Серафиму всегда нравился наставник Антоний. Он уважал капеллана и его послушников, и не раз в спарринге работал с ними. Противником капеллан был чрезвычайно опасным, но, увидев к себе такое доброе расположение, Серафим, утомлённо, но радостно и ясно, тоже позволил себе обнять капеллана.
Антоний, придя в себя от неожиданной встречи, тут же укорил себя в несдержанности. Сначала следовало спросить, что делает здесь Серафим. Хотя это всё – потом, потом... Первым делом необходимо узнать, что мучило его все эти месяцы:
— Послушник Серафим, жив ли наставник твой? Живы ли братья твои?
— Живы, — осторожно кивнул Серафим и нахмурился.
Ему не понравилось, что капеллан назвал его послушником. Он не желал больше иметь никакого отношения к обители. Да и вопрос показался ему лукавым. Неужели капеллан ничего не знает об их пребывании в Вознесенке и не участвует в слежке за ними?
Сердце же Антония захлебывалась радостью. Сдерживая её, он закрыл глаза и опёрся руками о стол, устало свесил голову.
— Брат мой Александр... жив... всё оказалось так просто... — пробормотал капеллан, вспоминая, то немногое, что говорил ему владыка. Он открыл глаза, поднял голову и с удивлением стал разглядывать Серафима, который слегка поправился лицом, и, как ни крути, несчастным совсем не выглядел. — В какую же беду вы попали, что необходимо вас выручать?
Серафим с детской невинностью пожал плечами и в свою очередь спросил:
— А с чего вы это вообще взяли?
— Об этом сказал владыка.
При упоминании владыки Арсения Серафим взъерошился и колючими глазами посмотрел на Антония.
— А-а-а, спасатели вы наши, — протянул он, — отчего же вы до сих пор не начали нас спасать?
— Вот уже несколько месяцев, как ваша группа пропала, и до сих пор никто не знает где вы.
— Как это так? — поразился Серафим, вспомнив конвертоплан и штаб наблюдения в лесу в полукилометре от Вознесенки, и с ехидцей спросил: — Что, правда? Совсем никто?
— Правда, никто.
Серафиму ничего не осталось, как раздражённо засмеяться. Кто же за ними тогда следит? Увидев насмешку над его словами, Антоний крепко задумался и вдруг понял:
— Знает только владыка. Но он никому не хочет об этом говорить. Даже настоятелю Никону. Мы с ним узнали о вас только благодаря пришедшей на исповедь в обитель Ольге, которая видела тебя и Максима. Она сказала, что вы в горах искали какую-то секту. Вы были полностью экипированы и вооружены, следовательно, вы искали опасную секту, чтобы её обезвредить. Но вы исчезли, и разум рисует страшные картины... может быть, вы погибли или сами подпали под влияние... этой секты? Не предали ли вы, братья, «Истинную церковь»? Мы все скорбели и печаловались о вас, а отец Никон…
Вдруг по телу Антония прошла какая-то судорога. Он вдруг потерял нить разговора, его тело стало чужим. Как будто что-то вспомнив, он совершенно безжизненно проговорил:
— Мне нужно встретиться с братом Александром. Мне очень нужно с ним поговорить. Наедине.
Серафим почувствовал рядом знакомое присутствие и обернулся. Вокруг него полукольцом стояли бойцы группы «Экзистенс». Судя по их напряженным позам, они приготовились к драке.
— Отец Антоний, — медленно выговаривая слова, сказал Серафим. — Дело в том, что я в некотором недоумении, и уже не знаю чему верить. Подождите, пожалуйста, здесь. Нам надо посовещаться, и тогда я вам отвечу.
Оставив Антония в каком-то отрешённом состоянии под присмотром Карла, Густава и Юнга, Альберт отдал свою пиццу Оле, которая не сводила с неё голодных глаз, и вызвал Ардена, а тот быстро собрал Совет братства.
Совещание было коротким. Все признали ситуацию странной, и без её разъяснения, согласились с невозможностью приватного разговора капеллана с отцом Александром, чтобы не вышло как у Андрея с приездом его друга. Для безопасности Александра приняли решение усилить его охранение с запретом покидать Вознесенку, которая держалась под неусыпным оком групп специального назначения. Опасную встречу если и следовало допускать, то только в присутствии полиции.
Во время разговора Серафим поглядывал на капеллана и видел, как уже знакомая ему девочка Оля, о которой сказали, что она пришла вместе с ним, пару раз подходила к нему и трясла за руку, пытаясь обратить на себя внимание. Но капеллан стоял, устремив взгляд в одну точку, и никак на неё не реагировал. Но как только его окликнули, Антоний как во сне повернул голову, вяло подошёл и встал среди них. Альберт с подозрением оглядел капеллана и сказал:
— Отец Антоний, ваша встреча с Александром пока невозможна.
— Сержант Василевский, это абсурд, — прохрипел Антоний. — Вы не имеете никакого права мне мешать.
— Имеем, капеллан. — Голос Альберта стал решительным. — Вы обязательно встретитесь с отцом Александром, но только при одном условии: ваш разговор будет проходить в присутствии полиции. Если при вас имеется какое-либо оружие – то просим сдать его.
Пробиваясь сквозь какую-то муть, сердца Антония коснулась радость приближающейся встречи, и он потянул застёжку верховика, чтобы отдать пистолет, но вдруг внутри него что-то сказало со властью: «Ты не имеешь права никому говорить. Даже на исповеди владыке». И, вопреки собственной воле, Антоний исподлобья взглянул на Альберта и вдруг неожиданно грубо сказал:
— Не верю глазам своим. Заговор сектантов и полиции?
— Сектантов? — нервно выкрикнул Серафим. — Они не секта! Они наши братья и сёстры, и может быть даже побольше христиане, чем в обители все мы! А если заговор и существует, то это – заговор любви!
Капеллан дёрнул подбородком в сторону его шрама на предплечье.
— Из-за этой новой любви ты оставил обитель и стёр с себя знаки своего посвящения Деве Марии?
Серафим с обидой глотнул воздуха и, сдвинув брови, низким голосом проговорил:
— Потому что, отец Антоний, после личной встречи с Пречистой мне больше не нужны уже никакие внешние знаки посвящения. Теперь Благословенная владеет всей моей душой, и в честь Неё обрезана крайняя плоть моего строптивого сердца! Именно сейчас я всецело верен Ей, а не так, как прежде!
— Что ж, посмотрим, — вполголоса сказал Антоний, застегивая верховик до горла.
Он с горечью понял: Серафим веру предал. Возможно, его подвергли силовой и психологической обработке при вербовке в полицию. Террористы и полицейские сделаны из одного теста. Чтобы противостоять им – нужен план контртеррористических мероприятий. Чтобы выработать его, нужно время.
Антоний с опаской обвёл глазами стоящих вокруг него полицейских, выражение их лиц говорило о полной готовности к применению в отношении него силы. Надо уходить, пока не последовал обыск и арест.
Тут он вспомнил об Ольге. Девочка сидела на стуле и бессмысленно болтала ногами, нахохлившись, словно воробушек зимой на веточке, и доедала пиццу. Антоний подошёл, присел перед ней на корточки и взял её ручки в свои огромные ладони.
— Дорогое чадо Божье, Ольга. Нам пора. Поехали.
Он взял её за руку, поднял со стула и осторожно повёл к выходу, проведя через полукольцо провожающих его глазами полицейских. И только когда они оказались на улице, Антоний перевёл дух и грустно проговорил:
— Святой Боже... то, что я так стремлюсь узнать, принесёт моей душе разочарование и боль. Но что мне делать? Остановиться в поисках и попытаться забыться в обмане неведения? Вернуться в обитель, став носителем лжи? Сделать это ради чести оступившихся и падших братьев? Какую весть принесу я Фостирию? О чём до конца своих дней обречён теперь думать я, каждый день видя отца Никона? — Он повернулся к Оле и спросил: — Что бы ты сделала на моём месте, если бы произошло что-то плохое: лгала, говоря только хорошее, или сказала бы правду, пусть даже и о плохом?
Оля со всей серьёзностью задумалась и сказала:
— Ну, если-чё сомневайтесь, говорите правду. Правду всегда тяжко сказать, брехню всегда легко слушать.
Антоний усмехнулся и потрепал её по голове. Устами младенца говорит истина.
_____________________________
1 - Марк Туллий Цицерон, цитаты
Вместе с пургой на землю опустился быстрый зимний вечер. По дороге в полис-сателлит «Свободный» Антоний был сам не свой. Здесь, в комфортабельном вагоне магнепоезда, несущемся сквозь снежный вихрь, он снова предался молитве.
Так изо дня в день в самом себе он переживал страшную душевную борьбу. Каждым шагом он приближался к встрече с капелланом Александром, и с каждым шагом умирал душой от страшной скорби и тоски. Сегодня, найдя исчезнувшего Серафима, свободно служащим в полиции мегаполиса, он сразу почувствовал, как почва из-под ног моментально куда-то исчезла. Вся надежда на благополучный исход дела в мгновение ока превратилась в мираж.
Оля задремала сначала на его плече, потом сползла головой на колени. Капеллан незаметно перекрестил её и переложил в ноги бэкбэг, чтобы не мешал его подопечной.
С трудом оставив мысли о своих братьях, он принял решение помолиться немного об Оле. Стыд глодал его. Зачем лгать Богу и себе? Он просто использует Олю в своих целях, и его начавшееся духовное попечение так и не возымело продолжения. Антоний вдруг чистосердечно признался себе в том, что всей душой жаждет поскорее избавиться от девочки, чтобы быстрее заняться мучившим его делом.
Его алиби, его тяжёлая обуза мирно дремала у него на коленях, не подозревая о страстях, кипящих в его душе. В мучительной молитве Антоний просил Господа дать ему хоть толику желания и сил хоть как-то проявить пастырство в отношении этой, бесспорно, несчастной девушки. Ещё минуту назад желавший вернуть её как можно быстрее родне, он вспомнил, как умоляла она его по дороге в полицейское Управление не делать этого и даже не появляться на пороге дома вместе с ней.
«Он прибьёт миня! Ну фсё... он миня прибьёт!» — только и твердила она, а он отворачивался и молчал, считая её страхи чем-то преувеличенным.
Сейчас его посетила мысль, что, может быть, в этом есть правда. Поэтому он решил сначала сам сходить к опекуну Оли и оценить обстановку, затем уже принимать решение.
«Если с братьями беда произошла, то уже давно. Не сегодня и не сейчас, — утешал он себя. — Я не совершу ничего предосудительного, если посвящу некоторое время этой девочке».
Ещё в магнепоезде Антоний забронировал номер в недорогом отеле. Но, когда они пришли, администратор тяжёлым взглядом посмотрел на девочку, затем перевёл взгляд на капеллана.
— Ваши идентификационные данные, пожалуйста.
Он дважды пытался сканировать лицо Антония, чертыхался, настраивал сканер. Потом попросту попросил приложить псифон к считывателю, и окончательно смутился. По идентификационным данным гость оказался столичным чиновником высокого ранга и детей не имел.
Идентификационные данные девочки усугубили подозрения администратора. Ей едва стукнуло двенадцать, и у неё значился другой отец. Похоже, этот сладострастный служитель власти решил позабавиться в глубинке запретным.
Но одно настораживало: какое-то внутреннее несоответствие. Уж чиновников-то ему довелось повидать на своём веку много и разных, и этот совсем на них не походил. Каждый, приходящий к власти, через короткое время вдруг усваивал детское глуповатое выражение лица. Кожа таких покрывалась равномерным золотистым загаром, зубы выравнивались и белели, а полированные ногти приобретали розовый цвет и идеальную форму. Чиновников с землистым цветом лица, безобразным шрамом и такими мозолистыми руками он ещё не встречал. А его взгляд... Администратор поёжился и быстро отвёл глаза в сторону. Его взгляд разбирал душу на составляющие части и выносил вердикт по немедленной их замене.
Ну что ж. С чужих слабостей можно что-то поиметь. И администратор отдал им одну из комнат, которые сдавал «на час» парочкам, требующим немедленного уединения. Номер был снабжён дорогими камерами, которые писали в формате psy-ray и уже давно окупили свою стоимость. Комната располагалась на втором этаже и имела отдельный выход на террасу, с которой можно было сразу спуститься во двор, и сделано это было как раз для тех, кто не желал встречаться с кем-либо из посетителей в холле отеля.
Администратор намекнул на это гостю, но тот отстранённо кивнул — видно, все его мысли были заняты предстоящим делом — и пожелал приятного времяпрепровождения.
— Так тебе не четырнадцать, а двеннадцать? Зачем соврала мне? — строго спросил Антоний, но Оля тут же надулась.
Капеллан с девочкой покинули холл, с улицы поднялись на террасу и с помощью электронного ключа вошли в свой номер.
— Возьми. — Антоний достал из бэкбэг свой нетронутый паёк, который им раздавали в поезде. — Я выйду в город, куплю нам что-нибудь поесть, и мне надо... кое-что для себя приобрести.
— Ни нада... ни ухади...
Оля поёжилась, глянула на двуспальную кровать, покрытую чёрным покрывалом, на зеркало на потолке прямо над кроватью и выкрашенные в чёрный глянцевый цвет стены.
— Дафай лучше закажем сюды поесть.
— Но то, что мне нужно, нельзя заказать по псинет, — бледнея от собственной лжи, пробормотал капеллан.
— Тибе чё? Наркота нужна? — засмеялась Оля. — Дык я тибе подскажу, хде в псинет иё найти. Или чё? Мож тибе нада пулевизатор? Хотя у тибя ж, вроде, есть.
— Откуда ты знаешь? — насторожился капеллан.
— Та так... Када спала, он мине фсю дарогу башку плющил.
Антоний улыбнулся:
— От тебя ничего не скроешь.
— Аха, ничё, — согласилась Оля и обиженно насупилась: — Я знаю. Тибе ж просто свалить от миня в охотку, вот ты отмазы и лепишь.
Антоний вздохнул. Девочка права. Было дело: он вообще-то хотел, но уже перехотел. Поэтому он присел на корточки перед ней и положил руки на плечи.
— Дорогое чадо Божье Оля. Я клянусь, что от тебя не сбегу и тебя не оставлю. Если бы не так... подумай сама: ну зачем мне нужно было сюда с тобой лететь?
— Ага ж, — фыркнула Оля. — Я чё, дура? Да ты проста ищешь своих!
Капеллан ещё раз вздохнул. Оля была маленькой, но из тех женщин, которые видят мужчин насквозь, и укрыть от неё своё состояние и свои намерения невозможно. Он погладил её по голове и с чувством сказал:
— Да, я ищу своих. Но это не значит, что для этого я должен оставить одну маленькую девочку в беде.
Олины холодные глаза потеплели и намокли. Капеллан поднялся и тихим спокойным голосом проговорил:
— Давай, изучай тут всё и ложись спать. Но перед этим постели мне вот тут, на полу, чтобы, когда вернусь, лёг спать и тебя не разбудил. Дел у нас много, поэтому номер снял на неделю. Если за неделю мы с тобой не управимся, то продлю аренду. Поняла? — Оля кивнула. Капеллан снова закинул бэкбэг за плечо. — Тогда я пойду. Жди.
Антоний вышел на террасу и остановился. Запрокинул голову и дышал глубоко до тех пор, пока не успокоились нервы.
— О, Господь... Иисус Христос... помилуй меня грешного... — тихо прошептал он молитву Господню и двинулся в путь.
Первым делом нужно было навестить Олиного дядю, а вторым – закупить необходимые приспособления, которые помогут скрытно проникнуть в место дислокации сектантов, после его установления. В следующий миг он нашёл в псифоне домашний адрес Оли, сверил своё местоположение с геоданными, проложил маршрут и направился к остановке общественного транспорта. Через полчаса он уже стоял перед дверью в отсек блокхауса-новостроя в спальном районе сателлита и прислушивался к звукам за дверью.
Антоний, придя в себя от неожиданной встречи, тут же укорил себя в несдержанности. Сначала следовало спросить, что делает здесь Серафим. Хотя это всё – потом, потом... Первым делом необходимо узнать, что мучило его все эти месяцы:
— Послушник Серафим, жив ли наставник твой? Живы ли братья твои?
— Живы, — осторожно кивнул Серафим и нахмурился.
Ему не понравилось, что капеллан назвал его послушником. Он не желал больше иметь никакого отношения к обители. Да и вопрос показался ему лукавым. Неужели капеллан ничего не знает об их пребывании в Вознесенке и не участвует в слежке за ними?
Сердце же Антония захлебывалась радостью. Сдерживая её, он закрыл глаза и опёрся руками о стол, устало свесил голову.
— Брат мой Александр... жив... всё оказалось так просто... — пробормотал капеллан, вспоминая, то немногое, что говорил ему владыка. Он открыл глаза, поднял голову и с удивлением стал разглядывать Серафима, который слегка поправился лицом, и, как ни крути, несчастным совсем не выглядел. — В какую же беду вы попали, что необходимо вас выручать?
Серафим с детской невинностью пожал плечами и в свою очередь спросил:
— А с чего вы это вообще взяли?
— Об этом сказал владыка.
При упоминании владыки Арсения Серафим взъерошился и колючими глазами посмотрел на Антония.
— А-а-а, спасатели вы наши, — протянул он, — отчего же вы до сих пор не начали нас спасать?
— Вот уже несколько месяцев, как ваша группа пропала, и до сих пор никто не знает где вы.
— Как это так? — поразился Серафим, вспомнив конвертоплан и штаб наблюдения в лесу в полукилометре от Вознесенки, и с ехидцей спросил: — Что, правда? Совсем никто?
— Правда, никто.
Серафиму ничего не осталось, как раздражённо засмеяться. Кто же за ними тогда следит? Увидев насмешку над его словами, Антоний крепко задумался и вдруг понял:
— Знает только владыка. Но он никому не хочет об этом говорить. Даже настоятелю Никону. Мы с ним узнали о вас только благодаря пришедшей на исповедь в обитель Ольге, которая видела тебя и Максима. Она сказала, что вы в горах искали какую-то секту. Вы были полностью экипированы и вооружены, следовательно, вы искали опасную секту, чтобы её обезвредить. Но вы исчезли, и разум рисует страшные картины... может быть, вы погибли или сами подпали под влияние... этой секты? Не предали ли вы, братья, «Истинную церковь»? Мы все скорбели и печаловались о вас, а отец Никон…
Вдруг по телу Антония прошла какая-то судорога. Он вдруг потерял нить разговора, его тело стало чужим. Как будто что-то вспомнив, он совершенно безжизненно проговорил:
— Мне нужно встретиться с братом Александром. Мне очень нужно с ним поговорить. Наедине.
Серафим почувствовал рядом знакомое присутствие и обернулся. Вокруг него полукольцом стояли бойцы группы «Экзистенс». Судя по их напряженным позам, они приготовились к драке.
— Отец Антоний, — медленно выговаривая слова, сказал Серафим. — Дело в том, что я в некотором недоумении, и уже не знаю чему верить. Подождите, пожалуйста, здесь. Нам надо посовещаться, и тогда я вам отвечу.
Оставив Антония в каком-то отрешённом состоянии под присмотром Карла, Густава и Юнга, Альберт отдал свою пиццу Оле, которая не сводила с неё голодных глаз, и вызвал Ардена, а тот быстро собрал Совет братства.
Совещание было коротким. Все признали ситуацию странной, и без её разъяснения, согласились с невозможностью приватного разговора капеллана с отцом Александром, чтобы не вышло как у Андрея с приездом его друга. Для безопасности Александра приняли решение усилить его охранение с запретом покидать Вознесенку, которая держалась под неусыпным оком групп специального назначения. Опасную встречу если и следовало допускать, то только в присутствии полиции.
Во время разговора Серафим поглядывал на капеллана и видел, как уже знакомая ему девочка Оля, о которой сказали, что она пришла вместе с ним, пару раз подходила к нему и трясла за руку, пытаясь обратить на себя внимание. Но капеллан стоял, устремив взгляд в одну точку, и никак на неё не реагировал. Но как только его окликнули, Антоний как во сне повернул голову, вяло подошёл и встал среди них. Альберт с подозрением оглядел капеллана и сказал:
— Отец Антоний, ваша встреча с Александром пока невозможна.
— Сержант Василевский, это абсурд, — прохрипел Антоний. — Вы не имеете никакого права мне мешать.
— Имеем, капеллан. — Голос Альберта стал решительным. — Вы обязательно встретитесь с отцом Александром, но только при одном условии: ваш разговор будет проходить в присутствии полиции. Если при вас имеется какое-либо оружие – то просим сдать его.
Пробиваясь сквозь какую-то муть, сердца Антония коснулась радость приближающейся встречи, и он потянул застёжку верховика, чтобы отдать пистолет, но вдруг внутри него что-то сказало со властью: «Ты не имеешь права никому говорить. Даже на исповеди владыке». И, вопреки собственной воле, Антоний исподлобья взглянул на Альберта и вдруг неожиданно грубо сказал:
— Не верю глазам своим. Заговор сектантов и полиции?
— Сектантов? — нервно выкрикнул Серафим. — Они не секта! Они наши братья и сёстры, и может быть даже побольше христиане, чем в обители все мы! А если заговор и существует, то это – заговор любви!
Капеллан дёрнул подбородком в сторону его шрама на предплечье.
— Из-за этой новой любви ты оставил обитель и стёр с себя знаки своего посвящения Деве Марии?
Серафим с обидой глотнул воздуха и, сдвинув брови, низким голосом проговорил:
— Потому что, отец Антоний, после личной встречи с Пречистой мне больше не нужны уже никакие внешние знаки посвящения. Теперь Благословенная владеет всей моей душой, и в честь Неё обрезана крайняя плоть моего строптивого сердца! Именно сейчас я всецело верен Ей, а не так, как прежде!
— Что ж, посмотрим, — вполголоса сказал Антоний, застегивая верховик до горла.
Он с горечью понял: Серафим веру предал. Возможно, его подвергли силовой и психологической обработке при вербовке в полицию. Террористы и полицейские сделаны из одного теста. Чтобы противостоять им – нужен план контртеррористических мероприятий. Чтобы выработать его, нужно время.
Антоний с опаской обвёл глазами стоящих вокруг него полицейских, выражение их лиц говорило о полной готовности к применению в отношении него силы. Надо уходить, пока не последовал обыск и арест.
Тут он вспомнил об Ольге. Девочка сидела на стуле и бессмысленно болтала ногами, нахохлившись, словно воробушек зимой на веточке, и доедала пиццу. Антоний подошёл, присел перед ней на корточки и взял её ручки в свои огромные ладони.
— Дорогое чадо Божье, Ольга. Нам пора. Поехали.
Он взял её за руку, поднял со стула и осторожно повёл к выходу, проведя через полукольцо провожающих его глазами полицейских. И только когда они оказались на улице, Антоний перевёл дух и грустно проговорил:
— Святой Боже... то, что я так стремлюсь узнать, принесёт моей душе разочарование и боль. Но что мне делать? Остановиться в поисках и попытаться забыться в обмане неведения? Вернуться в обитель, став носителем лжи? Сделать это ради чести оступившихся и падших братьев? Какую весть принесу я Фостирию? О чём до конца своих дней обречён теперь думать я, каждый день видя отца Никона? — Он повернулся к Оле и спросил: — Что бы ты сделала на моём месте, если бы произошло что-то плохое: лгала, говоря только хорошее, или сказала бы правду, пусть даже и о плохом?
Оля со всей серьёзностью задумалась и сказала:
— Ну, если-чё сомневайтесь, говорите правду. Правду всегда тяжко сказать, брехню всегда легко слушать.
Антоний усмехнулся и потрепал её по голове. Устами младенца говорит истина.
_____________________________
1 - Марк Туллий Цицерон, цитаты
Глава 3. «Мёртвый» свидетель
Вместе с пургой на землю опустился быстрый зимний вечер. По дороге в полис-сателлит «Свободный» Антоний был сам не свой. Здесь, в комфортабельном вагоне магнепоезда, несущемся сквозь снежный вихрь, он снова предался молитве.
Так изо дня в день в самом себе он переживал страшную душевную борьбу. Каждым шагом он приближался к встрече с капелланом Александром, и с каждым шагом умирал душой от страшной скорби и тоски. Сегодня, найдя исчезнувшего Серафима, свободно служащим в полиции мегаполиса, он сразу почувствовал, как почва из-под ног моментально куда-то исчезла. Вся надежда на благополучный исход дела в мгновение ока превратилась в мираж.
Оля задремала сначала на его плече, потом сползла головой на колени. Капеллан незаметно перекрестил её и переложил в ноги бэкбэг, чтобы не мешал его подопечной.
С трудом оставив мысли о своих братьях, он принял решение помолиться немного об Оле. Стыд глодал его. Зачем лгать Богу и себе? Он просто использует Олю в своих целях, и его начавшееся духовное попечение так и не возымело продолжения. Антоний вдруг чистосердечно признался себе в том, что всей душой жаждет поскорее избавиться от девочки, чтобы быстрее заняться мучившим его делом.
Его алиби, его тяжёлая обуза мирно дремала у него на коленях, не подозревая о страстях, кипящих в его душе. В мучительной молитве Антоний просил Господа дать ему хоть толику желания и сил хоть как-то проявить пастырство в отношении этой, бесспорно, несчастной девушки. Ещё минуту назад желавший вернуть её как можно быстрее родне, он вспомнил, как умоляла она его по дороге в полицейское Управление не делать этого и даже не появляться на пороге дома вместе с ней.
«Он прибьёт миня! Ну фсё... он миня прибьёт!» — только и твердила она, а он отворачивался и молчал, считая её страхи чем-то преувеличенным.
Сейчас его посетила мысль, что, может быть, в этом есть правда. Поэтому он решил сначала сам сходить к опекуну Оли и оценить обстановку, затем уже принимать решение.
«Если с братьями беда произошла, то уже давно. Не сегодня и не сейчас, — утешал он себя. — Я не совершу ничего предосудительного, если посвящу некоторое время этой девочке».
Ещё в магнепоезде Антоний забронировал номер в недорогом отеле. Но, когда они пришли, администратор тяжёлым взглядом посмотрел на девочку, затем перевёл взгляд на капеллана.
— Ваши идентификационные данные, пожалуйста.
Он дважды пытался сканировать лицо Антония, чертыхался, настраивал сканер. Потом попросту попросил приложить псифон к считывателю, и окончательно смутился. По идентификационным данным гость оказался столичным чиновником высокого ранга и детей не имел.
Идентификационные данные девочки усугубили подозрения администратора. Ей едва стукнуло двенадцать, и у неё значился другой отец. Похоже, этот сладострастный служитель власти решил позабавиться в глубинке запретным.
Но одно настораживало: какое-то внутреннее несоответствие. Уж чиновников-то ему довелось повидать на своём веку много и разных, и этот совсем на них не походил. Каждый, приходящий к власти, через короткое время вдруг усваивал детское глуповатое выражение лица. Кожа таких покрывалась равномерным золотистым загаром, зубы выравнивались и белели, а полированные ногти приобретали розовый цвет и идеальную форму. Чиновников с землистым цветом лица, безобразным шрамом и такими мозолистыми руками он ещё не встречал. А его взгляд... Администратор поёжился и быстро отвёл глаза в сторону. Его взгляд разбирал душу на составляющие части и выносил вердикт по немедленной их замене.
Ну что ж. С чужих слабостей можно что-то поиметь. И администратор отдал им одну из комнат, которые сдавал «на час» парочкам, требующим немедленного уединения. Номер был снабжён дорогими камерами, которые писали в формате psy-ray и уже давно окупили свою стоимость. Комната располагалась на втором этаже и имела отдельный выход на террасу, с которой можно было сразу спуститься во двор, и сделано это было как раз для тех, кто не желал встречаться с кем-либо из посетителей в холле отеля.
Администратор намекнул на это гостю, но тот отстранённо кивнул — видно, все его мысли были заняты предстоящим делом — и пожелал приятного времяпрепровождения.
— Так тебе не четырнадцать, а двеннадцать? Зачем соврала мне? — строго спросил Антоний, но Оля тут же надулась.
Капеллан с девочкой покинули холл, с улицы поднялись на террасу и с помощью электронного ключа вошли в свой номер.
— Возьми. — Антоний достал из бэкбэг свой нетронутый паёк, который им раздавали в поезде. — Я выйду в город, куплю нам что-нибудь поесть, и мне надо... кое-что для себя приобрести.
— Ни нада... ни ухади...
Оля поёжилась, глянула на двуспальную кровать, покрытую чёрным покрывалом, на зеркало на потолке прямо над кроватью и выкрашенные в чёрный глянцевый цвет стены.
— Дафай лучше закажем сюды поесть.
— Но то, что мне нужно, нельзя заказать по псинет, — бледнея от собственной лжи, пробормотал капеллан.
— Тибе чё? Наркота нужна? — засмеялась Оля. — Дык я тибе подскажу, хде в псинет иё найти. Или чё? Мож тибе нада пулевизатор? Хотя у тибя ж, вроде, есть.
— Откуда ты знаешь? — насторожился капеллан.
— Та так... Када спала, он мине фсю дарогу башку плющил.
Антоний улыбнулся:
— От тебя ничего не скроешь.
— Аха, ничё, — согласилась Оля и обиженно насупилась: — Я знаю. Тибе ж просто свалить от миня в охотку, вот ты отмазы и лепишь.
Антоний вздохнул. Девочка права. Было дело: он вообще-то хотел, но уже перехотел. Поэтому он присел на корточки перед ней и положил руки на плечи.
— Дорогое чадо Божье Оля. Я клянусь, что от тебя не сбегу и тебя не оставлю. Если бы не так... подумай сама: ну зачем мне нужно было сюда с тобой лететь?
— Ага ж, — фыркнула Оля. — Я чё, дура? Да ты проста ищешь своих!
Капеллан ещё раз вздохнул. Оля была маленькой, но из тех женщин, которые видят мужчин насквозь, и укрыть от неё своё состояние и свои намерения невозможно. Он погладил её по голове и с чувством сказал:
— Да, я ищу своих. Но это не значит, что для этого я должен оставить одну маленькую девочку в беде.
Олины холодные глаза потеплели и намокли. Капеллан поднялся и тихим спокойным голосом проговорил:
— Давай, изучай тут всё и ложись спать. Но перед этим постели мне вот тут, на полу, чтобы, когда вернусь, лёг спать и тебя не разбудил. Дел у нас много, поэтому номер снял на неделю. Если за неделю мы с тобой не управимся, то продлю аренду. Поняла? — Оля кивнула. Капеллан снова закинул бэкбэг за плечо. — Тогда я пойду. Жди.
Антоний вышел на террасу и остановился. Запрокинул голову и дышал глубоко до тех пор, пока не успокоились нервы.
— О, Господь... Иисус Христос... помилуй меня грешного... — тихо прошептал он молитву Господню и двинулся в путь.
Первым делом нужно было навестить Олиного дядю, а вторым – закупить необходимые приспособления, которые помогут скрытно проникнуть в место дислокации сектантов, после его установления. В следующий миг он нашёл в псифоне домашний адрес Оли, сверил своё местоположение с геоданными, проложил маршрут и направился к остановке общественного транспорта. Через полчаса он уже стоял перед дверью в отсек блокхауса-новостроя в спальном районе сателлита и прислушивался к звукам за дверью.
