Как он чувствует себя сегодня, сумел ли договориться с совестью?
Утром поняла, что за свой моральный облик не переживала, и о его совести беспокоилась скорее из вежливости и любопытства. Греха в этом не видела, и уж, тем более, каяться и замаливать не собиралась.
Время шло. Месяц за месяцем. Выработался определённый алгоритм жизни: работа, дома уборка, готовка, музыка, кино, бег, секс с Андреем, кошмары каждую ночь, которые уже не сильно пугали, невнятные разговоры с мамой по телефону, парикмахерская, редкие поездки в Питер, чтобы погулять в одиночестве, и снова: работа — дом, и всё по кругу.
Вызовы строились в бесконечную цепочку лиц, квартир, жалоб, лент ЭКГ, инъекций, требований, возмущений — всё как обычно. Порой, после очередной смены, не было сил переодеться и идти домой. Тогда мы шли в столовую, заваривали растворимый кофе, сидели молча, собираясь с мыслями, пока я не приходила в чувства.
— Ну ты как?
— Да, знаешь, эти… в приёмнике выбесили. Мест у них, видите ли, нет. А нам что, домой к себе их возить? Да и вообще, знаешь, как-то устала от людей, хочется убежать в тёплые страны, пить вино на побережье, слушать шум моря.
— Пошло и банально, тебе не кажется?
— Ну и что, что все об этом мечтают, наверное это по умолчанию заложено в тех, кто видит солнце пару месяцев в году. Мы все питаемся солнцем. Знаешь такую теорию? Некоторые даже от еды отказываются, считая, что им, как солнечным батареям, хватит солнца для жизни? Но это уместно, может, где-то в Калифорнии хотя бы.
— Так что тебя здесь держит? Следуй за солнцем!
— А это самое печальное — я не умею.
Мы немного помолчали. Я подумала, что на самом деле ощущаю, что вокруг болото, с которого не выбраться, и я шлёпаю каждый день — в день по шагу. Только и успеваю, что вытащить одну ногу, чтобы переместиться на двадцать сантиметров, и снова увязаю в холодной жиже будней.
— Хочу тебя, — шепчет Андрей, обняв сзади.
— Пошли ко мне.
Иногда на пути попадаются лилии, и всё, что я могу — любоваться и наслаждаться ими. Болотные радости ограничены.
— Ты ведь любишь неудобные вопросы?
— Скорее нет такого вопроса, который бы был для меня неудобным, мы можем говорить с тобой обо всём.
— Какого это изменять жене? И зачем?
— Я думаю, ты как врач, сама должна ответить зачем и почему: потому что мужчины — животные полигамные. Гормоны, заложенная программа продолжения рода и тому подобная биологическая тема. А никогда не изменяли только трусы — мне так кажется, но думали об измене все. Изменять можно по-разному, и тут как и во всём нужно начинать с определения измены. Что это? Поцелуй, флирт, влюблённость, ухаживания, секс?
— Думаю, скорее секс.
— Секс тоже бывает разный. Но стопроцентной изменой я считаю влюблённость во внешность, помноженную на лёгкость в общении, уважение, плюс ощущение счастья в присутствии рядом, плюс поцелуи и секс. Такой секс, когда полностью присутствуешь, живёшь и наслаждаешься моментом. Думаю, такая измена должна сопровождаться последующим разводом. Потому что это уже похоже на любовь. Такое не скрыть от жены.
— Ты же не веришь в любовь!
— Но ты же веришь.
— А что потом, ведь с женой-то было то же самое? А если нет — зачем было жениться?
— Потому что в двадцать думаешь не так, как в тридцать, а тем более в сорок.
— Ты жалеешь?
— Нет, просто адаптировался к сложившимся условиям и ощущал себя вполне комфортно. До этого времени.
— Постой, вот ты говоришь мужчины полигамны, но насколько известно науке — мужчина и женщина относятся к одному виду, а значит не может быть, что мужчина полигамен, а женщина — нет. Значит ты принимаешь, что твоя жена тоже может тебе изменять?
Андрей задумался.
— Это сложнее. Я стараюсь не думать об этом… Да ты феминистка!
— Нет, я не феминистка. К чёрту лозунги за равноправие. Нет, серьёзно, всё это приводит к печальным последствиям. Но я живу одна и мне так удобно. Это сложно в моём возрасте, потому что старые устои, взгляды и традиции, упорно вбиваемые мамами, бабушками, замужними подругами, окружают и давят со всех сторон. «Тебе пора рожать, тебе пора замуж! Как же семья? Потом поздно будет. В старости никто стакан воды не подаст». Как же это бесит! При этом, никто не говорит о шестидесяти процентах разводов, несчастных браках, невозможности дать образование ребёнку, перенаселении планеты, личных амбициях и желаниях женщины, домашнем насилии и тому подобном. Мама постоянно пилит меня этой темой.
— Когда ты до этого дошла?
— Не знаю, мне кажется лет в пятнадцать. Хотя моя семья, можно сказать, образцовая.
— Ну да, ты рассказывала. Может, потому, что папы часто дома не бывало?
— Не знаю. В общем, такие мысли у меня.
— И ты совсем не хочешь детей?
— Почему? Мне кажется, что не говори, дети — это хорошо, они многому нас учат, просто нужно созреть. Вот ты хотел ребёнка, был к нему готов?
— Ну, мне кажется, к этому нельзя быть полностью готовым, даже если ты все девять месяцев осознаёшь и видишь, как оно там растёт и знаешь, что новая жизнь скоро увидит свет. Наверное, я и моя жена, как ты и говоришь, подверглись влиянию общественности. Этому трудно противостоять, нужно иметь очень твёрдые убеждения и силу. Да, всё случилось рано. Да, мне пришлось забыть про свои интересы и дела, потому что я хотел стать хорошим отцом. Да, любовь в браке штука довольно неоднозначная, скользкая и острая. Но вот как-то мы все существуем.
— Существуем. Подходящее слово.
Мы лежим на моей маленькой кроватке, за окном день в самом разгаре, слышно как неторопливо по Дороге Жизни едут машины, создавая фон для нашего разговора. Окно открыто, весенний ветер едва колышет шторы.
— Тебе верится, что мы уже полгода так встречаемся? Мне нет. Мне с тобой интересно и хорошо. Каждый раз что-то новое. Помнишь, ты зашёл на какао, а я не знала, хочешь ты меня или всерьёз собрался попить какао и сбежать?
— А мне кажется, всё было предрешено ещё тогда, когда я спросил, пойдёшь ли ты к Олегу. Или ещё раньше: после того нарика. Я как-то увидел, как ты переодеваешься, увидел твою совершенную спину, все эти ямочки и бугорочки, линии и сказал вслух то, что подумал: «Если бы я был художником — хотел бы тебя нарисовать». Ты промолчала, только посмотрела так задумчиво и улыбнулась одним уголком губ. Тогда я почувствовал, что хочу касаться тебя. Хочу гладить твою спину.
— Андрей, это просто секс или что-то больше?
— Честно, я ещё не понял.
— Я тоже.
На самом деле, я скорее хотела, чтобы это был просто секс. Мне было этого достаточно. Столько прожив одна, не представляла, какого жить с мужчиной. А второй момент: я с ужасом думала о том, как Андрей уйдёт от жены. Их девочка уже собиралась пойти в первый класс. Ребёнку всегда нужен папа — это я знала на сто процентов и всегда осуждала таких пап. Но Андрей постоянно уверял, что это его дело. Не много ли он себя берёт?
13. КОТ ПО ИМЕНИ ДЖИМ
Новая весна. Восемнадцатого марта мой день рождения. Последние несколько лет стала замечать, что у меня своего рода обострения именно весной. Нет, это не депрессия, просто казалось, что вот это серое небо, обманчивое солнце и моросящий дождь обволакивают меня снаружи и заполняют внутри. Весенние запахи, особенно смешанные с запахом сигарет, которые непременно курил кто-то по соседству, будто успокаивали и умиротворяли, но именно весной чаще думалось о смерти. Танцевать и бегать становилось тяжело. Танцы казались глупостью, пережитком детства. В выходные часто садилась на автобус и ехала в Питер. Старалась ни с кем не разговаривать, полностью находясь в своих мыслях. Гуляла по Невскому, по набережной, ходила в театры, на балет, постоянно думая, что моя жизнь могла сложиться по-другому. Часто ко мне клеились мужчины, но на все предложения я отвечала ледяным молчанием, часто вызывая надменные смешки и хмыканья.
Восемнадцатого марта встретилась с мамой. Они с Лёшей приехали меня поздравить, но с условием встретиться в Питере. Мы сидели в ресторане на Петропавловской, носившем фамилию самого любимого писателя мамы. Выглядели они счастливыми. Одетые в модные шмотки, будто нарочно, чтобы как-то принизить меня, они сидели напротив и держались за руки.
— Мари, детка, пора бы подумать и о семье, тебе не кажется? А то ведь ещё лет пять и никому уже не нужна. А дети?…
— Да, да, я работаю над этим.
Я доедала какое-то весьма дорогостоящее блюдо из рыбы, запивая красной кислятиной десятилетней выдержки, вдруг в сумочке спасительно завибрировал мобильник.
— Извини, мам, я отвечу.
Вышла из-за стола. Звонил Андрей.
— Ты где?
— В Питере, сидим с мамой в ресторане. А что?
— У меня для тебя сюрприз.
— С чего вдруг?
— Ну как же, у кого-то сегодня день рождения!
— Но…
— Знаю, знаю. Могла бы и сказать. Я понимал и принимал твоё право не отмечать на работе и даже никому не признаваться в этом, но сейчас мне кажется что-то поменялось. Не правда ли?
— Извини, ты прав. Я просто не люблю свой день рождения, мне сама дата не нравится и обычно не отмечаю никак, иногда даже забываю, понимаю только через пару дней.
— Ладно, это никогда не важно. Ты сможешь приехать? Я пришлю к тебе такси. Говори адрес.
Я вернулась к ним и объяснила, что нужно ехать. Хоть и не совсем понимала зачем, и почему Андрей не с семьёй в свой выходной. Но сейчас я явственно ощутила, что хочу быть там, а не здесь.
— Твой фельдшер? Когда свадьба?
Думаю, если б я сказала, что он женат, мама бы расстроилась, возможно даже не разговаривала со мной пару недель, а потом бы, возможно, сказала, как раньше: «На всё воля божья». Мне кажется, всё её христианство держалось только на этой фразе. Хотя мы не касались темы религии с того самого совместного похода в церковь.
— Обязательно вам сообщу.
Я развернулась и быстро пошла к выходу.
Андрей ждал возле дома. При встрече расстегнул пальто и достал оттуда спящего рыжего котёнка, ещё совсем малыша.
— Ты же сама бы так и не решилась?
Первой эмоцией была детская радость. Я осторожно взяла это крохотное пушистое существо.
— Спасибо.
Поднялись ко мне.
В тот вечер со стороны, наверное, казалось, что мы счастливая семья. Обсуждали вопросы кошачьей жизни, готовили вместе ужин, накрывали на стол, разговаривали о разных мелочах. Но вопрос давно назрел и завис в неподвижном воздухе комнаты: «И что дальше? К чему мы идём?»
Наверное, он тоже ощутил это и сказал:
— Я решил развестись.
— Ты решил? Для чего?
Я была не готова к такому повороту.
— Я всегда знал, что поступаю нечестно, живя с человеком, которого не люблю. Я это делаю для себя. Устал обманывать, мне уже стали сны кошмарные сниться.
— Кошмарные сны? Что ты знаешь о кошмарных снах?
Может тема развода меня напугала, может гложила, желая вырваться, тема моих снов, но в тот вечер я поведала ему, что такое страшные сны. Рассказала, как порой проводила эксперименты: пила то горсти таблеток, то наоборот — литры кофе, напивалась водкой, курила марихуану, нашла даже тот морфин, но его не решилась попробовать, — чего я только не делала, чтобы просто провести ночь в чёрной пустоте подсознания.
— Да, я и не думал, что такое возможно. Ты, надо отдать должное, никогда не подаёшь вида, всегда прекрасно выглядишь.
— Чудеса макияжа. И цвет кожи. Нездоровой бледности на мне не увидишь.
— Ты когда-нибудь думала, в чём причина? Ведь должна она быть. Не бывает такого, что один и тот же сон снится десять лет подряд.
— Лет пятнадцать уже. Как видишь, бывает.
Кота я назвала Джимом.
Конечно, я думала о причинах, думала даже найти психотерапевта, но всё не решалась.
Это проблема лежала там — в слепой зоне памяти, в дальнем чулане, в том, что я не помню: первые годы моей жизни. Всё, что рассказала мама, было настолько стандартно и банально, что казалось правдой. Даже то, что все мои ранние фото сгорели в пожаре. Может тот самый пожар? Нет, про пожар в моих снах ничего, да и мама сказала, что нас не было в тот момент в квартире. Прошлые жизни? В эту чепуху не верила тоже.
Я чувствовала, что вот-вот доберусь до сути, что-то вспомню, но леска обрывалась вместе с крючком, снова оставляя меня ни с чем.
Нужен ли мне психотерапевт?
14. ТОТ САМЫЙ СЛУЧАЙ?
«Девятый, на вызов, срочно!»
— Чёрт, только ж приехали. Что ж там опять? Олег. Олееееег!
— А? Что? На вызов? Будь они неладны!
— На вызов, да ещё и срочный, Николаевна нас хочет порадовать чем-то.
Подхожу к окошку диспетчерской. Татьяна Николаевна — пожилая женщина с квадратным лицом — наш второй диспетчер — пихает мне карту вызова.
— Не просыпается. Может таблетки, — буднично произносит она.
Невольно улыбаюсь. Несоответствие эмоций и ситуации всегда удивляло меня на скорой. Пока не стала замечать за собой то же самое.
— Отлично.
— Не дают человеку спокойно поспать, — Андрей заглядывает из-за спины.
Ну поехали, Иваныч, с музыкой.
Сирена бешеной чайкой взвывает над головой.
Едем, играет радио.
— Моя вчера на рынок пошла. Насмотрелась кулинарных передач и говорит: «Надо бы нам, Олежка, разнообразие вносить в наше питание, пойду куплю — говорит — сельдерея, будем смузи делать».
— Хахаха, может она из тебя козлика хочет сделать?
— Потом скажет: «Рогов у тебя не хватает, пойду-ка я погуляю, милый».
— Ну а что, Олег, не слушай этих болванов. Это полезно. Брокколи, сельдерей — доказанная профилактика рака.
— Викторовна, ты пробовала эту гадость?
— Конечно, со мной в общаге девчёнка жила, хипушка…
— Ну вот, жила, значит уже того, от этого вашего сельдерея, — не даёт договорить Олег.
Мы дружно смеёмся.
— Иваныч, вон тот дом, с синей крышей.
— Ладно ребята, берём всё. Зонд есть?
— На любой вкус.
Дверь открывает мальчишка лет девяти. На чумазом лице — две светлых борозды.
— Папа там, ему плохо.
Первая вхожу в комнату. На кровати лежит мужчина в одной майке и трусах. И похоже, что уже поздно.
Пока Андрей разворачивает кардиограф, подношу руку к шее. Мужчина делает резкий глубокий вдох и снова замирает.
— Дышит?
— А ты как думаешь? Зрачки узкие. Маску давай!
Замечаю шрам над правой бровью, похожий был у…
— На нарика не похож, — говорит Андрей, записывая ленту. — Брадикардия.
— Мальчик, это твой папа? Ты знаешь, что он принял? Как его зовут?
— З-зз-зорин Александр. Сейчас. Мальчик убегает на кухню.
— Сука, твою ж мать, не может быть, — шепчу я.
— Викторовна, что случилось?
— Я его знаю.
Мальчик приносит конвалюту. Трамадол.
— Она целая была. Это мама пила.
— А где твоя мама?
— Она умерла.
— Андрей, зонд. Олег, вводи налоксон, два, капалку ставь.
— Заказ принят.
Всматриваюсь. Знакомые черты так очевидны. Совсем не изменился, просто будто кто-то дорисовал щетину на лице мальчишки.
Утром поняла, что за свой моральный облик не переживала, и о его совести беспокоилась скорее из вежливости и любопытства. Греха в этом не видела, и уж, тем более, каяться и замаливать не собиралась.
***
Время шло. Месяц за месяцем. Выработался определённый алгоритм жизни: работа, дома уборка, готовка, музыка, кино, бег, секс с Андреем, кошмары каждую ночь, которые уже не сильно пугали, невнятные разговоры с мамой по телефону, парикмахерская, редкие поездки в Питер, чтобы погулять в одиночестве, и снова: работа — дом, и всё по кругу.
Вызовы строились в бесконечную цепочку лиц, квартир, жалоб, лент ЭКГ, инъекций, требований, возмущений — всё как обычно. Порой, после очередной смены, не было сил переодеться и идти домой. Тогда мы шли в столовую, заваривали растворимый кофе, сидели молча, собираясь с мыслями, пока я не приходила в чувства.
— Ну ты как?
— Да, знаешь, эти… в приёмнике выбесили. Мест у них, видите ли, нет. А нам что, домой к себе их возить? Да и вообще, знаешь, как-то устала от людей, хочется убежать в тёплые страны, пить вино на побережье, слушать шум моря.
— Пошло и банально, тебе не кажется?
— Ну и что, что все об этом мечтают, наверное это по умолчанию заложено в тех, кто видит солнце пару месяцев в году. Мы все питаемся солнцем. Знаешь такую теорию? Некоторые даже от еды отказываются, считая, что им, как солнечным батареям, хватит солнца для жизни? Но это уместно, может, где-то в Калифорнии хотя бы.
— Так что тебя здесь держит? Следуй за солнцем!
— А это самое печальное — я не умею.
Мы немного помолчали. Я подумала, что на самом деле ощущаю, что вокруг болото, с которого не выбраться, и я шлёпаю каждый день — в день по шагу. Только и успеваю, что вытащить одну ногу, чтобы переместиться на двадцать сантиметров, и снова увязаю в холодной жиже будней.
— Хочу тебя, — шепчет Андрей, обняв сзади.
— Пошли ко мне.
Иногда на пути попадаются лилии, и всё, что я могу — любоваться и наслаждаться ими. Болотные радости ограничены.
***
— Ты ведь любишь неудобные вопросы?
— Скорее нет такого вопроса, который бы был для меня неудобным, мы можем говорить с тобой обо всём.
— Какого это изменять жене? И зачем?
— Я думаю, ты как врач, сама должна ответить зачем и почему: потому что мужчины — животные полигамные. Гормоны, заложенная программа продолжения рода и тому подобная биологическая тема. А никогда не изменяли только трусы — мне так кажется, но думали об измене все. Изменять можно по-разному, и тут как и во всём нужно начинать с определения измены. Что это? Поцелуй, флирт, влюблённость, ухаживания, секс?
— Думаю, скорее секс.
— Секс тоже бывает разный. Но стопроцентной изменой я считаю влюблённость во внешность, помноженную на лёгкость в общении, уважение, плюс ощущение счастья в присутствии рядом, плюс поцелуи и секс. Такой секс, когда полностью присутствуешь, живёшь и наслаждаешься моментом. Думаю, такая измена должна сопровождаться последующим разводом. Потому что это уже похоже на любовь. Такое не скрыть от жены.
— Ты же не веришь в любовь!
— Но ты же веришь.
— А что потом, ведь с женой-то было то же самое? А если нет — зачем было жениться?
— Потому что в двадцать думаешь не так, как в тридцать, а тем более в сорок.
— Ты жалеешь?
— Нет, просто адаптировался к сложившимся условиям и ощущал себя вполне комфортно. До этого времени.
— Постой, вот ты говоришь мужчины полигамны, но насколько известно науке — мужчина и женщина относятся к одному виду, а значит не может быть, что мужчина полигамен, а женщина — нет. Значит ты принимаешь, что твоя жена тоже может тебе изменять?
Андрей задумался.
— Это сложнее. Я стараюсь не думать об этом… Да ты феминистка!
— Нет, я не феминистка. К чёрту лозунги за равноправие. Нет, серьёзно, всё это приводит к печальным последствиям. Но я живу одна и мне так удобно. Это сложно в моём возрасте, потому что старые устои, взгляды и традиции, упорно вбиваемые мамами, бабушками, замужними подругами, окружают и давят со всех сторон. «Тебе пора рожать, тебе пора замуж! Как же семья? Потом поздно будет. В старости никто стакан воды не подаст». Как же это бесит! При этом, никто не говорит о шестидесяти процентах разводов, несчастных браках, невозможности дать образование ребёнку, перенаселении планеты, личных амбициях и желаниях женщины, домашнем насилии и тому подобном. Мама постоянно пилит меня этой темой.
— Когда ты до этого дошла?
— Не знаю, мне кажется лет в пятнадцать. Хотя моя семья, можно сказать, образцовая.
— Ну да, ты рассказывала. Может, потому, что папы часто дома не бывало?
— Не знаю. В общем, такие мысли у меня.
— И ты совсем не хочешь детей?
— Почему? Мне кажется, что не говори, дети — это хорошо, они многому нас учат, просто нужно созреть. Вот ты хотел ребёнка, был к нему готов?
— Ну, мне кажется, к этому нельзя быть полностью готовым, даже если ты все девять месяцев осознаёшь и видишь, как оно там растёт и знаешь, что новая жизнь скоро увидит свет. Наверное, я и моя жена, как ты и говоришь, подверглись влиянию общественности. Этому трудно противостоять, нужно иметь очень твёрдые убеждения и силу. Да, всё случилось рано. Да, мне пришлось забыть про свои интересы и дела, потому что я хотел стать хорошим отцом. Да, любовь в браке штука довольно неоднозначная, скользкая и острая. Но вот как-то мы все существуем.
— Существуем. Подходящее слово.
Мы лежим на моей маленькой кроватке, за окном день в самом разгаре, слышно как неторопливо по Дороге Жизни едут машины, создавая фон для нашего разговора. Окно открыто, весенний ветер едва колышет шторы.
— Тебе верится, что мы уже полгода так встречаемся? Мне нет. Мне с тобой интересно и хорошо. Каждый раз что-то новое. Помнишь, ты зашёл на какао, а я не знала, хочешь ты меня или всерьёз собрался попить какао и сбежать?
— А мне кажется, всё было предрешено ещё тогда, когда я спросил, пойдёшь ли ты к Олегу. Или ещё раньше: после того нарика. Я как-то увидел, как ты переодеваешься, увидел твою совершенную спину, все эти ямочки и бугорочки, линии и сказал вслух то, что подумал: «Если бы я был художником — хотел бы тебя нарисовать». Ты промолчала, только посмотрела так задумчиво и улыбнулась одним уголком губ. Тогда я почувствовал, что хочу касаться тебя. Хочу гладить твою спину.
— Андрей, это просто секс или что-то больше?
— Честно, я ещё не понял.
— Я тоже.
На самом деле, я скорее хотела, чтобы это был просто секс. Мне было этого достаточно. Столько прожив одна, не представляла, какого жить с мужчиной. А второй момент: я с ужасом думала о том, как Андрей уйдёт от жены. Их девочка уже собиралась пойти в первый класс. Ребёнку всегда нужен папа — это я знала на сто процентов и всегда осуждала таких пап. Но Андрей постоянно уверял, что это его дело. Не много ли он себя берёт?
13. КОТ ПО ИМЕНИ ДЖИМ
Новая весна. Восемнадцатого марта мой день рождения. Последние несколько лет стала замечать, что у меня своего рода обострения именно весной. Нет, это не депрессия, просто казалось, что вот это серое небо, обманчивое солнце и моросящий дождь обволакивают меня снаружи и заполняют внутри. Весенние запахи, особенно смешанные с запахом сигарет, которые непременно курил кто-то по соседству, будто успокаивали и умиротворяли, но именно весной чаще думалось о смерти. Танцевать и бегать становилось тяжело. Танцы казались глупостью, пережитком детства. В выходные часто садилась на автобус и ехала в Питер. Старалась ни с кем не разговаривать, полностью находясь в своих мыслях. Гуляла по Невскому, по набережной, ходила в театры, на балет, постоянно думая, что моя жизнь могла сложиться по-другому. Часто ко мне клеились мужчины, но на все предложения я отвечала ледяным молчанием, часто вызывая надменные смешки и хмыканья.
Восемнадцатого марта встретилась с мамой. Они с Лёшей приехали меня поздравить, но с условием встретиться в Питере. Мы сидели в ресторане на Петропавловской, носившем фамилию самого любимого писателя мамы. Выглядели они счастливыми. Одетые в модные шмотки, будто нарочно, чтобы как-то принизить меня, они сидели напротив и держались за руки.
— Мари, детка, пора бы подумать и о семье, тебе не кажется? А то ведь ещё лет пять и никому уже не нужна. А дети?…
— Да, да, я работаю над этим.
Я доедала какое-то весьма дорогостоящее блюдо из рыбы, запивая красной кислятиной десятилетней выдержки, вдруг в сумочке спасительно завибрировал мобильник.
— Извини, мам, я отвечу.
Вышла из-за стола. Звонил Андрей.
— Ты где?
— В Питере, сидим с мамой в ресторане. А что?
— У меня для тебя сюрприз.
— С чего вдруг?
— Ну как же, у кого-то сегодня день рождения!
— Но…
— Знаю, знаю. Могла бы и сказать. Я понимал и принимал твоё право не отмечать на работе и даже никому не признаваться в этом, но сейчас мне кажется что-то поменялось. Не правда ли?
— Извини, ты прав. Я просто не люблю свой день рождения, мне сама дата не нравится и обычно не отмечаю никак, иногда даже забываю, понимаю только через пару дней.
— Ладно, это никогда не важно. Ты сможешь приехать? Я пришлю к тебе такси. Говори адрес.
Я вернулась к ним и объяснила, что нужно ехать. Хоть и не совсем понимала зачем, и почему Андрей не с семьёй в свой выходной. Но сейчас я явственно ощутила, что хочу быть там, а не здесь.
— Твой фельдшер? Когда свадьба?
Думаю, если б я сказала, что он женат, мама бы расстроилась, возможно даже не разговаривала со мной пару недель, а потом бы, возможно, сказала, как раньше: «На всё воля божья». Мне кажется, всё её христианство держалось только на этой фразе. Хотя мы не касались темы религии с того самого совместного похода в церковь.
— Обязательно вам сообщу.
Я развернулась и быстро пошла к выходу.
***
Андрей ждал возле дома. При встрече расстегнул пальто и достал оттуда спящего рыжего котёнка, ещё совсем малыша.
— Ты же сама бы так и не решилась?
Первой эмоцией была детская радость. Я осторожно взяла это крохотное пушистое существо.
— Спасибо.
Поднялись ко мне.
В тот вечер со стороны, наверное, казалось, что мы счастливая семья. Обсуждали вопросы кошачьей жизни, готовили вместе ужин, накрывали на стол, разговаривали о разных мелочах. Но вопрос давно назрел и завис в неподвижном воздухе комнаты: «И что дальше? К чему мы идём?»
Наверное, он тоже ощутил это и сказал:
— Я решил развестись.
— Ты решил? Для чего?
Я была не готова к такому повороту.
— Я всегда знал, что поступаю нечестно, живя с человеком, которого не люблю. Я это делаю для себя. Устал обманывать, мне уже стали сны кошмарные сниться.
— Кошмарные сны? Что ты знаешь о кошмарных снах?
Может тема развода меня напугала, может гложила, желая вырваться, тема моих снов, но в тот вечер я поведала ему, что такое страшные сны. Рассказала, как порой проводила эксперименты: пила то горсти таблеток, то наоборот — литры кофе, напивалась водкой, курила марихуану, нашла даже тот морфин, но его не решилась попробовать, — чего я только не делала, чтобы просто провести ночь в чёрной пустоте подсознания.
— Да, я и не думал, что такое возможно. Ты, надо отдать должное, никогда не подаёшь вида, всегда прекрасно выглядишь.
— Чудеса макияжа. И цвет кожи. Нездоровой бледности на мне не увидишь.
— Ты когда-нибудь думала, в чём причина? Ведь должна она быть. Не бывает такого, что один и тот же сон снится десять лет подряд.
— Лет пятнадцать уже. Как видишь, бывает.
***
Кота я назвала Джимом.
***
Конечно, я думала о причинах, думала даже найти психотерапевта, но всё не решалась.
Это проблема лежала там — в слепой зоне памяти, в дальнем чулане, в том, что я не помню: первые годы моей жизни. Всё, что рассказала мама, было настолько стандартно и банально, что казалось правдой. Даже то, что все мои ранние фото сгорели в пожаре. Может тот самый пожар? Нет, про пожар в моих снах ничего, да и мама сказала, что нас не было в тот момент в квартире. Прошлые жизни? В эту чепуху не верила тоже.
Я чувствовала, что вот-вот доберусь до сути, что-то вспомню, но леска обрывалась вместе с крючком, снова оставляя меня ни с чем.
Нужен ли мне психотерапевт?
14. ТОТ САМЫЙ СЛУЧАЙ?
«Девятый, на вызов, срочно!»
— Чёрт, только ж приехали. Что ж там опять? Олег. Олееееег!
— А? Что? На вызов? Будь они неладны!
— На вызов, да ещё и срочный, Николаевна нас хочет порадовать чем-то.
Подхожу к окошку диспетчерской. Татьяна Николаевна — пожилая женщина с квадратным лицом — наш второй диспетчер — пихает мне карту вызова.
— Не просыпается. Может таблетки, — буднично произносит она.
Невольно улыбаюсь. Несоответствие эмоций и ситуации всегда удивляло меня на скорой. Пока не стала замечать за собой то же самое.
— Отлично.
— Не дают человеку спокойно поспать, — Андрей заглядывает из-за спины.
Ну поехали, Иваныч, с музыкой.
Сирена бешеной чайкой взвывает над головой.
Едем, играет радио.
— Моя вчера на рынок пошла. Насмотрелась кулинарных передач и говорит: «Надо бы нам, Олежка, разнообразие вносить в наше питание, пойду куплю — говорит — сельдерея, будем смузи делать».
— Хахаха, может она из тебя козлика хочет сделать?
— Потом скажет: «Рогов у тебя не хватает, пойду-ка я погуляю, милый».
— Ну а что, Олег, не слушай этих болванов. Это полезно. Брокколи, сельдерей — доказанная профилактика рака.
— Викторовна, ты пробовала эту гадость?
— Конечно, со мной в общаге девчёнка жила, хипушка…
— Ну вот, жила, значит уже того, от этого вашего сельдерея, — не даёт договорить Олег.
Мы дружно смеёмся.
— Иваныч, вон тот дом, с синей крышей.
— Ладно ребята, берём всё. Зонд есть?
— На любой вкус.
Дверь открывает мальчишка лет девяти. На чумазом лице — две светлых борозды.
— Папа там, ему плохо.
Первая вхожу в комнату. На кровати лежит мужчина в одной майке и трусах. И похоже, что уже поздно.
Пока Андрей разворачивает кардиограф, подношу руку к шее. Мужчина делает резкий глубокий вдох и снова замирает.
— Дышит?
— А ты как думаешь? Зрачки узкие. Маску давай!
Замечаю шрам над правой бровью, похожий был у…
— На нарика не похож, — говорит Андрей, записывая ленту. — Брадикардия.
— Мальчик, это твой папа? Ты знаешь, что он принял? Как его зовут?
— З-зз-зорин Александр. Сейчас. Мальчик убегает на кухню.
— Сука, твою ж мать, не может быть, — шепчу я.
— Викторовна, что случилось?
— Я его знаю.
Мальчик приносит конвалюту. Трамадол.
— Она целая была. Это мама пила.
— А где твоя мама?
— Она умерла.
— Андрей, зонд. Олег, вводи налоксон, два, капалку ставь.
— Заказ принят.
Всматриваюсь. Знакомые черты так очевидны. Совсем не изменился, просто будто кто-то дорисовал щетину на лице мальчишки.
