Александр остановился и глаза в глаза мучительно долго смотрел на архиепископа. Тот же протянул ему руку для лобзания, но Александр руки не принял.
— Ты... больше не признаёшь над собой архиерейской власти и противишься мне? — Потемнел глазами Арсений.
— О, благословенный отец... любимый отец... — со стоном плакал Александр, всё равно не приклоняя колен. — Где мои братья? Почему я не с ними? Почему я в ваших покоях, а не разделяю с ними наказание? Зачем вы оказываете мне честь присутствием своим? Разве для вас я не изменник, не еретик?
— Что бы ты ни сделал, любезный мой сын, ничто не лишит тебя моей любви... — сдавленно произнёс епископ.
— Вашей? Любви? — опешил Александр. — Но чем же я заслужил более всех вашей любви?!
— Ты – мой любимый сын, но твоей заслуги в этом нет, — глухо ответил Арсений и задумчиво добавил: — Ах, если бы любовь можно было бы заслужить!
— О, Преосвященнейший владыка, — осторожно, словно ступая на раскалённую лаву, начал Александр, — неужели и правда то, о чём перешёптываются на соборах епископы, глядя на наше внешнее сходство? Неужели оно не случайно, и я... — Александр остановился, чтобы собраться с силами это произнести. — Я... ваш кровный сын?
Епископ выдержал паузу, потом опустил глаза и отвернулся.
— Нет? — изумился Александр и шагнул вбок, чтобы снова заглянуть ему в глаза. — Но разве не вы ли с детства опекали меня, наставляли в вере? Разве не благодаря вам я получил лучшее образование, офицерское звание в армии, а затем – рукоположение в обители? Всё моё детство вы приезжали на нашу морскую виллу с богатыми дарами, нянчили мою маленькую сестрёнку, а меня держали на коленях! Вы же давали нашей покойной матери всё, чтобы мы жили беззаботно и счастливо!
Арсений молчал, глядя с большим внутренним напряжением ему в глаза.
— Прошу вас, скажите мне правду... Вы согрешили смертным грехом, нарушили монашеские обеты и полюбили женщину? — Александр в молитве прижал руки к груди. — Пожалуйста, признайтесь мне... вы действительно любили мою мать? Я и моя сестрёнка, мы... дети греха? Скажите, и клянусь вам – я вас пойму и не осужу... только ещё больше буду любить вас... отец...
— Хватит, Томислав!!! — гаркнул Арсений, не выдержав взгляда, прожигающего сердце, он отпрянул, зажав голову руками. — Хватит, умоляю, хватит!!!
— Отец, прошу вас... — повалился на колени Александр, простирая к нему руки, но Арсений отпрянул:
— Нет!!! Замолчи!!! Замолчи!!!
— Я помню вас молодым, — тихо произнёс Александр. — Я помню, как вы входили в наш дом – широкоплечий и статный, в ризе из серого дорогого сукна... Каждый раз, когда вижу я себя в отражении в священническом облачении, мне кажется – я вижу вас... Господи... да мы с вами похожи, как две капли воды... я точно такой же, каким вы были тогда!
— Прекрати... — надсадно произнёс владыка и загородился от него бессильной рукой.
Александр, поникнув плечами от слабости, опустил руки и, откинувшись на пятки, смотрел на него снизу верх.
— Преблагословенный отец... не мучайте меня... Пожалуйста, откройтесь мне...
Его совершенно беззащитный ангельский вид, доверчивая, горящая теплом любви душа парализовали волю владыки. Ему стало его жалко, так жалко! В оцепенении он смотрел на того, кому посвятил тридцать пять лет жизни, на того, чьим присутствием только и утешался, на того, кто его безмерно уважал и совершенно искренне любил. Ах, как было бы всё проще, если бы он его ненавидел!
— Да... лучше бы тебе знать правду, — согласился со своими мыслями владыка и нервно выпалил: — Тогда ты точно, наконец, перестанешь смотреть на меня вот этими! своими! глазами! Прекратишь меня любить! Возненавидишь! А после я стану твоим лютым врагом, а ты – моим! А с врагом расправиться будет легче... значительно легче!
Александр услышал эти слова и затих, от волнения дыша открытым ртом. Архиепископ, шурша по полу шлейфом мантии, обошёл его кругом, напряжённо разглядывая. Александр поворачивал голову, не отводя от него трепещущего взгляда. Лицо Арсения постепенной метаморфозой становилось зловещим, словно внутри себя он всё решил. Нос заострился, из-под нависших век глаза загорелись жёстким огнём.
— Не думай о себе слишком много! — решительно заявил он. — Ты мне – не сын. Ты – мой клон! Ты – всего лишь удачный многолетний эксперимент, результатом которого я доволен!
Александр замер и побелел. Казалось, он забыл, как дышать.
— Я вас не понимаю...
Арсений остановился перед ним и чуть наклонился, глядя в застывшие от ужаса глаза.
— Мне ещё раз повторить, если ты не уразумел? Ты – всего лишь мой клон! Да, самый лучший клон, но не единственный. До тебя их было более ста. Но одни эмбрионы погибали на ранней стадии развития, других умерщвляли, когда возникали мутационные изменения, которые пагубно влияли на организм.
— Умерщвляли...
На Александра стало страшно смотреть. Скулы обострились, его губы и кожа под глазами стали синюшными, на лбу испариной выступил пот. Задыхаясь, он перехватил рукой горло.
— Конечно. Умерщвляли. На стволовые клетки. — Арсений говорил, словно острым ножом полосовал ему сердце. — Только три копии оказались жизнеспособны. Их и выносили суррогатные матери. Та, что ты считал матерью, просто за неплохие деньги предоставила тебе свою матку.
— Мама...— прохрипел Александр, еле дыша. Голова кружилась, словно он летел в бездну вместе со сломанным миром, в котором когда-то жил.
— Сурмама! — весело поправил его владыка. — Она прекрасно справилась со своей работой!
— А как же моя сестрёнка?.. — чуть слышно спросил Александр. — Она не родная?
— Удивительный всё-таки ты человек! В состоянии шока думаешь о вещах второстепенных, не существенных. Какое это для тебя теперь имеет значение, если никого из них уже давно нет в живых?
— Вы убили их? — со странной интонацией произнёс капеллан, глядя на него, словно помешанный.
— Вижу, ты совсем меня уже в злодеи определил, — горько усмехнулся владыка. — Нет. Враги Истинной церкви знали о моём проекте, и вас нашли. Только тебя мне удалось спасти.
Арсений сузил глаза и произнёс размеренно и громко:
— Если тебя утешит: убийц я знаю поимённо. С кем-то уже расквитался, но кое с кем ещё предстоит.
Александр плакал. Со стоном, всхлипывая, и так сильно и безутешно, что заболели лёгкие. Он склонил голову, и слёзы текли в его ладони с растопыренными пальцами.
— Я давно знал, что моя жизнь кончена... И она имела высший смысл... — сквозь спазмы выдавливал из себя Александр. — Каждый день я живу, как приговорённый к смерти... Больше всего я боялся, что вы накажите меня – примените бетатриновую терапию и отнимите у меня заслуженную смерть. Но оказывается, всё хуже. Я – просто болванка, сменное тело... Оказывается, я и не жил...
— Не утрируй, — нервно свёл брови на переносице владыка. — Тебе сильно повезло, и твоя жизнь была намного лучше других. Даже лучше тех других копий, которым я позволил родиться, но, увы – их пришлось утилизировать. Из троих для миссии был выбран только ты один.
— Для миссии? — слабо спросил Александр. — Чем же я оказался лучше тех несчастных?
— При совокупности показателей не все оказались равноценными. — Безгубый старческий рот скривился в ухмылке. — Две копии из трёх родились без стремлений, следовательно, без души и напоминали больше человекообразные растения. В тебе оказалась душа, да ещё какая душа! Сначала мне казалось, что твоя душа – всего лишь копия моей души, и я назвал тебя Томислав, ибо ты есть моё томление, стремление к славе, которую я планировал через тебя обрести! Но когда ты рос, становился зрелым, я с удивлением стал понимать, что Создателю душ наших угодно было вложить в генетическую копию уникальную душу. Ты оказался другим. Человеком совсем мне не знакомым. Я совершенно не знал тебя и не понимал, но старался узнать и понять, радовался твоим успехам, и часто удивляясь тебе. — Арсений поддел согнутым указательным пальцем опущенную голову Александра за мокрый подбородок и приподнял, но Александр в глаза ему не смотрел, пребывая в каком-то эмоциональном отупении. — Да... ты – не такой как я. В тебе всё по-другому, всё как-то значительнее, сложнее. Твоя душа оказалась упрямее моей и сильнее.
— Зачем вы это сделали? — спросил Александр, с усталым отчаянием вскинув на него глаза. — Боже мой, ради чего это всё?!
— Ты хочешь это знать? — Епископ задумчиво провёл большим пальцем по его вздёрнутому подбородку, стирая льющиеся по губам слёзы. — Хорошо, я расскажу. Собственно, почему бы и нет?
Арсений отвернулся от сидящего на коленях капеллана, привычным движением заложил руки за спину и стал медленным шагом прохаживаться перед ним. Он говорил, и его слова были такими же медленными, как и его шаги.
— Ты знаешь, что я – потомственный священник. Дед мой служил капелланом в армии во время Великой мировой. Но, может быть, ты не знаешь, что потомственный священник – это, прежде всего, ощущение силы веры и дарованной тебе всей церковной полнотой благодати. А если проще сказать – тихая, но железобетонная уверенность в правоте своего дела. Понимаешь ли... Я – не какой-то новообращенный христианский подвижник, пришедший к Богу от осознания глубины своего греха. Я, без преувеличения – олицетворение силы и величия двухтысячелетней святой соборной и апостольской Церкви!
Епископ скосил глаза на Александра, чтобы увидеть его благоговейную реакцию, но тот оцепенело слушал, сжимая руки у груди и опустив широкие плечи.
— Так же, как и мой дед, я смолоду ушёл в монахи и отдал всего себя на служение Церкви. Служил искренне, послушания исполнял с энтузиазмом. Моё рвение не осталось не замеченным – меня рукоположили и назначили настоятелем монастыря. Трудные это были времена! Мир стал глобальным, любое зло распространялось быстро, словно эпидемия в планетарном масштабе. В одночасье весь мир оказался захвачен террором, развратом души и ересями. Но при мне некогда захудалый монастырь стал богатым и образцовым, настоящим оплотом борьбы с ересями. Став же правящим епископом, я популяризировал веру, сделав её ближе к народу и понятной ему. Обряды, ритуалы, праздники, чудеса сошествия благодатного огня, освященные на мощах масла, целительная земля с могил святых... Высокому богословию я определил не покидать оградку монастыря, оставив его только для мужей праведных, учёных. Ведь как только учение о Христе попадало в легкомысленные умы, оно тут же обрастало спонтанными размышлениями, порождало новые ереси, а вслед за ними приходили противоречия. Так понемногу я отделял зёрна от плевел и создавал Истинную церковь – элитарную, святую, непорочную, способную стать опорой могущественного государства!
— Но тем самым вы лишили весь мир вести о Христе! — произнёс Александр.
— Мир и сам отказался от Христа, — сказал Арсений и покачал головой. — Как измельчал человек! Раньше он был силен – преодолевал гигантские расстояния, расселялся по всей земле, переплывал океаны, боролся с трудностями. Что же теперь? Люди вырождаются, им стали невмоготу даже малейшие страдания! Любой дискомфорт воспринимается как совершенно неподъёмные испытания. Чуть что случись – и сразу бегут в виртуал прятать свои испуганные души. Пси-технологии и трансы создают небывалый комфорт и полноту ощущений. Подумай сам: зачем нужен Христос обществу потребления? Как можно человеку, у которого есть всё, кроме страданий, проповедовать страдания Христа?
Арсений остановился и проникновенно посмотрел на Александра, словно искал в его измождённой душе поддержки себе.
— Ты же сам принимал исповеди, к тебе приходили все эти... инопланетяне, драконы, демоны, феи... Кто как не ты должен понимать, как опостылела мне эта людская мерзость! Люди, которые ничего в жизни не ищут, кроме эмоционального комфорта и развлечений – это нелюди. Однажды, размышляя о них, я пришёл в гнев и молился в исступлении...
— Вы молились... в гневе и исступлении? — слабо и испуганно переспросил Александр, но архиепископ продолжал, словно не слыша его:
— Я просил Бога дать мне ответ, хоть какое-нибудь утешение! И Он мне ответил...
Александр, всхлипывая, качнул головой:
— Как Бог мог на такую молитву ответить?
Спина Арсения выпрямилась, он заговорил торжественно:
— Он пришёл ночью в час молитвенного бдения, когда я проклинал этот никчёмный народ и породившую его землю! Он пришёл! Его присутствие я почувствовал, как жуткий ужас... Да! Это был именно древний первобытный ужас от встречи со сверхъестественным!
— Но при встрече с Богом испытываешь радость и покой... — тихо произнёс Александр, вспоминая свою Встречу, но Арсений грозно накинулся на него:
— То, что было с тобой – это дьявольская прелесть! Сначала изучи писания, каким ужасом сопровождается появление ангелов, а уже после и противоречь мне!
Александр сжал бледные губы и замолчал. Убедившись, что тот больше ничего не возразит, владыка продолжал:
— Бог мне поведал, как сохранить малый остаток верных. Он повелел мне основать обитель капелланов и наполнить её военными мужами, чтобы сохранить на земле мужество, благородство, отвагу и честь! Это – его малое стадо ритуальных агнцев, приуготовленных для богоугодной жертвы! И я сделал так, как он мне велел. Я основал обитель Архистратига Михаила и много исправительно-трудовых монастырей. С того момента Божий глас никогда не оставлял меня, он всё время со мной говорил.
— Но Бог ли с вами говорил? — покачал головой Александр.
— Какие у тебя могут быть сомнения? — насупился Арсений.
— Как же Бог мог повелеть вам отдать брата Максима на растерзание сатане?
Владыка надсадно закашлял, словно поперхнулся, его лицо налилось краской, он вскрикнул:
— Откуда ты знаешь?!
— Вы забрали от меня Максима в тот самый день, когда я привёз его к вам на исповедь, — твёрдо говорил Александр. Он вдруг окреп, поднялся на ноги и сделал шаг в сторону епископа. — С этого момента меня и Максима целых полгода не было в обители, и никто ничего бы не узнал, если бы не шрамы от плетей на его спине!
Арсений ссутулился и отступил от него, держась на расстоянии.
— Да, Преосвященнейший владыка, не всё стирает бетатрин! Максим запомнил человека, которому вы указали на него. Максим помнит, как после исповеди незнакомые люди пришли и забрали его.
— Это Бог избрал его! Это была непорочная богоугодная жертва! — вскричал Арсений.
— Непорочная – это точно... Но богоугодная ли?
— Для церкви богоугодно то, что ей полезно!
— Какая же польза церкви от мучений брата Максима?
— А на какие, по-твоему, деньги мы построили новый придел – Церковь Бичевания и освятили её в честь спасительных страданий Господа нашего Иисуса Христа?!
Омерзение исказило Александру лицо.
— Владыка... вы слышите, что вы говорите?.. Вы продали Максима садисту на поругание!
— Монашество – это не путь такого комфортабельного общежития, где все живут хорошо, тишь да гладь, да Божья благодать!! — закричал Арсений. — Возьми чин пострига монашеского: о чём говорит настоятель постригаемому?! О том, что он теперь будет жить в покое и достатке?! В душевном комфорте?! Все будут его любить, о нём
