Альберт, наконец, приступил к еде. Когда он закончил, то спросил:
– Вы так и не притронулись к своему кофе?
Серафим с ужасом покосился на чашечку с кофе и быстро сказал:
– Нет… Но он притронулся ко мне...
Альберт странно посмотрел на него:
– Давно это с вами началось?
– Нет, – с грустью сказал Серафим. И откровенно сообщил:
– Три часа назад.
Альберт промокнул губы салфеткой и, откинувшись в кресле, вперив в него острый взгляд, медленно произнёс:
– Теперь у меня вопрос, Серафим: каковы ваши инструкции в отношении опасного для церкви человека после его поимки?
Серафим ждал этого вопроса. Правду сказать он не мог, а солгать Альберту совесть не позволяла. Он опустил глаза и промолчал.
– Правильно ли я вас понял… В нашем правовом государстве церковь готовит военных капелланов выполнять грязную работу? Это что, своеобразное «крещение кровью»?
Серафим вскинул глаза и тревожно посмотрел на него. Альберт продолжал:
– И вы предложили мне участвовать в поиске объекта для ликвидации?
Серафим закусил губу и взмокшей ладонью смял салфетку. Альберт снова подался вперёд и, не спуская с Серафима змеиного взгляда, сказал:
– Простите... но работа полиции заключается в защите жизни граждан от посягательств на неё. И работа капелланов тоже. Разве не так? Как церковь может силами капелланов, без гражданского суда, в стране, где запрещена смертная казнь, уничтожить гражданина этой страны?
Серафим как можно более беззаботно улыбнулся, развёл руками и сказал:
– Так же, как она это делает, уничтожая террористов, которые являются её гражданами, в ходе проведения антитеррористических операций силами спецназа, если есть опасность уничтожения человеческих жизней! В нашем случае есть опасность уничтожения человеческих душ. Церковь всегда пытается отделить человека от совершаемого им зла. Христианская вера учит человека любить, а зло ненавидеть. Но иногда зло настолько срослось с человеком, что невозможно уничтожить зло, сохранив человека.
– Объект вашей ликвидации – абсолютное зло?
– Нет. Но он одержим им. Он – противоречащий.
Альберт промолчал, испытующе глядя ему в глаза. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он ещё немного подался вперёд и, вцепившись в него взглядом, проговорил:
– Почему тогда вы ищете противоречащего, не ставя в известность ваше руководство? Что будет после его ликвидации? Что с вами произошло три часа назад в кабинете полковника Проханова?
Серафим уже давно пожалел, что затеял этот разговор. Молодость сержанта оказалась обманчива: он встретился лицом к лицу с настоящим профессионалом-детективом. Он задавал слишком правильные вопросы. Это означало, что он уже знал пятьдесят процентов ответов. И ему нужны были следующие пятьдесят. А Серафиму просто хотелось выжить. И он молчал, повесив голову.
Увидев его растерянность, Альберт продолжил:
– Давайте уж начистоту, Серафим. Давайте ещё раз начистоту проговорим ту задачу, которую вы ставите мне. Мне необходимо выследить для вас людей, которые приведут вас к противоречащему, которого вы собираетесь убить. Вы обратились ко мне по причине, потому что у вас мало времени: в вас самих три часа назад активирована вложенная в вас программа самоликвидации, которую можно остановить только лишь исполнив вашу миссию.
Серафим ошеломлённо уставился на него.
– Это верно? – с напором в голосе спросил Альберт.
– Верно… – онемевшими губами подтвердил Серафим.
– Мне только одно непонятно тогда: почему вы собираетесь действовать в тайне от своего начальства? Почему вы не носите псифон? Ответьте мне. Пока вы не ответите, я не знаю, что помешает мне арестовать вас как наёмного убийцу и посадить за решётку.
«Вот как, значит, заговорил ты, Альберт, – подумал Серафим. – И я хорош, наломал дров за сегодня: вломил владыке отца Александра, нарушил инструкцию, выдав цели миссии полиции, и собираюсь нарушить обет… Надо остановиться. Нужно взять паузу, чтобы всё обдумать».
Серафим встал:
– Сержант Альберт, это блеф. Ты не можешь арестовать меня. Я сожалею, что начал этот разговор. Нам надо попрощаться. Сообщи мне свой идентификатор, чтобы я мог, как обещал, перевести деньги на твой счёт.
Альберт молча вытащил визитную карточку и через стол протянул Серафиму.
– Только, Серафим, вы не уйдёте, пока не ответите на последние мои вопросы.
– Моё почтение, – откланялся Серафим и вышел из кафе на воздух. Ему хотелось отдышаться.
Он услышал лязг затворов и кинул быстрый взгляд в сторону. У кафе стояли три человека в гражданской одежде, которые взяли его в прицел пистолетов. Сзади из дверей появился Альберт и без изменения выражения лица встал у него за спиной. Детектив в опущенной руке держал пистолет, а другой рукой медленно и тихо взводил затвор.
– Хватит… хватит… – обернувшись к нему, прошептал, задыхаясь, Серафим. – Это уже невыносимо!.. У меня через час встреча!.. Вы не можете сорвать мою миссию снова!.. Моя деятельность санкционирована на федеральном уровне!..
– Мне нужны ответы на мои вопросы, – спокойным голосом сказал Альберт. – Где предпочитаете дать их мне? Здесь, в кафе на Живописной, или на допросе в тюрьме?
Серафим молчал и тяжело дышал. Он не мог принять решения, что ему делать. В тюрьму сесть он не мог. Рассказать всё полиции он не мог. Он мог бы начать бой, он уже рассчитал последовательность атаки. Выжить было можно, но большая вероятность получить серьёзное ранение. Если бы не встреча через час, он бы пошёл на это… Но прийти в галерею в залитой своей и чужой кровью одежде он тоже не мог…
– Что же вы молчите, – подгонял его Альберт. – Разве у вас есть выбор? Вы же не проживёте с активированной программой самоуничтожения и недели в тюрьме!
Серафим улыбнулся ему и сказал:
– Сержант Альберт! Я восхищён тобой. Не зря полковнику я нахваливал тебя. Ты уже видишь звёздочки лейтенанта на погонах? Ну что ж, твоя взяла.
И он вошёл обратно в кафе за Альбертом, который сел за тот же столик. Серафим сел на своё место напротив. Трое полицейских, одетые в гражданское, вложив пистолеты в кобуры скрытого ношения под верховиками, также вошли в кафе и сели за разные столики между посетителями. Официанты все куда-то сразу исчезли, посетители, которые сидели у окон и наблюдали инцидент, стали нервно покидать кафе, а другие, ничего не замечая, безмятежно продолжали болтать.
– Итак, Серафим, чтобы не тратить ваше поистине драгоценное время, прошу ответить, где ваш псифон. Но в отличие от вас, я лгать вам не разрешаю.
Он вытащил из кармана и положил перед Серафимом какое-то устройство.
– Что это? – уныло спросил Серафим.
– Пси-полиграф. Он будет анализировать правдивость вашей речи.
Серафим грустно усмехнулся и, до сих пор не веря в происходящее, удивлённо смотрел на Альберта.
– Итак, Серафим, где ваш пси-браслет?
Серафим закрыл глаза и помолился. Ситуация вышла из-под его контроля.
– Пси-браслет был уничтожен по приказу моего командира, – безжизненным голосом сказал он.
– Причина?
– Мы не должны были связываться с владыкой, пока не выполним миссию.
– То есть, приказ скрываться от епископа дал вам ваш командир?
– Нет, он только не хотел, чтобы владыка знал текущее состояние дел.
– Причина?
Серафим вздохнул:
– Я могу только предположить. Мы терпели неудачу за неудачей. Он боялся, что владыка перестанет в нас верить и отзовёт с миссии.
– Что последовало бы после вашего отзыва с миссии? Были бы к вам применены санкции?
– Да, Альберт. Мы с братьями были бы благословлены на уврачевание в монастыре.
– Что это значит?
– Это монашеская традиция аскетической практики, когда через умерщвление плоти очищается душа.
– Через какие процедуры осуществляется умерщвление плоти?
– Через физическое насилие и морально-нравственные унижения. Но это добровольный подвиг. Больше я не могу сказать, потому что не знаю… Те, кто возвращался из монастыря, всегда избегали расспросов на эту тему и никогда ничего не рассказывали о себе...
Первый раз на лице Альберта появилось какое-то выражение. Но он, не давая никакого комментария, продолжал:
– Что за братья, о которых вы упомянули?
– Это мои братья по вере.
– Кто они?
– Послушники обители.
– Как вы все в неё попали?
– Мы – военнослужащие патриотической армии. В разные трудные моменты нашей жизни нас нашёл капеллан Александр. Он стал нашим Наставником и духовным отцом. В этой миссии он является нашим командиром.
– Были ли другие миссии? Были ли они связаны с уничтожением людей?
– Однажды мы вместе участвовали в эвакуации раненных и несли послушание в военном госпитале. В другой раз мы сопровождали конвой с гуманитарной помощью. Оружие нам не благословлялось.
– Почему вы сейчас один? Сколько братьев, кроме командира участвуют в миссии? Где ваши братья и командир?
– Нас трое. После схождения лавины в горах мы потеряли брата Савватия. После противоречащий воздействием своих дьявольских чар поработил разум отца Александра, и он встал на защиту противоречащего. Наставник чуть не убил меня… Но я смог выжить. И я потерял брата Максима. Он был ранен после того, как на нас напали волки… Я ненадолго оставил его… и потерял… Я искал его в предгорье и был арестован патрулём. Так я попал в мегаполис… – Серафим с тоской посмотрел в бездушные глаза этого полицейского и с силой сказал:
– Сержант Альберт! Нет ничего страшнее, чем потерять себя! У каждого у нас за спиной десятки антитеррористических операций. Мы знаем, что нет ничего хуже, чем попасть в плен к террористам и испытать пытки и унижения, и всегда имели в запасе один патрон для себя на этот случай. Я должен спасти из плена чар моего любимого Наставника и командира – отца Александра! Пока его разум принадлежал ему, он с каждого из нас взял обещание не оставлять его в живых, если его душа попадёт в плен, и он начнёт служить дьяволу! Как же сейчас истязается и мучается взаперти его бессильная душа! Альберт, я должен немедленно убить противоречащего, чтобы освободить того, кого люблю больше своей жизни, того, кто своей любовью ко мне, никогда не знавшему никакой любви, показал, что есть подлинная любовь к Богу и к человеку. Если владыка узнает, что разум Наставника сломал противоречащий, даже в случае успешно завершённой миссии, он всё равно отправит его на очищение в монастырь. Я видел тех, кто возвращались оттуда… они были сломленные, опущенные, потерянные, бессмысленные и... послушные. Я не хочу, чтобы это произошло с любимым Наставником. Мало того, я знаю, что он – целостная личность, и, когда его начнут ломать, он окажет сопротивление, и тогда… Тогда произойдёт то, чего я больше всего боюсь: его подвергнут бетатриновой терапии. Для нас, – я скажу за каждого, – нет ничего страшнее, чем забыть друг о друге. Мы с братьями очень любим друг друга и все вместе готовы отдать жизнь друг за друга и за отца нашего Александра, ибо нет больше той любви, чем положить душу за друзей своих!
Альберт слушал его с огромным вниманием. Его лицо приобретало удивлённое выражение.
– Сержант Альберт… отпусти меня… – с отчаянием в голосе сказал Серафим – Я должен найти моего любимого брата Максима, у которого тяжёлая, рваная, инфицированная рана, пока он не погиб от сепсиса…
Альберт опустил глаза, как будто размышлял над чем-то. Потом он снова посмотрел на Серафима и сказал:
– Что с вами произошло три часа назад?
Серафима снова пронзили ледяные спицы. Он содрогнулся и сказал:
– Владыка больше не доверяет мне. И это справедливо, ведь мы уничтожили пси-браслеты и перестали выходить на связь. Он думает, что мы тоже поражены чарами противоречащего. Он не поверил мне, что я в полисе занимаюсь расследованием. Три часа назад он заставил меня выйти с ним на связь и вступить в пси-отношения через браслет полковника Проханова. И он узнал… я не смог закрыть это от него… он узнал, что отец Александр в плену противоречащего. И тогда он благословил меня на пост во изнеможение плоти. Я не смогу больше ни есть, ни пить, пока не убью противоречащего. Я сейчас попробовал нарушить обет и не смог. Такой же пост владыка благословил ранее и отцу Александру, когда перестал доверять ему. Теперь же произошло страшное: Наставник встал на сторону противоречащего и теперь не может убить его, и не может нарушить обет, и умирает от голода и жажды! Пока мы были вместе, мы попробовали насильно его кормить и поить, но… мы сильно поссорились из-за этого… Я трачу время здесь, а Наставник с противоречащим там один на один… я не знаю, найду ли я его живым…
Альберт окончательно потерял бесстрастное выражение лица. Он смотрел на Серафима, как на марсианина. Потом он потёр лицо рукой и тихо спросил:
– Серафим… отец Александр тоже получал благословение на обет в режиме пси-отношений?
– Да, – ответил Серафим. – А какое это имеет значение?
– Спасибо, Серафим, у меня больше нет вопросов. Вы можете идти, – пряча глаза, проговорил Альберт.
– Погоди… а какое это имеет значение? – в волнении настаивал Серафим.
Альберт посмотрел на него с неожиданным состраданием и сказал:
– Об этом я смогу сказать вам позже. Идите. Наши договорённости остаются в силе.
Он дал какой-то знак рукой троим в гражданском. Серафим потерянно оглянулся на них. Они сидели за столиками и, как ни в чём не бывало, разговаривали. Серафим, глядя на них с опаской, медленно поднялся. Они не обратили на него никакого внимания.
– Спасибо, Альберт, – измождённо сказал Серафим. – Ты – неимоверная скотина и ублюдок, но ты – лучший в мире коп.
Альберт улыбнулся и, по-доброму, усмехнулся:
– Именно поэтому, Серафим. Именно поэтому.
Альберт протянул ему руку, и Серафим со странным чувством пожал её.
Серафим вышел из кафе с полным ощущением, что откинулся из зоны на свободу. Он не мог прийти в себя после этого допроса. Он отошёл на несколько шагов от двери и увидел, как кафе покинули Альберт и трое полицейских в гражданском, но не ушли далеко, а остались неподалеку, растворившись по одному в толпе.
«Я нарушил инструкцию… Я полностью нарушил инструкцию… Но мне уже всё равно, – подумал Серафим. – Мне всё равно… Меня же самого вот-вот скоро уже не станет на земле… О чём я беспокоюсь?»
На улице было уже темно. Ещё оставалось немного времени до встречи, и Серафим направился к дверям картинной галереи и стал ждать. Накрапывал дождь, он открыл зонт. Он стоял почти без сил, потеряно устремив взгляд в землю.
– Здравствуйте! Я еле вас узнала… Вы всё-таки пришли! – услышал он рядом радостный голос.
Он, тяжело дыша, оторвал взгляд от земли и посмотрел на девушку. Она стояла рядом и так добродушно улыбалась, что вызвала боль в его душе, и он с печалью посмотрел на неё. Она, увидев его безрадостный вид, тепло спросила:
– Что с вами? Как вы?
Серафим криво усмехнулся и сказал:
– Сегодня был тяжёлый день… – но, спохватившись, что пора начинать играть свою роль, быстро добавил:
– Валерия! Как же я рад нашей встрече!
Девушка расцвела.
– При нашей прошлой встрече вы не назвали своего имени, – резонно заметила она.
– Серафим, – быстро исправил эту оплошность Серафим.
– Какое прекрасное у вас имя! – воскликнула она. – Пойдёмте же вовнутрь! – пригласила она.
Они вошли в галерею. Атмосфера внутри была адекватной тому представлению, которое Серафим в себе имел.
– Вы так и не притронулись к своему кофе?
Серафим с ужасом покосился на чашечку с кофе и быстро сказал:
– Нет… Но он притронулся ко мне...
Альберт странно посмотрел на него:
– Давно это с вами началось?
– Нет, – с грустью сказал Серафим. И откровенно сообщил:
– Три часа назад.
Альберт промокнул губы салфеткой и, откинувшись в кресле, вперив в него острый взгляд, медленно произнёс:
– Теперь у меня вопрос, Серафим: каковы ваши инструкции в отношении опасного для церкви человека после его поимки?
Серафим ждал этого вопроса. Правду сказать он не мог, а солгать Альберту совесть не позволяла. Он опустил глаза и промолчал.
– Правильно ли я вас понял… В нашем правовом государстве церковь готовит военных капелланов выполнять грязную работу? Это что, своеобразное «крещение кровью»?
Серафим вскинул глаза и тревожно посмотрел на него. Альберт продолжал:
– И вы предложили мне участвовать в поиске объекта для ликвидации?
Серафим закусил губу и взмокшей ладонью смял салфетку. Альберт снова подался вперёд и, не спуская с Серафима змеиного взгляда, сказал:
– Простите... но работа полиции заключается в защите жизни граждан от посягательств на неё. И работа капелланов тоже. Разве не так? Как церковь может силами капелланов, без гражданского суда, в стране, где запрещена смертная казнь, уничтожить гражданина этой страны?
Серафим как можно более беззаботно улыбнулся, развёл руками и сказал:
– Так же, как она это делает, уничтожая террористов, которые являются её гражданами, в ходе проведения антитеррористических операций силами спецназа, если есть опасность уничтожения человеческих жизней! В нашем случае есть опасность уничтожения человеческих душ. Церковь всегда пытается отделить человека от совершаемого им зла. Христианская вера учит человека любить, а зло ненавидеть. Но иногда зло настолько срослось с человеком, что невозможно уничтожить зло, сохранив человека.
– Объект вашей ликвидации – абсолютное зло?
– Нет. Но он одержим им. Он – противоречащий.
Альберт промолчал, испытующе глядя ему в глаза. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он ещё немного подался вперёд и, вцепившись в него взглядом, проговорил:
– Почему тогда вы ищете противоречащего, не ставя в известность ваше руководство? Что будет после его ликвидации? Что с вами произошло три часа назад в кабинете полковника Проханова?
Серафим уже давно пожалел, что затеял этот разговор. Молодость сержанта оказалась обманчива: он встретился лицом к лицу с настоящим профессионалом-детективом. Он задавал слишком правильные вопросы. Это означало, что он уже знал пятьдесят процентов ответов. И ему нужны были следующие пятьдесят. А Серафиму просто хотелось выжить. И он молчал, повесив голову.
Увидев его растерянность, Альберт продолжил:
– Давайте уж начистоту, Серафим. Давайте ещё раз начистоту проговорим ту задачу, которую вы ставите мне. Мне необходимо выследить для вас людей, которые приведут вас к противоречащему, которого вы собираетесь убить. Вы обратились ко мне по причине, потому что у вас мало времени: в вас самих три часа назад активирована вложенная в вас программа самоликвидации, которую можно остановить только лишь исполнив вашу миссию.
Серафим ошеломлённо уставился на него.
– Это верно? – с напором в голосе спросил Альберт.
– Верно… – онемевшими губами подтвердил Серафим.
– Мне только одно непонятно тогда: почему вы собираетесь действовать в тайне от своего начальства? Почему вы не носите псифон? Ответьте мне. Пока вы не ответите, я не знаю, что помешает мне арестовать вас как наёмного убийцу и посадить за решётку.
«Вот как, значит, заговорил ты, Альберт, – подумал Серафим. – И я хорош, наломал дров за сегодня: вломил владыке отца Александра, нарушил инструкцию, выдав цели миссии полиции, и собираюсь нарушить обет… Надо остановиться. Нужно взять паузу, чтобы всё обдумать».
Серафим встал:
– Сержант Альберт, это блеф. Ты не можешь арестовать меня. Я сожалею, что начал этот разговор. Нам надо попрощаться. Сообщи мне свой идентификатор, чтобы я мог, как обещал, перевести деньги на твой счёт.
Альберт молча вытащил визитную карточку и через стол протянул Серафиму.
– Только, Серафим, вы не уйдёте, пока не ответите на последние мои вопросы.
– Моё почтение, – откланялся Серафим и вышел из кафе на воздух. Ему хотелось отдышаться.
Он услышал лязг затворов и кинул быстрый взгляд в сторону. У кафе стояли три человека в гражданской одежде, которые взяли его в прицел пистолетов. Сзади из дверей появился Альберт и без изменения выражения лица встал у него за спиной. Детектив в опущенной руке держал пистолет, а другой рукой медленно и тихо взводил затвор.
– Хватит… хватит… – обернувшись к нему, прошептал, задыхаясь, Серафим. – Это уже невыносимо!.. У меня через час встреча!.. Вы не можете сорвать мою миссию снова!.. Моя деятельность санкционирована на федеральном уровне!..
– Мне нужны ответы на мои вопросы, – спокойным голосом сказал Альберт. – Где предпочитаете дать их мне? Здесь, в кафе на Живописной, или на допросе в тюрьме?
Серафим молчал и тяжело дышал. Он не мог принять решения, что ему делать. В тюрьму сесть он не мог. Рассказать всё полиции он не мог. Он мог бы начать бой, он уже рассчитал последовательность атаки. Выжить было можно, но большая вероятность получить серьёзное ранение. Если бы не встреча через час, он бы пошёл на это… Но прийти в галерею в залитой своей и чужой кровью одежде он тоже не мог…
– Что же вы молчите, – подгонял его Альберт. – Разве у вас есть выбор? Вы же не проживёте с активированной программой самоуничтожения и недели в тюрьме!
Серафим улыбнулся ему и сказал:
– Сержант Альберт! Я восхищён тобой. Не зря полковнику я нахваливал тебя. Ты уже видишь звёздочки лейтенанта на погонах? Ну что ж, твоя взяла.
И он вошёл обратно в кафе за Альбертом, который сел за тот же столик. Серафим сел на своё место напротив. Трое полицейских, одетые в гражданское, вложив пистолеты в кобуры скрытого ношения под верховиками, также вошли в кафе и сели за разные столики между посетителями. Официанты все куда-то сразу исчезли, посетители, которые сидели у окон и наблюдали инцидент, стали нервно покидать кафе, а другие, ничего не замечая, безмятежно продолжали болтать.
– Итак, Серафим, чтобы не тратить ваше поистине драгоценное время, прошу ответить, где ваш псифон. Но в отличие от вас, я лгать вам не разрешаю.
Он вытащил из кармана и положил перед Серафимом какое-то устройство.
– Что это? – уныло спросил Серафим.
– Пси-полиграф. Он будет анализировать правдивость вашей речи.
Серафим грустно усмехнулся и, до сих пор не веря в происходящее, удивлённо смотрел на Альберта.
– Итак, Серафим, где ваш пси-браслет?
Серафим закрыл глаза и помолился. Ситуация вышла из-под его контроля.
– Пси-браслет был уничтожен по приказу моего командира, – безжизненным голосом сказал он.
– Причина?
– Мы не должны были связываться с владыкой, пока не выполним миссию.
– То есть, приказ скрываться от епископа дал вам ваш командир?
– Нет, он только не хотел, чтобы владыка знал текущее состояние дел.
– Причина?
Серафим вздохнул:
– Я могу только предположить. Мы терпели неудачу за неудачей. Он боялся, что владыка перестанет в нас верить и отзовёт с миссии.
– Что последовало бы после вашего отзыва с миссии? Были бы к вам применены санкции?
– Да, Альберт. Мы с братьями были бы благословлены на уврачевание в монастыре.
– Что это значит?
– Это монашеская традиция аскетической практики, когда через умерщвление плоти очищается душа.
– Через какие процедуры осуществляется умерщвление плоти?
– Через физическое насилие и морально-нравственные унижения. Но это добровольный подвиг. Больше я не могу сказать, потому что не знаю… Те, кто возвращался из монастыря, всегда избегали расспросов на эту тему и никогда ничего не рассказывали о себе...
Первый раз на лице Альберта появилось какое-то выражение. Но он, не давая никакого комментария, продолжал:
– Что за братья, о которых вы упомянули?
– Это мои братья по вере.
– Кто они?
– Послушники обители.
– Как вы все в неё попали?
– Мы – военнослужащие патриотической армии. В разные трудные моменты нашей жизни нас нашёл капеллан Александр. Он стал нашим Наставником и духовным отцом. В этой миссии он является нашим командиром.
– Были ли другие миссии? Были ли они связаны с уничтожением людей?
– Однажды мы вместе участвовали в эвакуации раненных и несли послушание в военном госпитале. В другой раз мы сопровождали конвой с гуманитарной помощью. Оружие нам не благословлялось.
– Почему вы сейчас один? Сколько братьев, кроме командира участвуют в миссии? Где ваши братья и командир?
– Нас трое. После схождения лавины в горах мы потеряли брата Савватия. После противоречащий воздействием своих дьявольских чар поработил разум отца Александра, и он встал на защиту противоречащего. Наставник чуть не убил меня… Но я смог выжить. И я потерял брата Максима. Он был ранен после того, как на нас напали волки… Я ненадолго оставил его… и потерял… Я искал его в предгорье и был арестован патрулём. Так я попал в мегаполис… – Серафим с тоской посмотрел в бездушные глаза этого полицейского и с силой сказал:
– Сержант Альберт! Нет ничего страшнее, чем потерять себя! У каждого у нас за спиной десятки антитеррористических операций. Мы знаем, что нет ничего хуже, чем попасть в плен к террористам и испытать пытки и унижения, и всегда имели в запасе один патрон для себя на этот случай. Я должен спасти из плена чар моего любимого Наставника и командира – отца Александра! Пока его разум принадлежал ему, он с каждого из нас взял обещание не оставлять его в живых, если его душа попадёт в плен, и он начнёт служить дьяволу! Как же сейчас истязается и мучается взаперти его бессильная душа! Альберт, я должен немедленно убить противоречащего, чтобы освободить того, кого люблю больше своей жизни, того, кто своей любовью ко мне, никогда не знавшему никакой любви, показал, что есть подлинная любовь к Богу и к человеку. Если владыка узнает, что разум Наставника сломал противоречащий, даже в случае успешно завершённой миссии, он всё равно отправит его на очищение в монастырь. Я видел тех, кто возвращались оттуда… они были сломленные, опущенные, потерянные, бессмысленные и... послушные. Я не хочу, чтобы это произошло с любимым Наставником. Мало того, я знаю, что он – целостная личность, и, когда его начнут ломать, он окажет сопротивление, и тогда… Тогда произойдёт то, чего я больше всего боюсь: его подвергнут бетатриновой терапии. Для нас, – я скажу за каждого, – нет ничего страшнее, чем забыть друг о друге. Мы с братьями очень любим друг друга и все вместе готовы отдать жизнь друг за друга и за отца нашего Александра, ибо нет больше той любви, чем положить душу за друзей своих!
Альберт слушал его с огромным вниманием. Его лицо приобретало удивлённое выражение.
– Сержант Альберт… отпусти меня… – с отчаянием в голосе сказал Серафим – Я должен найти моего любимого брата Максима, у которого тяжёлая, рваная, инфицированная рана, пока он не погиб от сепсиса…
Альберт опустил глаза, как будто размышлял над чем-то. Потом он снова посмотрел на Серафима и сказал:
– Что с вами произошло три часа назад?
Серафима снова пронзили ледяные спицы. Он содрогнулся и сказал:
– Владыка больше не доверяет мне. И это справедливо, ведь мы уничтожили пси-браслеты и перестали выходить на связь. Он думает, что мы тоже поражены чарами противоречащего. Он не поверил мне, что я в полисе занимаюсь расследованием. Три часа назад он заставил меня выйти с ним на связь и вступить в пси-отношения через браслет полковника Проханова. И он узнал… я не смог закрыть это от него… он узнал, что отец Александр в плену противоречащего. И тогда он благословил меня на пост во изнеможение плоти. Я не смогу больше ни есть, ни пить, пока не убью противоречащего. Я сейчас попробовал нарушить обет и не смог. Такой же пост владыка благословил ранее и отцу Александру, когда перестал доверять ему. Теперь же произошло страшное: Наставник встал на сторону противоречащего и теперь не может убить его, и не может нарушить обет, и умирает от голода и жажды! Пока мы были вместе, мы попробовали насильно его кормить и поить, но… мы сильно поссорились из-за этого… Я трачу время здесь, а Наставник с противоречащим там один на один… я не знаю, найду ли я его живым…
Альберт окончательно потерял бесстрастное выражение лица. Он смотрел на Серафима, как на марсианина. Потом он потёр лицо рукой и тихо спросил:
– Серафим… отец Александр тоже получал благословение на обет в режиме пси-отношений?
– Да, – ответил Серафим. – А какое это имеет значение?
– Спасибо, Серафим, у меня больше нет вопросов. Вы можете идти, – пряча глаза, проговорил Альберт.
– Погоди… а какое это имеет значение? – в волнении настаивал Серафим.
Альберт посмотрел на него с неожиданным состраданием и сказал:
– Об этом я смогу сказать вам позже. Идите. Наши договорённости остаются в силе.
Он дал какой-то знак рукой троим в гражданском. Серафим потерянно оглянулся на них. Они сидели за столиками и, как ни в чём не бывало, разговаривали. Серафим, глядя на них с опаской, медленно поднялся. Они не обратили на него никакого внимания.
– Спасибо, Альберт, – измождённо сказал Серафим. – Ты – неимоверная скотина и ублюдок, но ты – лучший в мире коп.
Альберт улыбнулся и, по-доброму, усмехнулся:
– Именно поэтому, Серафим. Именно поэтому.
Альберт протянул ему руку, и Серафим со странным чувством пожал её.
Глава 19. Цвет человеческого крика
Серафим вышел из кафе с полным ощущением, что откинулся из зоны на свободу. Он не мог прийти в себя после этого допроса. Он отошёл на несколько шагов от двери и увидел, как кафе покинули Альберт и трое полицейских в гражданском, но не ушли далеко, а остались неподалеку, растворившись по одному в толпе.
«Я нарушил инструкцию… Я полностью нарушил инструкцию… Но мне уже всё равно, – подумал Серафим. – Мне всё равно… Меня же самого вот-вот скоро уже не станет на земле… О чём я беспокоюсь?»
На улице было уже темно. Ещё оставалось немного времени до встречи, и Серафим направился к дверям картинной галереи и стал ждать. Накрапывал дождь, он открыл зонт. Он стоял почти без сил, потеряно устремив взгляд в землю.
– Здравствуйте! Я еле вас узнала… Вы всё-таки пришли! – услышал он рядом радостный голос.
Он, тяжело дыша, оторвал взгляд от земли и посмотрел на девушку. Она стояла рядом и так добродушно улыбалась, что вызвала боль в его душе, и он с печалью посмотрел на неё. Она, увидев его безрадостный вид, тепло спросила:
– Что с вами? Как вы?
Серафим криво усмехнулся и сказал:
– Сегодня был тяжёлый день… – но, спохватившись, что пора начинать играть свою роль, быстро добавил:
– Валерия! Как же я рад нашей встрече!
Девушка расцвела.
– При нашей прошлой встрече вы не назвали своего имени, – резонно заметила она.
– Серафим, – быстро исправил эту оплошность Серафим.
– Какое прекрасное у вас имя! – воскликнула она. – Пойдёмте же вовнутрь! – пригласила она.
Они вошли в галерею. Атмосфера внутри была адекватной тому представлению, которое Серафим в себе имел.
