Таирия отстранилась. Вызывающе подбоченилась.
- Вот всегда ты такой, Лу! Никогда не позволяешь помочь!
- Ты уже помогла, Ири.
- Чем?
- Тем, что ты – это ты.
Литаурэль чуть передвинулась в поисках более удобного положения. Ствол дерева, используемый ею в качестве опоры, особой мягкостью не отличался. Скорее наоборот, превосходил своих собратьев в шероховатости, чем доставлял массу неудобств, но сидеть, опершись на него, все же гораздо приятнее, нежели связанной по рукам и ногам валяться на земле.
Они остановились, когда последние отблески уходящего дня окончательно растворились в сумраке наступившей ночи. К тому моменту она перестала предпринимать отчаянные попытки вызвать духа. Временно смирилась со своим неприглядным положением, пообещав себе, что обязательно вернется к попыткам освободиться, как только перестанет быть объектом пристального внимания Окаэнтара. Когда тот поверит, что она не представляет угрозы их планам.
Впрочем, планы эти по-прежнему оставались загадкой для нее. Окаэнтар упорно не отвечал на ее вопросы. Хранил молчание. Литаурэль не знала, куда они везут ее. Продолжала теряться в догадках, каким образом предатели обошли участь всех тресаиров в большом мире? Задавалась вопросом, кто такой Неизменный?
Хотя насчет последнего кое-какие предположения имелись. Только верить в них не хотелось. Неужели за ранением Перворожденного и ее похищением стоит брат Нерожденной? Неужто он по-прежнему после всех этих лет представляет угрозу для Истинных?
Как бы там ни было, подарки именуемого Окаэнтаром Неизменным имели сокрушительную силу. Ей наглядно продемонстрировали их мощь. Позволили удостовериться, что с ошейником просто так не сладить. Было удивительно и страшно наблюдать, как видоизменяется Лиамир от простого прикосновения к неказистому украшению. Как гаснут его глаза и обретают плотность черты, в точности так же, как происходило с ней когда-то. Со стороны преображение выглядело гораздо более устрашающе, чем ей казалось ранее. И как Сарин принял это? Преследовало ощущение, что окажись на его месте - не смогла бы.
Подтянув ноги к груди, Литаурэль обвила руками лодыжки и, упершись подбородком в выемку между коленок, устремила взгляд на разгорающийся огонь. Хотелось добавить ему жара. Превратить несмелые язычки в прожорливое пламя, способное в одночасье слопать ее похитителей. Спалить без остатка и вернуть свободу!
Но желаемое невыполнимо. Она не Повелитель стихий и никогда им не станет! То, что изначально подвластно рьястору, не доступно для тагьери.
Когда огонь разгорелся, запыхал искрами, Лита помимо воли вернулась к их продвижению к столице. Кажущийся досужим интерес Таирии, придыхания Паньки, неизменное присутствие Лутарга рядом, осуждающее цоканье Сарина – как не хватало их сейчас! Как хотелось вернуться в то время, когда рядом находились ставшие дорогими люди! Те, кому без сомнений доверишься и на кого можно положиться!
Непрошеные слезы навернулись на глаза, и Литаурэль зло стряхнула с ресниц застилающие взор капли. Плакать нельзя! Слезы слабость! Но те не желали отступать.
Лутарг пойдет за ней из-за их связи и тем самым попадется на закинутую предателями наживку. Она не сомневалась в этом, и очень хотела убедить его поступить иначе. Предупредить. Сказать, что его благополучие важнее. Что благополучие остальных тресаиров важнее! Но не могла. И от этого, где-то глубоко внутри - рядом с темницей тагьери - разрасталась и ширилась пустота. Черная, живая пустота, из которой выныривали все новые и новые страхи, грозящие разорвать ее на части.
- Ты первый на карауле. И смотри у меня… - о чем-то предупредил Туигара Окаэнтар.
Тот кивнул, что понял, и снял с запястья браслет, в одночасье став таким, каким должен был быть.
Лита непроизвольно потянулась к собственному ошейнику. Вот бы и ей также легко избавиться от подарочка Неизменного! Сорвать и дело с концом! Но нет - он точно удавка обвивал шею.
Ее жест был замечен. Окаэнтар выразительно заломил брови.
- Чего хочешь? Этого?
Шиалу вырвался из него, расправив перепончатые крылья. Выпустил струйку дыма из ноздрей.
Видеть духа больно. Настолько, что крик протеста рвется из груди, но Лита смолчала. Закусила губу и смолчала. Даже глянула вызывающе.
- Если будешь вести себя хорошо, все вернется, - пообещал Окаэнтар.
- Откуда тебе знать? Вдруг ваш Неизменный посчитает иначе? – решив воспользоваться моментом и побольше узнать о заказчике ее похищения.
- Ты не нужна ему. Ему нужен Тарген, - клюнул тресаир, прежде чем сообразить и смолкнуть.
Но Лита уже услышала и уточнила:
- Тарген ли? – решив, что смысла исправлять нет.
В конце концов, какая разница - Лутарг или Тарген, ведь подразумевают одного и того же человека – Освободителя.
Окаэнтар усмехнулся.
- Может и не совсем он, - подтвердив тем самым подозрения. – Но чем богаты, что называется…
Лита постаралась придать своему лицу безразличия, а голосу ироничного сочувствия.
- Ты просчитался. Ваш план не выгорит. Все мысли Освободителя об отце и поисках кариала, - надеясь, что об обретении последнего никому из предателей неизвестно. - А я лишь обуза, благодаря тебе свалившаяся ему на плечи. Он с радостью избавится от меня.
Усмешка Окаэнтара стала шире и жестче.
- Ошибаешься, дорогая. Ох, ошибаешься! Или врешь? – недобро прищурившись, чтобы после вызывающе расхохотаться. – Я сам видел, как он смотрел на тебя там – в Саришэ. И как рьястор преобразился, тебя не тронув. И твое стабильное состояние по-прежнему вызывает у меня большие вопросы, - приблизившись вплотную, так что мыски его ботинок коснулись ее. – Ну да ничего… Вот придет за тобой и сам ответит на все вопросы. Нужно просто подождать. Ты же умеешь ждать, Литаурэль? Все тресаиры умеют ждать…
Она умела, но знание это ничего кроме боли не приносило.
Литаурэль вновь ощутила резь в глазах, к горлу подкатил ком. Все то, о чем сознательно старалась не думать, на что запрещала себе надеяться, накатило удушливой волной. Подозрения Окаэнтара сломали стену, за которой с таким усердием пряталась – от себя, от Лутарга.
Она привязала его к себе и постаралась забыть об этом. Приняла как данность его желание близости, ответила на него, отказавшись от собственных надежд и чаяний в угоду благополучия собственного народа. Она ни разу не дала ему понять, что чувствует, к чему стремится в самой своей сердцевине. Она позволила своей привязанности не только остаться не озвученной, но и отвернулась от нее, а сейчас глубоко сожалела об этом. Будет ли у нее еще возможность открыть ему сокровенное? Сможет ли она когда-нибудь вновь заглянуть ему в глаза и признаться во всем? Сумеет ли сказать – люблю? И захочет ли он ее услышать?
Ответов не было. И будут ли – большой вопрос.
Дождь… Она не любила дождь: монотонную дробь льющейся на крышу воды, влажность, заставляющую ныть старые кости, капли, срывающиеся с потолка ее ветхого дома, чтобы наполнить расставленные по полу чаши. Дождь был для Кималы предвестником печали и болезненных воспоминаний, которые неизменно приходили к ней вместе с непогодой. Неразлучным трио они появлялись на пороге ее жилища, чтобы терзать и мучить до тех пор, пока последняя небесная слеза не впитается в землю.
Вот и сейчас, женщина словно бы вернулась в прошлое, чтобы заново пройти по тропе ошибок, исправить которые возможности уже не представится. Вернулась для того, чтобы совершить их заново, еще раз поддаться на уговоры и принять решение, которое навсегда изменит жизнь четырех родов и ее собственную.
Это был ее пятый круг в храме Даровавших жизнь. На смену промозглым ветрам в очередной раз пришел игривый весенний ветерок, наполненный ароматами свежей зелени. Почти все время она и другие девушки проводили у алтаря, приводя в порядок цветник, высаживая молодые растения и лечебные травы. Именно здесь, у места первого воздаяния последние лучше всего росли и приобретали наибольшую целебную силу.
К тому моменту Кимала привыкла к своей новой жизни, радовалась ей, и с нетерпением ждала дня, в который будет избрана сосудом. Все служительницы храма Даровавших жизнь мечтали об этом! Так она считала тогда.
Для самой Кималы приближающееся лето должно было стать особенным. Девушка была избрана в прислужницы одной из первооснов и тщательно готовилась к будущей роли. Предыдущая помощница и нынешний сосуд для Земли помогала ей в этом.
Рамина рассказывала, каково это – быть прислужницей. Делилась впечатлениями от собственного служения. Говорила о мире за стенами храма, где побывала вместе с Землей, и девушки постепенно сблизились настолько, что стали считать себя кровницами.
Возможно, поэтому подруга доверила Кимале то, чем ранее предпочитала не делиться ни с кем.
Бурление закипевшей похлебки ненадолго вырвало Кималу из воспоминаний. Она слезла с постели и, сняв котелок с огня, наполнила деревянную плошку. Пища была совсем жидкой и серо-зеленой на вид. Обилие трав, которыми женщина сдабривала свое традиционное варево, неизменно давало сходный оттенок, но Кималу это давно уже не смущало. Съедобно и ладно!
Залив котелок водой, женщина вернулась на прежнее место. Набросив на колени одну из шкур, в холодные дни служащих ей покрывалами, Кимала устроила миску с едой поверх меха и, покрошив в похлебку последний сухарь, принялась ждать, пока хлеб немного размякнет.
Как же давно миновали те времена, когда у Кималы не было проблем ни с едой, ни с общением. Служительницы храма Даровавших жизнь всегда собирались за обильным столом. Каждый род считал своим долгом обеспечивать девушек всем необходимым для жизни.
Их было двенадцать дев и четыре сосуда – неизменное количество. Перед воплощением Алэам, когда девушки готовились отдать себя стихиям, от каждого из четырех родов приводилось по одной новой.
Тогда всем казалось, что этот порядок будет длиться вечно. Но они ошиблись, пришло время и все стало иначе. Совсем по- другому! Хуже.
Они были веселыми и беззаботными – ее сестры. Радовались каждому дню своей короткой жизни, так же как и она сама. Кимала помнила каждое движение их безрассудных танцев, воспевающих красоту и силу первооснов. Помнила безудержный смех, который рвался из груди в преддверии нового воплощения. Желала вернуть почти забытое ощущение счастья.
Это были самые прекрасные дни из дарованных ей судьбою. Самые простые и понятные, но оставившие после себя самые горькие воспоминания, а также разъедающее душу осознание собственной вины.
Аккуратно зачерпнув похлебку, Кимала подула на варево и отправила содержимое ложки в рот. Остыло достаточно, чтобы глотать не задумываясь. Пережевывать пищу необходимости не было. Разваренные в пюре корнеплоды и хлебная кашица этого не требовали, и потому женщина, не глядя, поглощала пищу, в то время, как ее мысли вновь устремились к дням минувшим.
Рамина, так же, как и она сама, происходила из рода Оседлых. Они появились на свет, росли в разных деревнях, и, вероятно, никогда бы не узнали друг о друге, если бы судьба не привела обеих в храм Даровавших жизнь. Никаких особых отношений изначально между ними не существовало. Две сестры-служительницы и не более.
Изменения пришли, когда девушки вынуждены были проводить вместе все свое время. Тогда-то Кимала и узнала о молодом человеке, сопровождавшем кровницу и Алэему по деревням.
Тимгар был представителем рода Морских кочевников. В то лето он ступил на свой двадцать первый круг и пополнил ряды прошедших инициацию мужчин. Испытание молодой человек выдержал с честью и заслужил возможность сопровождать одну из первооснов в ее путешествии по родам. Так сложилось, что выбор воплощенной Земли пал на него.
На протяжении трех лун Тимгар был неизменным спутником Алэамы и ее прислужницы. Заботился о них, добывал еду и обустраивал ночлег, если в том появлялась необходимость. И за это время в сердцах молодых людей пробудились запретные для них чувства.
Хранящие чистоту, принимая служение в храме, отрекались от людского видения мира и его традиций, тем самым полностью отдавая себя первоосновам. Сосуд, предназначающийся Алэамам, не должен быть осквернен рукою мужчины – таковым было основное требование Даровавших жизнь.
Как оказалось, для одной из них это требование явилось невыполнимым.
Постучав ложкой по дну опустевшей миски, Кимала вздохнула. Трапеза окончена, а чувство насыщения так и не пришло. Оно, как обычно в такие дни, поглощено воспоминаниями. Они вереницей прожорливых образов будут топтаться рядом, покуда не смолкнет дробный перестук дождя, и раскаты грома не затихнут вдали.
Кимала привыкла.
Оставив плошку в котелке с водой, женщина подкинула хвороста в очаг. Пламя с благодарным треском взметнулось ввысь, а Кимала, прихватив с собой проваренные прутья и костяк недавно начатого короба, вернулась на насиженное место. Занятые привычным делом руки ловко оплетали остов гибкой лозой, глаза бездумно отслеживали результат, а мысли женщины вернулись к проторенным дорожкам былого.
Три круга прошло с тех пор, как служительница Алэам познакомилась с Тимгаром и как они расстались, так и не решившись нарушить запрет. Пришло время подруги стать сосудом для Даровавших жизнь, но Рамина не испытывала радости, только грустила и мечтала об иной доле, не связанной со служением.
За день до воззвания, когда предназначенные Алэамам Хранящие чистоту должны были укрыться в священной пещере и ждать воплощения, к храму привели новых девушек. Ритуальному посвящению в служительницы предшествовал обряд отречения, на котором неизменно присутствовали родственники. Именно они провозглашали вновь прибывших достойными принять в себя первоосновы.
Новеньких встречали и вводили в храм те девушки, что на данном круге готовились воплотиться в Даровавших жизнь. Тем самым они обозначали преемственность, показывая, что первая из рода отдает свое место пришедшей. Рамина, как предназначенная Земле, должна была ввести в новую жизнь представительницу рода Оседлых.
Лишь поздно ночью Кимала поняла отчего побледнела подруга, подойдя к воротам. Почему непролитые слезы заблестели на ее глазах, и затряслись руки.
Тимгар привел свою сестру в храм Даровавших жизнь.
Руки женщины замерли, лишившись лозы, а рассредоточенный доселе взгляд сфокусировался на огне.
Это было одно из самых болезненных воспоминаний. Именно оно приносило больше всего горя ее истерзанному сердцу и разрывало душу на части. Изо дня в день заставляло винить себя в том, что произошло потом – много позже.
Рамина просила только об одном – оставить незапертой дверь. Все, что она хотела, это в последний раз, одним глазком взглянуть на парня, который запал ей в сердце. И Кимала согласилась.
Вечером, когда будущие прислужницы провожали выбранных в сосуды сестер к покоям воззвания, Кимала оставила дверь в комнату своей кровницы открытой. А наутро, помогая подруге облачиться в ритуальные одежды, девушка заметила алое пятно на рубашке Рамины.
В то лето Алэамы в последний раз явили себя людям. Они предстали пред Хранящими чистоту во всем своем величии и гневе.
День воззвания стал днем крушения надежд.
- Вот всегда ты такой, Лу! Никогда не позволяешь помочь!
- Ты уже помогла, Ири.
- Чем?
- Тем, что ты – это ты.
***
Литаурэль чуть передвинулась в поисках более удобного положения. Ствол дерева, используемый ею в качестве опоры, особой мягкостью не отличался. Скорее наоборот, превосходил своих собратьев в шероховатости, чем доставлял массу неудобств, но сидеть, опершись на него, все же гораздо приятнее, нежели связанной по рукам и ногам валяться на земле.
Они остановились, когда последние отблески уходящего дня окончательно растворились в сумраке наступившей ночи. К тому моменту она перестала предпринимать отчаянные попытки вызвать духа. Временно смирилась со своим неприглядным положением, пообещав себе, что обязательно вернется к попыткам освободиться, как только перестанет быть объектом пристального внимания Окаэнтара. Когда тот поверит, что она не представляет угрозы их планам.
Впрочем, планы эти по-прежнему оставались загадкой для нее. Окаэнтар упорно не отвечал на ее вопросы. Хранил молчание. Литаурэль не знала, куда они везут ее. Продолжала теряться в догадках, каким образом предатели обошли участь всех тресаиров в большом мире? Задавалась вопросом, кто такой Неизменный?
Хотя насчет последнего кое-какие предположения имелись. Только верить в них не хотелось. Неужели за ранением Перворожденного и ее похищением стоит брат Нерожденной? Неужто он по-прежнему после всех этих лет представляет угрозу для Истинных?
Как бы там ни было, подарки именуемого Окаэнтаром Неизменным имели сокрушительную силу. Ей наглядно продемонстрировали их мощь. Позволили удостовериться, что с ошейником просто так не сладить. Было удивительно и страшно наблюдать, как видоизменяется Лиамир от простого прикосновения к неказистому украшению. Как гаснут его глаза и обретают плотность черты, в точности так же, как происходило с ней когда-то. Со стороны преображение выглядело гораздо более устрашающе, чем ей казалось ранее. И как Сарин принял это? Преследовало ощущение, что окажись на его месте - не смогла бы.
Подтянув ноги к груди, Литаурэль обвила руками лодыжки и, упершись подбородком в выемку между коленок, устремила взгляд на разгорающийся огонь. Хотелось добавить ему жара. Превратить несмелые язычки в прожорливое пламя, способное в одночасье слопать ее похитителей. Спалить без остатка и вернуть свободу!
Но желаемое невыполнимо. Она не Повелитель стихий и никогда им не станет! То, что изначально подвластно рьястору, не доступно для тагьери.
Когда огонь разгорелся, запыхал искрами, Лита помимо воли вернулась к их продвижению к столице. Кажущийся досужим интерес Таирии, придыхания Паньки, неизменное присутствие Лутарга рядом, осуждающее цоканье Сарина – как не хватало их сейчас! Как хотелось вернуться в то время, когда рядом находились ставшие дорогими люди! Те, кому без сомнений доверишься и на кого можно положиться!
Непрошеные слезы навернулись на глаза, и Литаурэль зло стряхнула с ресниц застилающие взор капли. Плакать нельзя! Слезы слабость! Но те не желали отступать.
Лутарг пойдет за ней из-за их связи и тем самым попадется на закинутую предателями наживку. Она не сомневалась в этом, и очень хотела убедить его поступить иначе. Предупредить. Сказать, что его благополучие важнее. Что благополучие остальных тресаиров важнее! Но не могла. И от этого, где-то глубоко внутри - рядом с темницей тагьери - разрасталась и ширилась пустота. Черная, живая пустота, из которой выныривали все новые и новые страхи, грозящие разорвать ее на части.
- Ты первый на карауле. И смотри у меня… - о чем-то предупредил Туигара Окаэнтар.
Тот кивнул, что понял, и снял с запястья браслет, в одночасье став таким, каким должен был быть.
Лита непроизвольно потянулась к собственному ошейнику. Вот бы и ей также легко избавиться от подарочка Неизменного! Сорвать и дело с концом! Но нет - он точно удавка обвивал шею.
Ее жест был замечен. Окаэнтар выразительно заломил брови.
- Чего хочешь? Этого?
Шиалу вырвался из него, расправив перепончатые крылья. Выпустил струйку дыма из ноздрей.
Видеть духа больно. Настолько, что крик протеста рвется из груди, но Лита смолчала. Закусила губу и смолчала. Даже глянула вызывающе.
- Если будешь вести себя хорошо, все вернется, - пообещал Окаэнтар.
- Откуда тебе знать? Вдруг ваш Неизменный посчитает иначе? – решив воспользоваться моментом и побольше узнать о заказчике ее похищения.
- Ты не нужна ему. Ему нужен Тарген, - клюнул тресаир, прежде чем сообразить и смолкнуть.
Но Лита уже услышала и уточнила:
- Тарген ли? – решив, что смысла исправлять нет.
В конце концов, какая разница - Лутарг или Тарген, ведь подразумевают одного и того же человека – Освободителя.
Окаэнтар усмехнулся.
- Может и не совсем он, - подтвердив тем самым подозрения. – Но чем богаты, что называется…
Лита постаралась придать своему лицу безразличия, а голосу ироничного сочувствия.
- Ты просчитался. Ваш план не выгорит. Все мысли Освободителя об отце и поисках кариала, - надеясь, что об обретении последнего никому из предателей неизвестно. - А я лишь обуза, благодаря тебе свалившаяся ему на плечи. Он с радостью избавится от меня.
Усмешка Окаэнтара стала шире и жестче.
- Ошибаешься, дорогая. Ох, ошибаешься! Или врешь? – недобро прищурившись, чтобы после вызывающе расхохотаться. – Я сам видел, как он смотрел на тебя там – в Саришэ. И как рьястор преобразился, тебя не тронув. И твое стабильное состояние по-прежнему вызывает у меня большие вопросы, - приблизившись вплотную, так что мыски его ботинок коснулись ее. – Ну да ничего… Вот придет за тобой и сам ответит на все вопросы. Нужно просто подождать. Ты же умеешь ждать, Литаурэль? Все тресаиры умеют ждать…
Она умела, но знание это ничего кроме боли не приносило.
Литаурэль вновь ощутила резь в глазах, к горлу подкатил ком. Все то, о чем сознательно старалась не думать, на что запрещала себе надеяться, накатило удушливой волной. Подозрения Окаэнтара сломали стену, за которой с таким усердием пряталась – от себя, от Лутарга.
Она привязала его к себе и постаралась забыть об этом. Приняла как данность его желание близости, ответила на него, отказавшись от собственных надежд и чаяний в угоду благополучия собственного народа. Она ни разу не дала ему понять, что чувствует, к чему стремится в самой своей сердцевине. Она позволила своей привязанности не только остаться не озвученной, но и отвернулась от нее, а сейчас глубоко сожалела об этом. Будет ли у нее еще возможность открыть ему сокровенное? Сможет ли она когда-нибудь вновь заглянуть ему в глаза и признаться во всем? Сумеет ли сказать – люблю? И захочет ли он ее услышать?
Ответов не было. И будут ли – большой вопрос.
ГЛАВА 7
Дождь… Она не любила дождь: монотонную дробь льющейся на крышу воды, влажность, заставляющую ныть старые кости, капли, срывающиеся с потолка ее ветхого дома, чтобы наполнить расставленные по полу чаши. Дождь был для Кималы предвестником печали и болезненных воспоминаний, которые неизменно приходили к ней вместе с непогодой. Неразлучным трио они появлялись на пороге ее жилища, чтобы терзать и мучить до тех пор, пока последняя небесная слеза не впитается в землю.
Вот и сейчас, женщина словно бы вернулась в прошлое, чтобы заново пройти по тропе ошибок, исправить которые возможности уже не представится. Вернулась для того, чтобы совершить их заново, еще раз поддаться на уговоры и принять решение, которое навсегда изменит жизнь четырех родов и ее собственную.
Это был ее пятый круг в храме Даровавших жизнь. На смену промозглым ветрам в очередной раз пришел игривый весенний ветерок, наполненный ароматами свежей зелени. Почти все время она и другие девушки проводили у алтаря, приводя в порядок цветник, высаживая молодые растения и лечебные травы. Именно здесь, у места первого воздаяния последние лучше всего росли и приобретали наибольшую целебную силу.
К тому моменту Кимала привыкла к своей новой жизни, радовалась ей, и с нетерпением ждала дня, в который будет избрана сосудом. Все служительницы храма Даровавших жизнь мечтали об этом! Так она считала тогда.
Для самой Кималы приближающееся лето должно было стать особенным. Девушка была избрана в прислужницы одной из первооснов и тщательно готовилась к будущей роли. Предыдущая помощница и нынешний сосуд для Земли помогала ей в этом.
Рамина рассказывала, каково это – быть прислужницей. Делилась впечатлениями от собственного служения. Говорила о мире за стенами храма, где побывала вместе с Землей, и девушки постепенно сблизились настолько, что стали считать себя кровницами.
Возможно, поэтому подруга доверила Кимале то, чем ранее предпочитала не делиться ни с кем.
Бурление закипевшей похлебки ненадолго вырвало Кималу из воспоминаний. Она слезла с постели и, сняв котелок с огня, наполнила деревянную плошку. Пища была совсем жидкой и серо-зеленой на вид. Обилие трав, которыми женщина сдабривала свое традиционное варево, неизменно давало сходный оттенок, но Кималу это давно уже не смущало. Съедобно и ладно!
Залив котелок водой, женщина вернулась на прежнее место. Набросив на колени одну из шкур, в холодные дни служащих ей покрывалами, Кимала устроила миску с едой поверх меха и, покрошив в похлебку последний сухарь, принялась ждать, пока хлеб немного размякнет.
Как же давно миновали те времена, когда у Кималы не было проблем ни с едой, ни с общением. Служительницы храма Даровавших жизнь всегда собирались за обильным столом. Каждый род считал своим долгом обеспечивать девушек всем необходимым для жизни.
Их было двенадцать дев и четыре сосуда – неизменное количество. Перед воплощением Алэам, когда девушки готовились отдать себя стихиям, от каждого из четырех родов приводилось по одной новой.
Тогда всем казалось, что этот порядок будет длиться вечно. Но они ошиблись, пришло время и все стало иначе. Совсем по- другому! Хуже.
Они были веселыми и беззаботными – ее сестры. Радовались каждому дню своей короткой жизни, так же как и она сама. Кимала помнила каждое движение их безрассудных танцев, воспевающих красоту и силу первооснов. Помнила безудержный смех, который рвался из груди в преддверии нового воплощения. Желала вернуть почти забытое ощущение счастья.
Это были самые прекрасные дни из дарованных ей судьбою. Самые простые и понятные, но оставившие после себя самые горькие воспоминания, а также разъедающее душу осознание собственной вины.
Аккуратно зачерпнув похлебку, Кимала подула на варево и отправила содержимое ложки в рот. Остыло достаточно, чтобы глотать не задумываясь. Пережевывать пищу необходимости не было. Разваренные в пюре корнеплоды и хлебная кашица этого не требовали, и потому женщина, не глядя, поглощала пищу, в то время, как ее мысли вновь устремились к дням минувшим.
Рамина, так же, как и она сама, происходила из рода Оседлых. Они появились на свет, росли в разных деревнях, и, вероятно, никогда бы не узнали друг о друге, если бы судьба не привела обеих в храм Даровавших жизнь. Никаких особых отношений изначально между ними не существовало. Две сестры-служительницы и не более.
Изменения пришли, когда девушки вынуждены были проводить вместе все свое время. Тогда-то Кимала и узнала о молодом человеке, сопровождавшем кровницу и Алэему по деревням.
Тимгар был представителем рода Морских кочевников. В то лето он ступил на свой двадцать первый круг и пополнил ряды прошедших инициацию мужчин. Испытание молодой человек выдержал с честью и заслужил возможность сопровождать одну из первооснов в ее путешествии по родам. Так сложилось, что выбор воплощенной Земли пал на него.
На протяжении трех лун Тимгар был неизменным спутником Алэамы и ее прислужницы. Заботился о них, добывал еду и обустраивал ночлег, если в том появлялась необходимость. И за это время в сердцах молодых людей пробудились запретные для них чувства.
Хранящие чистоту, принимая служение в храме, отрекались от людского видения мира и его традиций, тем самым полностью отдавая себя первоосновам. Сосуд, предназначающийся Алэамам, не должен быть осквернен рукою мужчины – таковым было основное требование Даровавших жизнь.
Как оказалось, для одной из них это требование явилось невыполнимым.
Постучав ложкой по дну опустевшей миски, Кимала вздохнула. Трапеза окончена, а чувство насыщения так и не пришло. Оно, как обычно в такие дни, поглощено воспоминаниями. Они вереницей прожорливых образов будут топтаться рядом, покуда не смолкнет дробный перестук дождя, и раскаты грома не затихнут вдали.
Кимала привыкла.
Оставив плошку в котелке с водой, женщина подкинула хвороста в очаг. Пламя с благодарным треском взметнулось ввысь, а Кимала, прихватив с собой проваренные прутья и костяк недавно начатого короба, вернулась на насиженное место. Занятые привычным делом руки ловко оплетали остов гибкой лозой, глаза бездумно отслеживали результат, а мысли женщины вернулись к проторенным дорожкам былого.
Три круга прошло с тех пор, как служительница Алэам познакомилась с Тимгаром и как они расстались, так и не решившись нарушить запрет. Пришло время подруги стать сосудом для Даровавших жизнь, но Рамина не испытывала радости, только грустила и мечтала об иной доле, не связанной со служением.
За день до воззвания, когда предназначенные Алэамам Хранящие чистоту должны были укрыться в священной пещере и ждать воплощения, к храму привели новых девушек. Ритуальному посвящению в служительницы предшествовал обряд отречения, на котором неизменно присутствовали родственники. Именно они провозглашали вновь прибывших достойными принять в себя первоосновы.
Новеньких встречали и вводили в храм те девушки, что на данном круге готовились воплотиться в Даровавших жизнь. Тем самым они обозначали преемственность, показывая, что первая из рода отдает свое место пришедшей. Рамина, как предназначенная Земле, должна была ввести в новую жизнь представительницу рода Оседлых.
Лишь поздно ночью Кимала поняла отчего побледнела подруга, подойдя к воротам. Почему непролитые слезы заблестели на ее глазах, и затряслись руки.
Тимгар привел свою сестру в храм Даровавших жизнь.
Руки женщины замерли, лишившись лозы, а рассредоточенный доселе взгляд сфокусировался на огне.
Это было одно из самых болезненных воспоминаний. Именно оно приносило больше всего горя ее истерзанному сердцу и разрывало душу на части. Изо дня в день заставляло винить себя в том, что произошло потом – много позже.
Рамина просила только об одном – оставить незапертой дверь. Все, что она хотела, это в последний раз, одним глазком взглянуть на парня, который запал ей в сердце. И Кимала согласилась.
Вечером, когда будущие прислужницы провожали выбранных в сосуды сестер к покоям воззвания, Кимала оставила дверь в комнату своей кровницы открытой. А наутро, помогая подруге облачиться в ритуальные одежды, девушка заметила алое пятно на рубашке Рамины.
В то лето Алэамы в последний раз явили себя людям. Они предстали пред Хранящими чистоту во всем своем величии и гневе.
День воззвания стал днем крушения надежд.
