставалось – Пётр Викторович Бошняк, или Стивен Шишков, действительно пасся в стенах Калифорнийского университета.
Ай-фон замурлыкал как раз когда я вернулась к компьютеру с кружкой. Я, не глядя, протянула руку:
– Алло?
– Евгения Андреевна? – спросил вкрадчивый голос.
– Пётр Викторович? – после небольшого замешательства отозвалась я. Замешательство было вызвано не столько неожиданным звонком, сколько тем, что я до сих пор не слышала его голоса по телефону и потому узнала не сразу.
– Он самый. Надеюсь, вы в добром здравии?
– Разумеется, а вы сомневались?
– Да как вам сказать… – задумчиво протянул Пётр Викторович. – Видите ли, со слов вашего жениха у меня создалось впечатление, что у вас возникли проблемы, скажем так, личного характера. Конечно, его изложение было довольно сумбурным, и во многие вещи, которые он говорил, поверить вообще невозможно. Но, тем не менее, я забеспокоился и решил справиться у вас, всё ли с вами в порядке.
– Моего жениха? Вы имеете в виду Макса? Э, Максима Меркушева?
– Именно его.
Я нахмурилась.
– Макс взялся обсуждать с вами мои проблемы?
– Едва ли это можно было назвать обсуждением. Он буквально вломился ко мне и с порога начал предъявлять какие-то абсурдные требования. Был в ярости, кричал… Мне показалось, что он не в себе. Я даже побоялся отпускать его в таком состоянии.
Я вспомнила дом, окружённый забором. Едва ли в такой можно взять и вломиться без согласия хозяина.
– И что же вы сделали?
– Пришлось его запереть, пока он не успокоится, – вздохнул в трубке Пётр Викторович.
– Что значит – запереть?
– Запереть – значит закрыть на замок, – внятно разъяснил мой собеседник. – Вам известно другое значение этого слова?
– Спасибо, кэп, буду знать, что вы-то точно не подразумеваете никакого иного значения. Но сейчас с ним всё в порядке?
– Возможно.
– То есть? Он либо в порядке, либо нет.
– Боюсь, уважаемая Евгения Андреевна, я не возьмусь оценить его состояние. Быть может вы, как человек, хорошо его знающий, мне поможете? Вы могли бы приехать ко мне, поговорить, и мы бы вместе решили, что делать…
Так, сказала я себе. Приехали.
– К вам – это на Вятскую?
– Совершенно верно.
– Вообще-то, – я развернулась в кресле и бездумно посмотрела в окно, – если у вас есть сомнения в его душевном здравии, то в таких случаях следует обращаться к специалистам.
– Мне не хотелось бы их тревожить. Полагаю, мы вполне может решить это вопрос между собой, частным порядком.
– А вы в курсе, что без санкции компетентных органов то, что вы сделали, называется незаконным лишением свободы и является уголовно наказуемым?
– Евгения Андреевна…
– Что – Евгения Андреевна? Я могу прямо сейчас позвонить в полицию и попросить их проверить местонахождение Макса. Да и моему отцу, полагаю, будет очень интересно узнать, что вам понадобилось от одного из лучших его сотрудников.
– Не стоит тревожить вашего отца или полицию, – в голосе Петра Викторовича прорезалась жёсткая нотка. – Полагаю, это настолько же не в ваших интересах, насколько и не в моих. Но если вы всё-таки попытаетесь… Доказательств, что Максим Меркушев был в моём доме, нет никаких. И не будет. А поскольку решающим доказательством является заявление пострадавшего… Вы понимаете, что это значит?
– То есть вы его убьёте? – в лоб спросила я.
– Иногда с людьми случаются несчастные случаи. Повторяю ещё раз, вы ничего не сможете доказать.
Повисло молчание. Нет, я не была обескуражена, но внутри всё болезненно сжалось. Ох Макс, Макс… Я же просила тебя не пороть горячку.
– В общем, я жду вас, дражайшая Евгения Андреевна, – подытожил Бошняк. – И чем скорее, тем лучше. Ваш жених – беспокойный заключённый, и он может мне надоесть. В любой момент, имейте в виду.
– Надеюсь, что вашего терпения хватит ещё на какое-то время. Мне нужны доказательства, что Макс действительно у вас. А иначе я к вашему дому и близко не подойду.
– Вы испытываете мою доброту.
– А вы – мою. Доказательство – или идите к чёрту.
– Вам настолько безразлична жизнь вашего жениха?
– А вы хотите, чтобы я пришла, или нет? Я не прошу ничего невыполнимого.
Ещё одна пауза. Я вдруг почувствовала, что блузка неприятно липнет к спине.
– Хорошо, – наконец сказал Пётр Викторович. – Вы получите своё доказательство. Но имейте в виду, что с каждым днём ожидания вашему Максу будет становиться всё хуже.
– Значит, жду, – сказала я и нажала на отбой.
Каким-то чудом мне удалось не выронить ай-фон, а аккуратно положить его на стол рядом с компьютером. Потом я не знаю сколько времени тупо таращилась на потемневший экран с пляшущей на нём заставкой. Возможно, завтра мне вручат коробочку с отрезанным пальцем или ухом. И мне придётся жить, зная, что это сделала я.
Я заскрипела зубами – и на смену отупляющему страху пришла спасительная ярость. Ну уж нет, скотина, если с головы Макса упадёт хотя бы волос, ты мне заплатишь. Ты мне в любом случае заплатишь, но за любой вред, ему причинённый, заплатишь дважды и трижды. Ты ещё проклянёшь тот день, когда вообще вздумал со мной связаться!
Я рывком поднялась с кресла и выглянула в окно. Очищенные от снега мостовые чернели среди полосок белых газонов, день был пасмурный и какой-то безрадостный. Я до боли прикусила губу. В серьёзности угроз Петра Викторовича я не сомневалась изначально, требование доказательств мне нужно было только для того, чтобы потянуть время. Время, нужное мне на подготовку. Потому что Бошняк совершенно прав – я не стану тревожить ни полицию, ни отца. Мы действительно решим всё в своём узком кругу – но совсем не так, как этот ядовитый слизняк себе вообразил. Жди меня, Бошняк, я приду к тебе, как ты и хотел, но ты этому совсем не обрадуешься.
Глава 13
– Привет, Паш, – я лучезарно улыбнулась.
– Привет, – Паша Кулагин снял зимнюю куртку и шапку, повесил их на вешалку в паре столиков от меня, после чего приземлился на стул напротив. Официантка с узкими глазами положила на стол перед ним меню.
Зал «Саби-Ваби» у самого выхода из «Арбатской» был полон почти наполовину, но столик у окна стоял достаточно уединённо, чтобы можно было говорить, не опасаясь подслушивания. Пока Паша листал меню и заказывал себе суши, я внимательно рассматривала моего приятеля и одноклассника. В подростковом возрасте он казался нескладным – длинный, тощий, с выпирающими локтями и коленками, и к тому же прыщавый. Сейчас дело несколько выправилось – он уже не казался составленным из супового набора, хотя видно было, что широких плеч ему не видать никогда: на нём была футболка с Человеком-Пауком, любимая им ещё в школе, и она всё ещё была ему впору. И прыщей почти не осталось, хотя полностью они так и не исчезли.
– Ну? – сказал он, когда ему принесли поднос с суши. – Что у тебя за дело?
– Ты ведь занимаешься в тире, так?
– Так, – кивнул он.
– И ты знаешь его работников?
– Ну, некоторых знаю. А что?
– Близко?
– Да не так, чтобы очень…
– Но всё-таки, может, ты знаешь, ну… скажем, не нужны ли кому-нибудь из них хорошие деньги?
Пашка перестал жевать. Потом с некоторым трудом проглотил то, что было у него во рту.
