Густав от горя потери истошно закричал, сменил магазин и открыл огонь по стёклам кабины пилота, но они были бронированными – пули отскакивали от них. Конвертоплан снова наклонил винты и пошёл ещё на один вираж.
— Густав!.. Беги!.. — слабея, хрипел Серафим, глотая кровь из разбитого носа, заливающую глотку.
Густав спиной отступал к ближайшему дому, вложившись в приклад, и вёл прицельный огонь по гондолам винтов, по топливным бакам в крыльях. Но тилтротор уже вышел на линию огня и ударил по нему из пулемётов. Две параллельные дорожки фонтанчиками снега достигли Густава и пересекли его.
Густав упал, забился в агонии и затих, окрасив своей кровью снег.
Серафим взвыл – как будто у него что-то разорвалось в груди, тело раскололось невыносимой болью. Ему казалось, что он живёт сейчас лишь на кусочке сердца.
Это был конец... Глупо... больно... невыносимо...
Серафим бессильно скрежетал зубами, и в то же время в нём ещё раз мелькнула отчаянная надежда: «Да неужели же в самом деле всё это так безвозвратно пропало и кончилось? Неужели нельзя ещё раз попытаться и поговорить?»
— Брат мой... — засипел Серафим пробитым горлом, дрожа губами от слабости и муки, — ради Христа... не убивай... я же вам нужен живым...
Евангел рассвирепел:
— С чего ты взял?! — в адовом напряжении прохрипел он. Нож, превозмогая сопротивление руки жертвы, всё глубже входил Серафиму в горло. — Нам нужны только Александр и Максим! А тебя, мразь, и твоего брата Савватия приказали – живыми... или мёртвыми! Тебя предпочитаю – мёртвым...
С мучением Серафим перенёс эту минуту. Евангел мог уже только этим желанием умертвить его и, как заклинание, своё желание изъявил. Но убивал его банально и просто. Ножом.
— Пресвятая Дева Мария!!! — отчаянно завопил Серафим и приготовился к смерти.
Вдруг Евангел странно дёрнулся и мотнул головой в сторону: рядом стоял Кир. Оставленный всеми, он оказался никем не замечен и сейчас стоял над ними, держа в руках отброшенный Серафимом неприятельский шлем. И он только что ударил им нападавшего по голове.
Кир размахнулся и стукнул Евангела шлемом по затылку ещё раз, потом ещё и ещё.
— Отпусти его! Отпусти, отпусти!!!
Удары Кира, даже с замахом, для железного черепа Евангела оказались слабыми, но Серафим успел перехватить инициативу и двойным хуком с правой ударил Евангела в нос, перекатил на спину и, оказавшись сверху, стал колотить его рукой о землю, выбивая из пальцев нож.
Наконец, противник разжал кисть, нож отлетел в сугроб, но тут же Евангел в ответ врезал Серафиму лбом в без того основательно повреждённый нос и скинул с себя. После спокойно подошёл к Киру и одним ударом кулака в голову поверг его, вырвал из безжизненных пальцев свой шлем, водрузил себе на голову, опустил забрало монитора и включил сопряжение с экипировкой – и снова стал почти неразличим. Сделав это, сразу включил сканер и стал шарить в снегу – искать свой нож.
Удар противника Серафима оглушил. Со звоном в ушах он подполз к Киру, поднял на руки, шатаясь, встал, и побрёл к гостевому дому, стараясь дышать ртом – не мог втянуть воздух перебитым носом.
Через пелену мути в глазах он увидел Альберта, полузасыпанного снегом, всё так же, без сознания. А ещё через несколько шагов – Карла, с отупевшим выражением лица один за другим ставившего уколы шприцем себе в шею. Он всеми силами души пытался передать эффект поддерживающей жизнь инъекции через пси, повторяя бледными губами:
— Густав... Юнг... держитесь, братишки... держитесь...
— Карл! Вставай! Ты им ничем уже не поможешь! — с ненавистью вскричал Серафим. — Этим сволочам даже я не нужен, им нужен только Максим! Мы не должны отдать им его! Хватай брата и отходим!
Карл, тяжело дыша, с бессмысленным взглядом попытался поднять Максима на руки. Серафим, видя бесплодность этих попыток, поудобнее перевалил Кира через плечо так, чтобы голова и руки свисали за спину, и скомандовал голосом, потому что душа Карла, как и его, отупела от боли и инъекций и через пси-режим уже не чувствовала ничего:
— Времени нет, просто потащим его!
Они схватили Максима за руки и поволокли по снегу, вытянули на утрамбованную дорожку и ускорили шаг. Карл в левой руке держал запястье Максима, а в правой – свой любимый Кольт, пытаясь охранять им спины.
Оставалось совсем немного до гостевого дома, дверь которого вдруг раскрылась, и на порог вышла Валерия.
— Братья! Быстрее, быстрей! Боже, помоги им! — закричала она сквозь гул вьюги, протягивая к ним руки, как будто могла хоть чем-то помочь им.
У Серафима защипало глаза. Валерия была так трогательно нежна в своем розовом верховичке и серебристо-сером пуховом платочке, что это придало ему сил, и он рванул вперёд, будто уже не чувствовал боли и своей двойной ноши.
Тилтротор приземлился. Люк открылся, но из него как будто никто не вышел. Но где-то неподалёку должен был быть брат Евангел, который, скорее всего, уже давно нашёл свой ножичек!
Серафим крутил головой, вглядываясь в вихри снега, пытаясь обнаружить подозрительные аномалии – небольшие еле заметные детали, по которым можно было опознать местоположение противника, и беззвучно умолял Господа... потому что умолять то чужое, что было в теле его брата – бесполезно.
И тут Серафим почувствовал. Его. Буквально за мгновение до выстрела отшатнулся, и шприц-стрела со свистом пролетела под его ухом. На этот раз противник знал, что он в броне, и целился в шею. Второй выстрел достиг Карла: он вдруг отпустил руку Максима, упал на колени и, откинувшись назад, завёл обе руки за голову, словно пытался из шеи выдернуть стрелу. Пистолет из его руки упал вдоль мощной спины в снег.
— Карл... — Слёзы с новой силой брызнули из глаз Серафима, а душу охватил какой-то паралич – несомненно, он успел почувствовать то, что переживал Карл внутри, и всеми силами боролся с оцепенением внутри себя, держал его.
Паралич обессиливал. Он потерял равновесие... выпустил руку Максима, Кир соскользнул с плеча и с перекатом навзничь распластался на снегу.
— Карл...
Серафим, преодолевая слабость, последними силами души через пси-режим удерживал сознание Карла, не давая параличу достать до сердца. Но тут он вскинул голову и испуганно замер: за спиной у Карла увидел неясные очертания человека, держащего в руке нож. Человек за подбородок запрокинул Карлу голову, обнажив горло.
— Нет, брат Евангел... Нет! — со слезами простонал Серафим. — Ты уже обезопасил его... он уже совсем не может сопротивляться! Прошу тебя... только не убивай, ради Христа, брат мой... не убивай его!
— Он только что убил моего брата, — ровно, без интонации проговорил Евангел. — Haima anti haima! 11, — и полосонул ножом по горлу.
Серафим схватился руками за горло и захрипел, он не мог вдохнуть. Взорвался болью и растаял навсегда последний кусочек сердца. Паралич отступил, потому что души того, кто эту боль переживал, в этом мире больше не было...
Евангел отпустил Карла, и тот без дыхания завалился на бок у его ног.
— Будь ты проклят!!! — в исступлении взревел Серафим, зачерпнул силу в энергии бешенства и бросился на убийцу, уже смутно различая его.
Что-то сильно стукнуло в коленную чашечку. Он вскрикнул от обжигающей боли и упал на другое колено, опёрся ладонью о снег, свесив голову. Следующий удар в лицо был явно нанесён ботинком. Серафим почувствовал хруст сломанных зубов, в глазах от чудовищной боли померк свет, но он вскочил и, прихрамывая, стал пятиться спиной.
Тут он поравнялся с той самой березкой, за которой когда-то прятался от Валерии, и нечаянно натолкнулся на её ствол спиной, чем сбил с ветвей снежную шапку. Снег осыпал его голову и плечи, и вдруг совершенно ясно проявил призрачную фигуру прямо перед ним.
На мгновение они застыли друг против друга. Серафим сделал пару судорожных вдохов и зашептал разбитыми губами, с трудом ворочая языком, раненным осколками зубов:
— Брат Евангел... Нет... Я не проклинаю тебя... Наш Господь сказал нам: любите врагов ваших... благословляйте проклинающих вас... да будете сынами Отца вашего Небесного... — Он сглотнул наполняющую горло кровь и со всхлипом проговорил: — Благословляю же тебя, Евангел... брат мой...
Евангел совершенно неподвижно стоял перед ним, а Серафим судорожно дышал, снова и снова сглатывая кровь, умоляя внутри себя, чтобы Господь коснулся сердца Евангела, в надежде, что его остолбенение связано с размышлением над сказанными ему благодатными, мирными, духоносными словами. Но вдруг Евангел поднял правую руку и указал куда-то пальцем. Серафим с непониманием повернул голову и похолодел. Евангел указывал на Валерию, которая так и стояла в дверях на пороге гостевого дома, и плакала, прижимая руки к груди. Пушистый платок соскользнул с головы, и вьюга расплетала косы.
Из-под монитора шлема глухо зазвучал голос Евангела:
— Эта ведьма соблазнила тебя. Это её ты желаешь больше, чем второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Ради ничтожных женских прелестей ты предал Отечество и Бога.
Серафиму стало жутко. Откуда Евангел знает его тайну? Неужели он и тогда невидимым стоял рядом и слушал, что Серафим исповедовал своему духовному отцу?!
— Чего тебе недоставало в святой обители? Ты же более других пребывал в любви Владыки и братьев твоих! Тебе сходили с рук дерзости и нарушения устава!
Евангел качнул головой, и Серафиму показалось, что он усмехнулся:
— Ты наш разговор никогда не вспомнишь... Но всё равно скажу тебе, чтобы ты знал: мы вернёмся за твоей ведьмой. Мы сорвём с неё одежду, за волосы нагую перед всеми повлачим по земле. Она получит кнута, и только потом облачим во вретище и отправим в исправительный монастырь, где добьемся её покаяния и отречения от сектантской ереси.
Евангел сделал паузу и добавил:
— И я благословляю тебя, враг мой.
Серафим задрожал от бешенства, как от холода. Он с воплем кинулся в атаку, пытаясь сшибить противника плечом, но Евангел остановил его одной левой на расстоянии вытянутой руки – вцепился в одежду на плече и не дал приблизиться, а правой – молниеносно выхватил из кобуры на поясе пистолет, взвёл затвор коротким трением об одежду рядом с кобурой и выстрелил, не выпрямляя руки, – не прицеливаясь, прямо из-под бока.
Пуля попала в живот. Нательный бронежилет остановил её, но Серафим задохнулся, как от удара молотом в диафрагму. Он сделал пару судорожных вдохов и взревел, разум помутился от невыносимой боли и ненависти. Он хотел кинуться рывком, но только споткнулся и беспомощно повис на противнике, обхватив его руками.
И Евангел, внимательно глядя ему в расширенные от боли зрачки, выстрелил в упор.
Потом ещё и ещё.
Серафим вздрагивал от каждого выстрела и хватал ртом воздух. Евангел крепко рукой прижимал его к себе и стрелял в одно и то же место, под ребро, чтобы пробить бронежилет, а когда пробил, для верности всадил ещё пару пуль в живое тело.
Только почувствовав, как тот обмяк, медленно разжал пальцы левой руки и отпустил. Серафим, не расслабляя объятий, соскользнул по нему на колени, оставляя полоску крови из разбитых губ на покрытом зеркальными шестигранными пластинами бронежилете. Евангел брезгливо скинул с себя вцепившиеся в него руки и пинком ноги оттолкнул от себя окровавленное тело.
Он обошёл по кругу неподвижного Серафима и остановился у его головы. Слипшиеся от пота и крови пшеничного цвета волосы замёрзали сосульками на остывающем влажном лбу. Евангел наступил подошвой на капюшон – меховая оторочка захрустела сковавшими ворс льдинками – и пнул мыском ботинка в ухо. Голова Серафима безжизненно качнулась в сторону и вернулась в прежнее положение: казалось, будто Серафим с удивлением смотрит широкораспахнутыми глазами в небо.
— Кто твой ближний, скажи? — медленно проговорил Евангел. Усмехнулся и ответил сам себе: — Тот, кто оказал тебе милость, не так ли 12? Вот и я, как твой ближний, сегодня окажу тебе милость: не дам дожить до церковного суда. Обещаю, что похороним тебя, как подобает предателю веры – предадим огню, как проклятого язычника. И пусть твои еретики совершат по тебе свою агапу-тризну 13!
Он отошёл на пару шагов, чтобы не забрызгать органикой ботинки, опустил руку и направил ствол пистолета Серафиму в голову.
- - - - - - - - - - - -
ПРИМЕЧАНИЯ
11 — Haima anti haima (Хайма анти хайма) — «Кровь за кровь», др. греч.
12 — Цитата из Евангелия от Луки, стихи 29, 37 (между ними Притча, рассказанная Иисусом, о добром самарянине).
13 — Евангел намеренно смешивает понятия: агапу – как «трапезу любви» после Евхаристии, на которой пускается по кругу братина, и каждый, отпивая от неё, произносит благодарения Богу, с языческой тризной – заключительной частью похоронного обряда восточных славян, состоящей из жертвоприношений (например, закалали всех жён дружинника, любимого коня), военных игр, состязаний, борьбы, а позднее из поминального пиршества.
— Отставить, послушник Евангел, — скомандовал рядом резкий голос.
— Слушаюсь, наставник. — Евангел отточенным движением убрал в кобуру пистолет и отступил, заложив руки за спину.
Все вышли из режима полной автономии, когда в целях обеспечения стелс-режима связь работала только на приём, а тактическое снаряжение – на обработку внешних сигналов. После выполнения первой части задания перешли в режим «полупрозрачности»: при визуальной невидимости активировали датчики взаимного обнаружения и вышли на связь в пси.
На мониторе шлема Евангел увидел своё местоположение на карте относительно зелёных меток стелс-партнёров и среди них – ярко-оранжевую метку командира группы – наставника Вианора, который стоял прямо у него за спиной.
Вианор подошёл ближе к телу, и Евангел повернул к наставнику голову. Сенсоры в биодиапазоне построили и вывели на монитор шлема схематичное изображение командира.
— Он мёртв? — сухо бросил Вианор. Как наставник, он внимательно разглядывал своего послушника через прозрачный монитор шлема, наблюдая его эмоциональное тепловое состояние.
— Пока нет. Болевой шок, — отрапортовал Евангел. Шкала его пси-фона ещё держалась в «красной зоне», но медленно возвращалась к норме.
Наставник в пси транслировал своё недовольство: Евангел снова поставил его в неудобное положение перед святейшеством. Биосканер показывал терминальные процессы в теле Серафима, и Вианор запросил штаб о своих действиях относительно смертельно раненного мятежного послушника. Получив жёсткий приказ: «Во что бы то ни стало доставить на борт», раскрыл подсумок с медикаментами, вынул автошприц, добрался пальцами до шеи Серафима и вколол ему реаниматор.
— Помоги мне. — Вианор с досадой на послушника, из-за которого ему пришлось потратить на отступника подотчётное экспериментальное средство, швырнул Евангелу сложенный мягкий стелс-контейнер и направился к приоритетной цели – послушнику Максиму.
Максим уже начал приходить в себя – с закрытыми глазами тихо стонал и пытался двигаться, но это больше напоминало конвульсии. Наконец он с мучительным трудом раскрыл слезящиеся глаза. Он силился что-то сказать, но речь не давалась ему. Когда к нему подошли и стали подготавливать для упаковывания, с усилием невнятно выдавил:
— Сжальтесь... прошу...
Проигнорировав эти слабые слова, Вианор наклонился над ним,
— Густав!.. Беги!.. — слабея, хрипел Серафим, глотая кровь из разбитого носа, заливающую глотку.
Густав спиной отступал к ближайшему дому, вложившись в приклад, и вёл прицельный огонь по гондолам винтов, по топливным бакам в крыльях. Но тилтротор уже вышел на линию огня и ударил по нему из пулемётов. Две параллельные дорожки фонтанчиками снега достигли Густава и пересекли его.
Густав упал, забился в агонии и затих, окрасив своей кровью снег.
Серафим взвыл – как будто у него что-то разорвалось в груди, тело раскололось невыносимой болью. Ему казалось, что он живёт сейчас лишь на кусочке сердца.
Это был конец... Глупо... больно... невыносимо...
Серафим бессильно скрежетал зубами, и в то же время в нём ещё раз мелькнула отчаянная надежда: «Да неужели же в самом деле всё это так безвозвратно пропало и кончилось? Неужели нельзя ещё раз попытаться и поговорить?»
— Брат мой... — засипел Серафим пробитым горлом, дрожа губами от слабости и муки, — ради Христа... не убивай... я же вам нужен живым...
Евангел рассвирепел:
— С чего ты взял?! — в адовом напряжении прохрипел он. Нож, превозмогая сопротивление руки жертвы, всё глубже входил Серафиму в горло. — Нам нужны только Александр и Максим! А тебя, мразь, и твоего брата Савватия приказали – живыми... или мёртвыми! Тебя предпочитаю – мёртвым...
С мучением Серафим перенёс эту минуту. Евангел мог уже только этим желанием умертвить его и, как заклинание, своё желание изъявил. Но убивал его банально и просто. Ножом.
— Пресвятая Дева Мария!!! — отчаянно завопил Серафим и приготовился к смерти.
Вдруг Евангел странно дёрнулся и мотнул головой в сторону: рядом стоял Кир. Оставленный всеми, он оказался никем не замечен и сейчас стоял над ними, держа в руках отброшенный Серафимом неприятельский шлем. И он только что ударил им нападавшего по голове.
Кир размахнулся и стукнул Евангела шлемом по затылку ещё раз, потом ещё и ещё.
— Отпусти его! Отпусти, отпусти!!!
Удары Кира, даже с замахом, для железного черепа Евангела оказались слабыми, но Серафим успел перехватить инициативу и двойным хуком с правой ударил Евангела в нос, перекатил на спину и, оказавшись сверху, стал колотить его рукой о землю, выбивая из пальцев нож.
Наконец, противник разжал кисть, нож отлетел в сугроб, но тут же Евангел в ответ врезал Серафиму лбом в без того основательно повреждённый нос и скинул с себя. После спокойно подошёл к Киру и одним ударом кулака в голову поверг его, вырвал из безжизненных пальцев свой шлем, водрузил себе на голову, опустил забрало монитора и включил сопряжение с экипировкой – и снова стал почти неразличим. Сделав это, сразу включил сканер и стал шарить в снегу – искать свой нож.
Удар противника Серафима оглушил. Со звоном в ушах он подполз к Киру, поднял на руки, шатаясь, встал, и побрёл к гостевому дому, стараясь дышать ртом – не мог втянуть воздух перебитым носом.
Через пелену мути в глазах он увидел Альберта, полузасыпанного снегом, всё так же, без сознания. А ещё через несколько шагов – Карла, с отупевшим выражением лица один за другим ставившего уколы шприцем себе в шею. Он всеми силами души пытался передать эффект поддерживающей жизнь инъекции через пси, повторяя бледными губами:
— Густав... Юнг... держитесь, братишки... держитесь...
— Карл! Вставай! Ты им ничем уже не поможешь! — с ненавистью вскричал Серафим. — Этим сволочам даже я не нужен, им нужен только Максим! Мы не должны отдать им его! Хватай брата и отходим!
Карл, тяжело дыша, с бессмысленным взглядом попытался поднять Максима на руки. Серафим, видя бесплодность этих попыток, поудобнее перевалил Кира через плечо так, чтобы голова и руки свисали за спину, и скомандовал голосом, потому что душа Карла, как и его, отупела от боли и инъекций и через пси-режим уже не чувствовала ничего:
— Времени нет, просто потащим его!
Они схватили Максима за руки и поволокли по снегу, вытянули на утрамбованную дорожку и ускорили шаг. Карл в левой руке держал запястье Максима, а в правой – свой любимый Кольт, пытаясь охранять им спины.
Оставалось совсем немного до гостевого дома, дверь которого вдруг раскрылась, и на порог вышла Валерия.
— Братья! Быстрее, быстрей! Боже, помоги им! — закричала она сквозь гул вьюги, протягивая к ним руки, как будто могла хоть чем-то помочь им.
У Серафима защипало глаза. Валерия была так трогательно нежна в своем розовом верховичке и серебристо-сером пуховом платочке, что это придало ему сил, и он рванул вперёд, будто уже не чувствовал боли и своей двойной ноши.
Тилтротор приземлился. Люк открылся, но из него как будто никто не вышел. Но где-то неподалёку должен был быть брат Евангел, который, скорее всего, уже давно нашёл свой ножичек!
Серафим крутил головой, вглядываясь в вихри снега, пытаясь обнаружить подозрительные аномалии – небольшие еле заметные детали, по которым можно было опознать местоположение противника, и беззвучно умолял Господа... потому что умолять то чужое, что было в теле его брата – бесполезно.
И тут Серафим почувствовал. Его. Буквально за мгновение до выстрела отшатнулся, и шприц-стрела со свистом пролетела под его ухом. На этот раз противник знал, что он в броне, и целился в шею. Второй выстрел достиг Карла: он вдруг отпустил руку Максима, упал на колени и, откинувшись назад, завёл обе руки за голову, словно пытался из шеи выдернуть стрелу. Пистолет из его руки упал вдоль мощной спины в снег.
— Карл... — Слёзы с новой силой брызнули из глаз Серафима, а душу охватил какой-то паралич – несомненно, он успел почувствовать то, что переживал Карл внутри, и всеми силами боролся с оцепенением внутри себя, держал его.
Паралич обессиливал. Он потерял равновесие... выпустил руку Максима, Кир соскользнул с плеча и с перекатом навзничь распластался на снегу.
— Карл...
Серафим, преодолевая слабость, последними силами души через пси-режим удерживал сознание Карла, не давая параличу достать до сердца. Но тут он вскинул голову и испуганно замер: за спиной у Карла увидел неясные очертания человека, держащего в руке нож. Человек за подбородок запрокинул Карлу голову, обнажив горло.
— Нет, брат Евангел... Нет! — со слезами простонал Серафим. — Ты уже обезопасил его... он уже совсем не может сопротивляться! Прошу тебя... только не убивай, ради Христа, брат мой... не убивай его!
— Он только что убил моего брата, — ровно, без интонации проговорил Евангел. — Haima anti haima! 11, — и полосонул ножом по горлу.
Серафим схватился руками за горло и захрипел, он не мог вдохнуть. Взорвался болью и растаял навсегда последний кусочек сердца. Паралич отступил, потому что души того, кто эту боль переживал, в этом мире больше не было...
Евангел отпустил Карла, и тот без дыхания завалился на бок у его ног.
— Будь ты проклят!!! — в исступлении взревел Серафим, зачерпнул силу в энергии бешенства и бросился на убийцу, уже смутно различая его.
Что-то сильно стукнуло в коленную чашечку. Он вскрикнул от обжигающей боли и упал на другое колено, опёрся ладонью о снег, свесив голову. Следующий удар в лицо был явно нанесён ботинком. Серафим почувствовал хруст сломанных зубов, в глазах от чудовищной боли померк свет, но он вскочил и, прихрамывая, стал пятиться спиной.
Тут он поравнялся с той самой березкой, за которой когда-то прятался от Валерии, и нечаянно натолкнулся на её ствол спиной, чем сбил с ветвей снежную шапку. Снег осыпал его голову и плечи, и вдруг совершенно ясно проявил призрачную фигуру прямо перед ним.
На мгновение они застыли друг против друга. Серафим сделал пару судорожных вдохов и зашептал разбитыми губами, с трудом ворочая языком, раненным осколками зубов:
— Брат Евангел... Нет... Я не проклинаю тебя... Наш Господь сказал нам: любите врагов ваших... благословляйте проклинающих вас... да будете сынами Отца вашего Небесного... — Он сглотнул наполняющую горло кровь и со всхлипом проговорил: — Благословляю же тебя, Евангел... брат мой...
Евангел совершенно неподвижно стоял перед ним, а Серафим судорожно дышал, снова и снова сглатывая кровь, умоляя внутри себя, чтобы Господь коснулся сердца Евангела, в надежде, что его остолбенение связано с размышлением над сказанными ему благодатными, мирными, духоносными словами. Но вдруг Евангел поднял правую руку и указал куда-то пальцем. Серафим с непониманием повернул голову и похолодел. Евангел указывал на Валерию, которая так и стояла в дверях на пороге гостевого дома, и плакала, прижимая руки к груди. Пушистый платок соскользнул с головы, и вьюга расплетала косы.
Из-под монитора шлема глухо зазвучал голос Евангела:
— Эта ведьма соблазнила тебя. Это её ты желаешь больше, чем второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Ради ничтожных женских прелестей ты предал Отечество и Бога.
Серафиму стало жутко. Откуда Евангел знает его тайну? Неужели он и тогда невидимым стоял рядом и слушал, что Серафим исповедовал своему духовному отцу?!
— Чего тебе недоставало в святой обители? Ты же более других пребывал в любви Владыки и братьев твоих! Тебе сходили с рук дерзости и нарушения устава!
Евангел качнул головой, и Серафиму показалось, что он усмехнулся:
— Ты наш разговор никогда не вспомнишь... Но всё равно скажу тебе, чтобы ты знал: мы вернёмся за твоей ведьмой. Мы сорвём с неё одежду, за волосы нагую перед всеми повлачим по земле. Она получит кнута, и только потом облачим во вретище и отправим в исправительный монастырь, где добьемся её покаяния и отречения от сектантской ереси.
Евангел сделал паузу и добавил:
— И я благословляю тебя, враг мой.
Серафим задрожал от бешенства, как от холода. Он с воплем кинулся в атаку, пытаясь сшибить противника плечом, но Евангел остановил его одной левой на расстоянии вытянутой руки – вцепился в одежду на плече и не дал приблизиться, а правой – молниеносно выхватил из кобуры на поясе пистолет, взвёл затвор коротким трением об одежду рядом с кобурой и выстрелил, не выпрямляя руки, – не прицеливаясь, прямо из-под бока.
Пуля попала в живот. Нательный бронежилет остановил её, но Серафим задохнулся, как от удара молотом в диафрагму. Он сделал пару судорожных вдохов и взревел, разум помутился от невыносимой боли и ненависти. Он хотел кинуться рывком, но только споткнулся и беспомощно повис на противнике, обхватив его руками.
И Евангел, внимательно глядя ему в расширенные от боли зрачки, выстрелил в упор.
Потом ещё и ещё.
Серафим вздрагивал от каждого выстрела и хватал ртом воздух. Евангел крепко рукой прижимал его к себе и стрелял в одно и то же место, под ребро, чтобы пробить бронежилет, а когда пробил, для верности всадил ещё пару пуль в живое тело.
Только почувствовав, как тот обмяк, медленно разжал пальцы левой руки и отпустил. Серафим, не расслабляя объятий, соскользнул по нему на колени, оставляя полоску крови из разбитых губ на покрытом зеркальными шестигранными пластинами бронежилете. Евангел брезгливо скинул с себя вцепившиеся в него руки и пинком ноги оттолкнул от себя окровавленное тело.
Он обошёл по кругу неподвижного Серафима и остановился у его головы. Слипшиеся от пота и крови пшеничного цвета волосы замёрзали сосульками на остывающем влажном лбу. Евангел наступил подошвой на капюшон – меховая оторочка захрустела сковавшими ворс льдинками – и пнул мыском ботинка в ухо. Голова Серафима безжизненно качнулась в сторону и вернулась в прежнее положение: казалось, будто Серафим с удивлением смотрит широкораспахнутыми глазами в небо.
— Кто твой ближний, скажи? — медленно проговорил Евангел. Усмехнулся и ответил сам себе: — Тот, кто оказал тебе милость, не так ли 12? Вот и я, как твой ближний, сегодня окажу тебе милость: не дам дожить до церковного суда. Обещаю, что похороним тебя, как подобает предателю веры – предадим огню, как проклятого язычника. И пусть твои еретики совершат по тебе свою агапу-тризну 13!
Он отошёл на пару шагов, чтобы не забрызгать органикой ботинки, опустил руку и направил ствол пистолета Серафиму в голову.
- - - - - - - - - - - -
ПРИМЕЧАНИЯ
11 — Haima anti haima (Хайма анти хайма) — «Кровь за кровь», др. греч.
12 — Цитата из Евангелия от Луки, стихи 29, 37 (между ними Притча, рассказанная Иисусом, о добром самарянине).
13 — Евангел намеренно смешивает понятия: агапу – как «трапезу любви» после Евхаристии, на которой пускается по кругу братина, и каждый, отпивая от неё, произносит благодарения Богу, с языческой тризной – заключительной частью похоронного обряда восточных славян, состоящей из жертвоприношений (например, закалали всех жён дружинника, любимого коня), военных игр, состязаний, борьбы, а позднее из поминального пиршества.
Глава 13. Призрак колеблющийся
— Отставить, послушник Евангел, — скомандовал рядом резкий голос.
— Слушаюсь, наставник. — Евангел отточенным движением убрал в кобуру пистолет и отступил, заложив руки за спину.
Все вышли из режима полной автономии, когда в целях обеспечения стелс-режима связь работала только на приём, а тактическое снаряжение – на обработку внешних сигналов. После выполнения первой части задания перешли в режим «полупрозрачности»: при визуальной невидимости активировали датчики взаимного обнаружения и вышли на связь в пси.
На мониторе шлема Евангел увидел своё местоположение на карте относительно зелёных меток стелс-партнёров и среди них – ярко-оранжевую метку командира группы – наставника Вианора, который стоял прямо у него за спиной.
Вианор подошёл ближе к телу, и Евангел повернул к наставнику голову. Сенсоры в биодиапазоне построили и вывели на монитор шлема схематичное изображение командира.
— Он мёртв? — сухо бросил Вианор. Как наставник, он внимательно разглядывал своего послушника через прозрачный монитор шлема, наблюдая его эмоциональное тепловое состояние.
— Пока нет. Болевой шок, — отрапортовал Евангел. Шкала его пси-фона ещё держалась в «красной зоне», но медленно возвращалась к норме.
Наставник в пси транслировал своё недовольство: Евангел снова поставил его в неудобное положение перед святейшеством. Биосканер показывал терминальные процессы в теле Серафима, и Вианор запросил штаб о своих действиях относительно смертельно раненного мятежного послушника. Получив жёсткий приказ: «Во что бы то ни стало доставить на борт», раскрыл подсумок с медикаментами, вынул автошприц, добрался пальцами до шеи Серафима и вколол ему реаниматор.
— Помоги мне. — Вианор с досадой на послушника, из-за которого ему пришлось потратить на отступника подотчётное экспериментальное средство, швырнул Евангелу сложенный мягкий стелс-контейнер и направился к приоритетной цели – послушнику Максиму.
Максим уже начал приходить в себя – с закрытыми глазами тихо стонал и пытался двигаться, но это больше напоминало конвульсии. Наконец он с мучительным трудом раскрыл слезящиеся глаза. Он силился что-то сказать, но речь не давалась ему. Когда к нему подошли и стали подготавливать для упаковывания, с усилием невнятно выдавил:
— Сжальтесь... прошу...
Проигнорировав эти слабые слова, Вианор наклонился над ним,
