Раскачиваясь на качелях сознательное-бессознательное, Гиарис то проваливалась в шепчущую о чем-то тьму беспамятства, то выныривала к тусклому свету реальности, ухватиться за которую в полной мере никак не получалось. В такие моменты гул терзающих ее голосов стихал. Вернее сужался до двух знакомых — мужского и женского, и некоторые оброненные ими фразы достигали цели — усваивались в голосе.
Так удалось услышать и почти понять несколько диалогов.
- Что это? Идрис? Откуда он у нее? - сказано с удивлением и недоверием.
Чему именно так удивилась женщина понять не получилось.
- Понятия не имею, - однозначно с раздражением. - Не нужен — выбрось.
- Выбрось? С ума сошел? Он может помочь!
- Помочь? Уверена? - обладатель приятного глубокого баритона, кажется, обрадовался. - Как?
- Конечно уверена! Только...
Пауза затянулась.
- Что «только», Мир? Не тяни! - требовательно.
- Идрис - сильнейшей афродизиак. Капли достаточно, чтобы вывести из равновесия... - тихо и смущенно. - Но он отлично нейтрализует карадис, - теперь твердо и без сомнений.
- Нейтрализует карадис... - будто пробуя на вкус. - А это точно карадис? Не ошибаешься?
Продолжение хоть и разобрала, но не уяснила. Вновь подкравшаяся темень, утянула за собой в мир неясных шепотков и непрерывной какофонии, поглотившей смысл. Не то полет, не то плавание в непроглядной пучине возобновилось.
В следующий раз, когда реальность вновь оказалась на расстоянии вытянутой руки и ударила в бок привычной, опоясывающей болью, мужчина и женщина о чем-то оживленно спорили. Но момент просветления оказался до того короток, что разобрать удалось лишь несколько фраз.
- Ты не понимаешь насколько силен эффект! Даже евнух не справится!
- Евнух?! Да что ты знаешь о евнухах?! Монашка до мозга костей! - не то обвиняюще, не то элементарно констатируя на повышенных тонах.
Реакция последовала незамедлительно и еще более громкая.
- Не смей! Я лекарка, если ты забыл! И знаю многое из того, о чем принято умалчивать!
На этом препирательства не закончились, но ее разум, сдавшись под напором боли и тьмы, заново выключился.
Сколь долго длилась очередная отключка Гиарис не знала и знать не могла, но когда слух вернулся, парочка уже не спорила, не кричала, а вдумчиво беседовала.
- Выпей до того как откроешь флакон. Надолго не поможет, но какое-то время сможешь сопротивляться.
- Сколько? - деловито.
- Полчаса, от силы час. Ей ни в коем случае не давай.
- Понял уже. Как скоро она очнется?
- Думаю, почти сразу. Карадис туманит разум, вызывает галлюцинации, но здесь не та дозировка. И быстро хватились.
- Могли бы быстрее, - однозначно с укором.
- Я уже извинилась, если что...
Красноречивый вздох поставил точку.
После заскрежетало, заскрипело, будто нечто тяжелое двигали по полу, не удосужившись приподнять. Гиарис попыталась разлепить веки, но те по-прежнему неподъемны. Собственно она вся, точно кусок камня — ни рукой пошевелить, ни ногой. Странно, что дышать удается без помех — пронизывающая боль на каждом вдохе и выдохе не в счет. Наоборот, напоминает что жива пока что. В исполненной невразумительным шепотом темноте отсутствует даже та.
Далее мгновенья борьбы за связь с реальностью, за неумолимо гаснущий свет за плотно сжатыми веками. Бесчисленная по счету попытка держаться за боль, и она проиграла. Вновь в сердце вонзаются поучительные слова отца, вновь перебивает его Анилихт, и сыплет скабрезными шуточками алитар, а тело падает куда-то. Летит, летит, но не приземляется. У черной ямы бессознательно нет ни предела, ни дна. Она неодолима.
Яркий солнечный свет ударил в лицо, преодолел преграду сомкнутых век и обжег глазные яблоки. Гиарис невольно зажмурилась, спасая себя от очередного, кратковременного столкновения с безликой реальностью. Малодушная мысль кольнула в грудь — а надо ли? Во тьме спокойнее. Привыкла.
Но явь на этот раз крепка и далеко не эфемерна. От боли в боку хочется взвыть, но даже она второстепенна. Главное не захлебнуться. Горло сводит от насильно вливаемой жидкости, дыхание перехватывает, спазмы грозят перерасти в рвоту.
Попытку воспротивиться зарубили на корню, жестко придавили к матрацу, но и насильно поить перестали. Откашлявшись, Гиарис с усилием разлепила веки. Образ мучителя складывался постепенно - из деталей. Сперва взгляд выхватил плотно сжатые губы, затем многодневную щетину на щеках. После хмурую складку между бровей, и в довершение пронзительные серые глаза — смотрят в душу.
Узнала.
- Вихрь... - прохрипела она, не то радуясь, не то сожалея. - Что происходит?
Сказала и вновь зашлась в удушливом кашле — горькое пойло сожгло внутренности до самого желудка.
- Терпи, Мелкая. Терпи. Это только начало.
Услышанное не обрадовало, также как и последующие действия. Руки подняли над головой и стянули чем-то запястья.
- Что ты делаешь? Зачем? - голос сипит, горло дерет, но волнует другое — ноги также обездвиживают, а на сопротивление сил нет.
Уже не скованность и не тяжесть, которую не удавалось преодолеть ранее, а странное онемение, сопровождающееся покалыванием в пальцах.
Ищейка, наконец, предстал целиком — взъерошенные вихры, обострившиеся скулы, глубокая царапина под правым глазом, о происхождении которой ни сном, ни духом, даже если покопаться в воспоминаниях. Торс отчего-то не прикрыт - без рубашки, только брюки едва держатся на бедрах. Свежий шрам, не прикрытый повязкой, воспаленным рубцом выглядывает из-за кромки ткани.
Увиденное — точно озарение. Воспоминания нахлынули волной, омыли, откатили и заново прибыли, систематизируя и распределяя по полочкам подслушанное в минуты просветления.
- Мириах ошиблась? Яд был другой?
Ищейка кивнул, соглашаясь.
- А что такое идрис?
Вроде бы где-то слышала это название, но где?
- Противоядие, - глядя хмуро.
Он успел отойти, привалился спиной к стене. Руки скрещены на груди, и выражение лица какое-то странное, незнакомое — напряженное, но не только. Или это у нее голова не до конца включилась? Смотрит и почти не узнает.
Прокашлялась. Горло все еще саднит.
- Вихрь, отвяжи меня, - дернув руками.
Он качнул головой, но с места не сошел.
- Не могу.
- Как это не могу? Что происходит? Где мы?
Комната в которой находятся однозначно не знакома. Грубый потолок, грубые стены из плохо обтесанных досок, небольшое окошко, пропускающее яркий дневной свет - настырный луч бьет прямо в глаза, вынуждая щуриться. Одна единственная кровать, на которой лежит, несколько стульев и стол — большего разглядеть не получилось.
- В охотничьем домике. Наткнулись случайно.
Гиарис поерзала под одеялом. Привычная боль в боку вроде бы отступала, во всяком случае перестала казаться обжигающе невыносимой, а вот покалывание, возникшее на кончиках пальцев, принялось расползаться. Успело распространиться до локтей и вызывало неприятный зуд.
- Я чешусь вся. Развяжи, - удивившись самой себе, прохныкала Гиарис.
Требуемого действия опять не последовало. Отлипнув от стены, ищейка перебрался на стул, предварительно перетащив его в дальний угол. Если бы ни абсурдность данного вывода, могло показаться, что намеренно держится от нее подальше.
Вздохнула, вновь поерзав.
- Так ты объяснишь, что это значит? - приподняв и заново расслабив руки. - Меня перевели в разряд пленниц? Воды дай, - в горле по-прежнему саднит и привкус неприятный.
В просьбе ищейка не отказал, позволил напиться, прежде чем вновь оседлать стул, а вот вопрос пришлось повторить, присовокупив новых.
- Вихрь, ты меня пугаешь. Зачем связал? Где Мириах, Яр?
Мысль — что-то упускает, настырно бьется в голове, но не более. Нарыть ответ не получается.
Зуд тем временем, точно коварный захватчик, неумолимо распространялся. Сама того не замечания, Гиарис то терла колени друг о друга, то выгибалась, ища облегчения для спины, то поджимала пальцы ног, словно это нетривиальное действие могло стать спасением.
- Яр и Мири на улице. Ждут, когда все закончится. Я тоже скоро уйду, - сверкнул глазами.
- Что закончится? Куда уйдешь? Бросишь меня так? - на последнем слове закусив губу и сжав бедра. Между ними разгорался странный, незнакомый пожар.
Задуматься о его значении не успела. Ищейка отвлек вопросом.
- Откуда у тебя идрис? Зачем он тебе?
- Идрис... Ты же сказал это противоядие, - выдавила сквозь зубы и застонала. Кожа больше не зудит, но чувствительность повысилась настолько, словно поверхностный слой сорвали и оголили нервные окончания.
- Противоядие, но не только, - неожиданно хрипло выдал он.
Гиарис дернулась в отчаянии, но путы держали крепко.
- А что еще?! - Она почти кричала, в бессилии сжимая и разжимая бедра. В районе сочленения ног горит огнем, тянет, пульсирует.
- Афродизиак. Сильнейшее возбуждающее.
- Что?! - Вот теперь точно сорвалась на крик. - Ты напоил меня этой гадостью?!
- Не только напоил. Еще и обмазал, - невесело хмыкнув в конце.
И точно пощечину влепил.
- Развяжи меня, Акхэн тебя возьми!
Гиарис забилась на постели, засучила связанными ногами, но смогла лишь избавиться от одеяла — оно сбилось в комок в районе живота, частично загородив обзор.
- Вихрь!
Он поднялся со своего насеста, тем самым подарив надежду, но когда остановился в шаге от кровати, Гиарис ждало разочарование.
- Так лучше, Мелкая. Так ты не причинишь себе вреда, и я смогу держаться подальше.
Внезапно поняла, что в глазах стоят слезы. И что щеки его горят непривычным лихорадочным румянцем.
Застонала в голос.
- Вихрь, отпусти меня... не плохо... Вихрь, я не могу...
Хныкающие интонации собственной речи бесконечно бесят, но избавиться от них не получается. Так же как не получается лежать спокойно — упершись пятками в матрац Гиарис выгнулась до тянущего ощущения в пояснице, окончательно сбросив с себя одеяло.
Тот факт, что кроме белья и повязки на ней ничего нет, прошел по касательной и не вызвал отторжения. А вот за любезностью ищейки, поднявшего и вернувшего одеяло на прежнее место, последовал бурный отклик. Гиарис забилась в путах, освобождая себя от невыносимо колючего прикосновения грубой ткани, хотя и не оно являлось самой большой проблемой. Тянущие ощущения в паху стали настоящей пыткой. Ей жизненно необходимо как-то унять их! Как-то облегчить сладкую боль! Как-то...
- Вихрь... - отчаянно выдохнула она, насколько это возможно подтянув ноги к груди. - Помоги...
Слезы непрерывным потоком льются из глаз, мешают видеть его лицо. А видеть очень хочется, и чтобы поближе подошел тоже хочется. И еще чего-то — необъяснимого, но важного.
Шумный выдох ищейки полоснул по расшатанным нервам. Гиарис всхлипнула, дернулась коротко, ощутив жар чужой ладони сквозь повязку на животе. Невольно подалась навстречу мужской руке. Из груди рвутся не то всхлипы, не то стоны, или все сразу. Понять саму себя невозможно. Разум предает вслед за телом. Потребность в чем-то моментально возрастает — до крика, до истерики, до желания убить или умереть.
И она закричала:
- Сделай что-нибудь, проклятый ты сыскарь! Сделай что-нибудь! Ненавижу!
Тело забилось в агонии, пыхнуло нестерпимым жаром. В месте сочленения ног горит огонь. Освободится - придушит собственными руками!
Поток емких, коротких ругательств остался за гранью осознания, в отличие от факта чуть прогнувшегося под новой ношей матраца и передвинувшейся немного ниже ладони.
- Мы пожалеем об этом, Мелкая. Оба пожалеем. Тебе захочется прибить меня, когда все закончится, - грустно и хрипло, точно связки сорвал.
Но ей сейчас не до предполагаемых мук совести. Сейчас терзает совсем другое.
- Мне уже хочется. Так сильно хочется, что сдохнуть готова, - выплюнула она, закрутив бедрами.
Мужские пальцы сползли до уровня белья. Сердце надрывно тарабанит в груди. Еще немного и расшибется в лепешку, не выдержав ожидания.
- Вихрь!
Он отозвался чем-то средним между стоном и рычанием, а после мужская ладонь накрыла горящее огнем местечко.
Гиарис дернулась, точно от удара. По телу прокатилась волна неконтролируемой дрожи. Сладкая боль внутри нее достигла критической точки, окончательно отключив голову. Что было дальше не понимала и не пыталась запомнить. И только иногда, в минуты недолгого отупляющего облегчения, когда сладкая нега переполняла ее до краев, слышала, как Вирхен лупит кулаком стену. Или быть может не стену, или не Вирхен — поворачиваться и смотреть в те моменты сил не было.
Проснулась Гиарис с тяжелой головой и ощущением абсолютной разбитости в каждой клеточке измученного тела, укрытая одеялом до самого подбородка, с гадким привкусом во рту, точно с вечера прилично так переусердствовала с игристым. Проснулась и, не открывая глаз, зажмурилась до белых точек за плотно сжатыми веками, малодушно натянув одеяло на голову. Милостивая Акхэ, это что же такое вчера было?! Стыдно-то как!
Затаилась, прислушиваясь. Но в комнате библиотечная тишина. Кроме шелеста ее собственного дыхания ни одного звука. Высунулась, решившись. Судя по тусклому свету за окном, на улице либо поздний вечер, либо раннее утро. Сколько же времени она пробыла в отключке?
С усилием приподнялась на локтях, чтобы окинуть комнату беглым взглядом. Рядом с ней никого. С облегчением выдохнув, повалилась обратно на подушку. Куда бы Вирхен не делся, она искренне обрадовалась, что мужчина ушел. Видеть его глаза — нет ни сил, ни желания. И вообще, не уверена, что сможет когда-нибудь спокойно встретиться взглядами. После того, что было, это нереально!
А было, как подсказывает неуемная память, многое. Его губы в таких местах, что уши от смущения сворачиваются в трубочку. И глубокие, выпивающие до дна поцелуи, которые так не хотелось прерывать.
Зажмурилась, гоня прочь настырные воспоминания. От них щеки горят огнем, а внизу живота вновь ворочается уже знакомое томление. Неужели это она стонала, молили, кричала? Просила — нет, требовала! - его рук на своем теле? И рассыпалась на части, когда получала желаемое?
- Великая Акхэ... - простонала Гиарис, подтянув колени к груди и свернувшись калачиком.
Рана на боку тут же напомнила о себе тянущей болью, но на нее плевать. Щеки пылают, точно угли в жаровне, и хочется, если не утопиться в ледяной воде, то хотя бы нырнуть с головой или зарыться лицом в снег. Хотя ни то, ни другое не поможет. Освободить от чувства стыда может только одно — смерть.
Застонав в голос, уткнулась носом подушку. Ну почему это случилось именно с ней? Почему ни с кем-то другим? Почему всегда она?! Почему именно ей досталось в наследство неиссякаемое умения встревать в истории? Неужели и это тоже нельзя было разделить на двоих!
О том, как относится Лихт к уготованной ей судьбе, сейчас не думалось совершенно.
И что удивительно, несмотря на весь ужас перед случившимся, злости не было. Ни на ищейку, ни на его сестру, посоветовавшую ее напоить жутким пойлом, ни даже на себя. Хотя, по логике вещей, должна была быть. Особенно на лекарку, допустившую ошибку и приведшую ее к этой черте.
Вновь застонала, теперь уже от жалости к самой себе, и стиснула ноги изо всех сил. Никогда больше! Ни за что на свете не допустит ничего подобного!
И все же, вопреки всеобъемлющему желанию, прятаться в кровати, притворяясь спящей, не стала.
Так удалось услышать и почти понять несколько диалогов.
- Что это? Идрис? Откуда он у нее? - сказано с удивлением и недоверием.
Чему именно так удивилась женщина понять не получилось.
- Понятия не имею, - однозначно с раздражением. - Не нужен — выбрось.
- Выбрось? С ума сошел? Он может помочь!
- Помочь? Уверена? - обладатель приятного глубокого баритона, кажется, обрадовался. - Как?
- Конечно уверена! Только...
Пауза затянулась.
- Что «только», Мир? Не тяни! - требовательно.
- Идрис - сильнейшей афродизиак. Капли достаточно, чтобы вывести из равновесия... - тихо и смущенно. - Но он отлично нейтрализует карадис, - теперь твердо и без сомнений.
- Нейтрализует карадис... - будто пробуя на вкус. - А это точно карадис? Не ошибаешься?
Продолжение хоть и разобрала, но не уяснила. Вновь подкравшаяся темень, утянула за собой в мир неясных шепотков и непрерывной какофонии, поглотившей смысл. Не то полет, не то плавание в непроглядной пучине возобновилось.
В следующий раз, когда реальность вновь оказалась на расстоянии вытянутой руки и ударила в бок привычной, опоясывающей болью, мужчина и женщина о чем-то оживленно спорили. Но момент просветления оказался до того короток, что разобрать удалось лишь несколько фраз.
- Ты не понимаешь насколько силен эффект! Даже евнух не справится!
- Евнух?! Да что ты знаешь о евнухах?! Монашка до мозга костей! - не то обвиняюще, не то элементарно констатируя на повышенных тонах.
Реакция последовала незамедлительно и еще более громкая.
- Не смей! Я лекарка, если ты забыл! И знаю многое из того, о чем принято умалчивать!
На этом препирательства не закончились, но ее разум, сдавшись под напором боли и тьмы, заново выключился.
Сколь долго длилась очередная отключка Гиарис не знала и знать не могла, но когда слух вернулся, парочка уже не спорила, не кричала, а вдумчиво беседовала.
- Выпей до того как откроешь флакон. Надолго не поможет, но какое-то время сможешь сопротивляться.
- Сколько? - деловито.
- Полчаса, от силы час. Ей ни в коем случае не давай.
- Понял уже. Как скоро она очнется?
- Думаю, почти сразу. Карадис туманит разум, вызывает галлюцинации, но здесь не та дозировка. И быстро хватились.
- Могли бы быстрее, - однозначно с укором.
- Я уже извинилась, если что...
Красноречивый вздох поставил точку.
После заскрежетало, заскрипело, будто нечто тяжелое двигали по полу, не удосужившись приподнять. Гиарис попыталась разлепить веки, но те по-прежнему неподъемны. Собственно она вся, точно кусок камня — ни рукой пошевелить, ни ногой. Странно, что дышать удается без помех — пронизывающая боль на каждом вдохе и выдохе не в счет. Наоборот, напоминает что жива пока что. В исполненной невразумительным шепотом темноте отсутствует даже та.
Далее мгновенья борьбы за связь с реальностью, за неумолимо гаснущий свет за плотно сжатыми веками. Бесчисленная по счету попытка держаться за боль, и она проиграла. Вновь в сердце вонзаются поучительные слова отца, вновь перебивает его Анилихт, и сыплет скабрезными шуточками алитар, а тело падает куда-то. Летит, летит, но не приземляется. У черной ямы бессознательно нет ни предела, ни дна. Она неодолима.
Яркий солнечный свет ударил в лицо, преодолел преграду сомкнутых век и обжег глазные яблоки. Гиарис невольно зажмурилась, спасая себя от очередного, кратковременного столкновения с безликой реальностью. Малодушная мысль кольнула в грудь — а надо ли? Во тьме спокойнее. Привыкла.
Но явь на этот раз крепка и далеко не эфемерна. От боли в боку хочется взвыть, но даже она второстепенна. Главное не захлебнуться. Горло сводит от насильно вливаемой жидкости, дыхание перехватывает, спазмы грозят перерасти в рвоту.
Попытку воспротивиться зарубили на корню, жестко придавили к матрацу, но и насильно поить перестали. Откашлявшись, Гиарис с усилием разлепила веки. Образ мучителя складывался постепенно - из деталей. Сперва взгляд выхватил плотно сжатые губы, затем многодневную щетину на щеках. После хмурую складку между бровей, и в довершение пронзительные серые глаза — смотрят в душу.
Узнала.
- Вихрь... - прохрипела она, не то радуясь, не то сожалея. - Что происходит?
Сказала и вновь зашлась в удушливом кашле — горькое пойло сожгло внутренности до самого желудка.
- Терпи, Мелкая. Терпи. Это только начало.
Услышанное не обрадовало, также как и последующие действия. Руки подняли над головой и стянули чем-то запястья.
- Что ты делаешь? Зачем? - голос сипит, горло дерет, но волнует другое — ноги также обездвиживают, а на сопротивление сил нет.
Уже не скованность и не тяжесть, которую не удавалось преодолеть ранее, а странное онемение, сопровождающееся покалыванием в пальцах.
Ищейка, наконец, предстал целиком — взъерошенные вихры, обострившиеся скулы, глубокая царапина под правым глазом, о происхождении которой ни сном, ни духом, даже если покопаться в воспоминаниях. Торс отчего-то не прикрыт - без рубашки, только брюки едва держатся на бедрах. Свежий шрам, не прикрытый повязкой, воспаленным рубцом выглядывает из-за кромки ткани.
Увиденное — точно озарение. Воспоминания нахлынули волной, омыли, откатили и заново прибыли, систематизируя и распределяя по полочкам подслушанное в минуты просветления.
- Мириах ошиблась? Яд был другой?
Ищейка кивнул, соглашаясь.
- А что такое идрис?
Вроде бы где-то слышала это название, но где?
- Противоядие, - глядя хмуро.
Он успел отойти, привалился спиной к стене. Руки скрещены на груди, и выражение лица какое-то странное, незнакомое — напряженное, но не только. Или это у нее голова не до конца включилась? Смотрит и почти не узнает.
Прокашлялась. Горло все еще саднит.
- Вихрь, отвяжи меня, - дернув руками.
Он качнул головой, но с места не сошел.
- Не могу.
- Как это не могу? Что происходит? Где мы?
Комната в которой находятся однозначно не знакома. Грубый потолок, грубые стены из плохо обтесанных досок, небольшое окошко, пропускающее яркий дневной свет - настырный луч бьет прямо в глаза, вынуждая щуриться. Одна единственная кровать, на которой лежит, несколько стульев и стол — большего разглядеть не получилось.
- В охотничьем домике. Наткнулись случайно.
Гиарис поерзала под одеялом. Привычная боль в боку вроде бы отступала, во всяком случае перестала казаться обжигающе невыносимой, а вот покалывание, возникшее на кончиках пальцев, принялось расползаться. Успело распространиться до локтей и вызывало неприятный зуд.
- Я чешусь вся. Развяжи, - удивившись самой себе, прохныкала Гиарис.
Требуемого действия опять не последовало. Отлипнув от стены, ищейка перебрался на стул, предварительно перетащив его в дальний угол. Если бы ни абсурдность данного вывода, могло показаться, что намеренно держится от нее подальше.
Вздохнула, вновь поерзав.
- Так ты объяснишь, что это значит? - приподняв и заново расслабив руки. - Меня перевели в разряд пленниц? Воды дай, - в горле по-прежнему саднит и привкус неприятный.
В просьбе ищейка не отказал, позволил напиться, прежде чем вновь оседлать стул, а вот вопрос пришлось повторить, присовокупив новых.
- Вихрь, ты меня пугаешь. Зачем связал? Где Мириах, Яр?
Мысль — что-то упускает, настырно бьется в голове, но не более. Нарыть ответ не получается.
Зуд тем временем, точно коварный захватчик, неумолимо распространялся. Сама того не замечания, Гиарис то терла колени друг о друга, то выгибалась, ища облегчения для спины, то поджимала пальцы ног, словно это нетривиальное действие могло стать спасением.
- Яр и Мири на улице. Ждут, когда все закончится. Я тоже скоро уйду, - сверкнул глазами.
- Что закончится? Куда уйдешь? Бросишь меня так? - на последнем слове закусив губу и сжав бедра. Между ними разгорался странный, незнакомый пожар.
Задуматься о его значении не успела. Ищейка отвлек вопросом.
- Откуда у тебя идрис? Зачем он тебе?
- Идрис... Ты же сказал это противоядие, - выдавила сквозь зубы и застонала. Кожа больше не зудит, но чувствительность повысилась настолько, словно поверхностный слой сорвали и оголили нервные окончания.
- Противоядие, но не только, - неожиданно хрипло выдал он.
Гиарис дернулась в отчаянии, но путы держали крепко.
- А что еще?! - Она почти кричала, в бессилии сжимая и разжимая бедра. В районе сочленения ног горит огнем, тянет, пульсирует.
- Афродизиак. Сильнейшее возбуждающее.
- Что?! - Вот теперь точно сорвалась на крик. - Ты напоил меня этой гадостью?!
- Не только напоил. Еще и обмазал, - невесело хмыкнув в конце.
И точно пощечину влепил.
- Развяжи меня, Акхэн тебя возьми!
Гиарис забилась на постели, засучила связанными ногами, но смогла лишь избавиться от одеяла — оно сбилось в комок в районе живота, частично загородив обзор.
- Вихрь!
Он поднялся со своего насеста, тем самым подарив надежду, но когда остановился в шаге от кровати, Гиарис ждало разочарование.
- Так лучше, Мелкая. Так ты не причинишь себе вреда, и я смогу держаться подальше.
Внезапно поняла, что в глазах стоят слезы. И что щеки его горят непривычным лихорадочным румянцем.
Застонала в голос.
- Вихрь, отпусти меня... не плохо... Вихрь, я не могу...
Хныкающие интонации собственной речи бесконечно бесят, но избавиться от них не получается. Так же как не получается лежать спокойно — упершись пятками в матрац Гиарис выгнулась до тянущего ощущения в пояснице, окончательно сбросив с себя одеяло.
Тот факт, что кроме белья и повязки на ней ничего нет, прошел по касательной и не вызвал отторжения. А вот за любезностью ищейки, поднявшего и вернувшего одеяло на прежнее место, последовал бурный отклик. Гиарис забилась в путах, освобождая себя от невыносимо колючего прикосновения грубой ткани, хотя и не оно являлось самой большой проблемой. Тянущие ощущения в паху стали настоящей пыткой. Ей жизненно необходимо как-то унять их! Как-то облегчить сладкую боль! Как-то...
- Вихрь... - отчаянно выдохнула она, насколько это возможно подтянув ноги к груди. - Помоги...
Слезы непрерывным потоком льются из глаз, мешают видеть его лицо. А видеть очень хочется, и чтобы поближе подошел тоже хочется. И еще чего-то — необъяснимого, но важного.
Шумный выдох ищейки полоснул по расшатанным нервам. Гиарис всхлипнула, дернулась коротко, ощутив жар чужой ладони сквозь повязку на животе. Невольно подалась навстречу мужской руке. Из груди рвутся не то всхлипы, не то стоны, или все сразу. Понять саму себя невозможно. Разум предает вслед за телом. Потребность в чем-то моментально возрастает — до крика, до истерики, до желания убить или умереть.
И она закричала:
- Сделай что-нибудь, проклятый ты сыскарь! Сделай что-нибудь! Ненавижу!
Тело забилось в агонии, пыхнуло нестерпимым жаром. В месте сочленения ног горит огонь. Освободится - придушит собственными руками!
Поток емких, коротких ругательств остался за гранью осознания, в отличие от факта чуть прогнувшегося под новой ношей матраца и передвинувшейся немного ниже ладони.
- Мы пожалеем об этом, Мелкая. Оба пожалеем. Тебе захочется прибить меня, когда все закончится, - грустно и хрипло, точно связки сорвал.
Но ей сейчас не до предполагаемых мук совести. Сейчас терзает совсем другое.
- Мне уже хочется. Так сильно хочется, что сдохнуть готова, - выплюнула она, закрутив бедрами.
Мужские пальцы сползли до уровня белья. Сердце надрывно тарабанит в груди. Еще немного и расшибется в лепешку, не выдержав ожидания.
- Вихрь!
Он отозвался чем-то средним между стоном и рычанием, а после мужская ладонь накрыла горящее огнем местечко.
Гиарис дернулась, точно от удара. По телу прокатилась волна неконтролируемой дрожи. Сладкая боль внутри нее достигла критической точки, окончательно отключив голову. Что было дальше не понимала и не пыталась запомнить. И только иногда, в минуты недолгого отупляющего облегчения, когда сладкая нега переполняла ее до краев, слышала, как Вирхен лупит кулаком стену. Или быть может не стену, или не Вирхен — поворачиваться и смотреть в те моменты сил не было.
***
Проснулась Гиарис с тяжелой головой и ощущением абсолютной разбитости в каждой клеточке измученного тела, укрытая одеялом до самого подбородка, с гадким привкусом во рту, точно с вечера прилично так переусердствовала с игристым. Проснулась и, не открывая глаз, зажмурилась до белых точек за плотно сжатыми веками, малодушно натянув одеяло на голову. Милостивая Акхэ, это что же такое вчера было?! Стыдно-то как!
Затаилась, прислушиваясь. Но в комнате библиотечная тишина. Кроме шелеста ее собственного дыхания ни одного звука. Высунулась, решившись. Судя по тусклому свету за окном, на улице либо поздний вечер, либо раннее утро. Сколько же времени она пробыла в отключке?
С усилием приподнялась на локтях, чтобы окинуть комнату беглым взглядом. Рядом с ней никого. С облегчением выдохнув, повалилась обратно на подушку. Куда бы Вирхен не делся, она искренне обрадовалась, что мужчина ушел. Видеть его глаза — нет ни сил, ни желания. И вообще, не уверена, что сможет когда-нибудь спокойно встретиться взглядами. После того, что было, это нереально!
А было, как подсказывает неуемная память, многое. Его губы в таких местах, что уши от смущения сворачиваются в трубочку. И глубокие, выпивающие до дна поцелуи, которые так не хотелось прерывать.
Зажмурилась, гоня прочь настырные воспоминания. От них щеки горят огнем, а внизу живота вновь ворочается уже знакомое томление. Неужели это она стонала, молили, кричала? Просила — нет, требовала! - его рук на своем теле? И рассыпалась на части, когда получала желаемое?
- Великая Акхэ... - простонала Гиарис, подтянув колени к груди и свернувшись калачиком.
Рана на боку тут же напомнила о себе тянущей болью, но на нее плевать. Щеки пылают, точно угли в жаровне, и хочется, если не утопиться в ледяной воде, то хотя бы нырнуть с головой или зарыться лицом в снег. Хотя ни то, ни другое не поможет. Освободить от чувства стыда может только одно — смерть.
Застонав в голос, уткнулась носом подушку. Ну почему это случилось именно с ней? Почему ни с кем-то другим? Почему всегда она?! Почему именно ей досталось в наследство неиссякаемое умения встревать в истории? Неужели и это тоже нельзя было разделить на двоих!
О том, как относится Лихт к уготованной ей судьбе, сейчас не думалось совершенно.
И что удивительно, несмотря на весь ужас перед случившимся, злости не было. Ни на ищейку, ни на его сестру, посоветовавшую ее напоить жутким пойлом, ни даже на себя. Хотя, по логике вещей, должна была быть. Особенно на лекарку, допустившую ошибку и приведшую ее к этой черте.
Вновь застонала, теперь уже от жалости к самой себе, и стиснула ноги изо всех сил. Никогда больше! Ни за что на свете не допустит ничего подобного!
И все же, вопреки всеобъемлющему желанию, прятаться в кровати, притворяясь спящей, не стала.
