Через несколько дней приезжала советская делегация и Ларри обещал найти возможность уехать с ними. Ещё он сказал, что в нашей коммуне есть агенты ЦРУ, и что мы должны быть осторожны.
Обстановка накалялась.
Когда приехали русские, я работал — мы строили новый дом — скоро должны были приехать ещё несколько десятков последователей Храма. Вернулся домой заполночь. Но Лиз дома не было. Она пришла через полчаса. Я пил чай. Встревоженная Лиз позвала меня выйти во двор. Все уже спали.
Она сказала, что Уилсон договорился с русскими. Всех нас не получится забрать, но они могут забрать детей — сына Уилсонов, Джо и тебя, Эми, чтобы обезопасить, ещё пока не понятно от чего, но всё же… А мы через несколько дней, когда уладятся проблемы с документами, приедем в СССР и заживём новой жизнью…
Это тупик. Это задача, на которую я не знал правильного ответа.
В русской делегации был доктор, они пришли к Джиму и доктор соврал ему, что этим ребятам нужна экстренная помощь, у них инфекционное заболевание, которое требует сложного лечения. Джонс негодовал, кричал, что у них самые лучшие врачи и новейшее оборудование, но каким-то образом всё уладилось…
Тэрри смотрит на меня. Я вижу, как он закрывает глаза.
Тэрри говорит:
— Утром они забрали тебя, Эмили. Джо отказался, ни в какую не соглашался оставить мать, так он её любил…
Джо было уже восемь и он всё понимал…
Он оставался, а ты улетала в безопасную замечательную страну.
Лиз рыдала, но верила, что делает как лучше для тебя.
А я ни черта не соображал, полагаясь на Лиз.
Женщина с той делегации была красивой. Высокая, улыбчивая, грациозная, разговаривала со смешным акцентом, жестикулируя одной рукой. Она оставила контакты, адреса, уверяла, что позаботится о тебе, сказала, что сама детей иметь не может, и сделает всё, чтобы помочь тебе. А когда мы решим свои проблемы, сможем прилететь и забрать дочь. Она обещала даже помочь, если мы захотим остаться в СССР. Тебе понравилась эта женщина, ты смеялась, когда она неправильно говорила какие-то слова и повторяла их за ней на свой манер. Ты только училась говорить, но уже знала очень много. Сына Уилсона держал мужчина лет сорока, представительного вида, с блаженным лицом. Они все уважительно разговаривали с Ларри, как старые друзья…
Всё это случилось 27 сентября 1978 года.
Пару недель мы постоянно ссорились с твоей мамой, по нескольку дней не разговаривали. Я понимал, что она тоже сходит с ума, думая о тебе.
Правду сказать, в последнее время у нас с Лиз не ладилось. Она уже не целовала по двадцать раз в день, не брала за руку, как бывало раньше, не прижималась, упираясь щекой в мою грудь. Секс случался редко. И, каюсь, потянуло меня налево. Но она ничего не знала. Может подозревала. Видела меня с Джессикой — учительницей Джо. Мы прогуливались как-то вечером. Лиз сразу никак не отреагировала, но дома я услышал много нового про себя. Ну да ладно.
Подготовка документов затянулась. Ими занималась жена Джима. Сейчас я понимаю, что он, конечно, не хотел терять своих людей. В людях была сила Джима Джонса.
Где-то в середине октября Джонс выступил с речью, в которой обещал скорое решение наших проблем. Он должен был ехать в СССР, чтобы окончательно уладить все вопросы.
Но октябрь прошёл, а дело стояло на месте. Мы сами не свои, думали как ты там устроилась, как переживаешь расставание, как к тебе относятся и всё такое. Писали письма на тот адрес, но ответа не приходило. Бабуля оптимистично повторяла, что ты непременно счастлива и обеспечена необходимым, ведь «господь не оставляет своих ангелов».
А тем временем, недавно избранный сенатор Калифорнии, Лео Райан, бравший на себя по жизни разоблачительные миссии, известный гуманист и демократ, наслушавшись жалоб многих обеспокоенных родственников жителей коммуны, собирался приехать с проверкой к нам. Как рассказывали, некоторые родственники считали, что людей здесь держат за колючей проволокой под дулами автоматов.
Надо сказать, что у нас действительно была вооружённая охрана, но хочется думать охраняли они нас от внешних воздействий. Справедливости ради скажу, что последнее время те, кто хотел выйти из секты, выходили, но мало того, что не получая никакой оплаты за свой труд, так и платя пошлину, порой отдавая последние деньги. Правда ходили слухи, что некоторых вышедших находили в скором времени мёртвыми. Понимаешь, да?
Ну да ладно…
В общем, Райан появился в коммуне около 19 часов 17 ноября 1978. Перед этим мы видели Джонса в гневном расположении духа. Чем-то встревоженный, он перемещался по посёлку. Около 16:30 созвал собрание, на котором не очень корректно были даны установки на то, чтобы показать Райану, что всё у нас окей, что все счастливы.
Меня, если честно, никак не занимал приезд сенатора, у меня были свои дела, которые планировал завершить до вечера. Поэтому, когда увидел делегацию Райана, я лишь на две секунды отвлёкся от доски, которую стругал. Сосед мой, Вернон Госби, проходя мимо, окликнул меня: «Эй, Тэрри, это наш шанс, давай-ка собирай семью и свалим отсюда».
Потом люди рассказывали, что Райан заходил к ним в дома, расспрашивал о жизни, о счастье, о боге. И вроде как большинство убедительно давали понять, что их устраивает здешняя жизнь. Но не всех.
Вернон рассказал, что передал помощнику сенатора записку, с просьбой забрать его семью.
На следующий день Райан собрал людей и произнёс речь. Он сказал, что для многих, с кем он беседовал, это было лучшее место в их жизни. Потом он спросил, кто хочет уехать с ним. Набралось шестнадцать человек. Райан выказал желание остаться ещё на ночь, а людей отправить в Сан-Франциско прямо сейчас. Пока он говорил, сзади к нему подошёл здоровенный парень, я его раньше не видел. Он схватил сенатора за шею, другой рукой приставил к шее нож. «Убирайся отсюда, а то я убью тебя!». Глаза у обоих округлились — у одного от гнева, у другого от страха. Кто-то подоспел и оттянул парня, хлынула кровь, но к облегчению собравшихся это была кровь нападающего. Тут появился обеспокоенный Джонс. Райан сказал, что этот инцидент в общем ничего не меняет, лишь частности, и что, пожалуй, он всё же уедет сегодня.
Мы пошли обедать, в столовой было непривычно шумно. Мы с твоей матерью подсели к Уильяму Гаррисону — белому парню тридцати лет, он был писателем, в обеденный перерыв сидел с ручкой и блокнотом, отрешённо жуя и видимо что-то обдумывая. Я любил поговорить с ним. Он отличался оригинальностью мысли, всегда противопоставляя себя общему мнению.
«Что думаешь, Уил? Есть смысл бросить всё это и вернуться в реальность?»
«Реальность? А что такое реальность? Я согласен умереть здесь даже ради перфоманса».
«Перфоманса? Для тебя это так просто?»
«Мне бы только закончить книгу, а там хоть пулю в лоб. Нужно вовремя уйти, в этом наша миссия, сечёшь?»
«Уильям, ты считаешь Джонс хочет чтобы все умерли?» — влезла Лиз.
«Если так нужно, я с ним. А вы нет?» — ответил Уил.
Он пугал меня этой своей готовностью. Неужели остальные думали так же?
На последних «белых ночах» Джим был особо красноречив. Обвинял ЦРУ и ФБР в травле, ограничении наших свобод, говорил, что чувствует, что близится миг, когда от нас потребуется революционное самоубийство, во имя справедливости и нового витка в истории…
Он нёс такую ахинею… Я будто только прозрел. Неужели светлые намерения превратились вот в это? Наша мифическая Шамбала вела к смерти. Я запутался, не понимая, кто более опасен: Джонсон, ЦРУ, или мы сами — все, кто поддерживали этого шизофренического наркомана.
Напряжение росло. С приездом Райана что-то окончательно надломилось. В воздухе повисла опасность.
И предчувствие меня не подвело…
Многие, оставив свои дела, провожали Райана и желающих уехать, в последнюю секунду откуда-то выскочил Лари Лейтон и изъявил желание тоже ехать, что было довольно странно, ведь он помощник и ярый сторонник Джима. Что-то здесь было не так. О чём Вернон сказал вслух. Но никто не отреагировал. И вот, погрузившись в прицеп, они выехали в сторону аэропорта в Порт-Каитума.
Джонса не видели до позднего вечера. Все, кого я не встречал, бродили с потерянным видом. Никакого рабочего настроения. Поужинав, мы с Лиз и Джо сидели возле нашего домика.
Джо перекладывал из руки в руку кубик Рубика. Лиз, как всегда в последнее время, молчала.
«Так ты его точно не соберёшь», — говорю ему.
«Пап, а что если жизнь как этот кубик, вдруг, если как-то правильно её сложить, мы станем бессмертными?»
«С чегой-то тебя занимают такие вопросы, парень?»
«Ребята говорят, что мы должны умереть, чтобы попасть в крутое место, ещё лучше этого. Но я не хочу в другое, мне нравится это. Пап, я не хочу умирать».
«И я сынок, но боюсь, в этом кубике ничего не сложится. Но ты не обязан следовать за остальными. Понимаешь?»
Джо неуверенно поднялся — ноги его были слабы, но в остальном, вроде, это был нормальный ребёнок.
«Я пойду наверх», — сказал он.
Мурашки пробежали по моему телу, вдруг стало холодно. Откуда-то сверху обрушивался огромный склизкий кокон, который хотел одного: поглотить мою волю, волю всех в этом долбанном раю.
«Лиз, что мы здесь делаем?»
«Мы строим лучший мир, это лучше чем гнить в обществе капиталистов», — как-то агрессивно отвечает она.
«Лиз, я боюсь. Похоже всем здесь промыли мозги. Где же был я в это время? Ты и вправду веришь в такую революцию?»
«История вершится такими как мы».
Чёрт, я постоянно слышал людей. Они твердили фразы Джонса как мантры, они по-прежнему верили в то, что бог проявляет себя через Джима. Это было странно, ведь для меня он уже явственно представлялся снюхавшимся шизиком с манией величия. Всё то рациональное, доброе, светлое начало, будто стёрлось и остался грубый силуэт среди белого листа. Этот чёрный силуэт расползался кляксой, марая душу каждого встречного своей личной идеей. А идеей было самоубийство — огромный фак американской системе.
«Лиз, как там наша маленькая, Эми, я так скучаю. Советы не спешат нам помогать, тебе не кажется?»
«Ей там лучше, поверь, скоро мы увидимся».
Все собрались дома. Бабуля готовила пирог, вымазавшись в муку. Дед слушал радио, сидя в своём кресле-качалке, полуприкрыв глаза. Твоя мать зашивала штанишки Джо, сам Джо листал без интереса какую-то книгу с картинками, я слонялся без дела, размышляя о нашем положении.
Вдруг бабуля Гвен замирает, выпучивает глаза и говорит:
«Сынок, эта наша последняя ночь, если твоё сердце не здесь, ты должен бежать».
«Что ты несёшь, ма? А ваши сердца что ли здесь?»
«Скоро начнётся».
«Да что начнётся?»
«Райан мёртв. Бери Лиз и Джо, бегите в джунгли с северной стороны, охрана ещё не готова».
Чёрно-синие губы твоей бабушки шевелились, казалось, не синхронно со словами, что исходили из неё. Я тебе говорил, такие эпизоды предсказаний раньше случались. Но обычно они были туманны как гороскопы, и я не помню, чтобы хоть одно сбылось.
Твоя мать подошла ко мне, взяла за руку.
«Бежать нет смысла, мы должны принимать всё, что даёт нам жизнь».
Я развернулся и хотел ударить её, да, настолько напряжённая ситуация была, я взвинчен до предела.
«Папа, ты слышишь что они несут? Папа!»
Но папа лишь кивал, соглашаясь с ними. Я уже ни черта не понимал.
«Джо, Джооо! Собирайся парень, мы уходим».
«Пап, у меня ножки болят».
Я хватаю Джо на руки.
Я ставлю Джо и велю ему не двигаться.
Я сгребаю какие-то вещи: фонарик, нож, несколько фруктов, бросаю в большой пакет.
«Лиииз, мааам, папа, собирайтесь, уходим вместе!»
«Нет сынок, ты не понимаешь…»
Через несколько месяцев, анализируя всё, что произошло, я до конца осознал насколько Джонс зомбировал всех. Сопоставляя некоторые факты, я понял, что всё время нас чем-то пичкали, добавляя что-то в еду или воду. Почему-то я оказался устойчивым, но влияние препаратов было очевидно. А может, как раз на меня они так и действовали, что я не придавал значения их действию на других.
И вот, джунгли оглушил голос Джонса: «Белаааая нооочь. Всем собраться возле павильона».
Лиз отложила шитьё, дед встал, натянул кепку, посмотрел на бабулю, бросившую свою стряпню, и они направились к центральному павильону.
С Джо на одной руке, с сумкой во второй, я побежал в сторону джунглей с северной стороны.
Впереди заметил ещё нескольких человек. Мы встретились с ними только на второй день. Это были супруги Лайаны.
Я знал эти дорожки, потому что мы любили по ним гулять с тобой. Ещё как только приехали, ты постоянно тянула меня в лес.
Джо хоть и был худым, но я уже ощущал, что долго с ним бежать не смогу.
Отбежали ещё не далеко. Громкоговорители вещали со всех сторон.
До нас доносился голос Джима.
Он сообщал:
«Конгрессмен Райан убит. Самолёт с его делегацией упал в джунгли. Это конец, дети мои. Но и это начало… ЦРУ разрушит наш мир, если мы… бездейственны. Поэтому… тот миг, когда…»
Я отдалялся, от стука сердца уже едва различал слова.
Он говорил что-то про ЦРУ, про вертолёты, про революционный акт…
— Эмили, ты слушаешь?
Я едва сдерживала слёзы. Слёзы гнева, страха, боли. По телу проходили волны холода и жары.
— Да, Тэрри, да…
— Какое решение я принял, почему оставил их, почему не уговорил? Я не знаю. Иногда, через долгое время после всего, что произошло я будто и понимал их, и принимал их выбор, а иногда проклинал себя, готов был биться головой о стену.
Мы были уже достаточно далеко, так далеко по этой дорожке мы ещё не заходили. Я однажды видел карты этой местности, помнил что ближайшая деревня в милях пятидесяти. Это было нашим спасением. Оставалось скорее добраться туда.
Вдруг мы услышали шум нескольких вертолётов, затем приглушённые выстрелы. Они раздавались одиночными хлопками, и эхом разносились над джунглями.
Тогда я понял, что уже никогда не увижу своих родных.
На второй день догнали Лайанов и объединились с ними. В конце второго дня к нам присоединились Мэгги, Стюарт и Тони, которые тоже бежали по нашему пути.
Мы двигались в Порт-Каитума.
Старик Тэрри закрыл лицо руками и откинулся на спинку дивана.
— Я устал, Эми, давай продолжим позже… Выпьем кофе.
Тэрри посидел немного, потом налил нам кофе.
Я молча обдумывала его рассказ. Он всё ещё представлялся мне просто очередным кошмаром. Я будто помнила о некоторых моментах из этой истории. Но как такое могло быть? Мне было два с половиной года, большинство из рассказанного я просто физически не могла видеть и знать. Но я знала. В моих снах всё именно так.
Вспомнила о Хэйле.
— Извини, меня там друг ждёт, пойду, скажу, чтобы ехал домой. Ты меня потом подвезёшь?
— Конечно, окей.
Когда Хэйл меня увидел, улыбнулся и загадочно произнёс, что, видимо, туман рассеивается. Я не сразу поняла, что он не о погоде. Сказала, что всё в порядке, что останусь ещё ненадолго, отпустила его.
Обстановка накалялась.
Когда приехали русские, я работал — мы строили новый дом — скоро должны были приехать ещё несколько десятков последователей Храма. Вернулся домой заполночь. Но Лиз дома не было. Она пришла через полчаса. Я пил чай. Встревоженная Лиз позвала меня выйти во двор. Все уже спали.
Она сказала, что Уилсон договорился с русскими. Всех нас не получится забрать, но они могут забрать детей — сына Уилсонов, Джо и тебя, Эми, чтобы обезопасить, ещё пока не понятно от чего, но всё же… А мы через несколько дней, когда уладятся проблемы с документами, приедем в СССР и заживём новой жизнью…
Это тупик. Это задача, на которую я не знал правильного ответа.
В русской делегации был доктор, они пришли к Джиму и доктор соврал ему, что этим ребятам нужна экстренная помощь, у них инфекционное заболевание, которое требует сложного лечения. Джонс негодовал, кричал, что у них самые лучшие врачи и новейшее оборудование, но каким-то образом всё уладилось…
Тэрри смотрит на меня. Я вижу, как он закрывает глаза.
Тэрри говорит:
— Утром они забрали тебя, Эмили. Джо отказался, ни в какую не соглашался оставить мать, так он её любил…
Джо было уже восемь и он всё понимал…
Он оставался, а ты улетала в безопасную замечательную страну.
Лиз рыдала, но верила, что делает как лучше для тебя.
А я ни черта не соображал, полагаясь на Лиз.
Женщина с той делегации была красивой. Высокая, улыбчивая, грациозная, разговаривала со смешным акцентом, жестикулируя одной рукой. Она оставила контакты, адреса, уверяла, что позаботится о тебе, сказала, что сама детей иметь не может, и сделает всё, чтобы помочь тебе. А когда мы решим свои проблемы, сможем прилететь и забрать дочь. Она обещала даже помочь, если мы захотим остаться в СССР. Тебе понравилась эта женщина, ты смеялась, когда она неправильно говорила какие-то слова и повторяла их за ней на свой манер. Ты только училась говорить, но уже знала очень много. Сына Уилсона держал мужчина лет сорока, представительного вида, с блаженным лицом. Они все уважительно разговаривали с Ларри, как старые друзья…
Всё это случилось 27 сентября 1978 года.
Пару недель мы постоянно ссорились с твоей мамой, по нескольку дней не разговаривали. Я понимал, что она тоже сходит с ума, думая о тебе.
Правду сказать, в последнее время у нас с Лиз не ладилось. Она уже не целовала по двадцать раз в день, не брала за руку, как бывало раньше, не прижималась, упираясь щекой в мою грудь. Секс случался редко. И, каюсь, потянуло меня налево. Но она ничего не знала. Может подозревала. Видела меня с Джессикой — учительницей Джо. Мы прогуливались как-то вечером. Лиз сразу никак не отреагировала, но дома я услышал много нового про себя. Ну да ладно.
Подготовка документов затянулась. Ими занималась жена Джима. Сейчас я понимаю, что он, конечно, не хотел терять своих людей. В людях была сила Джима Джонса.
Где-то в середине октября Джонс выступил с речью, в которой обещал скорое решение наших проблем. Он должен был ехать в СССР, чтобы окончательно уладить все вопросы.
Но октябрь прошёл, а дело стояло на месте. Мы сами не свои, думали как ты там устроилась, как переживаешь расставание, как к тебе относятся и всё такое. Писали письма на тот адрес, но ответа не приходило. Бабуля оптимистично повторяла, что ты непременно счастлива и обеспечена необходимым, ведь «господь не оставляет своих ангелов».
А тем временем, недавно избранный сенатор Калифорнии, Лео Райан, бравший на себя по жизни разоблачительные миссии, известный гуманист и демократ, наслушавшись жалоб многих обеспокоенных родственников жителей коммуны, собирался приехать с проверкой к нам. Как рассказывали, некоторые родственники считали, что людей здесь держат за колючей проволокой под дулами автоматов.
Надо сказать, что у нас действительно была вооружённая охрана, но хочется думать охраняли они нас от внешних воздействий. Справедливости ради скажу, что последнее время те, кто хотел выйти из секты, выходили, но мало того, что не получая никакой оплаты за свой труд, так и платя пошлину, порой отдавая последние деньги. Правда ходили слухи, что некоторых вышедших находили в скором времени мёртвыми. Понимаешь, да?
Ну да ладно…
В общем, Райан появился в коммуне около 19 часов 17 ноября 1978. Перед этим мы видели Джонса в гневном расположении духа. Чем-то встревоженный, он перемещался по посёлку. Около 16:30 созвал собрание, на котором не очень корректно были даны установки на то, чтобы показать Райану, что всё у нас окей, что все счастливы.
Меня, если честно, никак не занимал приезд сенатора, у меня были свои дела, которые планировал завершить до вечера. Поэтому, когда увидел делегацию Райана, я лишь на две секунды отвлёкся от доски, которую стругал. Сосед мой, Вернон Госби, проходя мимо, окликнул меня: «Эй, Тэрри, это наш шанс, давай-ка собирай семью и свалим отсюда».
Потом люди рассказывали, что Райан заходил к ним в дома, расспрашивал о жизни, о счастье, о боге. И вроде как большинство убедительно давали понять, что их устраивает здешняя жизнь. Но не всех.
Вернон рассказал, что передал помощнику сенатора записку, с просьбой забрать его семью.
На следующий день Райан собрал людей и произнёс речь. Он сказал, что для многих, с кем он беседовал, это было лучшее место в их жизни. Потом он спросил, кто хочет уехать с ним. Набралось шестнадцать человек. Райан выказал желание остаться ещё на ночь, а людей отправить в Сан-Франциско прямо сейчас. Пока он говорил, сзади к нему подошёл здоровенный парень, я его раньше не видел. Он схватил сенатора за шею, другой рукой приставил к шее нож. «Убирайся отсюда, а то я убью тебя!». Глаза у обоих округлились — у одного от гнева, у другого от страха. Кто-то подоспел и оттянул парня, хлынула кровь, но к облегчению собравшихся это была кровь нападающего. Тут появился обеспокоенный Джонс. Райан сказал, что этот инцидент в общем ничего не меняет, лишь частности, и что, пожалуй, он всё же уедет сегодня.
Мы пошли обедать, в столовой было непривычно шумно. Мы с твоей матерью подсели к Уильяму Гаррисону — белому парню тридцати лет, он был писателем, в обеденный перерыв сидел с ручкой и блокнотом, отрешённо жуя и видимо что-то обдумывая. Я любил поговорить с ним. Он отличался оригинальностью мысли, всегда противопоставляя себя общему мнению.
«Что думаешь, Уил? Есть смысл бросить всё это и вернуться в реальность?»
«Реальность? А что такое реальность? Я согласен умереть здесь даже ради перфоманса».
«Перфоманса? Для тебя это так просто?»
«Мне бы только закончить книгу, а там хоть пулю в лоб. Нужно вовремя уйти, в этом наша миссия, сечёшь?»
«Уильям, ты считаешь Джонс хочет чтобы все умерли?» — влезла Лиз.
«Если так нужно, я с ним. А вы нет?» — ответил Уил.
Он пугал меня этой своей готовностью. Неужели остальные думали так же?
На последних «белых ночах» Джим был особо красноречив. Обвинял ЦРУ и ФБР в травле, ограничении наших свобод, говорил, что чувствует, что близится миг, когда от нас потребуется революционное самоубийство, во имя справедливости и нового витка в истории…
Он нёс такую ахинею… Я будто только прозрел. Неужели светлые намерения превратились вот в это? Наша мифическая Шамбала вела к смерти. Я запутался, не понимая, кто более опасен: Джонсон, ЦРУ, или мы сами — все, кто поддерживали этого шизофренического наркомана.
Напряжение росло. С приездом Райана что-то окончательно надломилось. В воздухе повисла опасность.
И предчувствие меня не подвело…
Многие, оставив свои дела, провожали Райана и желающих уехать, в последнюю секунду откуда-то выскочил Лари Лейтон и изъявил желание тоже ехать, что было довольно странно, ведь он помощник и ярый сторонник Джима. Что-то здесь было не так. О чём Вернон сказал вслух. Но никто не отреагировал. И вот, погрузившись в прицеп, они выехали в сторону аэропорта в Порт-Каитума.
Джонса не видели до позднего вечера. Все, кого я не встречал, бродили с потерянным видом. Никакого рабочего настроения. Поужинав, мы с Лиз и Джо сидели возле нашего домика.
Джо перекладывал из руки в руку кубик Рубика. Лиз, как всегда в последнее время, молчала.
«Так ты его точно не соберёшь», — говорю ему.
«Пап, а что если жизнь как этот кубик, вдруг, если как-то правильно её сложить, мы станем бессмертными?»
«С чегой-то тебя занимают такие вопросы, парень?»
«Ребята говорят, что мы должны умереть, чтобы попасть в крутое место, ещё лучше этого. Но я не хочу в другое, мне нравится это. Пап, я не хочу умирать».
«И я сынок, но боюсь, в этом кубике ничего не сложится. Но ты не обязан следовать за остальными. Понимаешь?»
Джо неуверенно поднялся — ноги его были слабы, но в остальном, вроде, это был нормальный ребёнок.
«Я пойду наверх», — сказал он.
Мурашки пробежали по моему телу, вдруг стало холодно. Откуда-то сверху обрушивался огромный склизкий кокон, который хотел одного: поглотить мою волю, волю всех в этом долбанном раю.
«Лиз, что мы здесь делаем?»
«Мы строим лучший мир, это лучше чем гнить в обществе капиталистов», — как-то агрессивно отвечает она.
«Лиз, я боюсь. Похоже всем здесь промыли мозги. Где же был я в это время? Ты и вправду веришь в такую революцию?»
«История вершится такими как мы».
Чёрт, я постоянно слышал людей. Они твердили фразы Джонса как мантры, они по-прежнему верили в то, что бог проявляет себя через Джима. Это было странно, ведь для меня он уже явственно представлялся снюхавшимся шизиком с манией величия. Всё то рациональное, доброе, светлое начало, будто стёрлось и остался грубый силуэт среди белого листа. Этот чёрный силуэт расползался кляксой, марая душу каждого встречного своей личной идеей. А идеей было самоубийство — огромный фак американской системе.
«Лиз, как там наша маленькая, Эми, я так скучаю. Советы не спешат нам помогать, тебе не кажется?»
«Ей там лучше, поверь, скоро мы увидимся».
***
Все собрались дома. Бабуля готовила пирог, вымазавшись в муку. Дед слушал радио, сидя в своём кресле-качалке, полуприкрыв глаза. Твоя мать зашивала штанишки Джо, сам Джо листал без интереса какую-то книгу с картинками, я слонялся без дела, размышляя о нашем положении.
Вдруг бабуля Гвен замирает, выпучивает глаза и говорит:
«Сынок, эта наша последняя ночь, если твоё сердце не здесь, ты должен бежать».
«Что ты несёшь, ма? А ваши сердца что ли здесь?»
«Скоро начнётся».
«Да что начнётся?»
«Райан мёртв. Бери Лиз и Джо, бегите в джунгли с северной стороны, охрана ещё не готова».
Чёрно-синие губы твоей бабушки шевелились, казалось, не синхронно со словами, что исходили из неё. Я тебе говорил, такие эпизоды предсказаний раньше случались. Но обычно они были туманны как гороскопы, и я не помню, чтобы хоть одно сбылось.
Твоя мать подошла ко мне, взяла за руку.
«Бежать нет смысла, мы должны принимать всё, что даёт нам жизнь».
Я развернулся и хотел ударить её, да, настолько напряжённая ситуация была, я взвинчен до предела.
«Папа, ты слышишь что они несут? Папа!»
Но папа лишь кивал, соглашаясь с ними. Я уже ни черта не понимал.
«Джо, Джооо! Собирайся парень, мы уходим».
«Пап, у меня ножки болят».
Я хватаю Джо на руки.
Я ставлю Джо и велю ему не двигаться.
Я сгребаю какие-то вещи: фонарик, нож, несколько фруктов, бросаю в большой пакет.
«Лиииз, мааам, папа, собирайтесь, уходим вместе!»
«Нет сынок, ты не понимаешь…»
Через несколько месяцев, анализируя всё, что произошло, я до конца осознал насколько Джонс зомбировал всех. Сопоставляя некоторые факты, я понял, что всё время нас чем-то пичкали, добавляя что-то в еду или воду. Почему-то я оказался устойчивым, но влияние препаратов было очевидно. А может, как раз на меня они так и действовали, что я не придавал значения их действию на других.
И вот, джунгли оглушил голос Джонса: «Белаааая нооочь. Всем собраться возле павильона».
Лиз отложила шитьё, дед встал, натянул кепку, посмотрел на бабулю, бросившую свою стряпню, и они направились к центральному павильону.
С Джо на одной руке, с сумкой во второй, я побежал в сторону джунглей с северной стороны.
Впереди заметил ещё нескольких человек. Мы встретились с ними только на второй день. Это были супруги Лайаны.
Я знал эти дорожки, потому что мы любили по ним гулять с тобой. Ещё как только приехали, ты постоянно тянула меня в лес.
Джо хоть и был худым, но я уже ощущал, что долго с ним бежать не смогу.
Отбежали ещё не далеко. Громкоговорители вещали со всех сторон.
До нас доносился голос Джима.
Он сообщал:
«Конгрессмен Райан убит. Самолёт с его делегацией упал в джунгли. Это конец, дети мои. Но и это начало… ЦРУ разрушит наш мир, если мы… бездейственны. Поэтому… тот миг, когда…»
Я отдалялся, от стука сердца уже едва различал слова.
Он говорил что-то про ЦРУ, про вертолёты, про революционный акт…
— Эмили, ты слушаешь?
Я едва сдерживала слёзы. Слёзы гнева, страха, боли. По телу проходили волны холода и жары.
— Да, Тэрри, да…
— Какое решение я принял, почему оставил их, почему не уговорил? Я не знаю. Иногда, через долгое время после всего, что произошло я будто и понимал их, и принимал их выбор, а иногда проклинал себя, готов был биться головой о стену.
Мы были уже достаточно далеко, так далеко по этой дорожке мы ещё не заходили. Я однажды видел карты этой местности, помнил что ближайшая деревня в милях пятидесяти. Это было нашим спасением. Оставалось скорее добраться туда.
Вдруг мы услышали шум нескольких вертолётов, затем приглушённые выстрелы. Они раздавались одиночными хлопками, и эхом разносились над джунглями.
Тогда я понял, что уже никогда не увижу своих родных.
На второй день догнали Лайанов и объединились с ними. В конце второго дня к нам присоединились Мэгги, Стюарт и Тони, которые тоже бежали по нашему пути.
Мы двигались в Порт-Каитума.
Старик Тэрри закрыл лицо руками и откинулся на спинку дивана.
— Я устал, Эми, давай продолжим позже… Выпьем кофе.
Тэрри посидел немного, потом налил нам кофе.
Я молча обдумывала его рассказ. Он всё ещё представлялся мне просто очередным кошмаром. Я будто помнила о некоторых моментах из этой истории. Но как такое могло быть? Мне было два с половиной года, большинство из рассказанного я просто физически не могла видеть и знать. Но я знала. В моих снах всё именно так.
Вспомнила о Хэйле.
— Извини, меня там друг ждёт, пойду, скажу, чтобы ехал домой. Ты меня потом подвезёшь?
— Конечно, окей.
Когда Хэйл меня увидел, улыбнулся и загадочно произнёс, что, видимо, туман рассеивается. Я не сразу поняла, что он не о погоде. Сказала, что всё в порядке, что останусь ещё ненадолго, отпустила его.
