Не дожидаясь ответа, я устремилась во двор с одной единственной мыслью – добраться до таблеток. Радовало, что препятствий больше не чинили, во всяком случае – люди. Предметы же оказались ко мне не столь благосклонны. Я запнулась на ступеньках. При входе в дом зацепила плечом косяк, чуть не упала поскользнувшись на придверном коврике. А на пороге комнаты и вовсе едва не захлебнулась просящимся наружу содержимым желудка: подкатило к горлу.
Как и предполагала, сумочка возле окна. На ватных ногах, прижимая одну ладонь к животу, другую к горлу, стараясь не дышать, я преодолела оставшиеся четыре метра, игнорируя высказывания на счет потребляющих с раннего утра женщин, несущиеся мне вослед. Схватилась за ремешок и вынуждено разжала пальцы, ощутив новую волну дурноты. Не застегнутый клатч сорвался с подоконника и полетел вниз, а его содержимое рассыпалось по полу.
Дальнейшие события, хоть и отложились в памяти, подернуты пеленой туманности. Особенно завершающие аккорды действа - возвращение в родные пенаты, переодевание, укладывание в постель.
До этого меня дважды прополоскало, под аккомпанемент нецензурной брани оперативника. Один раз непосредственно в комнате, когда собирая разлетевшиеся по комнате вещи, я вынужденно приблизилась к кровати, чтобы поднять колпачок от тюбика с блеском для губ и оказалась в непосредственной близости с источником зловония. Второй уже на улице - возле крыльца. Именно тогда рядом со мной оказался Владимир.
Он поддерживал, пока я сражалась со спазмами. Помог умыться, усадил на крыльцо, прежде чем отлучиться за таблетками и стаканом воды. А затем добился, чтобы меня не только не беспокоили разного рода вопросами, но и доставили на Аткарскую – нас доставили, где, повалившись на диван в затемненной «общей», я окончательно выпала из реальности и не возвращалась в нее более пятнадцати часов подряд.
Это был самый длинный приступ в моей жизни.
- Ты что, совсем не ложился?
За окнами занимался рассвет, а Владимир сидел на кухне перед ноутбуком. Рядом кружка с недопитым чаем и вазочка с конфетами.
- Бессонница. Со мной такое случается. Издержки переизбытка серого вещества, - пошутил он, окинув меня внимательным взглядом. – Как ты себя чувствуешь? Отошла?
- Тоже мне новоявленный Пуаро! – каким-то образом нашлась я и, выдвинув из-под стола табурет, присела. – Колотит еще, но так всегда бывает, когда отпустит. Это нормально.
Он улыбнулся, не столько обрадовано, сколько понимающе.
- Давно это с тобой?
- Не очень, - углубляться не хотелось. – Нальешь чаю? Во рту засуха.
- Конечно. Закипел недавно, - Владимир поднялся. – А завтракать будешь? Может яичницу пожарить? – подойдя к плите.
- Нет. Не хочу. Не полезет, - отказалась я, сухо сглотнув. – Над чем сидишь?
- Над картой путей сообщения, - наполняя чашку горячей водой.
- Путей сообщения? Зачем? – Соображалось пока с трудом.
Вовка отозвался споро, но не по существу:
- Не дает мне покоя этот колодец.
- Колодец? Почему? Его же засыпали? – Я облизнула пересохшие, саднящие губы. – Вов, а где мои вещи? – Кажется, гигиеническая помада в сумочке.
- На коробе для белья, – обернувшись. – Точно ничего не будешь? Может, бутербродов нарезать? Или просто колбасы с сыром. Ты когда ела-то в последний раз? Позавчера?
Я на секунду задумалась, прежде чем подтвердить:
- Точно не буду. Так что там с этим колодцем? – выходя в «теплую».
- С этим – ничего, но… Просто подумалось, что перегонов много. А сколько из них заброшенные – одному Богу известно. Вероятно, где-то есть другой подобный колодец, и его вполне можно использоваться для временного содержания жертвы. Или, может, это просто паранойя…
Слушая, я взяла с короба сумочку и, пойдя по пути наименьшего сопротивления, вывалила содержимое на комод. Так и так придется перебрать: что-то оставить, что-то выбросить. Клатч, однозначно, в помойное ведро! Маловероятно, что смогу вывести пятна со светлой замши.
- Это не паранойя, а попытка предпринять хоть что-то, - выискивая помаду. - Тем более что…
Не договорив, я в растерянности смолкла. Взгляд зацепился за нечто, что априори не могло находиться среди принадлежащих мне вещей. Это была серьга с подвеской в виде капли, из комплекта недавно подаренного мною сестре.
- Вов!..
- А?
Я схватила украшение и бросилась в кухню.
- Откуда это у меня? – сунув ему под нос сережку.
Рука дрожала. Впрочем, неудивительно. Всю трясло – последствия борьбы с мигренью.
Он скосил глаза, чтобы разглядеть. Моргнул пару раз, поиграл бровями.
- Я подобрал. А что? Не твоя?
- Где подобрал? Когда? – внезапно осипнув.
Совершенно точно помнила, что видела кулон на шее сестры в Саратове. Неужели она была в городе, в доме и не сказала?
Вовка нахмурился сильнее.
- Сегодня, у бабы Дуси, когда остальное собирал. Решил, ты обронила, - он проинспектировал взглядом мои уши. – Похоже, ошибся. Ну, ничего, вернем. Какие проблемы?
- Не вернем…
Срочно требовалось присесть, и я попятилась. Владимир последовал за мной.
- Яр, да что случилось-то?
Хороший вопрос! Еще бы знать на него ответ. Сама не понимала, чего всполошилась.
- Это Ольгина сережка – мой подарок на день рождения, - сказала я, опустившись на табурет.
- Ольгина – так Ольгина. Ей вернем, - Вовка щурился, пытаясь уяснить логику моих мыслей.
- Как она оказалась у бабы Дуси?
- Господи! Да мало ли как? Застежка слабая. Обронила.
- Когда обронила, Вов?
- Откуда мне знать, - он опустился на корточки передо мною. – Может, объяснишь нормально, о чем думаешь? – глядя снизу вверх. – Что-то я совсем ничего не понимаю.
- Я тоже, - не в состоянии собрать мысли в кучу. - Тоже ничего не понимаю, - когда его брови в немом вопросе поползли вверх.
Владимир забрал украшение, положил на стол и сжал мои пальцы.
- А теперь с самого начала и по-порядку.
Я послушалась.
- Когда мы навещали тетю Любу в больнице, сережки были на сестре. Потом она позвонила и сказала, что на недельку заедут в Лопуховку. А теперь это… - Вместо продолжения я покосилась на стол.
- Считаешь, она не могла ее потерять? Хорошо, - принялся рассуждать Владимир. – Значит, это просто идентичное украшение и принадлежит кому-то другому. Мало что ли одинаковой ювелирки? Все с одного завода идет.
Я покачала головой.
- Что? Хочешь сказать - это эксклюзив? Сделано на заказ?
- Нет, но…
- «Но»? Яр, не тяни!
- Я купила этот комплект в Израиле. Тогда понравился, а затем… В общем, не стала носить. Вот и решила Ольге подарить, чтобы без дела не пылился.
- Понятно. – Вовка поднялся и, передвинув чашку чая с края стола ко мне поближе, посоветовал. – Пей, а то остынет.
- Вов… - я только глянула на напиток. – Почему она не сообщила?
- Ты серьезно? – Он уселся на прежнее место, сдвинул ноутбук в сторону. – Сомневаюсь, что смогу ответить. Не ко мне вопрос, не кажется?
- Кажется. Просто…
- Просто?
- Боюсь звонить. Спрашивать.
- Почему?
- Не знаю, - подобрав сережку, я сжала руки в замок.
- Ты не договариваешь, – точно ножом по сердцу.
Я на мгновенье зажмурилась, собираясь с мыслями, а открыв глаза, услышала:
- Подозреваешь Ольгу в том, что случилось с Евдокией Петровной?
- Нет, нет… Что ты?! Конечно, я так не думаю, - торопливо отозвалась я, прекрасно понимая, что говорю неправду. Не всю правду.
Именно эта мысль являлась причиной моей бурной реакции на находку, но сейчас, когда другой человек сформулировал и озвучил ее, вдруг стало понятно, насколько дико и абсурдно подобное предположение. Насколько ужасно с моей стороны даже помыслить о таком.
Вконец расстроившись под пристальным взглядом Владимира, я положила сережку на стол и схватилась за чашку. Но сладкий чай лишь усилил горечь во рту – горечь злости на саму себя.
Вовка, видимо, проникся моим состоянием и предложил сочувственно:
- Может, еще полежишь? Поспишь? Рано.
Я покачала головой.
- В душ пойду. И постирать нужно. У тебя есть грязные вещи?
***
- Хватит разводить бурную деятельность? Кто недавно с ног валился? Сядь и успокойся, - когда я после ванны, стирки, смены постельного белья, принялась наводить порядок в холодильнике.
- Не могу, Вов. Не могу. Свихнусь, - с ожесточением натирая внутреннюю сторону дверцы.
Этот мой бич – бабушкино наследство. «Хочешь навести порядок в голове – займи руки» - когда-то учила она, и с тех самых пор, пребывая в смятении чувств и мыслей, я хватаюсь за тряпку. Не могу иначе!
Спустя час с небольшим Вовка все также на кухне за ноутбуком. Щелкает мышкой, стучит по клавиатуре, чешет темя. Вернее чесал. На данный момент он смотрел в окно.
- Ясно, - демонстрируя мне рыжеволосый и уже не коротко стриженый затылок. – Хорошо, что трудоголизм не заразен, - обернувшись.
- Что там?
До сего момента я вопросов не задавала, довольствовалась теми, на которые пыталась найти ответы, но тут заинтересовалась – уж больно выразительными показались избороздившие мужской лоб морщины.
- Уверена, что хочешь знать? – он вновь оглянулся.
- Естественно хочу. Что за странный вопрос? – Окончательно заинтригованная, я бросила тряпку в раковину и, отерев руки о домашнюю майку, направилась к окну. – Что-то интересное?
- Возможно. Взгляни сама.
Вовка поднялся именно в тот момент, когда я поравнялась с оккупированным им табуретом, и вместе мы уставились в окно. Только кое-кто знал, на что смотреть, а я пока нет.
- И?.. – отчего-то блуждая взглядом вдоль лесной границы.
- Рядом с будкой, - сократил расстояние Владимир, вынудив меня переключиться на пяточек перед сараем. – Похоже у вас новый постоялец. К чему бы?..
***
Баба Дуся в коме! Я не понимала, как относиться к этому известию. Если судить по поведению собаки, следовало огорчаться. По другому никак.
Зубок лежал рядом с радушно отворенной для него будкой и уже более часа не поднимал головы. Выглядело так, точно скорбел.
Но ведь кома не приговор! Я отказывалась верить, что никогда более не попаду под прицел негодующих старушечьих глаз, никогда не услышу вкрадчивого говорка, не угощусь травяным чаем негостеприимной хозяйки. Отказывалась, но избавиться от сомнений и страхов не получалось. Назойливое «а что если…» постоянно плавало на поверхности.
Да и Вовка советовал не питать особых иллюзий. Возраст – исчерпывающее объяснение. То, что подвластно молодому и крепкому организму, не дано изношенному и больному. В общем, в этом вопросе он находился по одну сторону баррикад с Зубком.
Кусая губы, я наблюдала за амебно распластавшимся на земле псом, размышляя обо всем свалившемся на мои плечи по возвращении в родной город, как тот внезапно вскочил и, зайдясь в тревожном лае, устремился по дорожке в сторону дома.
Обеспокоенная я заспешила к выходу. Кроме меня посмотреть, что стряслось, было некому. Владимир отправился в больницу ради личной беседы с лечащим врачом Евдокии Петровны. Намеревался расспросить о причинах ее плачевного состояния. Мы оба с сомнением относились к версии об отравлении бытовым газом.
Выйдя на крыльцо, я услышала доносящиеся с улицы голоса. По всему знакомые. Ругались.
Зубок приплясывал перед дверью и, скаля зубы, утробно рычал. Шерсть на загривке стояла дыбом, как и голос демонстрируя крайнее неприятие происходящего за калиткой.
- Ш-ш-ш… Тихо, малыш, тихо. Хватит.
Положив руку на лобастую собачью голову, я отодвинула засов: Вовкина инициатива. Уходя, велел запереться. Все еще опасался какого-нибудь иного выверта от любителей выплескивать помои к чужому порогу. А отворив калитку, онемела наравне с приструненным Зубком. Никогда бы не подумала, что стану свидетелем подобного!
По разные стороны от лужи с мыльным налетом стояли соседка из дома на противоположной стороне улицы и бабушкина подруга. Первая держала в руках пустое эмалированное ведро, прикрываясь им от нападок соперницы, вторая потрясала в воздухе клюкой и, казалось, пытается угодить ею по пальцам своей визави. Обе багровые от злости и нахохлившиеся, точно бойцовские петухи за мгновение перед ударом в гонг.
Зрелище, как ни крути, довольно забавное. Вполне способное вызвать невольную улыбку у человека непосвященного, но я к таковым не относилась - успела догадаться о причинах склоки - и потому нахмурилась.
- Теть Варь, ненужно. Оно того не стоит, - насколько могла безразлично.
- Еще как стоит, Ярочка! Еще как стоит!
Внимание было привлечено, и теперь обе смотрели на меня: одна с вызовом, другая с негодованием.
- Это что ж за народ такой пошел?! Совсем стыд потеряли! Едва ль ни под ноги плеснула! – пожаловалась мне Варвара Ильинична и переключилась обратно на соперницу. – Срам-то какой! Дожила! Ко чужому двору да с отбросами! Запамятовала, как Раиса Петрушку твоего от «беленькой» отучала?! Кабы не она помер бы давно, как пить дать! – вновь угрожающе взмахнув клюкой.
Соседка отступила и, как мне виделось, сошла с лица, но ответила бойко.
- Так то Раиса – добрая душа, а не эти… тьфу… нехристи! Управы на них нет! - нарочито брезгливо сплюнув в мою сторону.
- Ополоумела, Катерина?! Думай, что говоришь! Сама ты нехристь! – тетя Варя было подалась вперед, но, видимо, решив не мочить ног, остановилась. – Аукнется тебе сие! Ох, аукнется! Станешь волосы рвать, грехи замаливать, да только без толку! Помяни мое слово! Платить придется! – с самым что ни на есть грозным видом. Даже мне стало не по себе.
Пришлось вмешаться.
- Теть Варь, оставьте. Пусть льют, - хотя на самом деле пребывала в растерянности. Не ожидала подобного от соседей. - Я перешагну, мне нетрудно, - просительно.
Замять бы все это поскорее! Без того забот полон рот! Считать – не пересчитать!
- Идите, баб Кать, идите! – Имя вспомнила благодаря Варваре Ильиничне. - Я зла не держу. Понимаю. Правильно все. За внуков боитесь, - покосившись на бабушкину подругу. Та зло щурилась и поджимала губы, явно недовольная, но встревать не стала. – Только не тех вините, поверьте. Ни при чем мы здесь. Сама бы все отдала, чтобы узнать, кто это сделал.
«Вовку подставил» - подумала, но не сказала.
- Ни при чем… Как же… Все вы так говорите, - соседка скривилась, но ничего более не добавила, а попятилась. Варвара Ильинична все же шагнула в лужу. – Раису жаль. Наградил же Бог родней! - уже взобравшись на пригорок перед домом. – Сестра полжизни нос воротила, а внучки…
Продолжения я не расслышала. Или его не было? Что тоже возможно.
Зубок зашелся в заливистом лае, и баба Катя припустила по дороге, размахивая ведром взад-вперед.
***
Приняв из рук бабушкиной подруги сумку с гостинцами – та как всегда не с пустыми руками пожаловала, я отогнала Зубка, все еще продолжавшего грозно ворчать и скалить зубы, и помогла Варваре Ильиничне переступить порог.
Как и предполагала, сумочка возле окна. На ватных ногах, прижимая одну ладонь к животу, другую к горлу, стараясь не дышать, я преодолела оставшиеся четыре метра, игнорируя высказывания на счет потребляющих с раннего утра женщин, несущиеся мне вослед. Схватилась за ремешок и вынуждено разжала пальцы, ощутив новую волну дурноты. Не застегнутый клатч сорвался с подоконника и полетел вниз, а его содержимое рассыпалось по полу.
Дальнейшие события, хоть и отложились в памяти, подернуты пеленой туманности. Особенно завершающие аккорды действа - возвращение в родные пенаты, переодевание, укладывание в постель.
До этого меня дважды прополоскало, под аккомпанемент нецензурной брани оперативника. Один раз непосредственно в комнате, когда собирая разлетевшиеся по комнате вещи, я вынужденно приблизилась к кровати, чтобы поднять колпачок от тюбика с блеском для губ и оказалась в непосредственной близости с источником зловония. Второй уже на улице - возле крыльца. Именно тогда рядом со мной оказался Владимир.
Он поддерживал, пока я сражалась со спазмами. Помог умыться, усадил на крыльцо, прежде чем отлучиться за таблетками и стаканом воды. А затем добился, чтобы меня не только не беспокоили разного рода вопросами, но и доставили на Аткарскую – нас доставили, где, повалившись на диван в затемненной «общей», я окончательно выпала из реальности и не возвращалась в нее более пятнадцати часов подряд.
Это был самый длинный приступ в моей жизни.
Глава 20
- Ты что, совсем не ложился?
За окнами занимался рассвет, а Владимир сидел на кухне перед ноутбуком. Рядом кружка с недопитым чаем и вазочка с конфетами.
- Бессонница. Со мной такое случается. Издержки переизбытка серого вещества, - пошутил он, окинув меня внимательным взглядом. – Как ты себя чувствуешь? Отошла?
- Тоже мне новоявленный Пуаро! – каким-то образом нашлась я и, выдвинув из-под стола табурет, присела. – Колотит еще, но так всегда бывает, когда отпустит. Это нормально.
Он улыбнулся, не столько обрадовано, сколько понимающе.
- Давно это с тобой?
- Не очень, - углубляться не хотелось. – Нальешь чаю? Во рту засуха.
- Конечно. Закипел недавно, - Владимир поднялся. – А завтракать будешь? Может яичницу пожарить? – подойдя к плите.
- Нет. Не хочу. Не полезет, - отказалась я, сухо сглотнув. – Над чем сидишь?
- Над картой путей сообщения, - наполняя чашку горячей водой.
- Путей сообщения? Зачем? – Соображалось пока с трудом.
Вовка отозвался споро, но не по существу:
- Не дает мне покоя этот колодец.
- Колодец? Почему? Его же засыпали? – Я облизнула пересохшие, саднящие губы. – Вов, а где мои вещи? – Кажется, гигиеническая помада в сумочке.
- На коробе для белья, – обернувшись. – Точно ничего не будешь? Может, бутербродов нарезать? Или просто колбасы с сыром. Ты когда ела-то в последний раз? Позавчера?
Я на секунду задумалась, прежде чем подтвердить:
- Точно не буду. Так что там с этим колодцем? – выходя в «теплую».
- С этим – ничего, но… Просто подумалось, что перегонов много. А сколько из них заброшенные – одному Богу известно. Вероятно, где-то есть другой подобный колодец, и его вполне можно использоваться для временного содержания жертвы. Или, может, это просто паранойя…
Слушая, я взяла с короба сумочку и, пойдя по пути наименьшего сопротивления, вывалила содержимое на комод. Так и так придется перебрать: что-то оставить, что-то выбросить. Клатч, однозначно, в помойное ведро! Маловероятно, что смогу вывести пятна со светлой замши.
- Это не паранойя, а попытка предпринять хоть что-то, - выискивая помаду. - Тем более что…
Не договорив, я в растерянности смолкла. Взгляд зацепился за нечто, что априори не могло находиться среди принадлежащих мне вещей. Это была серьга с подвеской в виде капли, из комплекта недавно подаренного мною сестре.
- Вов!..
- А?
Я схватила украшение и бросилась в кухню.
- Откуда это у меня? – сунув ему под нос сережку.
Рука дрожала. Впрочем, неудивительно. Всю трясло – последствия борьбы с мигренью.
Он скосил глаза, чтобы разглядеть. Моргнул пару раз, поиграл бровями.
- Я подобрал. А что? Не твоя?
- Где подобрал? Когда? – внезапно осипнув.
Совершенно точно помнила, что видела кулон на шее сестры в Саратове. Неужели она была в городе, в доме и не сказала?
Вовка нахмурился сильнее.
- Сегодня, у бабы Дуси, когда остальное собирал. Решил, ты обронила, - он проинспектировал взглядом мои уши. – Похоже, ошибся. Ну, ничего, вернем. Какие проблемы?
- Не вернем…
Срочно требовалось присесть, и я попятилась. Владимир последовал за мной.
- Яр, да что случилось-то?
Хороший вопрос! Еще бы знать на него ответ. Сама не понимала, чего всполошилась.
- Это Ольгина сережка – мой подарок на день рождения, - сказала я, опустившись на табурет.
- Ольгина – так Ольгина. Ей вернем, - Вовка щурился, пытаясь уяснить логику моих мыслей.
- Как она оказалась у бабы Дуси?
- Господи! Да мало ли как? Застежка слабая. Обронила.
- Когда обронила, Вов?
- Откуда мне знать, - он опустился на корточки передо мною. – Может, объяснишь нормально, о чем думаешь? – глядя снизу вверх. – Что-то я совсем ничего не понимаю.
- Я тоже, - не в состоянии собрать мысли в кучу. - Тоже ничего не понимаю, - когда его брови в немом вопросе поползли вверх.
Владимир забрал украшение, положил на стол и сжал мои пальцы.
- А теперь с самого начала и по-порядку.
Я послушалась.
- Когда мы навещали тетю Любу в больнице, сережки были на сестре. Потом она позвонила и сказала, что на недельку заедут в Лопуховку. А теперь это… - Вместо продолжения я покосилась на стол.
- Считаешь, она не могла ее потерять? Хорошо, - принялся рассуждать Владимир. – Значит, это просто идентичное украшение и принадлежит кому-то другому. Мало что ли одинаковой ювелирки? Все с одного завода идет.
Я покачала головой.
- Что? Хочешь сказать - это эксклюзив? Сделано на заказ?
- Нет, но…
- «Но»? Яр, не тяни!
- Я купила этот комплект в Израиле. Тогда понравился, а затем… В общем, не стала носить. Вот и решила Ольге подарить, чтобы без дела не пылился.
- Понятно. – Вовка поднялся и, передвинув чашку чая с края стола ко мне поближе, посоветовал. – Пей, а то остынет.
- Вов… - я только глянула на напиток. – Почему она не сообщила?
- Ты серьезно? – Он уселся на прежнее место, сдвинул ноутбук в сторону. – Сомневаюсь, что смогу ответить. Не ко мне вопрос, не кажется?
- Кажется. Просто…
- Просто?
- Боюсь звонить. Спрашивать.
- Почему?
- Не знаю, - подобрав сережку, я сжала руки в замок.
- Ты не договариваешь, – точно ножом по сердцу.
Я на мгновенье зажмурилась, собираясь с мыслями, а открыв глаза, услышала:
- Подозреваешь Ольгу в том, что случилось с Евдокией Петровной?
- Нет, нет… Что ты?! Конечно, я так не думаю, - торопливо отозвалась я, прекрасно понимая, что говорю неправду. Не всю правду.
Именно эта мысль являлась причиной моей бурной реакции на находку, но сейчас, когда другой человек сформулировал и озвучил ее, вдруг стало понятно, насколько дико и абсурдно подобное предположение. Насколько ужасно с моей стороны даже помыслить о таком.
Вконец расстроившись под пристальным взглядом Владимира, я положила сережку на стол и схватилась за чашку. Но сладкий чай лишь усилил горечь во рту – горечь злости на саму себя.
Вовка, видимо, проникся моим состоянием и предложил сочувственно:
- Может, еще полежишь? Поспишь? Рано.
Я покачала головой.
- В душ пойду. И постирать нужно. У тебя есть грязные вещи?
***
- Хватит разводить бурную деятельность? Кто недавно с ног валился? Сядь и успокойся, - когда я после ванны, стирки, смены постельного белья, принялась наводить порядок в холодильнике.
- Не могу, Вов. Не могу. Свихнусь, - с ожесточением натирая внутреннюю сторону дверцы.
Этот мой бич – бабушкино наследство. «Хочешь навести порядок в голове – займи руки» - когда-то учила она, и с тех самых пор, пребывая в смятении чувств и мыслей, я хватаюсь за тряпку. Не могу иначе!
Спустя час с небольшим Вовка все также на кухне за ноутбуком. Щелкает мышкой, стучит по клавиатуре, чешет темя. Вернее чесал. На данный момент он смотрел в окно.
- Ясно, - демонстрируя мне рыжеволосый и уже не коротко стриженый затылок. – Хорошо, что трудоголизм не заразен, - обернувшись.
- Что там?
До сего момента я вопросов не задавала, довольствовалась теми, на которые пыталась найти ответы, но тут заинтересовалась – уж больно выразительными показались избороздившие мужской лоб морщины.
- Уверена, что хочешь знать? – он вновь оглянулся.
- Естественно хочу. Что за странный вопрос? – Окончательно заинтригованная, я бросила тряпку в раковину и, отерев руки о домашнюю майку, направилась к окну. – Что-то интересное?
- Возможно. Взгляни сама.
Вовка поднялся именно в тот момент, когда я поравнялась с оккупированным им табуретом, и вместе мы уставились в окно. Только кое-кто знал, на что смотреть, а я пока нет.
- И?.. – отчего-то блуждая взглядом вдоль лесной границы.
- Рядом с будкой, - сократил расстояние Владимир, вынудив меня переключиться на пяточек перед сараем. – Похоже у вас новый постоялец. К чему бы?..
***
Баба Дуся в коме! Я не понимала, как относиться к этому известию. Если судить по поведению собаки, следовало огорчаться. По другому никак.
Зубок лежал рядом с радушно отворенной для него будкой и уже более часа не поднимал головы. Выглядело так, точно скорбел.
Но ведь кома не приговор! Я отказывалась верить, что никогда более не попаду под прицел негодующих старушечьих глаз, никогда не услышу вкрадчивого говорка, не угощусь травяным чаем негостеприимной хозяйки. Отказывалась, но избавиться от сомнений и страхов не получалось. Назойливое «а что если…» постоянно плавало на поверхности.
Да и Вовка советовал не питать особых иллюзий. Возраст – исчерпывающее объяснение. То, что подвластно молодому и крепкому организму, не дано изношенному и больному. В общем, в этом вопросе он находился по одну сторону баррикад с Зубком.
Кусая губы, я наблюдала за амебно распластавшимся на земле псом, размышляя обо всем свалившемся на мои плечи по возвращении в родной город, как тот внезапно вскочил и, зайдясь в тревожном лае, устремился по дорожке в сторону дома.
Обеспокоенная я заспешила к выходу. Кроме меня посмотреть, что стряслось, было некому. Владимир отправился в больницу ради личной беседы с лечащим врачом Евдокии Петровны. Намеревался расспросить о причинах ее плачевного состояния. Мы оба с сомнением относились к версии об отравлении бытовым газом.
Выйдя на крыльцо, я услышала доносящиеся с улицы голоса. По всему знакомые. Ругались.
Зубок приплясывал перед дверью и, скаля зубы, утробно рычал. Шерсть на загривке стояла дыбом, как и голос демонстрируя крайнее неприятие происходящего за калиткой.
- Ш-ш-ш… Тихо, малыш, тихо. Хватит.
Положив руку на лобастую собачью голову, я отодвинула засов: Вовкина инициатива. Уходя, велел запереться. Все еще опасался какого-нибудь иного выверта от любителей выплескивать помои к чужому порогу. А отворив калитку, онемела наравне с приструненным Зубком. Никогда бы не подумала, что стану свидетелем подобного!
По разные стороны от лужи с мыльным налетом стояли соседка из дома на противоположной стороне улицы и бабушкина подруга. Первая держала в руках пустое эмалированное ведро, прикрываясь им от нападок соперницы, вторая потрясала в воздухе клюкой и, казалось, пытается угодить ею по пальцам своей визави. Обе багровые от злости и нахохлившиеся, точно бойцовские петухи за мгновение перед ударом в гонг.
Зрелище, как ни крути, довольно забавное. Вполне способное вызвать невольную улыбку у человека непосвященного, но я к таковым не относилась - успела догадаться о причинах склоки - и потому нахмурилась.
- Теть Варь, ненужно. Оно того не стоит, - насколько могла безразлично.
- Еще как стоит, Ярочка! Еще как стоит!
Внимание было привлечено, и теперь обе смотрели на меня: одна с вызовом, другая с негодованием.
- Это что ж за народ такой пошел?! Совсем стыд потеряли! Едва ль ни под ноги плеснула! – пожаловалась мне Варвара Ильинична и переключилась обратно на соперницу. – Срам-то какой! Дожила! Ко чужому двору да с отбросами! Запамятовала, как Раиса Петрушку твоего от «беленькой» отучала?! Кабы не она помер бы давно, как пить дать! – вновь угрожающе взмахнув клюкой.
Соседка отступила и, как мне виделось, сошла с лица, но ответила бойко.
- Так то Раиса – добрая душа, а не эти… тьфу… нехристи! Управы на них нет! - нарочито брезгливо сплюнув в мою сторону.
- Ополоумела, Катерина?! Думай, что говоришь! Сама ты нехристь! – тетя Варя было подалась вперед, но, видимо, решив не мочить ног, остановилась. – Аукнется тебе сие! Ох, аукнется! Станешь волосы рвать, грехи замаливать, да только без толку! Помяни мое слово! Платить придется! – с самым что ни на есть грозным видом. Даже мне стало не по себе.
Пришлось вмешаться.
- Теть Варь, оставьте. Пусть льют, - хотя на самом деле пребывала в растерянности. Не ожидала подобного от соседей. - Я перешагну, мне нетрудно, - просительно.
Замять бы все это поскорее! Без того забот полон рот! Считать – не пересчитать!
- Идите, баб Кать, идите! – Имя вспомнила благодаря Варваре Ильиничне. - Я зла не держу. Понимаю. Правильно все. За внуков боитесь, - покосившись на бабушкину подругу. Та зло щурилась и поджимала губы, явно недовольная, но встревать не стала. – Только не тех вините, поверьте. Ни при чем мы здесь. Сама бы все отдала, чтобы узнать, кто это сделал.
«Вовку подставил» - подумала, но не сказала.
- Ни при чем… Как же… Все вы так говорите, - соседка скривилась, но ничего более не добавила, а попятилась. Варвара Ильинична все же шагнула в лужу. – Раису жаль. Наградил же Бог родней! - уже взобравшись на пригорок перед домом. – Сестра полжизни нос воротила, а внучки…
Продолжения я не расслышала. Или его не было? Что тоже возможно.
Зубок зашелся в заливистом лае, и баба Катя припустила по дороге, размахивая ведром взад-вперед.
***
Приняв из рук бабушкиной подруги сумку с гостинцами – та как всегда не с пустыми руками пожаловала, я отогнала Зубка, все еще продолжавшего грозно ворчать и скалить зубы, и помогла Варваре Ильиничне переступить порог.
