На эту ночь у него другие планы. Дождавшись пока один за другим стали зажигаться факелы, укрепленные на стенах храма, Риан, удовлетворенный увиденным, отошел от окна и направился к ожидающим его прислужницам. Нежные руки девушек и горячая вода - все, что ему сейчас необходимо. С остальным он разберется позже – когда придет время. А в том, что оно придет, сомнений не возникало.
Ожидание затягивалось. Лутарг не только понимал это – видел. Комендант хоть и пытался маскировать свое взвинченное состояние, нервничал все сильнее и заметнее.
Несмотря на собственную довольно твердую убежденность, что матери нет в Аэтеле, облегчать ему задачу Лутарг не собирался. Демонстративно хранил молчание и выжидающе поглядывал на дверь, игнорируя попытки завязать непринужденную беседу. Он устал от разговоров. И от людей устал. И от необходимости держать лицо, на которой, в бытность в столице, настаивала Таирия. Сейчас казалось, что гораздо спокойнее и комфортнее быть эргастенским каторжником, нежели братом руаниданы. Для того чтобы махать киркой и уворачиваться от плети надсмотрщика достаточно силы и ловкости, а какими качествами обязан обладать родственник правителя? Вопрос без ответа.
Наконец комендант устал от собственных обещаний о скором разрешении недоразумения. Подобравшись и приняв еще более серьезный вид, он предложил:
- Думаю, нам стоит взглянуть самим.
Лутарг ответил коротким кивком, решив, что подобного ответа достаточно.
Они споро покинули дом, дождались, пока подадут лошадей, и уже в седле наблюдали за возвращением отправленного за пленниками гвардейца. Едва ли не на ходу спешившись, тот вытянулся по стойке смирно.
- Увели, Ваше Превосходительство. Не успел.
- Как увели? Куда? Где Гарнизонный?
- На Базарную. Гарнизонный лично приказал. Присутствует.
Комендант зримо побледнел.
Дождь – слезы раскаяния. Иногда Кимале казалось, что эти мутные капли изливаются из ее истерзанной души, не находящей себе прощения в череде сменяющих друг друга кругов. Или же являются отражением печали Алэам, которая проливается с небес на землю, чтобы облегчить страдания покинутого ими народа.
Но, как бы то ни было на самом деле, дождь неизменно приносил с собой горечь и печаль предназначенные лишь ей одной. Всегда горечь и печаль, недоступные видению никого из смертных. Только ей.
Отложив короб, женщина поднялась с постели. Воспоминания о разрухе и пустоте, оставленных после себя Даровавшими жизнь, затуманили взор пеленой слез. Выйдя в промозглую, сырую ночь, она подставила лицо дождю, позволив влаге смешаться и омыть ее кожу. Ручейки побежали по щекам, шее, промочили одежду, но Кимала этого не замечала. Перед ее мысленным взором стоял образ Рамины - такой, какой та была до воплощения. Образ подруги, которая через несколько мгновений рассыплется земляной пылью у ее ног, чтобы более не вернуться никогда.
Едва стало понятно, что Алэамы бесследно исчезли, растворившись в присущей каждой стихии, Хранящие чистоту покинули развалины некогда величественного храма и направились в ближайшую деревню рода Огненных. Никто из девушек не знал, как быть дальше. Лишившись предназначения, они не представляли, чем занять себя. Не могли вообразить, какой станет их жизнь теперь – без цели и былого предопределения, с мыслями о котором проходил всякий день.
Знание пришло быстро. Быстрее, чем кто-либо из них мог предположить. В первом же поселении доселе Хранящие чистоту были встречены проклятиями и градом летящих камней. Для рассерженного люда они стали виновницами произошедшего - теми, кто не исполнил возложенной на них миссии и прогневал первоосновы. Ни для кого не имело значения, что эти растерянные, испуганные существа когда-то считались родственниками каждого члена рода и сосудами для Даровавших жизнь. Сейчас они стали гонимыми, приносящими несчастье безродными, которых запрещено жалеть или пускать на порог, коим отказывали в помощи и пище, каковых всецело и безоговорочно презирали.
Вздохнув, Кимала отогнала страшное видение. Утерев лицо рукавом, вернулась в жилище и присела поближе к очагу. Тепло огня постепенно изгнало дрожь из ее конечностей, и женщина, сменив влажные одежды на длинную плотную рубаху, забралась в кровать.
Она знала, что уснуть не удастся. Знание не мудреное, ведь не удавалось никогда. В дождливые дни сон избегал ее, лишая возможности забыться. Непогода и память – два бессменных спутника, по своему обыкновению посетившие ее нынешней ночью, развеют столь желанную дрему капельной дробью и яркими всполохами воспоминаний. Одолеть их не помогала даже сонная трава. Когда-то Кимала пробовала спасаться дурманящим настоем, теперь же перестала, осознав тщетность подобных попыток.
Зарывшись поглубже в шкуры, женщина приготовилась слушать и смотреть: слушать, как дождь барабанит по протекающей нынче крыше, и смотреть за тем, что выплывет из глубин ее существа. Что сегодняшней ночью решит пробудиться и показаться в мрачной темноте.
Не принятые и не прощенные десять дев оказались согнаны в пещеру воплощений. Совет родов постановил, что согрешившие должны искупить вину перед Алэамами расставшись с собственными никчемными жизнями. Так, ни в чем неповинные сестры-служительницы вынуждены были заплатить за чужой грех. Они сделали свой последний вдох, будучи замурованными в единственном святилище, пощаженном Даровавшими жизнь, как решили советники именно для этой цели.
Мысли об их мучительной смерти разъедали Кималу изнутри, с каждым разом увеличивая зияющую дыру в ее душе.
Сама Кимала сумела избежать подобной участи лишь потому, что, оставив Хранящих чистоту, отправилась на поиски Тимгара. Ведомая сомнениями, она намеревалась найти ответ на главный вопрос – что стало причиной. И нашла, преодолев бесчисленное количество дорог, избороздив морские просторы в поисках отрекшегося от рода кочевника, чтобы прочитать ответ в печальном, затравленном взоре проклинаемого самим собой мужчины.
Так же, как и она, Тимгар не простил себе проявленной слабости. Оба они стали теми звеньями, что привели к отречению первооснов от четырех великих родов, и каждый из них будет корить себя за это до конца собственных дней.
«Вернее, она будет», - напомнила себе Кимала. В отличие от нее, Тимгар уже отмучился. Теперь его уделом стал вечный, не нарушаемый тревожащими думами покой.
Натянув на голову меховое покрывало, Кимала взмолилась о прекращении дождя. Сил ворошить былое практически не осталось. Хотелось забыться в беспокойном сне! Пусть страшном, изобилующем кошмарами, но все же более милосердном, чем воспоминания. Всегда более благостном, нежели отпущенная ей реальность.
Она возвратилась в Алэамское нагорье почти три круга спустя. Вернулась, отягощенная знанием и жаждой искупить вину, но вместо желаемого получила весть о гибели Хранящих чистоту и оскверненное смертью святилище.
Слезы туманили ее взор все дни, что Кимала предавала огню останки недавних служительниц Алэам. Они лились по щекам, иссушая ее, оставляя зияющую пустоту в душе, где некогда жили вера и любовь к ближнему. Там, где ранее обитали жертвенность и стремление дарить радость, остались только запах горелой плоти и бездонное озеро отчаяния, исполненное осознания пусть косвенной, но все же причастности к бесславной кончине незапятнанных душ.
А затем…
Затем наступил день воплощения. Тот самый день, в который она должна была стать сосудом для воплотившейся Земли и выйти в мир делиться благами первоосновы, но вместо этого осталась прежней Кималой и обнаружила в святилище молчаливых близнецов.
Женщина и сейчас помнила, как они сидели, держась за руки, как смотрели на нее своими огромными синими глазами. В их взорах не было страха, только удивление и странное, тревожащее спокойствие, такое не свойственное маленьким детям. Они разглядывали ее, будто оценивая. Всматривались в самую сердцевину, ища нечто понятное только им, а после, оторвавшись друг от друга, протянули к ней руки, словно решили, что она достойна принадлежать им.
И Кимала принадлежала. Долгих двадцать кругов своей жизни посвятила им, каждое мгновенье надеясь и веря, что дети станут ее спасением.
Они не первые. Сарин понял это, еще не видя места экзекуции по возбужденному гомону собравшейся толпы: пару раз доводилось присутствовать на показательных порках.
- Милостивая Траисара! - сдавленно охнула Лураса, когда их взорам открылись два столба, на одном из которых еще дожидался освобождения понесший наказание. Его искусанная плетью спина являла собой удручающее зрелище, на которое даже повидавший многое Сарин старался не смотреть.
Их подвели к эшафоту, и людская масса заволновалась сильнее. Из ее недр прилетело несколько камней, но ни один из них, слава богам, не достиг цели.
Поймав затравленный взгляд Лурасы, Сарин горестно поджал губы. И зачем он только послушался ее? Пошел на поводу? Останься они в Антэле, ничего такого не случилось бы!
И все же держалась она на удивление хорошо, не считая того самого первого падения, когда поняла, что Истаргу не удалось освободить их. Спина прямая, плечи расправлены, только бледна сверх меры и в глазах ужас.
Старик подавленно покачал головой. Как можно быть настолько слепыми? Ведь видно же - не обычная воровка!
Взгляд остановился на Гарнизонном. Ни они сами, ни их участь его не интересовали. Он даже не смотрел в их направлении. И приказ отдал не глядя.
- Я пойду, - моментально вызвался Сарин, когда один из гвардейцев шагнул в направлении Истарга.
Он старший, и отвечает за обоих, а значит и наказание примет первым.
Мыслей о том, чтобы оправдаться - нет. Ежу понятно - слушать их не станут. Только за Лурасу страшно. Выдержит ли? Переживет?
О том, что сделает Лутарг, если… когда узнает, старик старался не задумываться. В том, что ничем хорошим это не закончится, сомневаться не приходилось.
Его подвели к столбу. Сорвали рубаху, прежде чем привязать. Судя по тому, насколько сильно перетянули запястья, да и ранее увиденному, усердия палачу не занимать. Спустя рукава бить не станет.
И все же старец пытался.
- Женщину пожалей. Когда вскроется, кто она, всем будет худо.
Ответом стал смешок.
Сарин покосился на Лурасу. Она не отрывала от него глаз и, казалось, молилась. Вот только вряд ли боги услышат. А если и услышат, то чем помогут? Скорым забвением? Если бы хотели вмешаться – вмешались раньше, когда он еще верил, что Истарг справится и они выпутаются.
Внутренне смирившись с неизбежным, Сарин смежил веки и приготовился встретить первый удар. Палач уже щелкнул плетью, чем вызвал вопль ликования в ожидающей кровавой расправы толпе. Но его не последовало, и народ отчего-то стих, точно все в одночасье лишились голосов.
Сарин открыл глаза. Первый взгляд на Лурасу, в надежде понять, что происходит. На лице дочери вейнгара смесь ужаса и облегчения, а после и вовсе повалилась на колени, точно подкошенная. Спустя миг старца обдало обжигающей волной жара, он услышал предсмертный хрип и увидел, как слетел с эшафота палач с разодранным горлом. Кровь фонтаном выплескивалась из порванной артерии, остекленевший взгляд смотрел куда-то в небо.
Сарин насилу успел поверить в случившееся, как нечто незримое ударило в строй гвардейцев во главе с Гарнизонным. Едва ли ни синхронно те повалились на землю, чтобы остаться лежать в неестественных вывернутых позах. А перед ними невредимая Лураса, по-прежнему сидит на земле, льет беззвучные слезы и шепчет что-то, цепляясь за руку белого, словно едва выпавший снег, Истарга.
После прорвало. Оглушающая тишина разверзлась криками. Народ посходил с ума, ища пути спасения. Врезаясь в друг друга, толкаясь, отпихивая, перешагивая через упавших, люди устремились прочь, напрочь забыв о том, для чего собирались. Жажда крови трансформировалась в жажду жизни, такую же безоговорочную и всепоглощающую - лишенную рамок, сострадания, представлений о добре и зле. Лозунг «плевать на остальных, своя шкура дороже» стал определяющим.
Нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто правит балом, нет. И все же Сарин извернулся, чтобы посмотреть за спину. Лутарг стоял на расстоянии шагов двадцати. Глаза - бездонная голубая пропасть, а вокруг кружит пылающий огненный вихрь – смертоносный, жаждущий, голодный до расправы. И в непосредственной близости от его оскаленной пасти отказывающийся верить своим глазам, ошалевший от происходящего комендант.
То ли еще будет…
- Спешиваемся! Короткий привал по нужде и в путь! – прокричал во главе кавалькады Окаэнтар и осадил коня.
Литаурэль обрадовано выдохнула. Несколько минут отдыха не помешают: поясница ныла безбожно, хотелось размяться и хоть ненадолго выбраться из седла.
Она давно сбилась со счета. Не могла сказать, сколько ночей назад покинула Антэлу, и как долго длится их путешествие. Один день плавно перетекал в другой, похожий как две капли воды, и только пейзаж вокруг постепенно менялся. Становился все более гористым и трудноодолимым.
Не без труда стерпев назойливую помощь Лиамира, Лита поспешила отойти в сторону. С каждым днем ей становилось все труднее делать вид, будто принимает его ухаживания. Сколько раз пожалела о затеянной когда-то игре - не сосчитать! И, тем не менее, приходилось притворяться дальше, ибо отказаться от нее значило отказаться от надежды сбежать.
А последняя еще теплилась. Не такая яркая, как в самом начале, но все же.
- Тебя посторожить? – подошел со спины Лиамир, и Лита невольно вздрогнула, едва совладав с желанием отшатнуться.
- Нет-нет, спасибо, - натужно улыбнувшись. – Подожду, когда остановимся на ночь.
Улыбка тресаира не в пример ее – искренняя.
- Сегодня будем спать под крышей. В добротной постели, - однозначно рассчитывая ее обрадовать, поделился Лиамир, но Литаурэль насторожилась.
- Под крышей?
Они ни разу не останавливались на постоялых дворах. Да и вообще держались вдалеке от проторенных дорог и трактов. Так почему сейчас?
- Под крышей, - подтвердил тресаир. – Выше аванпост. Они приютят нас.
- Аванпост? – девушка нахмурилась.
Она до сих пор наверняка не знала, какова конечная цель их путешествия. Предполагала только, что пожелавший пленить рьястора никто иной как брат Нерожденной, хотя никто из Истинных в открытую не подтвердил эту догадку. Да и называли они его не иначе, как Неизменный. Даже имени никто не упоминал. Впрочем, и разговоров на эту тему практически не было. Иногда Литаурэль казалось, что Окаэнтар, как и остальные, далеко не рад положению, в котором оказался.
- Что за аванпост?
- Рианитов.
Лиамир протянул руку, чтобы убрать с ее лица прядь волос, но девушка его опередила, не обратив внимания на промелькнувшую во взгляде обиду.
- Здесь тэланские земли заканчиваются. Мы достигли границы, - закончил объяснение Лиамир, но Литаурэль оно уже не требовалось.
Она все же отшатнулась, не столько от мужчины, сколько от сказанного. Сердце гулко забилось в груди, разгоняя по венам безотчетный страх.
Она не согласна! Она не готова покинуть Тэлу! Она не стремится попасть в лапы к Нерожденному. Совсем не горит желанием увидеть того, кто ради неизвестной цели безжалостно истреблял Рожденных с духом. Особенно сейчас, когда кариал найден и встречаться с ним отнюдь необязательно!
***
Ожидание затягивалось. Лутарг не только понимал это – видел. Комендант хоть и пытался маскировать свое взвинченное состояние, нервничал все сильнее и заметнее.
Несмотря на собственную довольно твердую убежденность, что матери нет в Аэтеле, облегчать ему задачу Лутарг не собирался. Демонстративно хранил молчание и выжидающе поглядывал на дверь, игнорируя попытки завязать непринужденную беседу. Он устал от разговоров. И от людей устал. И от необходимости держать лицо, на которой, в бытность в столице, настаивала Таирия. Сейчас казалось, что гораздо спокойнее и комфортнее быть эргастенским каторжником, нежели братом руаниданы. Для того чтобы махать киркой и уворачиваться от плети надсмотрщика достаточно силы и ловкости, а какими качествами обязан обладать родственник правителя? Вопрос без ответа.
Наконец комендант устал от собственных обещаний о скором разрешении недоразумения. Подобравшись и приняв еще более серьезный вид, он предложил:
- Думаю, нам стоит взглянуть самим.
Лутарг ответил коротким кивком, решив, что подобного ответа достаточно.
Они споро покинули дом, дождались, пока подадут лошадей, и уже в седле наблюдали за возвращением отправленного за пленниками гвардейца. Едва ли не на ходу спешившись, тот вытянулся по стойке смирно.
- Увели, Ваше Превосходительство. Не успел.
- Как увели? Куда? Где Гарнизонный?
- На Базарную. Гарнизонный лично приказал. Присутствует.
Комендант зримо побледнел.
ГЛАВА 12
Дождь – слезы раскаяния. Иногда Кимале казалось, что эти мутные капли изливаются из ее истерзанной души, не находящей себе прощения в череде сменяющих друг друга кругов. Или же являются отражением печали Алэам, которая проливается с небес на землю, чтобы облегчить страдания покинутого ими народа.
Но, как бы то ни было на самом деле, дождь неизменно приносил с собой горечь и печаль предназначенные лишь ей одной. Всегда горечь и печаль, недоступные видению никого из смертных. Только ей.
Отложив короб, женщина поднялась с постели. Воспоминания о разрухе и пустоте, оставленных после себя Даровавшими жизнь, затуманили взор пеленой слез. Выйдя в промозглую, сырую ночь, она подставила лицо дождю, позволив влаге смешаться и омыть ее кожу. Ручейки побежали по щекам, шее, промочили одежду, но Кимала этого не замечала. Перед ее мысленным взором стоял образ Рамины - такой, какой та была до воплощения. Образ подруги, которая через несколько мгновений рассыплется земляной пылью у ее ног, чтобы более не вернуться никогда.
Едва стало понятно, что Алэамы бесследно исчезли, растворившись в присущей каждой стихии, Хранящие чистоту покинули развалины некогда величественного храма и направились в ближайшую деревню рода Огненных. Никто из девушек не знал, как быть дальше. Лишившись предназначения, они не представляли, чем занять себя. Не могли вообразить, какой станет их жизнь теперь – без цели и былого предопределения, с мыслями о котором проходил всякий день.
Знание пришло быстро. Быстрее, чем кто-либо из них мог предположить. В первом же поселении доселе Хранящие чистоту были встречены проклятиями и градом летящих камней. Для рассерженного люда они стали виновницами произошедшего - теми, кто не исполнил возложенной на них миссии и прогневал первоосновы. Ни для кого не имело значения, что эти растерянные, испуганные существа когда-то считались родственниками каждого члена рода и сосудами для Даровавших жизнь. Сейчас они стали гонимыми, приносящими несчастье безродными, которых запрещено жалеть или пускать на порог, коим отказывали в помощи и пище, каковых всецело и безоговорочно презирали.
Вздохнув, Кимала отогнала страшное видение. Утерев лицо рукавом, вернулась в жилище и присела поближе к очагу. Тепло огня постепенно изгнало дрожь из ее конечностей, и женщина, сменив влажные одежды на длинную плотную рубаху, забралась в кровать.
Она знала, что уснуть не удастся. Знание не мудреное, ведь не удавалось никогда. В дождливые дни сон избегал ее, лишая возможности забыться. Непогода и память – два бессменных спутника, по своему обыкновению посетившие ее нынешней ночью, развеют столь желанную дрему капельной дробью и яркими всполохами воспоминаний. Одолеть их не помогала даже сонная трава. Когда-то Кимала пробовала спасаться дурманящим настоем, теперь же перестала, осознав тщетность подобных попыток.
Зарывшись поглубже в шкуры, женщина приготовилась слушать и смотреть: слушать, как дождь барабанит по протекающей нынче крыше, и смотреть за тем, что выплывет из глубин ее существа. Что сегодняшней ночью решит пробудиться и показаться в мрачной темноте.
Не принятые и не прощенные десять дев оказались согнаны в пещеру воплощений. Совет родов постановил, что согрешившие должны искупить вину перед Алэамами расставшись с собственными никчемными жизнями. Так, ни в чем неповинные сестры-служительницы вынуждены были заплатить за чужой грех. Они сделали свой последний вдох, будучи замурованными в единственном святилище, пощаженном Даровавшими жизнь, как решили советники именно для этой цели.
Мысли об их мучительной смерти разъедали Кималу изнутри, с каждым разом увеличивая зияющую дыру в ее душе.
Сама Кимала сумела избежать подобной участи лишь потому, что, оставив Хранящих чистоту, отправилась на поиски Тимгара. Ведомая сомнениями, она намеревалась найти ответ на главный вопрос – что стало причиной. И нашла, преодолев бесчисленное количество дорог, избороздив морские просторы в поисках отрекшегося от рода кочевника, чтобы прочитать ответ в печальном, затравленном взоре проклинаемого самим собой мужчины.
Так же, как и она, Тимгар не простил себе проявленной слабости. Оба они стали теми звеньями, что привели к отречению первооснов от четырех великих родов, и каждый из них будет корить себя за это до конца собственных дней.
«Вернее, она будет», - напомнила себе Кимала. В отличие от нее, Тимгар уже отмучился. Теперь его уделом стал вечный, не нарушаемый тревожащими думами покой.
Натянув на голову меховое покрывало, Кимала взмолилась о прекращении дождя. Сил ворошить былое практически не осталось. Хотелось забыться в беспокойном сне! Пусть страшном, изобилующем кошмарами, но все же более милосердном, чем воспоминания. Всегда более благостном, нежели отпущенная ей реальность.
Она возвратилась в Алэамское нагорье почти три круга спустя. Вернулась, отягощенная знанием и жаждой искупить вину, но вместо желаемого получила весть о гибели Хранящих чистоту и оскверненное смертью святилище.
Слезы туманили ее взор все дни, что Кимала предавала огню останки недавних служительниц Алэам. Они лились по щекам, иссушая ее, оставляя зияющую пустоту в душе, где некогда жили вера и любовь к ближнему. Там, где ранее обитали жертвенность и стремление дарить радость, остались только запах горелой плоти и бездонное озеро отчаяния, исполненное осознания пусть косвенной, но все же причастности к бесславной кончине незапятнанных душ.
А затем…
Затем наступил день воплощения. Тот самый день, в который она должна была стать сосудом для воплотившейся Земли и выйти в мир делиться благами первоосновы, но вместо этого осталась прежней Кималой и обнаружила в святилище молчаливых близнецов.
Женщина и сейчас помнила, как они сидели, держась за руки, как смотрели на нее своими огромными синими глазами. В их взорах не было страха, только удивление и странное, тревожащее спокойствие, такое не свойственное маленьким детям. Они разглядывали ее, будто оценивая. Всматривались в самую сердцевину, ища нечто понятное только им, а после, оторвавшись друг от друга, протянули к ней руки, словно решили, что она достойна принадлежать им.
И Кимала принадлежала. Долгих двадцать кругов своей жизни посвятила им, каждое мгновенье надеясь и веря, что дети станут ее спасением.
***
Они не первые. Сарин понял это, еще не видя места экзекуции по возбужденному гомону собравшейся толпы: пару раз доводилось присутствовать на показательных порках.
- Милостивая Траисара! - сдавленно охнула Лураса, когда их взорам открылись два столба, на одном из которых еще дожидался освобождения понесший наказание. Его искусанная плетью спина являла собой удручающее зрелище, на которое даже повидавший многое Сарин старался не смотреть.
Их подвели к эшафоту, и людская масса заволновалась сильнее. Из ее недр прилетело несколько камней, но ни один из них, слава богам, не достиг цели.
Поймав затравленный взгляд Лурасы, Сарин горестно поджал губы. И зачем он только послушался ее? Пошел на поводу? Останься они в Антэле, ничего такого не случилось бы!
И все же держалась она на удивление хорошо, не считая того самого первого падения, когда поняла, что Истаргу не удалось освободить их. Спина прямая, плечи расправлены, только бледна сверх меры и в глазах ужас.
Старик подавленно покачал головой. Как можно быть настолько слепыми? Ведь видно же - не обычная воровка!
Взгляд остановился на Гарнизонном. Ни они сами, ни их участь его не интересовали. Он даже не смотрел в их направлении. И приказ отдал не глядя.
- Я пойду, - моментально вызвался Сарин, когда один из гвардейцев шагнул в направлении Истарга.
Он старший, и отвечает за обоих, а значит и наказание примет первым.
Мыслей о том, чтобы оправдаться - нет. Ежу понятно - слушать их не станут. Только за Лурасу страшно. Выдержит ли? Переживет?
О том, что сделает Лутарг, если… когда узнает, старик старался не задумываться. В том, что ничем хорошим это не закончится, сомневаться не приходилось.
Его подвели к столбу. Сорвали рубаху, прежде чем привязать. Судя по тому, насколько сильно перетянули запястья, да и ранее увиденному, усердия палачу не занимать. Спустя рукава бить не станет.
И все же старец пытался.
- Женщину пожалей. Когда вскроется, кто она, всем будет худо.
Ответом стал смешок.
Сарин покосился на Лурасу. Она не отрывала от него глаз и, казалось, молилась. Вот только вряд ли боги услышат. А если и услышат, то чем помогут? Скорым забвением? Если бы хотели вмешаться – вмешались раньше, когда он еще верил, что Истарг справится и они выпутаются.
Внутренне смирившись с неизбежным, Сарин смежил веки и приготовился встретить первый удар. Палач уже щелкнул плетью, чем вызвал вопль ликования в ожидающей кровавой расправы толпе. Но его не последовало, и народ отчего-то стих, точно все в одночасье лишились голосов.
Сарин открыл глаза. Первый взгляд на Лурасу, в надежде понять, что происходит. На лице дочери вейнгара смесь ужаса и облегчения, а после и вовсе повалилась на колени, точно подкошенная. Спустя миг старца обдало обжигающей волной жара, он услышал предсмертный хрип и увидел, как слетел с эшафота палач с разодранным горлом. Кровь фонтаном выплескивалась из порванной артерии, остекленевший взгляд смотрел куда-то в небо.
Сарин насилу успел поверить в случившееся, как нечто незримое ударило в строй гвардейцев во главе с Гарнизонным. Едва ли ни синхронно те повалились на землю, чтобы остаться лежать в неестественных вывернутых позах. А перед ними невредимая Лураса, по-прежнему сидит на земле, льет беззвучные слезы и шепчет что-то, цепляясь за руку белого, словно едва выпавший снег, Истарга.
После прорвало. Оглушающая тишина разверзлась криками. Народ посходил с ума, ища пути спасения. Врезаясь в друг друга, толкаясь, отпихивая, перешагивая через упавших, люди устремились прочь, напрочь забыв о том, для чего собирались. Жажда крови трансформировалась в жажду жизни, такую же безоговорочную и всепоглощающую - лишенную рамок, сострадания, представлений о добре и зле. Лозунг «плевать на остальных, своя шкура дороже» стал определяющим.
Нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто правит балом, нет. И все же Сарин извернулся, чтобы посмотреть за спину. Лутарг стоял на расстоянии шагов двадцати. Глаза - бездонная голубая пропасть, а вокруг кружит пылающий огненный вихрь – смертоносный, жаждущий, голодный до расправы. И в непосредственной близости от его оскаленной пасти отказывающийся верить своим глазам, ошалевший от происходящего комендант.
То ли еще будет…
***
- Спешиваемся! Короткий привал по нужде и в путь! – прокричал во главе кавалькады Окаэнтар и осадил коня.
Литаурэль обрадовано выдохнула. Несколько минут отдыха не помешают: поясница ныла безбожно, хотелось размяться и хоть ненадолго выбраться из седла.
Она давно сбилась со счета. Не могла сказать, сколько ночей назад покинула Антэлу, и как долго длится их путешествие. Один день плавно перетекал в другой, похожий как две капли воды, и только пейзаж вокруг постепенно менялся. Становился все более гористым и трудноодолимым.
Не без труда стерпев назойливую помощь Лиамира, Лита поспешила отойти в сторону. С каждым днем ей становилось все труднее делать вид, будто принимает его ухаживания. Сколько раз пожалела о затеянной когда-то игре - не сосчитать! И, тем не менее, приходилось притворяться дальше, ибо отказаться от нее значило отказаться от надежды сбежать.
А последняя еще теплилась. Не такая яркая, как в самом начале, но все же.
- Тебя посторожить? – подошел со спины Лиамир, и Лита невольно вздрогнула, едва совладав с желанием отшатнуться.
- Нет-нет, спасибо, - натужно улыбнувшись. – Подожду, когда остановимся на ночь.
Улыбка тресаира не в пример ее – искренняя.
- Сегодня будем спать под крышей. В добротной постели, - однозначно рассчитывая ее обрадовать, поделился Лиамир, но Литаурэль насторожилась.
- Под крышей?
Они ни разу не останавливались на постоялых дворах. Да и вообще держались вдалеке от проторенных дорог и трактов. Так почему сейчас?
- Под крышей, - подтвердил тресаир. – Выше аванпост. Они приютят нас.
- Аванпост? – девушка нахмурилась.
Она до сих пор наверняка не знала, какова конечная цель их путешествия. Предполагала только, что пожелавший пленить рьястора никто иной как брат Нерожденной, хотя никто из Истинных в открытую не подтвердил эту догадку. Да и называли они его не иначе, как Неизменный. Даже имени никто не упоминал. Впрочем, и разговоров на эту тему практически не было. Иногда Литаурэль казалось, что Окаэнтар, как и остальные, далеко не рад положению, в котором оказался.
- Что за аванпост?
- Рианитов.
Лиамир протянул руку, чтобы убрать с ее лица прядь волос, но девушка его опередила, не обратив внимания на промелькнувшую во взгляде обиду.
- Здесь тэланские земли заканчиваются. Мы достигли границы, - закончил объяснение Лиамир, но Литаурэль оно уже не требовалось.
Она все же отшатнулась, не столько от мужчины, сколько от сказанного. Сердце гулко забилось в груди, разгоняя по венам безотчетный страх.
Она не согласна! Она не готова покинуть Тэлу! Она не стремится попасть в лапы к Нерожденному. Совсем не горит желанием увидеть того, кто ради неизвестной цели безжалостно истреблял Рожденных с духом. Особенно сейчас, когда кариал найден и встречаться с ним отнюдь необязательно!
