и на них, под чудесными мозаиками, висели древние иконы, которые совершенно не сочетались с блеском мозаик, но, по-видимому, для братства они имели такую большую ценность, что этому никто не придавал значения. Даже алтарная часть была необычной: она не была закрыта иконостасом, а располагалась вообще в центре, где на небольшом возвышении, огороженном низким заборчиком, стоял престол, на котором лежали Библия и богослужебные предметы. Но стена, противоположная входу не была пустой: на ней, между живописными витражными окнами было выложено мозаикой изображение Христа.
Получалось так, что Он взирал с другого конца базилики на всех, кто входил, и все, кто входили, взирали на Него. Христос также воззрел и на Максима, а Максим воззрел на Него. То, что в этот момент он испытал, передать было невозможно: его пронзила тишина, тело стало лёгким, потеряло вес, и он провалился в Его взгляд как в наполненную пустоту. Увидев неутешимое страдание и боль в кротких глазах Иисуса, он силился понять, почему это так сильно волнует сейчас его, и вдруг понял, что причина этой боли – это он сам. Он помертвел. Как же могло так случиться, что он, Максим, так страстно жаждущий близости с Ним и так алчущий Его любви, каждый раз, снова и снова распинает Его своими грехами и своим падшим существованием? Это была ужасающая мысль, от боли и стыда он задрожал в страшном трепете, его душила собственная нечистота, осознание невозможности прорваться к божественному свету. Совесть вершила в сердце Страшный суд, на котором он сам себе был обвинителем и палачом, и не было ничего страшнее этого самосуда. Но что-то происходило со взглядом Христа, который смотрел в его сердце. Он вдруг с изумлением понял, что Христос любит его. Любит во всех его грехах и преступлениях. Это откровение стало даже бoльшим счастьем, чем та минута, когда обвинитель требовал для него смертной казни, а суд приговорил его к максимальному сроку заключения. Внутри его прозвучали слова, которые часто в минуты крайнего отчаяния согревали его сердце и возвращали к жизни, а сейчас становились единственным смыслом его жизни: «Ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Именно за него Иисус умер на Кресте, Он отдал ему всего Себя, даже саму Свою жизнь и любит его до смерти… но почему-то он, Максим, не принимает Его исцеляющей любви. Почему? Но как понять, что нужно сделать, чтобы принять Его любовь?
Он опустил глаза, все ещё находясь под большим впечатлением произошедшего. Он скорее почувствовал, чем увидел, что всё это время Кир, не шелохнувшись, стоит рядом, пребывая в глубокой молитве. В горящем сердце Максима рождалась невероятная нежность. Он поднял глаза на Кира, взглянул в его одухотворённое лицо, и понял, что Кир рядом с ним абсолютно искренне. Кир – это дар Бога ему, потерявшему всё, а всё что от Бога – это самая большая ценность, которую надо принимать сразу же, без страха и рассуждений, с благодарностью, ибо это есть дар Господина мира. В восторженной радости от этого открытия, Максим положил ему руку на плечо. Кир поднял голову и с удивлением всмотрелся в его наполненные любовью и Божьим светом глаза. Внутренняя нежность излилась из Максима тихой благодарностью:
– Спасибо, Кир! Со мной всё в порядке. Иди же, у тебя же служение!
Поражённый увиденным, Кир, не в силах оторвать взгляда от его глаз, кивнул, крепко схватил его за руку и повёл за собой.
– Ты что? Куда мы? – с улыбкой смущённо пробормотал Максим.
Но Кир тащил его за собой через людей, плотным кольцом окруживших алтарь, тащил, радостно всем кивая и со всеми здороваясь. Они прошли к возвышению с невысокой оградкой у противоположной стены базилики, на которой и было изображение Христа, и Максим с трепетом разглядывал его вблизи. Тут стоял хор, в котором были мужчины и женщины, и Кир, вступив на возвышение, обратился к регенту.
– Брат Фёдор! Восславь Господа: у нас сегодня пополнение. С нами будет петь брат Максим.
Максим покраснел, в полной растерянности посмотрел на Кира и, подняв брови, с мольбой ему сказал:
– Кир… ты что?! Как мне возможно петь?! Я же не смогу!
– Как не сможешь? – с улыбкой произнёс Кир. – Ты же – монах! Никогда не поверю, что ты не знаешь богослужебных песнопений!
Он втянул Максима на возвышение и поставил его рядом с собой.
Регент с удивлением посмотрел на Максима.
– Во славу Божию попробуем! – с улыбкой сказал он. – Вы каким голосом поёте?
– Тенор, – жутко краснея, произнёс Максим. – Лирический тенор...
– Насколько высокий?
– Достаточно высокий, но я могу петь и первым, и вторым, и третьим голосом.
– Хорошо! Тогда пойте партию первого голоса. Если будет трудно дотягивать до сестёр, то пойте на октаву ниже. Или подстраивайтесь на ходу к другим голосам.
Перед ним положили ноты и тексты. На него с удивлением смотрели певчие; он обвёл их виноватыми глазами и с волнением сказал:
– Простите… это не моя затея, но я буду стараться петь очень тихо, чтобы ни в коем случае никак не помешать вам.
– Приготовьтесь, – сказал регент и посмотрел в центр базилики.
Максим тоже посмотрел и увидел, как на возвышение вышел один из братьев, который не был знаком ему. Он возвёл глаза на изображение Христа перед ним и замер в молчании. Вокруг него смолкали голоса, наступала благоговейная звенящая тишина.
– Кто это? – шёпотом спросил Максим.
– Один из старших нашего братства, брат Стефан, – также шёпотом ответил Кир
– Он пресвитер? – обеспокоился Максим.
– Нет, Максим, в Вознесенке все пресвитеры репрессированы. Он – мирянин, и богослужение будет совершаться мирянским чином.
– Разве так возможно?
– А разве монахи не совершают богослужения, если с ними нет пресвитера?
– Совершают, особым чином, – успокоился Максим.
– Вот и мы так.
Брат Стефан подал возглас, хор ответил, и вместе с хором ответил весь народ. Максим от неожиданности вздрогнул. Хор запел вечерние псалмы и вместе с ним громко запел весь народ. С возвышения, да ещё с высоты своего роста, Максим мог обозревать всё пространство храма. Он видел, что в храме много молодёжи, подростков, с взрослыми стоят и дети, и пели все, от мала до велика. Это не вызвало никакого протеста. Это вызывало восхищение. Максим немного пришёл в себя, и, испытав небывалое вдохновение, молитвенно сосредоточился на пении, так, как он это делал в обители: прикрыв ресницами глаза, полностью отдав свой разум и сердце молитве, предоставив свой голос Господу, как совершенный музыкальный инструмент. Он не выпадал из реальности: он был в ней и вне неё. Он слышал голоса всех и каждого и бережно вливался в них, добавляя насыщенности, силы и украшая их необычайностью обертонов, присущих только его голосу. Ему казалось, он восхищен до седьмого неба. Ещё никогда он не молился на такой высоте, или лучше сказать, на такой глубине. Братья и сёстры в хоре воспламенялись его пением, народ в храме воспламенялся пением хора, и регент с удивлением смотрел на всех.
Когда пение псалмов было закончено, и брат Стефан начал читать молитвы, стояла такая тишина, что казалось, не существовало ни пространства, ни времени. Молитвы чередовались с пением, а пение с молитвой. Но в центре богослужения стояло чтение Священного Писания, сразу после которого было произнесено слово собранию. Проповедовать вышел другой брат. Он прочитал Евангелие и молитвенно воззвав к Святой Троице, заговорил о мире и войне. Максиму эта тема была близка, и он стал очень внимательно слушать.
Прежде всего, проповедник напомнил о мире человека с Богом, том мире, который был разрушен, призывая каждого человека поставить перед собой задачу преодоления отчуждения от Бога как от самого себя, от своей совести, от голоса Божьего внутри себя. Но речь шла не только о личном мире каждого человека с Богом: оказывается, и разные народы, и всё человечество призвано к миру, причём самим Господом. Но люди часто не знают, как этого мира достичь, и считают, что война неизбежна. Человек настолько отдалился от Бога, настолько предался греху и злу, настолько в нём оскудела любовь и чувство справедливости, добра и красоты, что война стала постоянной, как будто это было совершенно неотъемлемое качество человеческой истории. И правда, историческое время наполнено войнами. Но само слово «война» многозначное, и то, что называется «невидимой бранью», духовная брань – это тоже война. Добро и зло воюют друг с другом всегда. Но часто воюют не просто добро и зло, а человеческие интересы одной группы людей с интересами другой группы людей. Человеческая гордыня и отчуждение от Бога в таких случаях всегда торжествуют.
– К миру призвал Господь – а мы умеем быть миротворцами? – вглядываясь каждому в глаза говорил он. – Мы с вами миротворцы или нет? Если да, то насколько? А если нет, то почему? Если воля Божья однозначно говорит, что миротворцы блаженны, значит и счастливы, и благодатны, их признаёт Господь своими служителями? Что нужно, чтобы люди жили в мире с самими собою, в своих семьях, со своими близкими, ближними и даже дальними? Нигде мира нет, а он везде нужен! В начале прошлого века у людей не хватило желания жить в мире: начались войны и восстания, и великая страна рухнула со всеми богатствами, со всей своей утончённой культурой. Прошло столетие бесчисленных потерь, страданий, убийств, невообразимого сумасшествия. Кажется, хватит, и пора бы эту страницу окончательно перевернуть. Но для этого снова нужен мир, а его нет. Покаяния не произошло, и поэтому мы снова видим людей, которые хотят насильственным путём эту страницу перевернуть. Сейчас везде идёт постоянная война, и это становится для нашего народа, для нашей церкви последним историческим шагом, шагом в бездну. А что же, терпеть и ждать, ждать и терпеть, пока не останется ни одной живой души, пока антропологическая катастрофа не съест всех, кто остался, и не превратит их из людей в человекообразных? Нужно предусмотреть возможность мирного перехода от постоянной войны к нормальной жизни. Но это абсолютно невозможно без Бога, без Христа, без Церкви с большой буквы, без христиан, без братских отношений, без общения, без самоотверженного служения…
Максим явственно услышал, что братство предлагает какие-то конкретные действия, которые могут исцелить и человека, и народ, и церковь, и общество, но проповедующий сожалел, что многие не понимают, что это сейчас самое главное, и как всегда, начиная со времени потопа, живут своей обычной житейской жизнью, не видя, что их ждёт, что грядёт в недалёкие времена, если они не покаются.
– Кто-то должен показать пример новой жизни, не претендуя на истину в последней инстанции?! – резонно высказал говорящий, и далее справедливо заметил:
– Церковь – это не Царство Божие, и никогда Царством Божьим не была, таковым не является и никогда им не станет. Но Царство Божие приблизилось, и это нужно будет снова показывать и снова нужно доказывать. – Проповедник сделал паузу, а затем продолжил, возвысив голос:
– Чтобы наступило время мира, нужно очень хорошо знать, что такое добро и зло. Нужно возрождение Церкви, в первую очередь чтобы она снова была Христовой и только Христовой. Нужно возрождение народа, общества, культуры, преемственности, даже каких-то старых традиций, потому что без корней – подуют ветры, разольются реки и ничего не останется, всё опрокинется. Давайте поделимся опытом друг с другом и со всеми людьми! Ждать и спать уже некогда. Нам нужно знать, к чему нас призвал Господь, нам нужно знать, что каждого из нас Он призвал к миру. Мы не будем воинствовать как люди мира сего, но мы должны стать реальным воинством Господним, чтобы каждый стал представителем этого воинства! Мы должны «воинствовать», неся в себе мир. Аминь.
Народ ответил: «Аминь».
То, что испытал Максим, было похоже на шок. То, что он услышал, переворачивало его представление о братстве. Вместо забитой, задавленной, пытающейся как-то выжить маленькой секты, он увидел собрание людей, готовых к решительным действиям, готовых стать закваской этому миру. Да... противник был силён. И это делало победу над ним ещё более желанной и достойной. Он взбудоражено улыбнулся, но быстро одёрнул себя… Надо быть покорным… надо усыпить их бдительность.
В этот момент начались молитвы. Сначала Господу помолился Стефан, потом дал возможность помолиться каждому, кто хотел. Максим вздохнул, когда представил, как это затянется при таком большом собрании. Но этого не произошло. Содержание прошений удивило его: все молились об устроении каких-то просветительских выставок и паломнических поездках, о фестивалях для собирания живых сил и различного рода исторических исследованиях, о благотворительных акциях, миссионерских встречах или благодарили за их плоды. Никто не молился ни о своём здоровье, не просил исцелений, ни устроения своей личной жизни. Они все были вместе, и все были настроены на одно. Они были братством.
По окончанию хор запел снова, началась та часть богослужения, которая для Максима была привычной. Он всеми силами вкладывался в пение. Когда богослужение закончилось, Максим ощутил, что произошло что-то важное в его жизни, но он пока не мог это осмыслить. Регент был счастлив. Он выдохнул и обвёл глазами певчих.
– Это было лучшее пение, которое я когда-либо от вас слышал! – он повернулся к Максиму и проговорил: – А от вашего пения я вообще в восхищении!
– Благодарю вас, – с поклоном ответил ему Максим. – Жаль, что вы не слышали ангельского пения моих братьев. Тогда бы вы менее лестно отзывались о моём.
– Где же обычно вы поете?
– В храме, обители Архистратига Михаила и прочих сил бесплотных.
– Что это за место такое? – удивился регент.
– Эта обитель, где готовят капелланов для армии.
– Значит вы – бывший военнослужащий? – удивился какой-то брат из хора.
– Ну, хватит расспросов, – оборвал его Кир. – Максим, к тебе пришли благодарные почитатели твоего таланта.
Максим оглянулся. И вправду, он увидел несколько человек, которые стояли у возвышения и ждали его. Он беспокойно посмотрел на Кира и, увидев его весёлый взгляд, как в бассейн с акулами, спустился к ним.
– Брат Максим, – обратился к нему один из братьев, – Я благодарю вас за ваше пение. Сегодня, как никогда было легко молиться. Я не знал почему, но мне Господь открыл, что такая радость в сердце, от того, что ангелы сослужат с нами и радуются о вас и вашем спасении. От всего сердца желаю всегда пребывать вам в радости и Божьей любви!
У Максима отнялся язык. Воспользовавшись его смятением, брат дал ему троекратное целование, потом подошёл второй, и третий… Максим опомнился только тогда, когда подошла сестра. Он отстранился и, бледнея, произнёс:
– Простите… но мне совершенно невозможно прикасаться к женщинам…
Сестра удивлённо подняла брови и сказала:
– Брат Максим! Сёстры – это не женщины!
Максим с мольбой посмотрел на Кира. Тот всё понял и пришёл его спасать. Он влез между Максимом и стоящими сёстрами и весело произнёс:
– Дорогие сёстры! Брат Максим – монах «Истинной церкви», у него свои уставы и принципы. Ни в коем случае не будем его смущать!
И в этот момент к ним подошел брат Стефан.
– Брат Максим – монах «Истинной церкви»? – переспросил он. И Максим понял, что сейчас будет жарко.
Получалось так, что Он взирал с другого конца базилики на всех, кто входил, и все, кто входили, взирали на Него. Христос также воззрел и на Максима, а Максим воззрел на Него. То, что в этот момент он испытал, передать было невозможно: его пронзила тишина, тело стало лёгким, потеряло вес, и он провалился в Его взгляд как в наполненную пустоту. Увидев неутешимое страдание и боль в кротких глазах Иисуса, он силился понять, почему это так сильно волнует сейчас его, и вдруг понял, что причина этой боли – это он сам. Он помертвел. Как же могло так случиться, что он, Максим, так страстно жаждущий близости с Ним и так алчущий Его любви, каждый раз, снова и снова распинает Его своими грехами и своим падшим существованием? Это была ужасающая мысль, от боли и стыда он задрожал в страшном трепете, его душила собственная нечистота, осознание невозможности прорваться к божественному свету. Совесть вершила в сердце Страшный суд, на котором он сам себе был обвинителем и палачом, и не было ничего страшнее этого самосуда. Но что-то происходило со взглядом Христа, который смотрел в его сердце. Он вдруг с изумлением понял, что Христос любит его. Любит во всех его грехах и преступлениях. Это откровение стало даже бoльшим счастьем, чем та минута, когда обвинитель требовал для него смертной казни, а суд приговорил его к максимальному сроку заключения. Внутри его прозвучали слова, которые часто в минуты крайнего отчаяния согревали его сердце и возвращали к жизни, а сейчас становились единственным смыслом его жизни: «Ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Именно за него Иисус умер на Кресте, Он отдал ему всего Себя, даже саму Свою жизнь и любит его до смерти… но почему-то он, Максим, не принимает Его исцеляющей любви. Почему? Но как понять, что нужно сделать, чтобы принять Его любовь?
Он опустил глаза, все ещё находясь под большим впечатлением произошедшего. Он скорее почувствовал, чем увидел, что всё это время Кир, не шелохнувшись, стоит рядом, пребывая в глубокой молитве. В горящем сердце Максима рождалась невероятная нежность. Он поднял глаза на Кира, взглянул в его одухотворённое лицо, и понял, что Кир рядом с ним абсолютно искренне. Кир – это дар Бога ему, потерявшему всё, а всё что от Бога – это самая большая ценность, которую надо принимать сразу же, без страха и рассуждений, с благодарностью, ибо это есть дар Господина мира. В восторженной радости от этого открытия, Максим положил ему руку на плечо. Кир поднял голову и с удивлением всмотрелся в его наполненные любовью и Божьим светом глаза. Внутренняя нежность излилась из Максима тихой благодарностью:
– Спасибо, Кир! Со мной всё в порядке. Иди же, у тебя же служение!
Поражённый увиденным, Кир, не в силах оторвать взгляда от его глаз, кивнул, крепко схватил его за руку и повёл за собой.
– Ты что? Куда мы? – с улыбкой смущённо пробормотал Максим.
Но Кир тащил его за собой через людей, плотным кольцом окруживших алтарь, тащил, радостно всем кивая и со всеми здороваясь. Они прошли к возвышению с невысокой оградкой у противоположной стены базилики, на которой и было изображение Христа, и Максим с трепетом разглядывал его вблизи. Тут стоял хор, в котором были мужчины и женщины, и Кир, вступив на возвышение, обратился к регенту.
– Брат Фёдор! Восславь Господа: у нас сегодня пополнение. С нами будет петь брат Максим.
Максим покраснел, в полной растерянности посмотрел на Кира и, подняв брови, с мольбой ему сказал:
– Кир… ты что?! Как мне возможно петь?! Я же не смогу!
– Как не сможешь? – с улыбкой произнёс Кир. – Ты же – монах! Никогда не поверю, что ты не знаешь богослужебных песнопений!
Он втянул Максима на возвышение и поставил его рядом с собой.
Регент с удивлением посмотрел на Максима.
– Во славу Божию попробуем! – с улыбкой сказал он. – Вы каким голосом поёте?
– Тенор, – жутко краснея, произнёс Максим. – Лирический тенор...
– Насколько высокий?
– Достаточно высокий, но я могу петь и первым, и вторым, и третьим голосом.
– Хорошо! Тогда пойте партию первого голоса. Если будет трудно дотягивать до сестёр, то пойте на октаву ниже. Или подстраивайтесь на ходу к другим голосам.
Перед ним положили ноты и тексты. На него с удивлением смотрели певчие; он обвёл их виноватыми глазами и с волнением сказал:
– Простите… это не моя затея, но я буду стараться петь очень тихо, чтобы ни в коем случае никак не помешать вам.
– Приготовьтесь, – сказал регент и посмотрел в центр базилики.
Максим тоже посмотрел и увидел, как на возвышение вышел один из братьев, который не был знаком ему. Он возвёл глаза на изображение Христа перед ним и замер в молчании. Вокруг него смолкали голоса, наступала благоговейная звенящая тишина.
– Кто это? – шёпотом спросил Максим.
– Один из старших нашего братства, брат Стефан, – также шёпотом ответил Кир
– Он пресвитер? – обеспокоился Максим.
– Нет, Максим, в Вознесенке все пресвитеры репрессированы. Он – мирянин, и богослужение будет совершаться мирянским чином.
– Разве так возможно?
– А разве монахи не совершают богослужения, если с ними нет пресвитера?
– Совершают, особым чином, – успокоился Максим.
– Вот и мы так.
Брат Стефан подал возглас, хор ответил, и вместе с хором ответил весь народ. Максим от неожиданности вздрогнул. Хор запел вечерние псалмы и вместе с ним громко запел весь народ. С возвышения, да ещё с высоты своего роста, Максим мог обозревать всё пространство храма. Он видел, что в храме много молодёжи, подростков, с взрослыми стоят и дети, и пели все, от мала до велика. Это не вызвало никакого протеста. Это вызывало восхищение. Максим немного пришёл в себя, и, испытав небывалое вдохновение, молитвенно сосредоточился на пении, так, как он это делал в обители: прикрыв ресницами глаза, полностью отдав свой разум и сердце молитве, предоставив свой голос Господу, как совершенный музыкальный инструмент. Он не выпадал из реальности: он был в ней и вне неё. Он слышал голоса всех и каждого и бережно вливался в них, добавляя насыщенности, силы и украшая их необычайностью обертонов, присущих только его голосу. Ему казалось, он восхищен до седьмого неба. Ещё никогда он не молился на такой высоте, или лучше сказать, на такой глубине. Братья и сёстры в хоре воспламенялись его пением, народ в храме воспламенялся пением хора, и регент с удивлением смотрел на всех.
Когда пение псалмов было закончено, и брат Стефан начал читать молитвы, стояла такая тишина, что казалось, не существовало ни пространства, ни времени. Молитвы чередовались с пением, а пение с молитвой. Но в центре богослужения стояло чтение Священного Писания, сразу после которого было произнесено слово собранию. Проповедовать вышел другой брат. Он прочитал Евангелие и молитвенно воззвав к Святой Троице, заговорил о мире и войне. Максиму эта тема была близка, и он стал очень внимательно слушать.
Прежде всего, проповедник напомнил о мире человека с Богом, том мире, который был разрушен, призывая каждого человека поставить перед собой задачу преодоления отчуждения от Бога как от самого себя, от своей совести, от голоса Божьего внутри себя. Но речь шла не только о личном мире каждого человека с Богом: оказывается, и разные народы, и всё человечество призвано к миру, причём самим Господом. Но люди часто не знают, как этого мира достичь, и считают, что война неизбежна. Человек настолько отдалился от Бога, настолько предался греху и злу, настолько в нём оскудела любовь и чувство справедливости, добра и красоты, что война стала постоянной, как будто это было совершенно неотъемлемое качество человеческой истории. И правда, историческое время наполнено войнами. Но само слово «война» многозначное, и то, что называется «невидимой бранью», духовная брань – это тоже война. Добро и зло воюют друг с другом всегда. Но часто воюют не просто добро и зло, а человеческие интересы одной группы людей с интересами другой группы людей. Человеческая гордыня и отчуждение от Бога в таких случаях всегда торжествуют.
– К миру призвал Господь – а мы умеем быть миротворцами? – вглядываясь каждому в глаза говорил он. – Мы с вами миротворцы или нет? Если да, то насколько? А если нет, то почему? Если воля Божья однозначно говорит, что миротворцы блаженны, значит и счастливы, и благодатны, их признаёт Господь своими служителями? Что нужно, чтобы люди жили в мире с самими собою, в своих семьях, со своими близкими, ближними и даже дальними? Нигде мира нет, а он везде нужен! В начале прошлого века у людей не хватило желания жить в мире: начались войны и восстания, и великая страна рухнула со всеми богатствами, со всей своей утончённой культурой. Прошло столетие бесчисленных потерь, страданий, убийств, невообразимого сумасшествия. Кажется, хватит, и пора бы эту страницу окончательно перевернуть. Но для этого снова нужен мир, а его нет. Покаяния не произошло, и поэтому мы снова видим людей, которые хотят насильственным путём эту страницу перевернуть. Сейчас везде идёт постоянная война, и это становится для нашего народа, для нашей церкви последним историческим шагом, шагом в бездну. А что же, терпеть и ждать, ждать и терпеть, пока не останется ни одной живой души, пока антропологическая катастрофа не съест всех, кто остался, и не превратит их из людей в человекообразных? Нужно предусмотреть возможность мирного перехода от постоянной войны к нормальной жизни. Но это абсолютно невозможно без Бога, без Христа, без Церкви с большой буквы, без христиан, без братских отношений, без общения, без самоотверженного служения…
Максим явственно услышал, что братство предлагает какие-то конкретные действия, которые могут исцелить и человека, и народ, и церковь, и общество, но проповедующий сожалел, что многие не понимают, что это сейчас самое главное, и как всегда, начиная со времени потопа, живут своей обычной житейской жизнью, не видя, что их ждёт, что грядёт в недалёкие времена, если они не покаются.
– Кто-то должен показать пример новой жизни, не претендуя на истину в последней инстанции?! – резонно высказал говорящий, и далее справедливо заметил:
– Церковь – это не Царство Божие, и никогда Царством Божьим не была, таковым не является и никогда им не станет. Но Царство Божие приблизилось, и это нужно будет снова показывать и снова нужно доказывать. – Проповедник сделал паузу, а затем продолжил, возвысив голос:
– Чтобы наступило время мира, нужно очень хорошо знать, что такое добро и зло. Нужно возрождение Церкви, в первую очередь чтобы она снова была Христовой и только Христовой. Нужно возрождение народа, общества, культуры, преемственности, даже каких-то старых традиций, потому что без корней – подуют ветры, разольются реки и ничего не останется, всё опрокинется. Давайте поделимся опытом друг с другом и со всеми людьми! Ждать и спать уже некогда. Нам нужно знать, к чему нас призвал Господь, нам нужно знать, что каждого из нас Он призвал к миру. Мы не будем воинствовать как люди мира сего, но мы должны стать реальным воинством Господним, чтобы каждый стал представителем этого воинства! Мы должны «воинствовать», неся в себе мир. Аминь.
Народ ответил: «Аминь».
То, что испытал Максим, было похоже на шок. То, что он услышал, переворачивало его представление о братстве. Вместо забитой, задавленной, пытающейся как-то выжить маленькой секты, он увидел собрание людей, готовых к решительным действиям, готовых стать закваской этому миру. Да... противник был силён. И это делало победу над ним ещё более желанной и достойной. Он взбудоражено улыбнулся, но быстро одёрнул себя… Надо быть покорным… надо усыпить их бдительность.
В этот момент начались молитвы. Сначала Господу помолился Стефан, потом дал возможность помолиться каждому, кто хотел. Максим вздохнул, когда представил, как это затянется при таком большом собрании. Но этого не произошло. Содержание прошений удивило его: все молились об устроении каких-то просветительских выставок и паломнических поездках, о фестивалях для собирания живых сил и различного рода исторических исследованиях, о благотворительных акциях, миссионерских встречах или благодарили за их плоды. Никто не молился ни о своём здоровье, не просил исцелений, ни устроения своей личной жизни. Они все были вместе, и все были настроены на одно. Они были братством.
По окончанию хор запел снова, началась та часть богослужения, которая для Максима была привычной. Он всеми силами вкладывался в пение. Когда богослужение закончилось, Максим ощутил, что произошло что-то важное в его жизни, но он пока не мог это осмыслить. Регент был счастлив. Он выдохнул и обвёл глазами певчих.
– Это было лучшее пение, которое я когда-либо от вас слышал! – он повернулся к Максиму и проговорил: – А от вашего пения я вообще в восхищении!
– Благодарю вас, – с поклоном ответил ему Максим. – Жаль, что вы не слышали ангельского пения моих братьев. Тогда бы вы менее лестно отзывались о моём.
– Где же обычно вы поете?
– В храме, обители Архистратига Михаила и прочих сил бесплотных.
– Что это за место такое? – удивился регент.
– Эта обитель, где готовят капелланов для армии.
– Значит вы – бывший военнослужащий? – удивился какой-то брат из хора.
– Ну, хватит расспросов, – оборвал его Кир. – Максим, к тебе пришли благодарные почитатели твоего таланта.
Максим оглянулся. И вправду, он увидел несколько человек, которые стояли у возвышения и ждали его. Он беспокойно посмотрел на Кира и, увидев его весёлый взгляд, как в бассейн с акулами, спустился к ним.
– Брат Максим, – обратился к нему один из братьев, – Я благодарю вас за ваше пение. Сегодня, как никогда было легко молиться. Я не знал почему, но мне Господь открыл, что такая радость в сердце, от того, что ангелы сослужат с нами и радуются о вас и вашем спасении. От всего сердца желаю всегда пребывать вам в радости и Божьей любви!
У Максима отнялся язык. Воспользовавшись его смятением, брат дал ему троекратное целование, потом подошёл второй, и третий… Максим опомнился только тогда, когда подошла сестра. Он отстранился и, бледнея, произнёс:
– Простите… но мне совершенно невозможно прикасаться к женщинам…
Сестра удивлённо подняла брови и сказала:
– Брат Максим! Сёстры – это не женщины!
Максим с мольбой посмотрел на Кира. Тот всё понял и пришёл его спасать. Он влез между Максимом и стоящими сёстрами и весело произнёс:
– Дорогие сёстры! Брат Максим – монах «Истинной церкви», у него свои уставы и принципы. Ни в коем случае не будем его смущать!
И в этот момент к ним подошел брат Стефан.
– Брат Максим – монах «Истинной церкви»? – переспросил он. И Максим понял, что сейчас будет жарко.
