Но Стефан улыбнулся ему, протянул руку для рукопожатия, и Максим её принял. – Велик Господь! Вот уж никогда не думал, что увижу вас на братском богослужении. Да ещё и поющим в братском хоре!
– Об этом не мог помыслить и я, – одеревенело произнёс Максим.
– Брат Стефан, – представился он и сделал жест, приглашая Максима пройти к выходу, и когда Максим тронулся, сам медленно пошёл рядом с ним. – Как вам здесь в храме, на богослужении? Было ли то, что вам понравилось? А может быть, наоборот, что-то поцарапало или удивило?
– Да, – волнуясь, сказал Максим. – Мне очень понравились мозаики храма, особенно изображение Христа… оно явилось… таким живым….
– Соглашусь, – сказал Стефан, – очень многие замечают это. Действительно, это изображение творилось в исихии и размышлении. Если икону можно назвать «богословием в красках», то это изображение Христа, пожалуй, уместно назвать «богословием в мозаике».
Раз представилась такая возможность, Максим решился спросить:
– Откуда все эти иконы? Я вижу тут иконы не только прошлого века, но и совсем древние.
– О, вижу, вы разбираетесь в этом. Это иконы, которые были спасены из разрушенных храмов в годы безбожия в начале прошлого века и сохранились до нашего времени иногда благодаря подвигу верующих людей.
– О чём вы говорите? – не понял Максим. – О разрушении каких храмов? Вы имеете в виду борьбу с сектами в начале прошлого века?
Стефан остановился, удивлённо посмотрел на него и сказал:
– Нет. Это были не секты. Так богоборческие силы разрушали ортодоксальную Церковь. Вы, как я понимаю, имеете альтернативный взгляд на историю Церкви?
– Я мало что знаю вообще об истории Церкви, – опустил глаза Максим, – вы, может быть, удивитесь, но меня это не интересовало совсем. Прошу меня извинить. Но я готов услышать что-то от вас, если у вас будет на это время. Я же пока совершенно свободен.
И Максим ему улыбнулся.
– Отлично, – сказал Стефан. – Тогда приходите завтра на выставку, которая на постоянной основе располагается в нашем культурном центре. Я вам расскажу. Придёте?
– Почему бы и нет, обязательно приду, – честно пообещал Максим.
Стефан медленно пошёл дальше.
– Если вы не знаете историю Церкви, что же вы тогда скажете о проповеди?
Максим подумал и сказал:
– Из проповеди я понял, что братство против любой войны и насилия, и предлагает сопротивление, но духовным путём. И ещё я понял, что сопротивление – это единственная цель вашего братства.
– Нет, Максим, – улыбнулся Стефан. – Цель нашего братства – возрождение Церкви и человека, в чём мы видим исполнение воли Божьей. А духовное сопротивление насилию, разврату, злу и греху – это единственное средство для достижения этой цели. Мы не ходим на демонстрации, мы не занимаемся политикой, но мы хотим быть миротворцами. Нам отвратительны действия, которые не различают добро и зло. А сколько мы их видели, и видим по сей день?
– В чём же вы видите причины данного неразличения? – спросил Максим.
– Прежде всего, в отсутствии покаяния народа за пролитую кровь пророков в начале прошлого века, в отречении народа от Бога, за братоубийственные войны, что привело к гибели миллионов людей и, как результат, произошла потеря чувствительности к злу и греху. И то, что после стольких лет существования Церкви, верующие люди снова оказываются по разные стороны баррикад – это тоже является следствием той нераскаянности, следствием того попустительства злу и греху.
– Как же вы можете это преодолеть? – усмехнулся Максим. – Вас же так мало?
– Никогда, брат Максим, Господь не действовал большим числом, вспомните войско Гедеона. Из всей его армии после испытаний, Господь оставил только триста бойцов, которыми и победил. Потому что Он – Господь воинств, и побеждать будет Он. Это Он устами пророка в Писании говорит, что пощадит наш многострадальный народ, если найдет хоть одного человека, который «встанет в пролом стены». Но если никто не встанет? Мы те, кто стоит в проломе. Мы те, которые надеются, что, увидев их верность, Господь помилует нас всех.
Максим остановился и с нарастающей тревогой посмотрел в глаза Стефана. Он, наконец, осознал, что столкнулся с невероятной гордыней. Эти люди всерьёз думают, что они – святые, которые способны молиться за весь мир? Они считают, что благодаря их выставкам и фестивалям спасётся мир? Он начинал понимать, какая великая миссия возложена на их группу. И какая ответственность будет на нём, если он её не выполнит.
Стефан на прощание обнял Максима, и высказал надежду, что он увидит его на утреннем богослужении, затем повернулся к изображению Христа, чтобы перекреститься перед выходом. Максим машинально сделал так же, но вдруг, увидев взгляд Христа, побледнел: в Нём больше не было милости. Он был грозен. Максим, как струсивший Адам, в страхе отступил назад и прижался спиною к стене, чуть не уронив висящую икону, после чего быстро выскользнул в притвор, где его уже ждал Кир. Вид у Максима был растерянный и напуганный. Он понял, что надо что-то делать. Больше терпеть он не мог.
Они шли по дорожке к больнице. Кир был настолько счастлив от совместного богослужения, от того света в глазах, который он увидел в Максиме, что совершенно не замечал, что сейчас происходило с ним. Он вспоминал его восторженное пение, его благоговейную молитву и, не выдержав, воскликнул:
– Максим! Как же я благодарю Господа за тебя! Сколько же в тебе благодати Христовой! Сегодня, даже если у меня и оставались сомнения, я понял, что испытываю к тебе подлинную братскую любовь! Моя душа соединялась с твоей душой на глубине молитвы и ощутила тебя братом родным! О, Максим, какую же ты подарил мне духовную радость чувствовать, осознать… что мы, действительно, настоящие братья во Христе!
Максим остановился, как вкопанный, и Кир даже прошёл ещё пару шагов, и обернулся. Максим поднял голову от земли, и Кир удивился, каким отрешённым было его лицо и бледным. Его глаза горели лихорадочным блеском.
– Ты устал? – заботливо спросил Кир.
– Кир… – каким-то мёртвым голосом произнёс Максим. – Я лгу вам. Пожалуйста, не верьте больше мне.
Кир, опечаленный произошедшей переменой, всё же, как можно более беззаботно, спросил:
– Почему я должен не верить тебе?
– Ты ничего не знаешь обо мне.
– Максим, – с силой произнёс Кир, – для того, чтобы верить, мне не нужно знать о тебе всё. Мне достаточно свидетельства моего сердца. И свидетельства той девочки.
Внутри Максима поднималась муть, он немел, он не мог справиться с ней. Его губы сложились в жёсткую гримасу, он посмотрел Киру в глаза и произнёс:
– Кир… Я не заслуживаю вашей любви. Мне больно от неё.
– Любовь – это дар, её невозможно заслужить, иначе это – не любовь, – быстро ответил Кир. – Прими эту незаслуженную любовь в простоте сердца…
– Кир, – оборвал его Максим, – испытай своё сердце: действительно ли ты любишь меня, а не мою обманчивую внешность? Ведь она – моя личина, она – ширма, за которой существует тот, о ком ты и не подозреваешь. Выдержит ли твоя любовь испытаний при встрече с моим истинным лицом?
– Максим, – мягко сказал Кир, – не думай, что я настолько поверхностен, что сужу по внешности. Если тот, кто сейчас смотрит из твоих глаз, это – настоящий ты, то я с любовью приму его...
– ...И все дела его? – помрачнел глазами Максим. – Тогда с любовью прими то, что, что я собираюсь сделать, я тебе открою: я собираюсь остаться в Вознесенке, чтобы дождаться вашего епископа и убить его.
Кир вздрогнул. Максим увидел это и с ироническим смешком спросил:
– Ты любишь меня, Кир?
Кир с отчаянием бросился к нему и горячо обнял его.
– Ты думаешь, я не знал этого? – воскликнул он, сжимая в своих объятиях его плечи. – Но я это принял, потому что я не верю, что ты сделаешь это!
Максим с силой отшвырнул его от себя и торжествующе произнёс:
– Я сделаю это. Как бы вы ни любили меня, я сделаю это. Это – моя миссия, это – моя задача, и всем моим разумом, всей моей душой я мечтаю её исполнить! Исполнить лично! – Он вдруг вспомнил глаза маленькой девочки и, вздрогнув, добавил: – Если я и ангел, то – ангел смерти...
Теперь, когда была внесена полная ясность, Максим испытал невероятное облегчение. Он посмотрел на печальное лицо Кира и более мирным тоном сказал:
– Я прошу тебя об одном: когда я буду выполнять свою миссию, держись от меня подальше. Иначе мне придётся убить и тебя, а я не хочу, чтобы ты погиб. Ты мне нравишься. И это тоже правда.
– Максим, но получается какая-то каша! – воскликнул Кир. – Ты же – христианин, и знаешь, что убийство человека есть страшный грех против Бога! Как же ты готов убивать во имя Христа?!
– Кир, я должен убить не человека, а противоречащего.
– Но это – человек, и у него есть имя! Его зовут – владыка Питирим!!
– Но он служит злу, и оно так поработило его, что уже невозможно отделить зло от человека. Оно порабощает и всех вас! – глаза Максима загорались гневом. – Из-за него вы впали в ересь раскола, воинствуете и даже не задумываетесь о том, чтобы вернуться в лоно «Истинной церкви»!
– Вам солгали!!! – с отчаянием вскричал Кир. – Владыка Питирим добрый и любящий Христа человек!!!
– Ничего другого я не ожидал от тебя услышать. То же самое скажет любой из вашей секты, – небрежно бросил ему Максим.
– Хорошо, но ты сказал, что готов убить и меня! Во мне тоже есть зло, которое невозможно отделить от человека?! Какое же зло ты видишь во мне?!
Максим не видел никакого зла в Кире, напротив, для него Кир воплощал лишь только любовь, но он сказал:
– Нет в тебе зла, Кир… поэтому не смей мешать мне! Ты обманываешься, защищая зло, и мне будет очень больно, если из-за этого ты и погибнешь!
Кир расправил плечи и с напором произнёс:
– То есть ты сейчас можешь с уверенностью сказать, что зла во мне нет. Это так?
Максим озадаченно посмотрел на него и кивнул.
– Максим… а если ты увидишь, что во владыке Питириме зла нет, ты сможешь признать, что вы ошиблись, и не убивать его?
– Кир, не думаю, что я дам ему хоть какое-то время, чтобы внушить это мне. Зло владыки Питирима выявляется по плодам его, а плод есть раскол, ненависть и отчуждение братства от «Истинной церкви».
– То есть, ты сделаешь это во что бы то ни стало? Даже вопреки собственному сердцу?
– Да, Кир, – отрезал Максим.
– Что же ты будешь делать дальше, когда исполнишь свою миссию? – твёрдым голосом спросил его Кир.
Максим на секунду задумался, потом его лицо исказилось мукой, он тряхнул головой и сказал:
– Это уже не имеет значения...
Кир прерывисто вздохнул, и сказал:
– Значит так, Максим. Благодарю тебя за твою открытость и доверие. Но доверие за доверие. Теперь выслушай и ты меня.
Максим внимательно взглянул в его глаза, но не увидел в них ни холода, ни ненависти. Он удивился и стал слушать.
– Максим, ты не думай, что ты мне сказал то, что я не знал про тебя. Не думай, что тебе удалось кому-то из нас пустить пыль в глаза. Все понимают, для чего ты здесь. Но ты – человек, и отношение к тебе самое человеческое. Мало того, мы знаем про тебя всю правду, даже то, о чём не знаешь ты.
Максима пронзил холод, он внутри сжался, но мужественно усмехнулся и спросил:
– И что же? Или это секрет?
– Секрета нет. Я же сказал: доверие за доверие. Но готов ли ты услышать?
Максим почувствовал ужас всего своего существа в своей самой сокровенной глубине. Он понял, что совершенно не готов ничего слышать. Он закрыл глаза и, помолившись Господу, попросил дать ему мужества, чтобы принять всё то пугающее и неизвестное, что Кир собрался ему сообщить.
– Да, я готов услышать, – вызывающе сказал он.
Киру и самому было трудно. Он с сильно бьющимся сердцем поднял голову к тёмному ночному небу, которое смотрело на них низкими звёздами и, прошептав молитву, перекрестился. Затем он, с болью и нежностью посмотрев на него, и спросил:
– Максим… скажи, пожалуйста... за что тебя в обители истязали плетью?
Максим ошеломлённо посмотрел на него и произнёс:
– Что ты несёшь, Кир?! Кто меня в обители мог хоть пальцем тронуть?! С чего ты вообще это взял?!
Кир с состраданием посмотрел на него и тихо сказал:
– Максим… а когда ты в последний раз видел свою спину? У тебя на ней живого места нет от шрамов…
Максим побледнел и покачнулся. Сначала он уставился в землю, потом вдруг вскинулся и быстрым шагом направился к больнице, ввалился в холл и, сшибая присутствующих там людей, не обращая внимания на вскочившую и прижавшую руки к лицу сестру Анну, быстро прошёл в душевую комнату, где на стене висело зеркало. Здесь он лихорадочно скинул с себя верховик, тунику и, повернувшись спиной к зеркалу, замер, с ужасом разглядывая свою спину.
Когда в ванную влетел Кир, на Максима было страшно смотреть: его белое, как мел, лицо перекосила гримаса боли, его трясло мелкой дрожью, он стоял, опираясь спиной на стену и, как в припадке, тяжело дышал.
– Откуда это, Кир? – слабым голосом проговорил Максим. – Неужели это… неужели это…
– Да, Максим… – скорбно сказал Кир. – С тобой сделали это, а потом вкололи бетатрин. И это было не раз. И каждый раз это происходило с санкции вашего епископа, чьи приказы вас послали исполнять.
– Как же подобное может быть… в святой обители? – В отчаянии, сорвавшимся голосом проговорил Максим. – Как же мой отец Александр? Он не мог не знать об этом! Неужели он не мог меня защитить?!
– Видимо, знал… но его тоже успокаивали бетатрином, – опустив голову, сказал Кир.
– Бетатрином? Наставника? Из-за меня? О, бедный мой отец Александр… – Максим был на пределе нервного истощения. – Как же так? Может быть, я совершил преступление и меня подвергли уврачеванию в Козеозёрском монастыре?
– Зачем же тогда нужно уврачевание, если его уроки необходимо забыть? Нет, Максим, ты не попадал в монастырь. Но шрамы разной давности, что свидетельствует о том, что тебя, Максим, регулярно истязали. Ответь, как ты думаешь, почему тебя в обители могли так долго и так изощрённо пытать, а затем бетатрином замести следы?
Максим посмотрел на него с жуткой мукой в глазах и севшим от напряжения голосом произнёс:
– Я не знаю… и я… я не хочу знать… О, Кир… я больше не хочу жить...
Кир взял его бессильно висящую руку, поднёс к его глазам и показал ему шрамы на запястье и предплечье.
– Ты и тогда не хотел жить, Максим…
Максим в ужасе посмотрел на свои запястья и вспомнил, что всегда удивлялся, откуда у него эти шрамы, когда он так поранился? И вдруг у Максима прояснилось сознание. Он вспомнил день, когда после общего богослужения и трапезы, насытившись долгожданным и радостным общением, они возвращались с братьями из храма в свои кельи, чтобы провести следующую неделю в уединении, физических упражнениях, чтении, аскезе и молитвах, он краем уха услышал своё имя. Повернувшись, он увидел, как владыка указывает на него рукой какому-то неизвестному господину, который стоял с ним, как старый знакомый. Он пытается разглядеть его лицо, но не смог: на нём по традиции обители был надет капюшон. Но когда человек повернулся, Максим сильно испугался: ему показалось, что под складками капюшона была тьма, сквозь которую он увидел, как человек мерзко усмехнулся и расплылся в сладострастной улыбке. Максим, как-то странно обессилев, с отвращением и страхом отвернулся и, закутавшись поплотнее в свой капюшон, быстро вернулся к себе в келью, там упал на колени и стал горячо молиться.
– Об этом не мог помыслить и я, – одеревенело произнёс Максим.
– Брат Стефан, – представился он и сделал жест, приглашая Максима пройти к выходу, и когда Максим тронулся, сам медленно пошёл рядом с ним. – Как вам здесь в храме, на богослужении? Было ли то, что вам понравилось? А может быть, наоборот, что-то поцарапало или удивило?
– Да, – волнуясь, сказал Максим. – Мне очень понравились мозаики храма, особенно изображение Христа… оно явилось… таким живым….
– Соглашусь, – сказал Стефан, – очень многие замечают это. Действительно, это изображение творилось в исихии и размышлении. Если икону можно назвать «богословием в красках», то это изображение Христа, пожалуй, уместно назвать «богословием в мозаике».
Раз представилась такая возможность, Максим решился спросить:
– Откуда все эти иконы? Я вижу тут иконы не только прошлого века, но и совсем древние.
– О, вижу, вы разбираетесь в этом. Это иконы, которые были спасены из разрушенных храмов в годы безбожия в начале прошлого века и сохранились до нашего времени иногда благодаря подвигу верующих людей.
– О чём вы говорите? – не понял Максим. – О разрушении каких храмов? Вы имеете в виду борьбу с сектами в начале прошлого века?
Стефан остановился, удивлённо посмотрел на него и сказал:
– Нет. Это были не секты. Так богоборческие силы разрушали ортодоксальную Церковь. Вы, как я понимаю, имеете альтернативный взгляд на историю Церкви?
– Я мало что знаю вообще об истории Церкви, – опустил глаза Максим, – вы, может быть, удивитесь, но меня это не интересовало совсем. Прошу меня извинить. Но я готов услышать что-то от вас, если у вас будет на это время. Я же пока совершенно свободен.
И Максим ему улыбнулся.
– Отлично, – сказал Стефан. – Тогда приходите завтра на выставку, которая на постоянной основе располагается в нашем культурном центре. Я вам расскажу. Придёте?
– Почему бы и нет, обязательно приду, – честно пообещал Максим.
Стефан медленно пошёл дальше.
– Если вы не знаете историю Церкви, что же вы тогда скажете о проповеди?
Максим подумал и сказал:
– Из проповеди я понял, что братство против любой войны и насилия, и предлагает сопротивление, но духовным путём. И ещё я понял, что сопротивление – это единственная цель вашего братства.
– Нет, Максим, – улыбнулся Стефан. – Цель нашего братства – возрождение Церкви и человека, в чём мы видим исполнение воли Божьей. А духовное сопротивление насилию, разврату, злу и греху – это единственное средство для достижения этой цели. Мы не ходим на демонстрации, мы не занимаемся политикой, но мы хотим быть миротворцами. Нам отвратительны действия, которые не различают добро и зло. А сколько мы их видели, и видим по сей день?
– В чём же вы видите причины данного неразличения? – спросил Максим.
– Прежде всего, в отсутствии покаяния народа за пролитую кровь пророков в начале прошлого века, в отречении народа от Бога, за братоубийственные войны, что привело к гибели миллионов людей и, как результат, произошла потеря чувствительности к злу и греху. И то, что после стольких лет существования Церкви, верующие люди снова оказываются по разные стороны баррикад – это тоже является следствием той нераскаянности, следствием того попустительства злу и греху.
– Как же вы можете это преодолеть? – усмехнулся Максим. – Вас же так мало?
– Никогда, брат Максим, Господь не действовал большим числом, вспомните войско Гедеона. Из всей его армии после испытаний, Господь оставил только триста бойцов, которыми и победил. Потому что Он – Господь воинств, и побеждать будет Он. Это Он устами пророка в Писании говорит, что пощадит наш многострадальный народ, если найдет хоть одного человека, который «встанет в пролом стены». Но если никто не встанет? Мы те, кто стоит в проломе. Мы те, которые надеются, что, увидев их верность, Господь помилует нас всех.
Максим остановился и с нарастающей тревогой посмотрел в глаза Стефана. Он, наконец, осознал, что столкнулся с невероятной гордыней. Эти люди всерьёз думают, что они – святые, которые способны молиться за весь мир? Они считают, что благодаря их выставкам и фестивалям спасётся мир? Он начинал понимать, какая великая миссия возложена на их группу. И какая ответственность будет на нём, если он её не выполнит.
Стефан на прощание обнял Максима, и высказал надежду, что он увидит его на утреннем богослужении, затем повернулся к изображению Христа, чтобы перекреститься перед выходом. Максим машинально сделал так же, но вдруг, увидев взгляд Христа, побледнел: в Нём больше не было милости. Он был грозен. Максим, как струсивший Адам, в страхе отступил назад и прижался спиною к стене, чуть не уронив висящую икону, после чего быстро выскользнул в притвор, где его уже ждал Кир. Вид у Максима был растерянный и напуганный. Он понял, что надо что-то делать. Больше терпеть он не мог.
Глава 25. Шрамы будущего
Они шли по дорожке к больнице. Кир был настолько счастлив от совместного богослужения, от того света в глазах, который он увидел в Максиме, что совершенно не замечал, что сейчас происходило с ним. Он вспоминал его восторженное пение, его благоговейную молитву и, не выдержав, воскликнул:
– Максим! Как же я благодарю Господа за тебя! Сколько же в тебе благодати Христовой! Сегодня, даже если у меня и оставались сомнения, я понял, что испытываю к тебе подлинную братскую любовь! Моя душа соединялась с твоей душой на глубине молитвы и ощутила тебя братом родным! О, Максим, какую же ты подарил мне духовную радость чувствовать, осознать… что мы, действительно, настоящие братья во Христе!
Максим остановился, как вкопанный, и Кир даже прошёл ещё пару шагов, и обернулся. Максим поднял голову от земли, и Кир удивился, каким отрешённым было его лицо и бледным. Его глаза горели лихорадочным блеском.
– Ты устал? – заботливо спросил Кир.
– Кир… – каким-то мёртвым голосом произнёс Максим. – Я лгу вам. Пожалуйста, не верьте больше мне.
Кир, опечаленный произошедшей переменой, всё же, как можно более беззаботно, спросил:
– Почему я должен не верить тебе?
– Ты ничего не знаешь обо мне.
– Максим, – с силой произнёс Кир, – для того, чтобы верить, мне не нужно знать о тебе всё. Мне достаточно свидетельства моего сердца. И свидетельства той девочки.
Внутри Максима поднималась муть, он немел, он не мог справиться с ней. Его губы сложились в жёсткую гримасу, он посмотрел Киру в глаза и произнёс:
– Кир… Я не заслуживаю вашей любви. Мне больно от неё.
– Любовь – это дар, её невозможно заслужить, иначе это – не любовь, – быстро ответил Кир. – Прими эту незаслуженную любовь в простоте сердца…
– Кир, – оборвал его Максим, – испытай своё сердце: действительно ли ты любишь меня, а не мою обманчивую внешность? Ведь она – моя личина, она – ширма, за которой существует тот, о ком ты и не подозреваешь. Выдержит ли твоя любовь испытаний при встрече с моим истинным лицом?
– Максим, – мягко сказал Кир, – не думай, что я настолько поверхностен, что сужу по внешности. Если тот, кто сейчас смотрит из твоих глаз, это – настоящий ты, то я с любовью приму его...
– ...И все дела его? – помрачнел глазами Максим. – Тогда с любовью прими то, что, что я собираюсь сделать, я тебе открою: я собираюсь остаться в Вознесенке, чтобы дождаться вашего епископа и убить его.
Кир вздрогнул. Максим увидел это и с ироническим смешком спросил:
– Ты любишь меня, Кир?
Кир с отчаянием бросился к нему и горячо обнял его.
– Ты думаешь, я не знал этого? – воскликнул он, сжимая в своих объятиях его плечи. – Но я это принял, потому что я не верю, что ты сделаешь это!
Максим с силой отшвырнул его от себя и торжествующе произнёс:
– Я сделаю это. Как бы вы ни любили меня, я сделаю это. Это – моя миссия, это – моя задача, и всем моим разумом, всей моей душой я мечтаю её исполнить! Исполнить лично! – Он вдруг вспомнил глаза маленькой девочки и, вздрогнув, добавил: – Если я и ангел, то – ангел смерти...
Теперь, когда была внесена полная ясность, Максим испытал невероятное облегчение. Он посмотрел на печальное лицо Кира и более мирным тоном сказал:
– Я прошу тебя об одном: когда я буду выполнять свою миссию, держись от меня подальше. Иначе мне придётся убить и тебя, а я не хочу, чтобы ты погиб. Ты мне нравишься. И это тоже правда.
– Максим, но получается какая-то каша! – воскликнул Кир. – Ты же – христианин, и знаешь, что убийство человека есть страшный грех против Бога! Как же ты готов убивать во имя Христа?!
– Кир, я должен убить не человека, а противоречащего.
– Но это – человек, и у него есть имя! Его зовут – владыка Питирим!!
– Но он служит злу, и оно так поработило его, что уже невозможно отделить зло от человека. Оно порабощает и всех вас! – глаза Максима загорались гневом. – Из-за него вы впали в ересь раскола, воинствуете и даже не задумываетесь о том, чтобы вернуться в лоно «Истинной церкви»!
– Вам солгали!!! – с отчаянием вскричал Кир. – Владыка Питирим добрый и любящий Христа человек!!!
– Ничего другого я не ожидал от тебя услышать. То же самое скажет любой из вашей секты, – небрежно бросил ему Максим.
– Хорошо, но ты сказал, что готов убить и меня! Во мне тоже есть зло, которое невозможно отделить от человека?! Какое же зло ты видишь во мне?!
Максим не видел никакого зла в Кире, напротив, для него Кир воплощал лишь только любовь, но он сказал:
– Нет в тебе зла, Кир… поэтому не смей мешать мне! Ты обманываешься, защищая зло, и мне будет очень больно, если из-за этого ты и погибнешь!
Кир расправил плечи и с напором произнёс:
– То есть ты сейчас можешь с уверенностью сказать, что зла во мне нет. Это так?
Максим озадаченно посмотрел на него и кивнул.
– Максим… а если ты увидишь, что во владыке Питириме зла нет, ты сможешь признать, что вы ошиблись, и не убивать его?
– Кир, не думаю, что я дам ему хоть какое-то время, чтобы внушить это мне. Зло владыки Питирима выявляется по плодам его, а плод есть раскол, ненависть и отчуждение братства от «Истинной церкви».
– То есть, ты сделаешь это во что бы то ни стало? Даже вопреки собственному сердцу?
– Да, Кир, – отрезал Максим.
– Что же ты будешь делать дальше, когда исполнишь свою миссию? – твёрдым голосом спросил его Кир.
Максим на секунду задумался, потом его лицо исказилось мукой, он тряхнул головой и сказал:
– Это уже не имеет значения...
Кир прерывисто вздохнул, и сказал:
– Значит так, Максим. Благодарю тебя за твою открытость и доверие. Но доверие за доверие. Теперь выслушай и ты меня.
Максим внимательно взглянул в его глаза, но не увидел в них ни холода, ни ненависти. Он удивился и стал слушать.
– Максим, ты не думай, что ты мне сказал то, что я не знал про тебя. Не думай, что тебе удалось кому-то из нас пустить пыль в глаза. Все понимают, для чего ты здесь. Но ты – человек, и отношение к тебе самое человеческое. Мало того, мы знаем про тебя всю правду, даже то, о чём не знаешь ты.
Максима пронзил холод, он внутри сжался, но мужественно усмехнулся и спросил:
– И что же? Или это секрет?
– Секрета нет. Я же сказал: доверие за доверие. Но готов ли ты услышать?
Максим почувствовал ужас всего своего существа в своей самой сокровенной глубине. Он понял, что совершенно не готов ничего слышать. Он закрыл глаза и, помолившись Господу, попросил дать ему мужества, чтобы принять всё то пугающее и неизвестное, что Кир собрался ему сообщить.
– Да, я готов услышать, – вызывающе сказал он.
Киру и самому было трудно. Он с сильно бьющимся сердцем поднял голову к тёмному ночному небу, которое смотрело на них низкими звёздами и, прошептав молитву, перекрестился. Затем он, с болью и нежностью посмотрев на него, и спросил:
– Максим… скажи, пожалуйста... за что тебя в обители истязали плетью?
Максим ошеломлённо посмотрел на него и произнёс:
– Что ты несёшь, Кир?! Кто меня в обители мог хоть пальцем тронуть?! С чего ты вообще это взял?!
Кир с состраданием посмотрел на него и тихо сказал:
– Максим… а когда ты в последний раз видел свою спину? У тебя на ней живого места нет от шрамов…
Максим побледнел и покачнулся. Сначала он уставился в землю, потом вдруг вскинулся и быстрым шагом направился к больнице, ввалился в холл и, сшибая присутствующих там людей, не обращая внимания на вскочившую и прижавшую руки к лицу сестру Анну, быстро прошёл в душевую комнату, где на стене висело зеркало. Здесь он лихорадочно скинул с себя верховик, тунику и, повернувшись спиной к зеркалу, замер, с ужасом разглядывая свою спину.
Когда в ванную влетел Кир, на Максима было страшно смотреть: его белое, как мел, лицо перекосила гримаса боли, его трясло мелкой дрожью, он стоял, опираясь спиной на стену и, как в припадке, тяжело дышал.
– Откуда это, Кир? – слабым голосом проговорил Максим. – Неужели это… неужели это…
– Да, Максим… – скорбно сказал Кир. – С тобой сделали это, а потом вкололи бетатрин. И это было не раз. И каждый раз это происходило с санкции вашего епископа, чьи приказы вас послали исполнять.
– Как же подобное может быть… в святой обители? – В отчаянии, сорвавшимся голосом проговорил Максим. – Как же мой отец Александр? Он не мог не знать об этом! Неужели он не мог меня защитить?!
– Видимо, знал… но его тоже успокаивали бетатрином, – опустив голову, сказал Кир.
– Бетатрином? Наставника? Из-за меня? О, бедный мой отец Александр… – Максим был на пределе нервного истощения. – Как же так? Может быть, я совершил преступление и меня подвергли уврачеванию в Козеозёрском монастыре?
– Зачем же тогда нужно уврачевание, если его уроки необходимо забыть? Нет, Максим, ты не попадал в монастырь. Но шрамы разной давности, что свидетельствует о том, что тебя, Максим, регулярно истязали. Ответь, как ты думаешь, почему тебя в обители могли так долго и так изощрённо пытать, а затем бетатрином замести следы?
Максим посмотрел на него с жуткой мукой в глазах и севшим от напряжения голосом произнёс:
– Я не знаю… и я… я не хочу знать… О, Кир… я больше не хочу жить...
Кир взял его бессильно висящую руку, поднёс к его глазам и показал ему шрамы на запястье и предплечье.
– Ты и тогда не хотел жить, Максим…
Максим в ужасе посмотрел на свои запястья и вспомнил, что всегда удивлялся, откуда у него эти шрамы, когда он так поранился? И вдруг у Максима прояснилось сознание. Он вспомнил день, когда после общего богослужения и трапезы, насытившись долгожданным и радостным общением, они возвращались с братьями из храма в свои кельи, чтобы провести следующую неделю в уединении, физических упражнениях, чтении, аскезе и молитвах, он краем уха услышал своё имя. Повернувшись, он увидел, как владыка указывает на него рукой какому-то неизвестному господину, который стоял с ним, как старый знакомый. Он пытается разглядеть его лицо, но не смог: на нём по традиции обители был надет капюшон. Но когда человек повернулся, Максим сильно испугался: ему показалось, что под складками капюшона была тьма, сквозь которую он увидел, как человек мерзко усмехнулся и расплылся в сладострастной улыбке. Максим, как-то странно обессилев, с отвращением и страхом отвернулся и, закутавшись поплотнее в свой капюшон, быстро вернулся к себе в келью, там упал на колени и стал горячо молиться.
