Он истошно орал. Он подбежал к кордону полицейских и стал, размахивая руками, что-то криком им объяснять. Один из полицейских с невозмутимым выражением лица выслушал его и что-то произнёс в псифон. Из магнекаров стали выходить люди, все шумели, что-то кричали. Прямо на глазах рос стихийный митинг. Я немного опустил стекло, и прислушался, но ничего не мог разобрать. Тогда я последовал их примеру и тоже вышел наружу.
– Что происходит? – спросил я у соседа по несчастью, а тот, красочно жестикулируя, стал горячо мне объяснять:
– Да у него жена прямо в магнекаре рожает! Эти подонки устроили засаду на какого-то террориста, а мы тут страдаем! – Он повернулся к кордону и закричал:
– Немедленно нас пропустите! Ваша задача защищать нас, а не мурыжить в пробках! Лучше начните хорошо выполнять свою работу, олухи!
Один из полицейских подбежал к квадрокоптеру, что-то сказал вовнутрь. Парни в форме запрыгнули в него, квадрокоптер поднялся в воздух, полетел куда-то в центр пробки и низко завис над ней.
– Эвакуируют женщину, – прокомментировал сосед. – Это быстрее, понимаешь ли, чем снять кордон, чтобы пробка сама рассосалась!
Я сел обратно на сидение и захлопнул за собой дверь. Если сказать, что я был потрясён, – это ничего не сказать. Я испытывал мистический ужас, смешанный с невероятным восторгом. Мироздание действовало. Выходит, оно реально – живое и разумное? И, неужели, правда, что оно призвало меня помогать Петру? Я в смятении посмотрел на Петра, а он в ответ смотрел на меня со спокойной радостью, как будто он был уверен, что будет так, а не иначе, как будто он давно всё знал! Видя мою растерянность, он вдруг произнёс:
– Брат Андрей, а ты знаешь, что надо делать, если ты что-то попросил у мироздания, а оно выполнило твою просьбу?
Я уверено кивнул и ответил:
– Конечно. Ему надо сказать «Спасибо»!
– Верно, брат Андрей! Благодари же его, благодари!
Я посмотрел сквозь лобовое стекло в вечереющее небо, поклонился немного ему как живому существу и сказал:
– Спасибо тебе, что ты решило войти в мою жизнь. Спасибо, что помогаешь мне и Петру.
Ну, простенько так сказал, а как ещё? Петру, вроде, понравилось.
Когда квадрокоптер улетел, полицейский кордон под давлением общественности тут же стал сниматься, а затор – уменьшаться. Прошло несколько минут, и мы вновь продолжили путь, удаляясь от полиса по магнестрали.
Километров через триста от мегаполиса, слева и справа от магнестрали стали появляться посёлки с заброшенными частными домами. Дело шло к ночи, и мы, посовещавшись, решили заночевать в одном из них. День, казавшийся бесконечным, оканчивался по-новому. Мы съехали на обочину, по заросшей травой дороге проехали подальше от магнестрали вглубь деревни и припарковались между деревьями. Я сделал несколько ходок в лес, принёс еловые лапы и какие-то ветки, и прикрыл ими наш магнекар, чтобы его не было видно с трассы. Мы пошли искать подходящий дом. Все домики пахли затхлостью, но разлечься и расслабить спину на ровном полу было гораздо лучше, чем спать, сидя в маленьком магнекаре, и мы, осмотрев несколько домов, остановились на одном из них. Он отличался меньшей разрухой. Видимо, хозяева его покинули позже, чем остальные. Его дверь была закрыта на нехитрый засов, а внутри даже остались какие-то предметы интерьера: кровать с прогнившим матрасом, развалившийся комод в углу, над которым висело потемневшее зеркало, на кухне оказались даже стол и шкаф с пыльной посудой. Воды в кранах не было. Но нам было пока не до этого. Я выбрал самое чистое помещение и расстелил там на полу свой походный плед, который всегда валяется в багажнике магнекара. Было сыро и холодно, но, к сожалению, плед у меня был только один, укрыться же совсем было нечем. Что ж, ничего, придётся спать в верхней одежде.
На ночь следовало осмотреть рану Петра. Я положил его лицом вниз, задрал у него на спине одежду и удивился: обширная ожоговая рана уже зарубцевалась. Пётр был в отличном настроении. У него вообще сил было через край, похоже, так на него действовал реанимационный витаминный коктейль. Я же измучился крайне и повалился рядом с Петром, честно пытаясь заснуть, но всё ворочался с боку на бок. Я боялся. Да, я опять боялся, что если всё же засну, то завтра в восемь утра прозвонит будильник, и всё моё приключение растворится, словно дым, станет несбывшемся. Но Пётр рядом спокойно заснул в том положении, в котором я его уложил, и его размеренное дыхание стало усыплять и меня. Засыпая, я попросил мироздание не оставлять меня, остаться со мной и в завтрашнем дне, и завершил, как меня научил Пётр: «Да будет так». Это было последнее, что я помню, похоже, что после этого я сразу и заснул.
Проснулся я от того, что зверски затекли бока, да так, что я не мог подняться. До чего же жёстко спать на полу! Было уже светло, Петра рядом не было. Я приподнял голову, и увидел, что он стоит на коленях на полу у окна и, признаться, непонятно что там делает. Он услышал, что я проснулся, обернулся и спросил бодрым голосом:
– Ты в порядке?
Я с трудом встал на четвереньки и с хрустом размял спину.
– Не знаю… что-то не очень, – пожаловался я. – Не привык к таким условиям. Хотя всё равно рад, что проснулся не дома.
Пётр улыбнулся своей замечательной улыбкой и на душе у меня посветлело.
– Пока ты спал, я вышел на лужайку за домом и собрал кое-что к завтраку. Смотри! Это – ягоды! Тут когда-то был свой сад.
Я обрадовался осенней голубике, ведь много лет я ел только одни полуфабрикаты, а Пётр продолжал:
– А из листьев смородины и малины я заварил чай. Я такой люблю очень.
Я почесал взлохмаченный затылок, соображая, можно ли не чай назвать чаем, и почему-то спросил:
– Ты, наверное, живёшь в деревне?
– Сейчас нет! – засмеялся Пётр. – Но у нас есть своё хозяйство. Урожайные годы на ягоды бывают часто, всегда живём в изобилии.
– Угу. И всё всегда у вас есть. Даже реанимационный комплект. Какое изобилие!
Пётр быстро посмотрел на меня, ворчу ли я или шучу. Я сделал вид, что шучу. Но поворчать хотелось.
– Андрей, смотри-ка что нам передала та женщина на вокзале!
Он присел рядом, положил на плед какую-то дощечку, на неё, как на стол, положил свёрток, развернул упаковку и достал колбасу, кефир, хлеб, сыр и творог. Мне стало как-то необычно хорошо и тепло. Я с наслаждением наблюдал, как Пётр, осмотрев кухню, нашёл какой-то тупой нож, как он резал им хлеб, колбасу и сыр, как собирал из них бутерброды. Посуда была чисто вымыта, и Пётр разливал по кружкам чай.
– Где ты взял кипяток? – удивился я.
– В саду есть своя скважина, я набрал там немного воды, – ответил он. – А потом просто во дворе сложил костёр и в кастрюльке вскипятил воду.
Я с восторгом хмыкнул. Он замер, посмотрел на меня и с загадочной улыбкой сказал:
– А теперь самое вкусное...
Он разложил по тарелкам творог и посыпал его ягодами.
У меня к горлу подступил ком. Пётр сел напротив, кротко посмотрел на меня и тихо сказал:
– Давай благословим нашу трапезу?
Хоть я не понимал, что он имел ввиду, но сразу согласился, предчувствуя флуктуации мироздания. Я весь подобрался и стал внимательно слушать. Глаза Петра вспыхнули светом и он, как будто испугавшись, что я смогу это увидеть, прикрыл их. Он начал говорить просто, но с какой-то силой:
– Благодарим тебе за кров и эту замечательную еду, и просим: благослови нашу трапезу и наше общение!
– Да будет так! – восторженно отозвался я.
Что-то произошло со мной. Я вдруг почувствовал невероятный по своей сладости комфорт и покой, которых не знал до этого. Я мог поклясться, что не испытывал такого в жизни никогда. Но почему это произошло от таких простых слов? Пётр открыл глаза и с такой радостью взглянул на меня, что ком в моём горле разорвался слезами. Я не знал, что со мной, я вообще не понимал, что происходит, – я ведь не сентиментален, – но я плакал! И со мной это было впервые. Казалось, что всю жизнь я носил в себе холодное сердце и вдруг оно начало размягчаться и таять. Я зажмурился, чтобы сдержать слёзы, но не смог. Они предательски лились по моим щекам.
– Брат Андрей, – тепло сказал Пётр, как будто не замечая того, что со мной творится. – Ешь!
Я ещё никогда… никогда не ел ничего вкуснее и сытнее этого. Когда мы приступили к смородиново-малиновому «чаю», я спросил:
– Пётр… почему ты обращаешься к мирозданию на «ты»? И почему оно тебя слушается?
Пётр сразу поставил чашку на «стол» и некоторое время смотрел на меня. Я выдержал его взгляд. Я понял, что он сейчас скажет мне что-то важное, и как будто размышляет, готов я или не готов принять то, что он собирается мне сообщить. Я был не готов, но отступать уже не мог и поэтому твёрдо смотрел ему в глаза. Наконец, он заговорил своим невероятно красивым голосом:
– Я обращаюсь не к мирозданию, а к тому, кто его создал, к тому, кто сам есть исток мира и любой жизни, к тому, кто призвал к жизни и тебя, и меня, и каждого живущего на Земле. Его можно по праву назвать творцом мира и отцом каждого, кто знает его и любит. Ты спросил, почему я обращаюсь к нему на «ты». Я отвечу: потому что я знаю его и сильно люблю. Да и в нём самом так много любви и свободы, потому что он сам и есть Любовь и Свобода. Откуда я это знаю? – Пётр перевёл задумчивый взгляд на окно, как будто за его пыльными стёклами видеть мог горизонт. – Ведь такую красоту мира, которая окружает нас, можно создать только с любовью, обладая при этом полной свободой воли и творчества. Когда-то он освободил и меня. Я очень благодарен за это ему, и поэтому теперь ему служу. Имя его – Бог живой, всесильный, человеколюбивый. Он есть милость, сострадание и радость. Он – мой Бог, я – его слуга.
Пётр что-то ещё хотел сказать, но замолчал, глядя на меня в упор. Он чего-то от меня ждал. А я… я опустил глаза и задумчиво отпил из своей кружки. Бог существует? Но мне никогда о нём ничего не говорили. Я где-то слышал о Боге, вернее, о людях, что мы люди – боги, что мы добились невероятных технических достижений, покорили природу и естество человека, вывели жизнь в космос и заселили Марс… Но о Боге, как о творце мира, я не слышал ничего… И зачем нужен Бог, когда и без него науке ясно, как образовалась вселенная? К тому же, по словам Петра, у него были те же качества, какие есть у обычного человека. А в это как-то трудно было поверить.
Пётр ждал от меня реакции. Я решил его долго не мучить и сказал:
—То, что ты мне сейчас сказал, настолько превосходит моё понимание, что я даже не знаю, что тебе ответить. Но за эти двадцать четыре часа я уже видел столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Ты говоришь, что этот Бог есть любовь? Я сейчас почувствовал любовь… но не через какого-то Бога, а через тебя. Честно говоря, я даже не помню от родителей такого. Они были как-то по-особому сухи со мной. А мне тогда очень хотелось любви и… как же её не доставало! – Я сглотнул, чтобы разжать спазм горла. – Я не знаю даже, кто ты, и что с тобой происходит, куда ты идёшь и откуда. Но когда ты рядом… когда мы вместе разговариваем с Ним… я испытываю невероятное тепло и радость и… безопасность… как будто я пирую в крепости… Почему так?
Пётр протянул мне руки ладонями вверх, и я понял, что он просит, чтобы я дал ему мои руки. Я поставил свою кружку на дощечку и, робея, протянул ему обе руки.
– Закрой, пожалуйста, глаза, – попросил меня Пётр, и я послушался, и тут же был удивлён, что с закрытыми глазами видел много света. Я резко их открыл, и свет исчез. Я закрыл их снова, и свет опять наполнил всё пространство передо мной. Так странно… Свет исходил от Петра…
– Бога увидеть и доказать невозможно, если у самого человека не произойдёт встреча с ним, – прозвучал во мне прекрасный голос Петра. – Если же она произойдёт, тогда разуверить человека, что Бога нет, будет уже никому невозможно. Ты попросил его о встрече, и он отозвался, и всё, что теперь происходит – по воле его и в руке его. Не бойся теперь ничего, что с тобой будет происходить. Поверь ему и доверь своё время, и саму свою жизнь. И это будет твоё самое прекрасное капиталовложение. Возможно, твоя жизнь будет и трудной, но она будет рядом с тем, кто тебя всегда любил и кого, как я вижу, ищешь ты.
Я смущённо слушал его и молчал, всё ещё удивлённый этому свету и его словам. Меня любит какое-то неизвестное сверхъестественное существо? Это было странно и сказочно, нереально и… невозможно. Я хотел ответить, что я вообще-то никого не искал, я просто хотел избавится от бессмысленности жизни и пустоты… Как будто услышав мои мысли, Пётр произнёс:
– Я сейчас попрошу его дать тебе свою любовь, чтобы ты ощутил её и запомнил, взял с собой в свою жизнь, чтобы когда тебя обступит тьма, а это может случиться, ты всегда помнил об этой встрече. Желаешь ли ты сейчас принять… его любовь?
Как это странно прозвучало. Я не знал, что за его словами стоит, какие дальше от Петра могу последовать действия. Что это за любовь, ощутить которую мне он предложил? В какой-то момент, мне показалось, что он имеет ввиду что-то из психотропных средств… или даже интим. Не то, что я сильно этого испугался, но, если это сейчас произойдёт, моему разочарованию не будет предела. Я просто встану и уйду. Я сильно расстроился, и хотел выдернуть свои руки из его рук, но сдержался, и мои руки задрожали. Мне стало страшно. Но я снова вспомнил свой вчерашний зарок поступать вопреки страху, вспомнил и своё первое впечатление о Петре: какую-то невероятную чистоту и правду, которые сразу узрел в глубине его взгляда, и в сильном напряжении, преодолевая неимоверное сопротивление в себе, взволнованно прошептал:
– Да…
И тут… я почувствовал, что какой-то огонь зажёгся в моём сердце. Он всё разгорался и разгорался, и вдруг меня накрыло невероятное блаженство тепла, которое, переполнив сердце, разлилось по всему телу. Я вскрикнул. Стало так легко, как будто тело стало невесомым. Очень интенсивно и очень приятно запахло какими-то цветами, вдалеке я услышал незнакомую бесподобную музыку, которая приближалась всё ближе. Звучали какие-то нежные инструменты, которых я не слышал никогда и не мог распознать их. В мелодию вплёлся один голос, как будто человеческий, а как будто бы и нет, за ним другой, потом третий, и вот уже целый хор голосов звучал во мне, и от этого пения хотелось встать во весь рост, гордо распрямить плечи... Как же это было невероятно красиво!
– Что это… Пётр? – только и мог выдохнуть я.
– Это? – прозрачно зазвучал во мне голос Петра. – Это есть слабый отблеск того, что ожидает человека там, куда нас зовёт Бог, где пребывает он сам. Запомни это тепло, это блаженство, этот свет. Прошу тебя, Андрей, запомни!
– Простите… Кто вы такие? – вдруг раздался вне меня чужой голос.
Я открыл глаза и со стоном выпал из пространства блаженства, да так, что даже повалился навзничь. Я пока ещё ничего не видел, ещё во мне звучали, утихая, восхитительная мелодия и голоса, угасал свет.
Пётр смотрел куда-то мимо меня, на дверь, и медленно вставал.
– Мы… – медленно начал он. – Мы ехали по магнестрали, но нас застала ночь… Мы остановились здесь на ночёвку, и сейчас уже уходим.
Я обернулся. За моей спиной стоял мужик с топором и со следами употребления алкоголя на лице. На нём были штаны с оттянутыми коленками и рубашка в крупную клетку, распахнутая на волосатой груди, с закатанными по локоть рукавами. Он с недоброй гримасой на лице усмехнулся и сказал:
– Что происходит? – спросил я у соседа по несчастью, а тот, красочно жестикулируя, стал горячо мне объяснять:
– Да у него жена прямо в магнекаре рожает! Эти подонки устроили засаду на какого-то террориста, а мы тут страдаем! – Он повернулся к кордону и закричал:
– Немедленно нас пропустите! Ваша задача защищать нас, а не мурыжить в пробках! Лучше начните хорошо выполнять свою работу, олухи!
Один из полицейских подбежал к квадрокоптеру, что-то сказал вовнутрь. Парни в форме запрыгнули в него, квадрокоптер поднялся в воздух, полетел куда-то в центр пробки и низко завис над ней.
– Эвакуируют женщину, – прокомментировал сосед. – Это быстрее, понимаешь ли, чем снять кордон, чтобы пробка сама рассосалась!
Я сел обратно на сидение и захлопнул за собой дверь. Если сказать, что я был потрясён, – это ничего не сказать. Я испытывал мистический ужас, смешанный с невероятным восторгом. Мироздание действовало. Выходит, оно реально – живое и разумное? И, неужели, правда, что оно призвало меня помогать Петру? Я в смятении посмотрел на Петра, а он в ответ смотрел на меня со спокойной радостью, как будто он был уверен, что будет так, а не иначе, как будто он давно всё знал! Видя мою растерянность, он вдруг произнёс:
– Брат Андрей, а ты знаешь, что надо делать, если ты что-то попросил у мироздания, а оно выполнило твою просьбу?
Я уверено кивнул и ответил:
– Конечно. Ему надо сказать «Спасибо»!
– Верно, брат Андрей! Благодари же его, благодари!
Я посмотрел сквозь лобовое стекло в вечереющее небо, поклонился немного ему как живому существу и сказал:
– Спасибо тебе, что ты решило войти в мою жизнь. Спасибо, что помогаешь мне и Петру.
Ну, простенько так сказал, а как ещё? Петру, вроде, понравилось.
Когда квадрокоптер улетел, полицейский кордон под давлением общественности тут же стал сниматься, а затор – уменьшаться. Прошло несколько минут, и мы вновь продолжили путь, удаляясь от полиса по магнестрали.
***
Километров через триста от мегаполиса, слева и справа от магнестрали стали появляться посёлки с заброшенными частными домами. Дело шло к ночи, и мы, посовещавшись, решили заночевать в одном из них. День, казавшийся бесконечным, оканчивался по-новому. Мы съехали на обочину, по заросшей травой дороге проехали подальше от магнестрали вглубь деревни и припарковались между деревьями. Я сделал несколько ходок в лес, принёс еловые лапы и какие-то ветки, и прикрыл ими наш магнекар, чтобы его не было видно с трассы. Мы пошли искать подходящий дом. Все домики пахли затхлостью, но разлечься и расслабить спину на ровном полу было гораздо лучше, чем спать, сидя в маленьком магнекаре, и мы, осмотрев несколько домов, остановились на одном из них. Он отличался меньшей разрухой. Видимо, хозяева его покинули позже, чем остальные. Его дверь была закрыта на нехитрый засов, а внутри даже остались какие-то предметы интерьера: кровать с прогнившим матрасом, развалившийся комод в углу, над которым висело потемневшее зеркало, на кухне оказались даже стол и шкаф с пыльной посудой. Воды в кранах не было. Но нам было пока не до этого. Я выбрал самое чистое помещение и расстелил там на полу свой походный плед, который всегда валяется в багажнике магнекара. Было сыро и холодно, но, к сожалению, плед у меня был только один, укрыться же совсем было нечем. Что ж, ничего, придётся спать в верхней одежде.
На ночь следовало осмотреть рану Петра. Я положил его лицом вниз, задрал у него на спине одежду и удивился: обширная ожоговая рана уже зарубцевалась. Пётр был в отличном настроении. У него вообще сил было через край, похоже, так на него действовал реанимационный витаминный коктейль. Я же измучился крайне и повалился рядом с Петром, честно пытаясь заснуть, но всё ворочался с боку на бок. Я боялся. Да, я опять боялся, что если всё же засну, то завтра в восемь утра прозвонит будильник, и всё моё приключение растворится, словно дым, станет несбывшемся. Но Пётр рядом спокойно заснул в том положении, в котором я его уложил, и его размеренное дыхание стало усыплять и меня. Засыпая, я попросил мироздание не оставлять меня, остаться со мной и в завтрашнем дне, и завершил, как меня научил Пётр: «Да будет так». Это было последнее, что я помню, похоже, что после этого я сразу и заснул.
Проснулся я от того, что зверски затекли бока, да так, что я не мог подняться. До чего же жёстко спать на полу! Было уже светло, Петра рядом не было. Я приподнял голову, и увидел, что он стоит на коленях на полу у окна и, признаться, непонятно что там делает. Он услышал, что я проснулся, обернулся и спросил бодрым голосом:
– Ты в порядке?
Я с трудом встал на четвереньки и с хрустом размял спину.
– Не знаю… что-то не очень, – пожаловался я. – Не привык к таким условиям. Хотя всё равно рад, что проснулся не дома.
Пётр улыбнулся своей замечательной улыбкой и на душе у меня посветлело.
– Пока ты спал, я вышел на лужайку за домом и собрал кое-что к завтраку. Смотри! Это – ягоды! Тут когда-то был свой сад.
Я обрадовался осенней голубике, ведь много лет я ел только одни полуфабрикаты, а Пётр продолжал:
– А из листьев смородины и малины я заварил чай. Я такой люблю очень.
Я почесал взлохмаченный затылок, соображая, можно ли не чай назвать чаем, и почему-то спросил:
– Ты, наверное, живёшь в деревне?
– Сейчас нет! – засмеялся Пётр. – Но у нас есть своё хозяйство. Урожайные годы на ягоды бывают часто, всегда живём в изобилии.
– Угу. И всё всегда у вас есть. Даже реанимационный комплект. Какое изобилие!
Пётр быстро посмотрел на меня, ворчу ли я или шучу. Я сделал вид, что шучу. Но поворчать хотелось.
– Андрей, смотри-ка что нам передала та женщина на вокзале!
Он присел рядом, положил на плед какую-то дощечку, на неё, как на стол, положил свёрток, развернул упаковку и достал колбасу, кефир, хлеб, сыр и творог. Мне стало как-то необычно хорошо и тепло. Я с наслаждением наблюдал, как Пётр, осмотрев кухню, нашёл какой-то тупой нож, как он резал им хлеб, колбасу и сыр, как собирал из них бутерброды. Посуда была чисто вымыта, и Пётр разливал по кружкам чай.
– Где ты взял кипяток? – удивился я.
– В саду есть своя скважина, я набрал там немного воды, – ответил он. – А потом просто во дворе сложил костёр и в кастрюльке вскипятил воду.
Я с восторгом хмыкнул. Он замер, посмотрел на меня и с загадочной улыбкой сказал:
– А теперь самое вкусное...
Он разложил по тарелкам творог и посыпал его ягодами.
У меня к горлу подступил ком. Пётр сел напротив, кротко посмотрел на меня и тихо сказал:
– Давай благословим нашу трапезу?
Хоть я не понимал, что он имел ввиду, но сразу согласился, предчувствуя флуктуации мироздания. Я весь подобрался и стал внимательно слушать. Глаза Петра вспыхнули светом и он, как будто испугавшись, что я смогу это увидеть, прикрыл их. Он начал говорить просто, но с какой-то силой:
– Благодарим тебе за кров и эту замечательную еду, и просим: благослови нашу трапезу и наше общение!
– Да будет так! – восторженно отозвался я.
Что-то произошло со мной. Я вдруг почувствовал невероятный по своей сладости комфорт и покой, которых не знал до этого. Я мог поклясться, что не испытывал такого в жизни никогда. Но почему это произошло от таких простых слов? Пётр открыл глаза и с такой радостью взглянул на меня, что ком в моём горле разорвался слезами. Я не знал, что со мной, я вообще не понимал, что происходит, – я ведь не сентиментален, – но я плакал! И со мной это было впервые. Казалось, что всю жизнь я носил в себе холодное сердце и вдруг оно начало размягчаться и таять. Я зажмурился, чтобы сдержать слёзы, но не смог. Они предательски лились по моим щекам.
– Брат Андрей, – тепло сказал Пётр, как будто не замечая того, что со мной творится. – Ешь!
Я ещё никогда… никогда не ел ничего вкуснее и сытнее этого. Когда мы приступили к смородиново-малиновому «чаю», я спросил:
– Пётр… почему ты обращаешься к мирозданию на «ты»? И почему оно тебя слушается?
Пётр сразу поставил чашку на «стол» и некоторое время смотрел на меня. Я выдержал его взгляд. Я понял, что он сейчас скажет мне что-то важное, и как будто размышляет, готов я или не готов принять то, что он собирается мне сообщить. Я был не готов, но отступать уже не мог и поэтому твёрдо смотрел ему в глаза. Наконец, он заговорил своим невероятно красивым голосом:
– Я обращаюсь не к мирозданию, а к тому, кто его создал, к тому, кто сам есть исток мира и любой жизни, к тому, кто призвал к жизни и тебя, и меня, и каждого живущего на Земле. Его можно по праву назвать творцом мира и отцом каждого, кто знает его и любит. Ты спросил, почему я обращаюсь к нему на «ты». Я отвечу: потому что я знаю его и сильно люблю. Да и в нём самом так много любви и свободы, потому что он сам и есть Любовь и Свобода. Откуда я это знаю? – Пётр перевёл задумчивый взгляд на окно, как будто за его пыльными стёклами видеть мог горизонт. – Ведь такую красоту мира, которая окружает нас, можно создать только с любовью, обладая при этом полной свободой воли и творчества. Когда-то он освободил и меня. Я очень благодарен за это ему, и поэтому теперь ему служу. Имя его – Бог живой, всесильный, человеколюбивый. Он есть милость, сострадание и радость. Он – мой Бог, я – его слуга.
Пётр что-то ещё хотел сказать, но замолчал, глядя на меня в упор. Он чего-то от меня ждал. А я… я опустил глаза и задумчиво отпил из своей кружки. Бог существует? Но мне никогда о нём ничего не говорили. Я где-то слышал о Боге, вернее, о людях, что мы люди – боги, что мы добились невероятных технических достижений, покорили природу и естество человека, вывели жизнь в космос и заселили Марс… Но о Боге, как о творце мира, я не слышал ничего… И зачем нужен Бог, когда и без него науке ясно, как образовалась вселенная? К тому же, по словам Петра, у него были те же качества, какие есть у обычного человека. А в это как-то трудно было поверить.
Пётр ждал от меня реакции. Я решил его долго не мучить и сказал:
—То, что ты мне сейчас сказал, настолько превосходит моё понимание, что я даже не знаю, что тебе ответить. Но за эти двадцать четыре часа я уже видел столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Ты говоришь, что этот Бог есть любовь? Я сейчас почувствовал любовь… но не через какого-то Бога, а через тебя. Честно говоря, я даже не помню от родителей такого. Они были как-то по-особому сухи со мной. А мне тогда очень хотелось любви и… как же её не доставало! – Я сглотнул, чтобы разжать спазм горла. – Я не знаю даже, кто ты, и что с тобой происходит, куда ты идёшь и откуда. Но когда ты рядом… когда мы вместе разговариваем с Ним… я испытываю невероятное тепло и радость и… безопасность… как будто я пирую в крепости… Почему так?
Пётр протянул мне руки ладонями вверх, и я понял, что он просит, чтобы я дал ему мои руки. Я поставил свою кружку на дощечку и, робея, протянул ему обе руки.
– Закрой, пожалуйста, глаза, – попросил меня Пётр, и я послушался, и тут же был удивлён, что с закрытыми глазами видел много света. Я резко их открыл, и свет исчез. Я закрыл их снова, и свет опять наполнил всё пространство передо мной. Так странно… Свет исходил от Петра…
– Бога увидеть и доказать невозможно, если у самого человека не произойдёт встреча с ним, – прозвучал во мне прекрасный голос Петра. – Если же она произойдёт, тогда разуверить человека, что Бога нет, будет уже никому невозможно. Ты попросил его о встрече, и он отозвался, и всё, что теперь происходит – по воле его и в руке его. Не бойся теперь ничего, что с тобой будет происходить. Поверь ему и доверь своё время, и саму свою жизнь. И это будет твоё самое прекрасное капиталовложение. Возможно, твоя жизнь будет и трудной, но она будет рядом с тем, кто тебя всегда любил и кого, как я вижу, ищешь ты.
Я смущённо слушал его и молчал, всё ещё удивлённый этому свету и его словам. Меня любит какое-то неизвестное сверхъестественное существо? Это было странно и сказочно, нереально и… невозможно. Я хотел ответить, что я вообще-то никого не искал, я просто хотел избавится от бессмысленности жизни и пустоты… Как будто услышав мои мысли, Пётр произнёс:
– Я сейчас попрошу его дать тебе свою любовь, чтобы ты ощутил её и запомнил, взял с собой в свою жизнь, чтобы когда тебя обступит тьма, а это может случиться, ты всегда помнил об этой встрече. Желаешь ли ты сейчас принять… его любовь?
Как это странно прозвучало. Я не знал, что за его словами стоит, какие дальше от Петра могу последовать действия. Что это за любовь, ощутить которую мне он предложил? В какой-то момент, мне показалось, что он имеет ввиду что-то из психотропных средств… или даже интим. Не то, что я сильно этого испугался, но, если это сейчас произойдёт, моему разочарованию не будет предела. Я просто встану и уйду. Я сильно расстроился, и хотел выдернуть свои руки из его рук, но сдержался, и мои руки задрожали. Мне стало страшно. Но я снова вспомнил свой вчерашний зарок поступать вопреки страху, вспомнил и своё первое впечатление о Петре: какую-то невероятную чистоту и правду, которые сразу узрел в глубине его взгляда, и в сильном напряжении, преодолевая неимоверное сопротивление в себе, взволнованно прошептал:
– Да…
И тут… я почувствовал, что какой-то огонь зажёгся в моём сердце. Он всё разгорался и разгорался, и вдруг меня накрыло невероятное блаженство тепла, которое, переполнив сердце, разлилось по всему телу. Я вскрикнул. Стало так легко, как будто тело стало невесомым. Очень интенсивно и очень приятно запахло какими-то цветами, вдалеке я услышал незнакомую бесподобную музыку, которая приближалась всё ближе. Звучали какие-то нежные инструменты, которых я не слышал никогда и не мог распознать их. В мелодию вплёлся один голос, как будто человеческий, а как будто бы и нет, за ним другой, потом третий, и вот уже целый хор голосов звучал во мне, и от этого пения хотелось встать во весь рост, гордо распрямить плечи... Как же это было невероятно красиво!
– Что это… Пётр? – только и мог выдохнуть я.
– Это? – прозрачно зазвучал во мне голос Петра. – Это есть слабый отблеск того, что ожидает человека там, куда нас зовёт Бог, где пребывает он сам. Запомни это тепло, это блаженство, этот свет. Прошу тебя, Андрей, запомни!
– Простите… Кто вы такие? – вдруг раздался вне меня чужой голос.
Я открыл глаза и со стоном выпал из пространства блаженства, да так, что даже повалился навзничь. Я пока ещё ничего не видел, ещё во мне звучали, утихая, восхитительная мелодия и голоса, угасал свет.
Пётр смотрел куда-то мимо меня, на дверь, и медленно вставал.
– Мы… – медленно начал он. – Мы ехали по магнестрали, но нас застала ночь… Мы остановились здесь на ночёвку, и сейчас уже уходим.
Я обернулся. За моей спиной стоял мужик с топором и со следами употребления алкоголя на лице. На нём были штаны с оттянутыми коленками и рубашка в крупную клетку, распахнутая на волосатой груди, с закатанными по локоть рукавами. Он с недоброй гримасой на лице усмехнулся и сказал:
