– Христос воскрес! Ты за Настенькой? – и кивнул ей на полузакрытую дверь комнаты, откуда раздавалось: «Спаси, Господи, спаси Господи, спаси, Господи…».
Марфа Ильинична кивнула, зашла в комнату и поёжилась от медицинской атмосферы и запаха медикаментов. У окна стояла реанимационная капсула, похожая на саркофаг, с неподвижно лежавшим в ней человеком, на коленях перед которой стояла Настенька и всё время монотонно повторяла «Спаси, Господи».
– Доченька, – с выдохом облегчения сказала Марфа Ильинична. – А я тебя везде ищу, даже напугалась. Что ты тут делаешь, родная?
Настя замолчала и, повернувшись к ней, сказала:
– Я плачу, матушка.
– Зачем же, доченька, или ты не знаешь: радость у нас какая? – удивилась Марфа Ильинична.
– Мне так Боженька сказал, – серьёзно ответила Настя. – Он сказал мне, что нужно оплакивать Савву, и его братьев, и всех нас, и всю землю, на которой нет покаяния и нет любви, из-за чего лучшие сыны Бога убивают себе подобных, убивают друг друга. Вот я и плачу. Савва хороший. Его Бог очень любит.
Настя снова опустила голову и запричитала:
– Спаси, Господи; спаси, Господи; спаси, Господи…
Марфа Ильинична с удивлением обернулась на братьев и сестёр, которые сидели тихо за столом, и, прикрыв дверь, вернулась и тоже подсела к ним.
– И вот это продолжается уже несколько часов, – сказал Антон. – Налить ли тебе, сестра, чаю?
Марфа Ильинична, всё ещё в состоянии оцепенения, машинально кивнула, потом спохватилась и сказала:
– Да нет, брат Антон, я лучше пойду! Только прошу тебя, не отпускай её одну домой.
– Марфа Ильинична, это я тебе обещаю, – заверил Антон, и она, ещё раз заглянув в комнату, где была Настя, озадаченно пошла к выходу.
Глубокой ночью приехал Арден и в тревоге бегом бросился с парковки домой. Увидев его, Сергей поёжился и, с чувством вины, проговорил:
– Ты очень удивишься. Но у нас появились профессиональные плакальщицы.
– В каком смысле? – не понял Арден.
Сергей открыл дверь в комнату с капсулой, и оттуда донеслось:
«Спаси, Господи… спаси, Господи… спаси Господи…»
Арден вошёл вовнутрь и удивлённо посмотрел на Настю. Увидев его, она быстро встала с колен и радостно сказала:
– Дядя Арден! Как хорошо, что вы уже приехали!
Она пошла в прихожую и стала одеваться. Сергей встал в дверях, прислонившись к косяку двери, и, по своей привычке сложив руки на груди, с усмешкой спросил:
– И что, и это всё? Всего лишь восемь часов молитвы? А мы думали, что ты до утра с нами останешься!
– Не могу, – сказала Настя. – Мне Боженька сказал: плакать только до приезда дяди Ардена. Вот, и я его дождалась! Проводите меня домой, пожалуйста!
Сергей посмотрел на Филиппа и попросил его проводить Настю. Когда они ушли, Арден уже изучал состояние Савватия по показаниям приборов.
– Ты мне не сказал, что у него кровоизлияние в мозг, – подавленно проговорил Арден. – Немедленно нужна операция.
Сергей стоял у него за спиной и с трепетом ждал от него хоть слова брани, но Арден молчал. И это было невыносимо. Если бы он на него хоть накричал, ему было бы легче. Арден опустил голову и, не глядя на Сергея, попросил его помочь перекатить капсулу в операционный роботизированный комплекс. Он ввёл необходимые инъекции, надел 3D-очки и начал операцию. Через час он бессильно снял очки, протёр ослепшие уставшие глаза, включил капсулу в режим реабилитации и, упав в кресло, бессильно заплакал. Сергей, не находя себе места, больше не смог это выдержать.
– У него всё плохо? – глухо поинтересовался он.
Арден утёр мокрое лицо и проговорил:
– Нет. У него всё хорошо. Всё плохо у нас.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Сергей, готовясь к худшему.
Арден, наконец, взглянул на него и произнёс:
– Сколько бы совершил на Земле Господь, если бы мы, христиане, перестали грешить и мешать Богу действовать! Завтра Савватия я приведу в сознание. Но после случившегося… как он сможет принять нас за братьев?
– Как будто бы до этого был хоть какой-то шанс, – буркнул Сергей.
Арден посмотрел на него так, что Сергей сконфузился и пробормотал:
– Прости Арден… прости меня… прости...
– Не у меня проси прощения, – с горем ответил Арден, – а у Спасителя. Ты же видел сегодня их Наставника, удостоенного созерцания Славы Божьей. Они не могут быть бесчеловечными выродками, если таков их духовный отец.
Сергей опустил голову.
– Скажу тебе больше, – с расстановкой произнёс Арден. – Сегодня, когда отец Александр со смирением просил нас, братьев, как заложник – террористов, не убивать его любимого друга, я стоял перед Господом, как на Страшном суде. Что произойдёт завтра, во многом зависит от тебя и от состояния твоего сердца. Если тебе не под силу полюбить их как врагов своих, то им тоже это будет не под силу. Если тебе не под силу увидеть в них братьев, то им тоже это будет не под силу. Молись, Сергей. Завтра весь свет сойдётся на тебе. Наше братство будет измерено, взвешено и может быть признанным лёгким, негодным и недостойным отцов наших.
Сергей, стоял, пытаясь осмыслить услышанное. Увидев в нём духовный процесс, Арден тяжело поднялся и сказал:
– Брат Сергей, пойдём спать. Пусть подежурят Михаил и Антон. Завтра полковник обещал полицейский экзоскелет. Но боюсь, нам потребуется реанемокар...
Максим проснулся из-за того, что почувствовал, что в его келье кто-то есть. Это было нарушением устава обители и большим преступлением. Этого никто не мог делать, даже Наставник. Леденея, он открыл глаза и повернул голову ко входной двери. Он увидел, что прямо у его постели стоит человек в монашеской рясе, с надвинутым капюшоном, прикрывшим старое морщинистое, смутно знакомое ему лицо. Увидев, что Максим проснулся, его губ коснулась кривая улыбка. Это было так странно и гадко! Он потянулся к его лицу свой старческой, худой с массивными костяшками рукой. Максим брезгливо хотел отодвинуться, но понял, что не может даже пошевелиться, он захотел закричать, но у него не было голоса, из глотки вырвался какой-то сип... Это было, как в кошмарном сне… Его тело затрясло мелкой дрожью.
Человек дотянулся своими ледяными пальцами до его губ, со стоном похоти провёл по ним, и вдруг заговорил мерзким дребезжащим голосом:
– Я истощён… какой страшный голод… а ты – отдыхаешь? Спишь? Подобрали тебя, как шелудивого щенка? От грязи и червей отмыли? Лапку больную залечили и перевязали красивой ленточкой? В миску налили чечевичной похлёбки, и ты готов самозабвенно лакать её, вылизывая даже края шершавым язычком, забыв о своём первородстве? Ты разочаровываешь меня... У тебя же было великое предназначение: ты должен был меня собою кормить, и, когда придёт мой час – меня вместить, но ты… Ты позволил, чтобы тобой пользовались другие! – Человек низко наклонился над ним и уголки губ его опустились. Его глаза, неживые, картонные, жадно скользили по его лицу и, наконец, слепо взглянули ему в глаза.
– Кир… как он посмел? Он просто мухой прилип к тебе, как к изысканному мёду, приковал тебя к себе назойливой приторной заботой, чтобы с наслаждением упиваться пряной чашей твоей души! А ты, как бессловесный раб, позволил ему это? Может, тебе самому это стало доставлять наслаждение, и после благородной трапезы вдруг захотелось вкусить чёрствого хлеба... с плесенью? – Губы человека затряслись и скривились в гримасе злобы. – Избавься от него. Возвращайся.
Старик совсем низко склонился над ним, и его капюшон складками образовал шатёр, в котором оказались его и Максима лицо. Он коснулся своими дряблыми мокрыми губами его губ. Холод, как ледяная глыба с неба ударил в могильник внутри души Максима и взорвал его. Захоронение ожило, шевельнулось, сделало вздох...
Максим, наконец, смог сделать вздох и заорал, забился в конвульсиях.
– Максим? – вдруг услышал он. – Почему ты кричишь, Максим! Ты в порядке?
Он открыл глаза, всё ещё глотая раскрытым ртом воздух. Он сидел на полу, уткнувшись головой в койку. Он обернулся. В комнате стояла Рита и испуганно смотрела на него.
– Что ты делаешь у меня в келье?!! – задыхался Максим и слова вырывались из него криками.
Рита вздрогнула и тихо пробормотала:
– Я не знала, что ты здесь, я искала Кира... Я очень рада тебя видеть!
– Вон отсюда!!! – с неистовой яростью обрушился на неё Максим.
Рита вскрикнула и попятилась к двери. Он подтянул ногу, закованную в экзопротез, опёрся на кулаки, оттолкнулся от пола, болезненно медленно поднялся и выпрямился. Было хмурое позднее утро. Внутри его была муть, как с похмелья. Он снял с головы капюшон и провёл тыльной стороной ладони по своим запёкшимся губам, как будто пытался с них что-то стереть. Хромая, он подошёл к двери и услышал, как Рита, всхлипывая, сбегает по лестнице вниз. Он вышел на площадку второго этажа и посмотрел на дверь комнаты Кира, потом подошёл к ней, осторожно обернулся и, поняв, что в доме тихо, толкнул её. Комната оказалась пустой.
– Кир? – на всякий случай позвал он, и прислушался.
Максим оглядел его комнату. Она была почти такой же, как его, только немного больше, её окна выходили на улицу. Максим подошёл к окну, отодвинул льняную занавеску и увидел Риту, которая почти бегом удалялась от дома. Он отвернулся от окна и посмотрел на постель Кира, которая была аккуратно убрана, как будто он в неё не ложился. Максим перевёл взгляд на комод, который стоял в углу справа от двери, напротив окна, и подошёл к нему. Он выдвинул верхний ящик и пошарил рукой среди одежды. Затем он выдвинул второй, осмотрел его, затем оставшиеся два. После он подошёл к письменному столу и осмотрел его внутренние полки. Ничего не найдя, он сорвал покрывало с кровати и перевернул матрас. Но и здесь ничего не было. Он опустился на колено и заглянул под кровать и, не найдя ничего, тяжело встал. С нарастающим раздражением он спустился по лестнице в прихожую и стал шарить по шкафам. В этот момент открылась дверь, и вошёл Кир, держа в руках какие-то контейнеры. Максим медленно опустил руки и повернулся к нему.
– Слава Богу, ты проснулся! – увидев его, с лёгкой радостью сказал Кир, придерживая ногой дверь. – А я-то думал, что придётся тебя будить. Держи!
Он отдал ему контейнеры и освободившейся рукой закрыл дверь.
– Что это? – произнёс Максим с каменным лицом.
– Это наш с тобой завтрак, – сказал Кир. – Я сбегал в трапезную, пока ты спал, надеялся чем-то поживиться, но наши замечательные сёстры сказали, что они готовят грандиозную праздничную трапезу и просят нас с тобой срочно прийти к ним на помощь, и им не до наших завтраков. Еле выпросил вот это. Надавил на жалость. Сказал, что мы, сильные и крепкие братья, без завтрака с голоду помрём и не доживём до обеда.
И он засмеялся.
– Спасибо, Кир… – глухо сказал Максим. – Мы действительно оба можем не дожить до обеда…
Он вернул ему контейнеры. Кир принял их обратно и стал подниматься по лестнице. Максим, уперев взгляд в его затылок, придерживаясь рукой за перила, стал подниматься следом за ним. Кир толкнул дверь в свою комнату, увидел развороченную постель и обомлел. Он с изумлением обернулся и встретился глазами со взглядом Максима, который собой перегородил дверной проём. От этого взгляда по его коже морозом прошла дрожь, изумление сменилось ужасом.
– Боже… брат Максим… Я всего-то на полчасика тебя одного оставил… Что же я сделал?! – в горьком сокрушении воскликнул Кир.
– Где моё оружие, Кир? – с тихой злобой проговорил Максим.
Кир от упадка сил опустил голову, подошёл к столику, стоящему у окна, и поставил на него контейнеры с едой. После этого, не поворачиваясь, чтобы не смотреть в страшные глаза Максима, перекрестился и тихо проговорил, как будто не хотел смириться с произошедшим:
– Давай, Максим, помолимся и поедим?
Он взял один из контейнеров и, повернувшись, протянул ему. Максим не взял контейнер и грубо ответил:
– Спасибо, Кир. Насыпь корм в миску. Когда я буду голоден, я всё сожру и даже вылижу её.
Кир содрогнулся и прижал руку к лицу. Максим ещё громче повторил:
– Где моё оружие, Кир? Немедленно отдай его мне!
Кир слабо покачнулся, поднял к нему побелевшее лицо и сказал:
– Спаси, Господи, Максим. У меня его нет.
– Что значит: «У меня его нет»? – с негодованием произнёс Максим. – Ты же мне обещал! Ты сказал, что отдашь по первому моему требованию. И я требую: отдай мне моё оружие!
Кир со слезами, выступившими в глазах, грустно улыбнулся и бессильно сказал:
– Это правда, Максим. У меня его нет. Я же тебе говорил, что оружие не должно быть на святой земле, коей является Вознесенка…
Максим разочаровано выдохнул и спросил:
– Значит, ты его спрятал где-то на окраине посёлка? Скажи тогда, где?
Максим со странным блеском в глазах подошёл к нему вплотную, глядя ему прямо в лицо. Кир молчал и смотрел на него горестным взглядом.
– Я последний раз мирно спрашиваю: где моё оружие?! – возвысил голос Максим.
Кир не ответил. Тогда Максим схватил его за грудки и швырнул на стул. Облизывая пересохшие губы, задыхаясь от волнения, стараясь хоть как-то держать себя в руках, он заговорил:
– Кир, ты мне глубоко симпатичен, и я очень ценю всё то, что ты для меня сделал. Я считаю тебя настоящим другом и человеком. Но мне пора уходить. Правда, мне пора уходить! Я слишком расслабился и слишком размечтался здесь. Я и вправду подумал, что смогу жить в вашем братстве вместе с тобой нашей маленькой монашеской общинкой… – Максим опёрся рукой на спинку стула и наклонился, пытаясь поймать его взгляд, но Кир отводил глаза и не смотрел на него. – Но всё это ложь, минутная слабость! Я слишком заигрался, размечтался! Я начал уже думать, что в этом мире можно прожить без страданий, в радости, в блаженстве, в любви! Как это нелепо… ведь Царство Божие ещё не наступило! Это – утопия: Царство Божие невозможно построить на Земле, ведь этот мир лежит во зле, в боли и страданиях! – Максим выпрямился, поднял голову и посмотрел на Распятие, которое висело у Кира над кроватью. – Кир, у меня другое предназначение. Я должен стать капелланом патриотической армии, чтобы выполнить Великое поручение, которое дал Христос: нести евангельскую проповедь в мир, где идёт война, чтобы Словом спасать людей. А я хотел сойти с креста! Но с креста не сходят. С него снимают. Только мёртвыми. – Максим закрыл глаза и провёл ладонью по своему горлу, как будто хотел снять то, что его душило. – Кир… Мне плохо… Меня мутит от вашей любви… Прошу тебя, освободи меня, позволь мне вернутся в обитель… Скажи, где моё оружие?
Последнюю фразу Максим произнёс тоном мучительной просьбы, в надежде растопить сердце Кира, но тот молчал. Максим разозлился:
– Ну что ж… хорошо. Тогда поговорим по-плохому.
Он подошёл к постели и сорвал с неё простыню.
– Что ты делаешь, брат Максим? – без страха, со жгучей болью спросил Кир.
Максим, не отводя странного взгляда от Кира, разорвал простыню надвое и стал скручивать получившиеся полосы полотна в жгуты, наматывая на кулак, после подошёл и, заведя ему руки за спинку стула, попытался их связать.
– Не делай этого, – строго сказал ему Кир. Он вырвался и встал, бесстрашно повернувшись к нему лицом. Максим, свирепея, коротким ударом локтя в живот согнул Кира пополам, накинул жгут ему как удавку на горло и швырнул обратно на стул. Потом особым приёмом привязал его простынёй к спинке в неудобной позе так, чтобы любая попытка принять более устойчивое положение натягивала удавку, вызывая удушье.
Марфа Ильинична кивнула, зашла в комнату и поёжилась от медицинской атмосферы и запаха медикаментов. У окна стояла реанимационная капсула, похожая на саркофаг, с неподвижно лежавшим в ней человеком, на коленях перед которой стояла Настенька и всё время монотонно повторяла «Спаси, Господи».
– Доченька, – с выдохом облегчения сказала Марфа Ильинична. – А я тебя везде ищу, даже напугалась. Что ты тут делаешь, родная?
Настя замолчала и, повернувшись к ней, сказала:
– Я плачу, матушка.
– Зачем же, доченька, или ты не знаешь: радость у нас какая? – удивилась Марфа Ильинична.
– Мне так Боженька сказал, – серьёзно ответила Настя. – Он сказал мне, что нужно оплакивать Савву, и его братьев, и всех нас, и всю землю, на которой нет покаяния и нет любви, из-за чего лучшие сыны Бога убивают себе подобных, убивают друг друга. Вот я и плачу. Савва хороший. Его Бог очень любит.
Настя снова опустила голову и запричитала:
– Спаси, Господи; спаси, Господи; спаси, Господи…
Марфа Ильинична с удивлением обернулась на братьев и сестёр, которые сидели тихо за столом, и, прикрыв дверь, вернулась и тоже подсела к ним.
– И вот это продолжается уже несколько часов, – сказал Антон. – Налить ли тебе, сестра, чаю?
Марфа Ильинична, всё ещё в состоянии оцепенения, машинально кивнула, потом спохватилась и сказала:
– Да нет, брат Антон, я лучше пойду! Только прошу тебя, не отпускай её одну домой.
– Марфа Ильинична, это я тебе обещаю, – заверил Антон, и она, ещё раз заглянув в комнату, где была Настя, озадаченно пошла к выходу.
Глубокой ночью приехал Арден и в тревоге бегом бросился с парковки домой. Увидев его, Сергей поёжился и, с чувством вины, проговорил:
– Ты очень удивишься. Но у нас появились профессиональные плакальщицы.
– В каком смысле? – не понял Арден.
Сергей открыл дверь в комнату с капсулой, и оттуда донеслось:
«Спаси, Господи… спаси, Господи… спаси Господи…»
Арден вошёл вовнутрь и удивлённо посмотрел на Настю. Увидев его, она быстро встала с колен и радостно сказала:
– Дядя Арден! Как хорошо, что вы уже приехали!
Она пошла в прихожую и стала одеваться. Сергей встал в дверях, прислонившись к косяку двери, и, по своей привычке сложив руки на груди, с усмешкой спросил:
– И что, и это всё? Всего лишь восемь часов молитвы? А мы думали, что ты до утра с нами останешься!
– Не могу, – сказала Настя. – Мне Боженька сказал: плакать только до приезда дяди Ардена. Вот, и я его дождалась! Проводите меня домой, пожалуйста!
Сергей посмотрел на Филиппа и попросил его проводить Настю. Когда они ушли, Арден уже изучал состояние Савватия по показаниям приборов.
– Ты мне не сказал, что у него кровоизлияние в мозг, – подавленно проговорил Арден. – Немедленно нужна операция.
Сергей стоял у него за спиной и с трепетом ждал от него хоть слова брани, но Арден молчал. И это было невыносимо. Если бы он на него хоть накричал, ему было бы легче. Арден опустил голову и, не глядя на Сергея, попросил его помочь перекатить капсулу в операционный роботизированный комплекс. Он ввёл необходимые инъекции, надел 3D-очки и начал операцию. Через час он бессильно снял очки, протёр ослепшие уставшие глаза, включил капсулу в режим реабилитации и, упав в кресло, бессильно заплакал. Сергей, не находя себе места, больше не смог это выдержать.
– У него всё плохо? – глухо поинтересовался он.
Арден утёр мокрое лицо и проговорил:
– Нет. У него всё хорошо. Всё плохо у нас.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Сергей, готовясь к худшему.
Арден, наконец, взглянул на него и произнёс:
– Сколько бы совершил на Земле Господь, если бы мы, христиане, перестали грешить и мешать Богу действовать! Завтра Савватия я приведу в сознание. Но после случившегося… как он сможет принять нас за братьев?
– Как будто бы до этого был хоть какой-то шанс, – буркнул Сергей.
Арден посмотрел на него так, что Сергей сконфузился и пробормотал:
– Прости Арден… прости меня… прости...
– Не у меня проси прощения, – с горем ответил Арден, – а у Спасителя. Ты же видел сегодня их Наставника, удостоенного созерцания Славы Божьей. Они не могут быть бесчеловечными выродками, если таков их духовный отец.
Сергей опустил голову.
– Скажу тебе больше, – с расстановкой произнёс Арден. – Сегодня, когда отец Александр со смирением просил нас, братьев, как заложник – террористов, не убивать его любимого друга, я стоял перед Господом, как на Страшном суде. Что произойдёт завтра, во многом зависит от тебя и от состояния твоего сердца. Если тебе не под силу полюбить их как врагов своих, то им тоже это будет не под силу. Если тебе не под силу увидеть в них братьев, то им тоже это будет не под силу. Молись, Сергей. Завтра весь свет сойдётся на тебе. Наше братство будет измерено, взвешено и может быть признанным лёгким, негодным и недостойным отцов наших.
Сергей, стоял, пытаясь осмыслить услышанное. Увидев в нём духовный процесс, Арден тяжело поднялся и сказал:
– Брат Сергей, пойдём спать. Пусть подежурят Михаил и Антон. Завтра полковник обещал полицейский экзоскелет. Но боюсь, нам потребуется реанемокар...
Глава 33. Крест и Фатум
Максим проснулся из-за того, что почувствовал, что в его келье кто-то есть. Это было нарушением устава обители и большим преступлением. Этого никто не мог делать, даже Наставник. Леденея, он открыл глаза и повернул голову ко входной двери. Он увидел, что прямо у его постели стоит человек в монашеской рясе, с надвинутым капюшоном, прикрывшим старое морщинистое, смутно знакомое ему лицо. Увидев, что Максим проснулся, его губ коснулась кривая улыбка. Это было так странно и гадко! Он потянулся к его лицу свой старческой, худой с массивными костяшками рукой. Максим брезгливо хотел отодвинуться, но понял, что не может даже пошевелиться, он захотел закричать, но у него не было голоса, из глотки вырвался какой-то сип... Это было, как в кошмарном сне… Его тело затрясло мелкой дрожью.
Человек дотянулся своими ледяными пальцами до его губ, со стоном похоти провёл по ним, и вдруг заговорил мерзким дребезжащим голосом:
– Я истощён… какой страшный голод… а ты – отдыхаешь? Спишь? Подобрали тебя, как шелудивого щенка? От грязи и червей отмыли? Лапку больную залечили и перевязали красивой ленточкой? В миску налили чечевичной похлёбки, и ты готов самозабвенно лакать её, вылизывая даже края шершавым язычком, забыв о своём первородстве? Ты разочаровываешь меня... У тебя же было великое предназначение: ты должен был меня собою кормить, и, когда придёт мой час – меня вместить, но ты… Ты позволил, чтобы тобой пользовались другие! – Человек низко наклонился над ним и уголки губ его опустились. Его глаза, неживые, картонные, жадно скользили по его лицу и, наконец, слепо взглянули ему в глаза.
– Кир… как он посмел? Он просто мухой прилип к тебе, как к изысканному мёду, приковал тебя к себе назойливой приторной заботой, чтобы с наслаждением упиваться пряной чашей твоей души! А ты, как бессловесный раб, позволил ему это? Может, тебе самому это стало доставлять наслаждение, и после благородной трапезы вдруг захотелось вкусить чёрствого хлеба... с плесенью? – Губы человека затряслись и скривились в гримасе злобы. – Избавься от него. Возвращайся.
Старик совсем низко склонился над ним, и его капюшон складками образовал шатёр, в котором оказались его и Максима лицо. Он коснулся своими дряблыми мокрыми губами его губ. Холод, как ледяная глыба с неба ударил в могильник внутри души Максима и взорвал его. Захоронение ожило, шевельнулось, сделало вздох...
****
Максим, наконец, смог сделать вздох и заорал, забился в конвульсиях.
– Максим? – вдруг услышал он. – Почему ты кричишь, Максим! Ты в порядке?
Он открыл глаза, всё ещё глотая раскрытым ртом воздух. Он сидел на полу, уткнувшись головой в койку. Он обернулся. В комнате стояла Рита и испуганно смотрела на него.
– Что ты делаешь у меня в келье?!! – задыхался Максим и слова вырывались из него криками.
Рита вздрогнула и тихо пробормотала:
– Я не знала, что ты здесь, я искала Кира... Я очень рада тебя видеть!
– Вон отсюда!!! – с неистовой яростью обрушился на неё Максим.
Рита вскрикнула и попятилась к двери. Он подтянул ногу, закованную в экзопротез, опёрся на кулаки, оттолкнулся от пола, болезненно медленно поднялся и выпрямился. Было хмурое позднее утро. Внутри его была муть, как с похмелья. Он снял с головы капюшон и провёл тыльной стороной ладони по своим запёкшимся губам, как будто пытался с них что-то стереть. Хромая, он подошёл к двери и услышал, как Рита, всхлипывая, сбегает по лестнице вниз. Он вышел на площадку второго этажа и посмотрел на дверь комнаты Кира, потом подошёл к ней, осторожно обернулся и, поняв, что в доме тихо, толкнул её. Комната оказалась пустой.
– Кир? – на всякий случай позвал он, и прислушался.
Максим оглядел его комнату. Она была почти такой же, как его, только немного больше, её окна выходили на улицу. Максим подошёл к окну, отодвинул льняную занавеску и увидел Риту, которая почти бегом удалялась от дома. Он отвернулся от окна и посмотрел на постель Кира, которая была аккуратно убрана, как будто он в неё не ложился. Максим перевёл взгляд на комод, который стоял в углу справа от двери, напротив окна, и подошёл к нему. Он выдвинул верхний ящик и пошарил рукой среди одежды. Затем он выдвинул второй, осмотрел его, затем оставшиеся два. После он подошёл к письменному столу и осмотрел его внутренние полки. Ничего не найдя, он сорвал покрывало с кровати и перевернул матрас. Но и здесь ничего не было. Он опустился на колено и заглянул под кровать и, не найдя ничего, тяжело встал. С нарастающим раздражением он спустился по лестнице в прихожую и стал шарить по шкафам. В этот момент открылась дверь, и вошёл Кир, держа в руках какие-то контейнеры. Максим медленно опустил руки и повернулся к нему.
– Слава Богу, ты проснулся! – увидев его, с лёгкой радостью сказал Кир, придерживая ногой дверь. – А я-то думал, что придётся тебя будить. Держи!
Он отдал ему контейнеры и освободившейся рукой закрыл дверь.
– Что это? – произнёс Максим с каменным лицом.
– Это наш с тобой завтрак, – сказал Кир. – Я сбегал в трапезную, пока ты спал, надеялся чем-то поживиться, но наши замечательные сёстры сказали, что они готовят грандиозную праздничную трапезу и просят нас с тобой срочно прийти к ним на помощь, и им не до наших завтраков. Еле выпросил вот это. Надавил на жалость. Сказал, что мы, сильные и крепкие братья, без завтрака с голоду помрём и не доживём до обеда.
И он засмеялся.
– Спасибо, Кир… – глухо сказал Максим. – Мы действительно оба можем не дожить до обеда…
Он вернул ему контейнеры. Кир принял их обратно и стал подниматься по лестнице. Максим, уперев взгляд в его затылок, придерживаясь рукой за перила, стал подниматься следом за ним. Кир толкнул дверь в свою комнату, увидел развороченную постель и обомлел. Он с изумлением обернулся и встретился глазами со взглядом Максима, который собой перегородил дверной проём. От этого взгляда по его коже морозом прошла дрожь, изумление сменилось ужасом.
– Боже… брат Максим… Я всего-то на полчасика тебя одного оставил… Что же я сделал?! – в горьком сокрушении воскликнул Кир.
– Где моё оружие, Кир? – с тихой злобой проговорил Максим.
Кир от упадка сил опустил голову, подошёл к столику, стоящему у окна, и поставил на него контейнеры с едой. После этого, не поворачиваясь, чтобы не смотреть в страшные глаза Максима, перекрестился и тихо проговорил, как будто не хотел смириться с произошедшим:
– Давай, Максим, помолимся и поедим?
Он взял один из контейнеров и, повернувшись, протянул ему. Максим не взял контейнер и грубо ответил:
– Спасибо, Кир. Насыпь корм в миску. Когда я буду голоден, я всё сожру и даже вылижу её.
Кир содрогнулся и прижал руку к лицу. Максим ещё громче повторил:
– Где моё оружие, Кир? Немедленно отдай его мне!
Кир слабо покачнулся, поднял к нему побелевшее лицо и сказал:
– Спаси, Господи, Максим. У меня его нет.
– Что значит: «У меня его нет»? – с негодованием произнёс Максим. – Ты же мне обещал! Ты сказал, что отдашь по первому моему требованию. И я требую: отдай мне моё оружие!
Кир со слезами, выступившими в глазах, грустно улыбнулся и бессильно сказал:
– Это правда, Максим. У меня его нет. Я же тебе говорил, что оружие не должно быть на святой земле, коей является Вознесенка…
Максим разочаровано выдохнул и спросил:
– Значит, ты его спрятал где-то на окраине посёлка? Скажи тогда, где?
Максим со странным блеском в глазах подошёл к нему вплотную, глядя ему прямо в лицо. Кир молчал и смотрел на него горестным взглядом.
– Я последний раз мирно спрашиваю: где моё оружие?! – возвысил голос Максим.
Кир не ответил. Тогда Максим схватил его за грудки и швырнул на стул. Облизывая пересохшие губы, задыхаясь от волнения, стараясь хоть как-то держать себя в руках, он заговорил:
– Кир, ты мне глубоко симпатичен, и я очень ценю всё то, что ты для меня сделал. Я считаю тебя настоящим другом и человеком. Но мне пора уходить. Правда, мне пора уходить! Я слишком расслабился и слишком размечтался здесь. Я и вправду подумал, что смогу жить в вашем братстве вместе с тобой нашей маленькой монашеской общинкой… – Максим опёрся рукой на спинку стула и наклонился, пытаясь поймать его взгляд, но Кир отводил глаза и не смотрел на него. – Но всё это ложь, минутная слабость! Я слишком заигрался, размечтался! Я начал уже думать, что в этом мире можно прожить без страданий, в радости, в блаженстве, в любви! Как это нелепо… ведь Царство Божие ещё не наступило! Это – утопия: Царство Божие невозможно построить на Земле, ведь этот мир лежит во зле, в боли и страданиях! – Максим выпрямился, поднял голову и посмотрел на Распятие, которое висело у Кира над кроватью. – Кир, у меня другое предназначение. Я должен стать капелланом патриотической армии, чтобы выполнить Великое поручение, которое дал Христос: нести евангельскую проповедь в мир, где идёт война, чтобы Словом спасать людей. А я хотел сойти с креста! Но с креста не сходят. С него снимают. Только мёртвыми. – Максим закрыл глаза и провёл ладонью по своему горлу, как будто хотел снять то, что его душило. – Кир… Мне плохо… Меня мутит от вашей любви… Прошу тебя, освободи меня, позволь мне вернутся в обитель… Скажи, где моё оружие?
Последнюю фразу Максим произнёс тоном мучительной просьбы, в надежде растопить сердце Кира, но тот молчал. Максим разозлился:
– Ну что ж… хорошо. Тогда поговорим по-плохому.
Он подошёл к постели и сорвал с неё простыню.
– Что ты делаешь, брат Максим? – без страха, со жгучей болью спросил Кир.
Максим, не отводя странного взгляда от Кира, разорвал простыню надвое и стал скручивать получившиеся полосы полотна в жгуты, наматывая на кулак, после подошёл и, заведя ему руки за спинку стула, попытался их связать.
– Не делай этого, – строго сказал ему Кир. Он вырвался и встал, бесстрашно повернувшись к нему лицом. Максим, свирепея, коротким ударом локтя в живот согнул Кира пополам, накинул жгут ему как удавку на горло и швырнул обратно на стул. Потом особым приёмом привязал его простынёй к спинке в неудобной позе так, чтобы любая попытка принять более устойчивое положение натягивала удавку, вызывая удушье.
