Я вспомнила тот день, когда мама меня тоже убедила прикоснуться к религии. Словила себя на мысли, что вот теперь знаю, что Лариса Цветкова — не моя биологическая мать. А меняет ли это что-то? Пожалуй да, было ощущение, что маленький кусочек моей любви к ней будто оторвался и решил приблизиться к той, что выносила меня, кормила грудью, видела мой первый шаг. Этот кусочек любви был теперь очень значимым и по праву принадлежал Лиз Грейсон, что бы дальше не рассказал усатый негр, сидящий напротив.
— А ты что-нибудь слышала о Храме Народов?
Я попыталась забраться глубже в недра памяти.
Почему-то меня пробивал озноб и я не могла сконцентрироваться. Это было близко и я вот-вот должна была вспомнить. Как болезнь, которую собираешь по симптомам. Слова вертелись в голове. Джим Джонс, Храм Народов. Храм Солнца, реклама Джонсонс бэйби. Точно, что-то похожее в моих снах. Храм, спрут, бог, смерть, джунгли, белые ночи. Но это всё не то.
— Продолжай, пожалуйста. Можно я только прилягу?
— Конечно, можешь не спрашивать, мой дом — твой дом, делай, что считаешь нужным.
Первое впечатление от Джима и его прихода было дикое и будоражащее. Он был похож на рок-звезду под кокаином. Слова лились из него, басисто сотрясая воздух и наши перепонки. Люди вокруг разные: и белые и чернокожие, в большинстве своём бедные, но я заметил и нескольких хорошо одетых, с золотыми коронками и часами.
На лицах у всех было такое выражение… Я впервые видел такое. Как бы это поточнее выразить… ммм
— Одухотворённый восторг.
— Именно.
Короче, теперь мы стали таскаться на проповеди Джима Джонса, с каждым разом предвкушая эту эйфорию.
Тэрри замолчал, отпил из стакана, провёл рукой по лицу.
— Тогда казалось, Джим Джонс имел великие планы, великие мысли. Вселял в чернокожих ощущение равенства, чувство достоинства и важности для своего государства. Он развивал идеи Мартина Лютера Кинга. Для многих Джим был пророком и врачевателем. И слава его постепенно росла в определённых кругах. И так длилось бы, думаю, до тех пор пока его самого не свалила бы какая зараза.
И эта зараза появилась и атаковала его и наши мозги. Всё чаще в проповедях стали звучать политические мотивы, призывы и лозунги. Часто ловил себя на мысли, что мы присутствуем не на религиозном собрании, а на политическом выступлении кандидата в президенты. Не знаю, может туда он метил. Он ввязался в политику, имея за спиной внушительные массы людей, благодарных ему за возможность быть самими собой, быть не потомками рабов, а свободными гражданами страны. Джим хотел изменить мир. Или только притворялся. В любом случае, был незаурядной личностью, какой-то вершиной, звездой.
Но, очевидно, что действующее правительство не могло не заметить для себя опасности в этом всём, в его делах. Наша секта была объявлена деструктивной. И ЦРУ, следящее за кучкой сектантов, стало уже навязчиво преследовать Джонса и его прихожан. Кто-то перестал ходить в церковь из-за этого, другие наоборот — ещё активнее стали поддерживать его политику.
Нас однажды остановил коп, прямо возле церкви, расспрашивал, что да как, мол зачем вы ходите на эти проповеди и всё такое. Знакомые тоже рассказывали про интерес со стороны копов. Дошло до того, что засланные агенты приходили и наблюдали за нами на службах. Их легко можно было узнать по манере держаться и по выражению лиц.
Ты не подумай, Храм не был всем в нашей жизни. Мы были обычными людьми: я работал с отцом, твоя мать занималась бухгалтерией в небольшой фирме, вечерами всей семьёй собирались за столом, обсуждали новости, выступление какой-нибудь группы, финансовый кризис, космическую программу СССР. Но приходило время идти на проповедь и мы, как одурманенные распевали молитвы богу и Джонсу, а потом долго слушали отрывки из Маркса и Ленина. Вокруг нас каждый день видели страшную бедность, лишения, убийства, болезни. Знакомых, друзей на самом дне. Мы не были защищены как белые. На твою мать периодически лились проклятья и падали осуждающие взгляды, за то, что она связалась с нигером, но она давно привыкла, ей было плевать. И хоть у нас не было чувства безопасности в то время, но одно у нас было точно — любящая семья.
И вот, наконец-то нашу устоявшуюся размеренную жизнь, осветила прекрасная весть — твоя мать забеременела. Конечно, все посчитали это божественной помощью, Джонсовской помощью, упрочив авторитет его Храма в нашем кругу.
В 1976 году, 18 марта родилась ты — Эмилия Спаркс, маленький смуглый комочек счастья. Когда моя мать тебя увидела, она сказала: «Эта девочка так прекрасна, её жизнь будет не такая как наша, я вижу: она способна подняться до самых вершин». Порой твоя бабуля считала себя вроде ясновидящей, называла это вспышкой божественного видения. Никто, конечно, не принимал это всерьёз, но так хотелось верить.
Ещё по молодости Гвен была той ещё особой — всерьёз увлекалась эзотерикой и магией. Больше всего слышал от неё о некой русской даме — госпоже Блаватской и её тайной доктрине. В общем, вера в мистику, чудеса, тайные знания и лучший просвещённый мир была у неё в крови, может поэтому она с таким восторгом приняла Джонса.
Ты родилась абсолютно здоровой, крепкой, с чёрными кудрявыми волосиками на голове. Наконец я снова узнавал любимую жену — она светилась изнутри, и хоть хлопот прибавилось, все наконец были счастливы.
Но в противовес семейным радостям, во внешнем мире творился всё тот же бардак.
Секту Джонса открыто стали терроризировать, требовать прекратить деятельность, запрещать различного рода агитацию. Джим несколько раз был на допросах, после своих неосторожных высказываний в адрес правительства. Однажды он вытер руки о флаг, представляешь? Заявлял, что Америка сгнила и прикасаясь к ней, ему хочется вымыть и вытереть руки. Так же он отзывался о библии, утверждая что её страницы нужны только в туалете и пора бы её переписать. Но главная проблема, что он всячески нахваливал СССР — извечных противников и конкурентов США. ЦРУ и ФБР не могли оставить этого без внимания.
И вот, однажды, Джим заявляет со сцены:
«Друзья, я нашёл нам пристанище, которое станет нашей священной землёй, нашей Шамбалой, где мы посадим семена новой эры, где каждому будет дано всё, а взята лишь частица вашей веры и любви. Братья и сестры мои, следуйте за мной и вы станете ещё ближе к богу и новому миру без разделений…»
Ну и дальше всё в таком духе. Как мы узнали потом, Джонс со своими приближенными давно прощупывал почву и в итоге выкупил землю в Гайане.
Нам предстояло решать: жить в страхе здесь или наконец воплотить в реальности разговоры о лучшем мире.
Мы сделали визы, паспорта и обязательные прививки. Всем тогда казалось, что вот он — выход, вот он — новый мир, мир без вечной бедности, лишений и притеснений. И в 1977 году ты, я, Джо, дедуля Сэм, бабуля Гвен и твоя мать с ещё несколькими сотнями людей приехали осваивать земли такой загадочной Гайаны. Пропитанные верой в силу бога в толковании Джонса, с идеями социализма, свободы и равенства, мы ощущали себя великими первооткрывателями, первыми людьми на Земле. Белые и чёрные — все были вместе.
Мы рубили джунгли и строили дома. Работать приходилось много, бывало по четырнадцать часов в день. Каждый, помимо общих дел, имел свою специализацию. Я с отцом занимался строительством и плотничеством — своим делом. А вообще там были и учителя, и инженеры, столяры, агрономы, художники, водители, продавцы — люди всех профессий помогали друг другу ради одной общей цели, которая казалась теперь не такой далёкой — построить коммунизм. Общество, в котором деньги ничего не значат, где каждый отвечает за каждого, где всё общее и нет никаких разделений. Все по желанию и времени могли осваивать новые профессии, делиться знаниями. Бесплатно.
У нас была школа, больница, магазин, где все брали только то, что необходимо.
Источником наших идеалов по прежнему оставались труды Маркса, Энгельса и Ленина, которые по несколько часов разбирались по вечерам и даже ночам. СССР был для нас примером и мечтой. Центральную улицу назвали улицей Ленина, а главным изучаемым языком стал русский. Поселение назвали Джонстаун, в честь Джонса, и это название стало для многих синонимом рая.
Славные времена. Никто не ощущал себя обделённым. В столовой на столах у всех была одинаковая еда, в одинаковых количествах, понимаешь о чём я?
Всё что от тебя требовалось — это просто работать на общее благо и быть счастливым.
Твой брат Джо занимался в классе для детей с особенностями в развитии и неплохо преуспевал. Он любил возиться с тобой, всегда старался помочь.
В свободное время мы все вместе гуляли по джунглям, изучали растения и птиц. У меня был друг, Тайлер — орнитолог — знал всех птиц в мире. Ты любила его слушать, сидя на коленях. Потом, гуляя вместе с ним, завидев какого-нибудь тукана, смешно укала, тыкая пальцем, издавала звуки, пародируя птицу. Это было забавно. Однажды ты увидела в небе большую птицу и издала такой дикий звук, что мурашки по коже. Всё вокруг замолкло, а птица, будто услышав тебя, стала резко спускаться.
«Это орёл», — сказал Тайлер.
Орёл уселся на верхушку небольшого дерева и уставился на нас. А ты укала и агукала, восхищённо уставившись на птицу.
«Малышка, кажется, ты нашла общий язык с этой птичкой. Только птичка хищная, и бог знает, что у неё в голове».
А ты, Эм, снова как заклекочишь, а птица тебе в ответ и, взлетев, долго парила над нами. С тех пор мы часто замечали её поблизости. А Тайлер подарил тебе кулон — орла с…
— Орла с расправленными крыльями. Вот откуда он.
Я достаю свой кулон, потемневший, но такой же загадочно прекрасный.
Тэрри протягивает руку, ощупывает кулон.
— Удивительно. Ты его носишь? Старина Тайлер был бы рад.
— Мама… та женщина, которая меня вырастила, скрывала его от меня. Наверное думала, что я что-то вспомню, буду задавать вопросы. И нашла я его при странных обстоятельствах… После того, как она застрелилась. Она застрелилась… И это привело меня к тебе…
— Я знаю, Эм, и мне очень жаль…
— Ты знаешь? Откуда? Так это… Ты? Ты её убил?!
Я порываюсь встать и накинуться на него, но замечаю взгляд. Его глаз смотрят на меня и я не вижу в них ничего, кроме скорби.
— Ты знаешь, что нет. Но я… Позволь продолжу. Люблю, когда всё по-порядку.
Мы помолчали под визг сирены за окном, секунд двадцать, и Тэрри продолжал:
— Правительство не оставляло нас в покое, постоянно посылая проверяющих, так как некоторые родственники жаловались, что их детей или родителей насильно держут за колючей проволокой. Это было, конечно, не так. Просто репутация секты пугала непосвящённых. Думаю, правительство так интересовалось Храмом, потому что мы пытались жить как противники — СССР, по крайней мере, нам казалось, что советы в идеале представляли себе именно такую систему.
По вечерам проводились собрания, на которых Джонс гнул свою линию.
«Наше правительство продолжает охоту на ведьм. Эти проклятые капиталисты погрязли в своём дерьме по уши, они хотят и нас выпачкать. Наша вера проходит настоящее испытание, но я знаю вы выдержите и будете с богом до конца».
«Да, отец».
Джима часто называли отцом.
Но у него был один настоящий сын. Мы, кстати, недавно встретились, он рассказал очень много того, о чём мы тогда и не подозревали…
Ещё у Джима было семь приёмных детей.
Джим большую часть времени жил отдельно от всех, в Джорджтауне, говорят, вместе с несколькими женщинами. Да, он, мать его, реально был как рок-звезда. И наркотики там тоже присутствовали. Бывало речь его становилась медленной, путанной, сомнительного содержания.
Его паства даже разделилась на два лагеря — те, кто замечал и осуждал, и те, кто замечал, но не предавал значения.
— Не хочешь выпить, Эм?
— Если только вина каплю.
Тэрри встал, ушёл на кухню. Через пару минут вернулся с подносом, на котором по несколько кусочков разных фруктов, и с бутылкой вина.
Пока его не было, я просто лежала, закрыв глаза, пыталась ещё раз представить то, что он мне рассказал.
Джунгли, домики, коммуна, размеренная суета.
Это похоже на мои сны, седьмым-восьмым-девятым чувством я ощущала какую-то энергию, нечто зловещее в этих образах. Я была там, хоть маленькая, но была. Могло ли это отпечататься в моём подсознании?
— Так вот, по всему поселению на столбах висели громкоговорители. И в последнее время всё чаще посреди ночи из них доносился голос Джонса. Он возвещал о собрании: «Белая ночь!» — вопил он. Это значило, что мы должны в течение десяти минут собраться на ночную проповедь.
Я замерла, полулёжа на диване, с бокалом вина в руке. Сердце колотилось. Я ничего не хотела говорить, хотела просто дослушать эту историю до конца. Белая ночь — именно эти слова оглушали меня во снах, разносясь по джунглям, выскакивая со всех деревьев, сливаясь в сплошной гул. Нет, это было не про Питер. Значит детская память оставила в себе это. Но зачем?
— Знаешь, что мы проводили по ночам? Репетицию массового самоубийства. Он считал, что это доказывает нашу преданность и готовность отстаивать идеалы.
«Если наше правительство не примет нас, то нас примет господь, мы построим наш храм на небесах. И если вы со мной, вы должны быть готовы к этой революции в вашей жизни. Мы примем избавление вместе с этим напитком».
В центре площади стоял большой чан со сладким напитком и все пили из него, символически принимая смерть. Все знали, что это просто такая своеобразная игра на потеху Джонсу, и всем скорее хотелось закончить этот спектакль, ведь утром вставать на работу.
«Когда потребуется, мы должны быть тверды. Мы оставим этот гнилой мир, чтобы возродиться в нашем священном раю».
«Да, отец», — отвечали некоторые, особо вдохновлённые.
Надо сказать, их было всё ещё много. Они готовы были умереть. Они готовы были даже убить своих детей. Но, хочется думать, никто не верил, что настанет такой миг, такая потребность.
Формально мы не были в заложниках. Но когда Джим говорил, что бог покарает тех, кто предаст, все понимали о чём он. Тем более ходили слухи о тех, кто убежал по каким-то соображениям из коммуны. Слухи о смерти.
Мои мать с отцом трудились наравне с молодыми. Здоровья у них было хоть отбавляй. Про инфаркт отец уже и забыл. Ко всей этой теме с самоубийством мама относилась вполне серьёзно, отец же, как и я, не верил, что до этого может дойти.
В скором времени Джонсом и его приближенными было решено просить СССР о политическом убежище. Они писали письма. Несколько официальных писем.
Джонс встречался с представителями правительства.
«Мы станем частью великого коммунизма, потерпите и вам воздастся сторицей», — обещал он.
Наш сосед и хороший друг Ларри Уилсон — влиятельный человек в прошлом, он лично знал сенатора и какое-то время даже жил в СССР.
Так вот, как-то вечером он пришёл с неприятным предупреждением: грядут перемены. ЦРУ готовит спецоперацию, но в чём она заключается, он не знал…
