- Спасибо, Родерико, - сказала она искренне.
Секретарша вошла с подносом и расставила перед ними тонкие фарфоровые чашечки, серебряный кофейник, под донышком которого тлел синий огонёк магического нагрева, вазочки с печеньем и конфетами, сливочник…
Глянув на часы, Лавиния поняла, что минуты, отпущенные её суровой брюнеткой, практически истекли.
- Слушайте, у вас же следующая встреча, или операция, или консультация? – спросила она. – Меня строго предупредили…
- Ерунда, - махнул рукой Ди Майо. – Совещание с главами отделений, проведёт мой заместитель. Их я встречаю почти ежедневно, а вас не видел уже сколько? Года два?
- Примерно так, да.
Они помолчали, наслаждаясь кофе, потом профессор решительно отставил чашку и спросил:
- Итак, что вас привело в Медиоланум?
- Один из ваших пациентов. Синьор Оттоленги стал так часто упоминаться в моём расследовании, что я почувствовала необходимость с ним встретиться.
- Ах вот оно что… - пробормотал Ди Майо, нахмурясь. – Ну, Карл перенёс операцию. Он ещё слаб…
- Родерико.
- А?
- Не надо. Вы даже сами не верите в то, что сейчас сказали. Напоминаю, что я хоть и слабый, но менталист, а уж при столь откровенном вранье у вас в ауре такая буря начинается!
- Не вышло, да? – огорчённым он не выглядел, посмеивался. – Вот и в детстве мне мама говорила, что когда я пытаюсь врать, у меня уши светятся.
- Так расскажите мне, чем болен синьор Оттоленги, и что его беспокоит.
- Чем болен? Так вот сразу и не ответишь…
- А вы попробуйте! Начните с начала, а дальше как пойдёт.
- В свое время… Давно, ещё в начале карьеры, Карл повредил ногу во время спектакля. Разрыв связок коленного сустава, очень болезненно, и единственный способ восстановить нормальную подвижность – артроскопическая пластика.
Лавиния нахмурилась:
- Пару раз я видела его на сцене, и двигался он нормально, не прихрамывал.
- Да, так ему тогда же, сорок лет назад, и сделали операцию А вот сейчас пришёл ко мне с жалобой на то, что колено болит, после каждого спектакля – особенно сильно.
- И?
- И я провёл обследование, - Ди Майо потёр переносицу и вздохнул. – На мой взглад, там полностью всё восстановилось и болеть не может. Ну, или это фантомные боли, которым не с чего было сейчас появляться…
- Или синьор Оттоленги попросту обманывает, - закончила госпожа Редфилд.
- Боюсь что так.
- Хорошо. Чем великий певец болен, вы мне рассказали. А что его беспокоит?
- Не знаю. Он не выходит из своей отдельной палаты, даже в наш парк. Он не принимает посетителей, не активирует коммуникатор, отсылает букеты и сладости, отказался встречаться со своим агентом и с аккомпаниатором. Правда, регулярно получает магвестники, это отслеживается системой охраны клиники, но тут, сами понимаете, можно лишь отметить факт.
- Понятно, - кивнула Лавиния. – Ну что же, ведите.
- Куда?
- В ту самую отдельную палату, Родерико!
- Но, Лавиния, я же сказал, он отказывается принимать посетителей!
- Господин профессор, это расследование незаконного применения магии. Синьор Оттоленги может отказываться от чего угодно, но мне нужно с ним поговорить. Для него же будет лучше, чтобы это не превратилось в необходимость его допросить. Я понятно формулирую?
- Вполне, - буркнул Ди Майо.
- Как я поняла, встреча не нанесёт непоправимого вреда его здоровью или драгоценному голосу, застрахованному на двести тысяч дукатов? Не нанесёт. Всё остальное – к психотерапевтам.
В приёмной профессор бросил свирепый взгляд на разлетевшуюся с вопросами секретаршу и велел все встречи на этот день отменить. Потом посмотрел на госпожу Редфилд и расплылся в улыбке:
- Маддалена, подайте синьоре коммандеру свежий халат! – полюбовался получившеся картинкой. - Ну вот, отлично… Вам очень идёт, синьора коммандер.
Халат похрустывал. Лавиния одёрнула его и спросила:
- Я похожа на мясника?
- Ну что вы, на самого лучшего патологоанатома!
И оба расхохотались.
Отдельная палата располагалась на верхнем, шестом этаже здания, и доставлял туда особый лифт. Ди Майо приложил ладонь к сканеру и вполголоса проговорил несколько слов на квенья. Госпожа Редфилд стоически удержалась от смеха.
Впрочем, дежурный на шестом этаже – кажется, брат-близнец шкафоподобного Антонио – дремал, устроившись в удобном кресле. Пустой коридор тонул в полумраке, выходившие в него двери были закрыты.
- Здесь вообще кто-то есть, кроме… искомого пациента? – спросила Лавиния.
Она постаралась говорить тихо, но, даже приглушённый, голос её заметался эхом по углам. Дежурный вскочил и ошалело заозирался.
- Спите, Пьетро, спите, – ласково проговорил профессор. – Мы на минуточку.
Знаменитый бас лежал на кровати, закинув руки за голову, и в сторону хлопнувшей двери едва глянув. Впрочем, увидев, что главный врач клиники явился к нему не один, Оттоленги встал и сложил руки на груди.
- Я не давал согласия на встречу, - произнёс он.
Лавинии показалось, что от низких нот его голоса у неё волосы на затылке поднялись дыбом.
- Боюсь, синьор Оттоленги, что у профессора Ди Майо не было возможности со мною поспорить, - сказала она сухо. - Но я обещаю не задержать вас надолго…
Тихонько хмыкнув, певец жестом предложил Лавинии стул, сам же уселся на кровать.
- Итак, синьора?..
- Коммандер Редфилд, Служба магической безопасности, – отрекомендовалась она. – Я работаю над делом о незаконном магическом воздействии, и хотела бы задать вам несколько вопросов.
- Прошу вас.
- Вы разорвали контракт с театром «Ла Фениче» и выплатили значительную неустойку. Почему?
- Это моё личное дело.
- И всё же я прошу вас ответить.
- Повторяю: это моё личное дело. Предположим, тамошняя влажность плохо влияет на мои голосовые связки. Или мне не понравился цвет сидений в зрительном зале, он меня раздражал. Если я правильно помню свои права, вы не можете заставить меня отвечать на такие вопросы.
- Не могу, - согласилась госпожа Редфилд. – Зато могу повторять их снова и снова, формулируя иначе. Ещё могу задержать вас на сорок восемь часов ввиду высокой общественной опасности расследуемого преступления. Хотите?
Разумеется, она блефовала: пока что никакого официально заведённого дела не существовало, так что о степени его опасности и речь не могла идти. Но Лавиния всей кожей чувствовала, что наткнулась на крупную гадость, такую крупную, что, если её не нейтрализовать, это аукнется далеко за границами Венеции.
- Я болен, - возразил Оттоленги. – Вы не можете так обращаться с больным человеком.
- Вы здоровы, - пожала она плечами. – Но чего-то очень боитесь. Так дайте мне, Тьма вас побери, избавить вас от причины этого страха! И отправляйтесь себе… где там у вас следующий спектакль? В Монакуме? Вот туда.
- Не смейте меня осуждать!
- И не думала даже. Ответьте на мои вопросы, и я немедленно освобожу вас от своего присутствия.
Встав, знаменитый певец прошёлся по палате, остановился у окна, постучал пальцами по подоконнику и, наконец, резко развернулся к незваной гостье.
- Вы так уверены в том, что сумеете… справиться с проблемой?
Лавиния вновь пожала плечами.
- Доселе справлялась. Вряд ли в «Ла Фениче» засело что-то страшнее созревшего гуля или прошедшей полный круг тёмной ведьмы. Да и потом – я ведь не одинокий ковбой, за моей спиной Служба.
- Хорошо… Хорошо. Слушайте… - Оттоленги снова уселся на кровать, переплёл пальцы и глубоко вздохнул. – Вы были правы, я разорвал контракт и уехал из Венеции, потому что испугался. Поймите меня, я не маг! У меня есть слабая магия воздуха, но этим обладают практически все оперные певцы. Моего резерва хватало всю жизнь на то, чтобы петь… Ну, ещё могу фонарик зажечь, - в доказательство он щёлкнул пальцами, заставив загореться тусклый синеватый огонёк. – Я пришёл на первую репетицию в «Ла Фениче», начал работать, и не сразу обратил внимание на то. что с моими глазами происходит что-то странное.
- Не главный для вас рабочий орган, - понимающе кивнула Лавиния.
- Вот именно.
- И что же происходило? Ухудшилось зрение?
- Нет, вовсе нет! Я бы сказал даже, что оно слегка улучшилось, раньше мне приходилось активировать артефакт для того, чтобы смотреть в партитуру… - тут он слегка смутился. – Ну, вы понимаете, очки бы не вписывались в образ.
- Конечно.
- Так вот, я обнаружил, что вижу странные размытые пятна вокруг человеческих фигур.
- Только человеческих?
Тут Оттоленги на минуту задумался.
- А Тьма его знает! – изрёк он наконец. – Не попались мне ни эльфы, ни гномы в этом театре.
- То есть, вы стали видеть ауры?
- Получается, так.
- А сейчас видите? – Лавиния незаметно сжала в кармане записывающий кристалл, чтобы активировать его.
- Нет. Это происходило только на территории «Ла Фениче».
- Во всех его помещениях?
- Во всех, где я бывал. В костюмерный цех или к декораторам я не заходил.
- Понятно. И что же вас смутило? Ауры видят многие, практически все маги, у кого резерв выше двенадцати единиц и кто умеет переходить на магическое зрение.
- Разумеется! Только мой резерв выше восьми никогда не был. И кроме того, дело не в ауре. Это бы меня не испугало. Дело в том, что я… как бы это объяснить… я понял, что могу по ауре прочитать, что человек скоро умрёт. И вот это оказалось страшно.
Тут госпожа Редфилд подобралась: способности «вестника смерти» не встречались уже лет триста. Ну, или маги, обладавшие такими способностями, их старались не афишировать, что, в общем, можно понять – мало кому понравится общаться с приятелем, точно знающим дату твоей кончины…
- Очень интересно, синьор Оттоленги, - сказала она мягко. – Опишите, пожалуйста, что именно видели?
- Пятна в ауре. Такое неприятное коричнево-чёрное, будто жирное, скользкое пятно. Как я понял, чем ближе оно к физическому телу, тем ближе дата смерти. В первый раз я заметил это у одного из рабочих сцены, мы столкнулись в кулисах. А на следующий день он упал замертво, сообщили, что оторвался тромб. В общей сложности, я видел такое пять раз, со второго случая стал понимать, в чём дело. А на пятом сбежал.
- И все пятеро мертвы?
Певец помотал головой; он был бледен и тяжело дышал, и выглядел, словно из него вытащили позвоночник.
- Нет. Пятый… Я заметил эту метку у Бруно, ну, у суперинтенданта Кавальери. Далеко. На самом краю видимой части ауры, если можно так выразиться. Если бы я понимал, что будет причиной!.. А просто так сказать хорошему знакомому – мол, ты, дорогой мой, через пару недель отправишься в мир иной, если таковой существует… Я так не могу.
- И вы уехали.
- И я уехал.
Оба помолчали, потом госпожа Редфилд спросила:
- Когда это было?
- Две недели назад. Если совсем точно – пятнадцать дней.
- Двадцать шестого декабря, - посчитала Лавиния. – Вчера вечером господин суперинтендант был весьма бодр и деятелен.
Оттоленги лишь пожал плечами.
- Мы закончили на этом?
- Последний вопрос. Почему вы посчитали нужным сообщить о том, что Фальер использовал амулет?
- Потому что это запрещено, и между прочим – не по пустой прихоти. Потому что такой амулет даёт своему владельцу звук, широту диапазона, силу голоса, но это ведь не берётся из пустоты, вы согласны? Да, в своё время Соня Мингард вынужденно использовала амулет Ллойда после болезни, это было. Но, во-первых, она выступала только в сольных концертах, а во-вторых, сообщила во всеуслышание.
- Понимаю, - вынуждена была согласиться госпожа Редфилд.
- Ну, и не последняя причина – использование этого амулета вызывает привыкание. Та же Соня жаловалась мне, что после отказа от него ей полгода казалось, что голос звучит не так: тускло, слабо, вообще кишками поёт… Достаточно этих причин?
- Вполне, благодарю вас.
Но разволновавшийся Оттоленги никак не мог успокоиться. Вскочил с кровати, заходил по палате, рубя воздух ладонью.
- О, я знаю, любой порядочный человек с презрением относится к доносчикам! Я и сам такой, поверьте. Но очень трудно определить, где заканчивается подлое доносительство и начинается… ну, назовём это помощью. В том числе и самому Фальеру! Где он теперь, кстати? – резко остановился певец.
- Неизвестно.
- Насколько я помню, у него было приглашение в оперный театр в Палермо, он мне показывал. Возможно…
Поблагодарив ещё раз. Лавиния откланялась.
Она и сама не знала, зачем задавала последний вопрос – в конце концов, какая ей была разница, по какой причине великий бас счёл нужным донести на начинающего тенора? Но отчего-то это показалось важным, и госпожа коммандер, поморщившись, сложила данный факт на полочку.
Пригодится.
Ровно в три часа она поднялась по мраморной лестнице Ка’Тре Фонтани. Знакомый уже сухощавый немолодой секретарь провёл её всё в ту же малую столовую, где над уставленным яствами столом возвышалась пышная фигура в фиолетовом шёлке. Архиепископ потёр пухлые ладони со словами:
- Госпожа коммандер, рад видеть вас! Прошу, садитесь и составьте мне компанию!
После двух портальных переходов практически подряд, с разницей в два часа, Лавинию слегка подташнивало, поэтому она ухватила ломтик солёной и острой горгонзолы, обмакнула в мёд и сунула в рот.
- Полегчало? – ухмыльнулся Гвискарди. – Что же, а теперь приступим.
Трапеза проходила в молчании.
О чём думал визави, Лавиния не знала, он вобще был человеком неожиданным. Её же мысли крутились вокруг подаренной Карлу Оттоленги способности вестника смерти. Или лучше сказать не «подаренной», а «навязанной». В общем-то, и вправду в такой способности большой радости нет… Неужели сказанное им правдиво, и симпатичного синьора суперинтенданта ждёт смерть в ближайшее время? Можно ли его спасти? А как? Если бы знать, что с ним случится… Но в том и ужас этого дара, что вестник знает лишь событие и сроки, но не причины.
- Итак, госпожа коммандер, - провозгласил архиепископ, отодвигая от себя мисочку, в которой была ранняя клубника. – Удалось ли вам что-то узнать?
- Удалось, - кивнула Лавиния. – Ничего хорошего сказать не могу. Да, в «Ла Фениче» действует некое непонятное мне пока проклятие. Пока, - подчеркнула она. - Сейчас я вернусь туда и буду продолжать изучение его. Если ничего не найду, то завтра вызову коллег, и расследование из частного станет официальным. Девочка ваша…
- Лаура.
- Да, Лаура… Если у неё есть другие предложения, о которых стоит говорить – пусть их рассмотрит. Если нет, пусть репетирует. В конце концов, сколько ей лет?
- Двадцать два.
- Вполне можно потерпеть с великим дебютом.
Гвискарди покорно склонил голову.
- Может быть, нужна какая-то помощь?
- Ну-у… - задумалась госпожа Редфилд. – В архив я не попала, скажите мне вот что: что напоминает вам фамили Фальер.
- Фальер? – Гвискарди был всерьёз озадачен.
- Да, или Фальеро, как желаете.
- Ну, прежде всего, это дож, казнённый за предательство интересов Серениссимы, Марино Фальер. Других ассоциаций, пожалуй, так сходу и не приходит.
- Вот как. И в каком году это было?
- Не помню. Вы же понимаете, среди дожей не было людей без магических способностей, и жили они все долго.
- Кроме упомянутого Марино Фальера, - уточнила Лавиния.
- Ну, к моменту казни ему было лет двести. С хорошим хвостиком. Так что Марино тоже не был таким уж юным.
- И всё же хотелось бы знать дату, может быть, ваш секретарь может уточнить?
Секретарша вошла с подносом и расставила перед ними тонкие фарфоровые чашечки, серебряный кофейник, под донышком которого тлел синий огонёк магического нагрева, вазочки с печеньем и конфетами, сливочник…
Глянув на часы, Лавиния поняла, что минуты, отпущенные её суровой брюнеткой, практически истекли.
- Слушайте, у вас же следующая встреча, или операция, или консультация? – спросила она. – Меня строго предупредили…
- Ерунда, - махнул рукой Ди Майо. – Совещание с главами отделений, проведёт мой заместитель. Их я встречаю почти ежедневно, а вас не видел уже сколько? Года два?
- Примерно так, да.
Они помолчали, наслаждаясь кофе, потом профессор решительно отставил чашку и спросил:
- Итак, что вас привело в Медиоланум?
- Один из ваших пациентов. Синьор Оттоленги стал так часто упоминаться в моём расследовании, что я почувствовала необходимость с ним встретиться.
- Ах вот оно что… - пробормотал Ди Майо, нахмурясь. – Ну, Карл перенёс операцию. Он ещё слаб…
- Родерико.
- А?
- Не надо. Вы даже сами не верите в то, что сейчас сказали. Напоминаю, что я хоть и слабый, но менталист, а уж при столь откровенном вранье у вас в ауре такая буря начинается!
- Не вышло, да? – огорчённым он не выглядел, посмеивался. – Вот и в детстве мне мама говорила, что когда я пытаюсь врать, у меня уши светятся.
- Так расскажите мне, чем болен синьор Оттоленги, и что его беспокоит.
- Чем болен? Так вот сразу и не ответишь…
- А вы попробуйте! Начните с начала, а дальше как пойдёт.
- В свое время… Давно, ещё в начале карьеры, Карл повредил ногу во время спектакля. Разрыв связок коленного сустава, очень болезненно, и единственный способ восстановить нормальную подвижность – артроскопическая пластика.
Лавиния нахмурилась:
- Пару раз я видела его на сцене, и двигался он нормально, не прихрамывал.
- Да, так ему тогда же, сорок лет назад, и сделали операцию А вот сейчас пришёл ко мне с жалобой на то, что колено болит, после каждого спектакля – особенно сильно.
- И?
- И я провёл обследование, - Ди Майо потёр переносицу и вздохнул. – На мой взглад, там полностью всё восстановилось и болеть не может. Ну, или это фантомные боли, которым не с чего было сейчас появляться…
- Или синьор Оттоленги попросту обманывает, - закончила госпожа Редфилд.
- Боюсь что так.
- Хорошо. Чем великий певец болен, вы мне рассказали. А что его беспокоит?
- Не знаю. Он не выходит из своей отдельной палаты, даже в наш парк. Он не принимает посетителей, не активирует коммуникатор, отсылает букеты и сладости, отказался встречаться со своим агентом и с аккомпаниатором. Правда, регулярно получает магвестники, это отслеживается системой охраны клиники, но тут, сами понимаете, можно лишь отметить факт.
- Понятно, - кивнула Лавиния. – Ну что же, ведите.
- Куда?
- В ту самую отдельную палату, Родерико!
- Но, Лавиния, я же сказал, он отказывается принимать посетителей!
- Господин профессор, это расследование незаконного применения магии. Синьор Оттоленги может отказываться от чего угодно, но мне нужно с ним поговорить. Для него же будет лучше, чтобы это не превратилось в необходимость его допросить. Я понятно формулирую?
- Вполне, - буркнул Ди Майо.
- Как я поняла, встреча не нанесёт непоправимого вреда его здоровью или драгоценному голосу, застрахованному на двести тысяч дукатов? Не нанесёт. Всё остальное – к психотерапевтам.
В приёмной профессор бросил свирепый взгляд на разлетевшуюся с вопросами секретаршу и велел все встречи на этот день отменить. Потом посмотрел на госпожу Редфилд и расплылся в улыбке:
- Маддалена, подайте синьоре коммандеру свежий халат! – полюбовался получившеся картинкой. - Ну вот, отлично… Вам очень идёт, синьора коммандер.
Халат похрустывал. Лавиния одёрнула его и спросила:
- Я похожа на мясника?
- Ну что вы, на самого лучшего патологоанатома!
И оба расхохотались.
Отдельная палата располагалась на верхнем, шестом этаже здания, и доставлял туда особый лифт. Ди Майо приложил ладонь к сканеру и вполголоса проговорил несколько слов на квенья. Госпожа Редфилд стоически удержалась от смеха.
Впрочем, дежурный на шестом этаже – кажется, брат-близнец шкафоподобного Антонио – дремал, устроившись в удобном кресле. Пустой коридор тонул в полумраке, выходившие в него двери были закрыты.
- Здесь вообще кто-то есть, кроме… искомого пациента? – спросила Лавиния.
Она постаралась говорить тихо, но, даже приглушённый, голос её заметался эхом по углам. Дежурный вскочил и ошалело заозирался.
- Спите, Пьетро, спите, – ласково проговорил профессор. – Мы на минуточку.
Знаменитый бас лежал на кровати, закинув руки за голову, и в сторону хлопнувшей двери едва глянув. Впрочем, увидев, что главный врач клиники явился к нему не один, Оттоленги встал и сложил руки на груди.
- Я не давал согласия на встречу, - произнёс он.
Лавинии показалось, что от низких нот его голоса у неё волосы на затылке поднялись дыбом.
- Боюсь, синьор Оттоленги, что у профессора Ди Майо не было возможности со мною поспорить, - сказала она сухо. - Но я обещаю не задержать вас надолго…
Тихонько хмыкнув, певец жестом предложил Лавинии стул, сам же уселся на кровать.
- Итак, синьора?..
- Коммандер Редфилд, Служба магической безопасности, – отрекомендовалась она. – Я работаю над делом о незаконном магическом воздействии, и хотела бы задать вам несколько вопросов.
- Прошу вас.
- Вы разорвали контракт с театром «Ла Фениче» и выплатили значительную неустойку. Почему?
- Это моё личное дело.
- И всё же я прошу вас ответить.
- Повторяю: это моё личное дело. Предположим, тамошняя влажность плохо влияет на мои голосовые связки. Или мне не понравился цвет сидений в зрительном зале, он меня раздражал. Если я правильно помню свои права, вы не можете заставить меня отвечать на такие вопросы.
- Не могу, - согласилась госпожа Редфилд. – Зато могу повторять их снова и снова, формулируя иначе. Ещё могу задержать вас на сорок восемь часов ввиду высокой общественной опасности расследуемого преступления. Хотите?
Разумеется, она блефовала: пока что никакого официально заведённого дела не существовало, так что о степени его опасности и речь не могла идти. Но Лавиния всей кожей чувствовала, что наткнулась на крупную гадость, такую крупную, что, если её не нейтрализовать, это аукнется далеко за границами Венеции.
- Я болен, - возразил Оттоленги. – Вы не можете так обращаться с больным человеком.
- Вы здоровы, - пожала она плечами. – Но чего-то очень боитесь. Так дайте мне, Тьма вас побери, избавить вас от причины этого страха! И отправляйтесь себе… где там у вас следующий спектакль? В Монакуме? Вот туда.
- Не смейте меня осуждать!
- И не думала даже. Ответьте на мои вопросы, и я немедленно освобожу вас от своего присутствия.
Встав, знаменитый певец прошёлся по палате, остановился у окна, постучал пальцами по подоконнику и, наконец, резко развернулся к незваной гостье.
- Вы так уверены в том, что сумеете… справиться с проблемой?
Лавиния вновь пожала плечами.
- Доселе справлялась. Вряд ли в «Ла Фениче» засело что-то страшнее созревшего гуля или прошедшей полный круг тёмной ведьмы. Да и потом – я ведь не одинокий ковбой, за моей спиной Служба.
- Хорошо… Хорошо. Слушайте… - Оттоленги снова уселся на кровать, переплёл пальцы и глубоко вздохнул. – Вы были правы, я разорвал контракт и уехал из Венеции, потому что испугался. Поймите меня, я не маг! У меня есть слабая магия воздуха, но этим обладают практически все оперные певцы. Моего резерва хватало всю жизнь на то, чтобы петь… Ну, ещё могу фонарик зажечь, - в доказательство он щёлкнул пальцами, заставив загореться тусклый синеватый огонёк. – Я пришёл на первую репетицию в «Ла Фениче», начал работать, и не сразу обратил внимание на то. что с моими глазами происходит что-то странное.
- Не главный для вас рабочий орган, - понимающе кивнула Лавиния.
- Вот именно.
- И что же происходило? Ухудшилось зрение?
- Нет, вовсе нет! Я бы сказал даже, что оно слегка улучшилось, раньше мне приходилось активировать артефакт для того, чтобы смотреть в партитуру… - тут он слегка смутился. – Ну, вы понимаете, очки бы не вписывались в образ.
- Конечно.
- Так вот, я обнаружил, что вижу странные размытые пятна вокруг человеческих фигур.
- Только человеческих?
Тут Оттоленги на минуту задумался.
- А Тьма его знает! – изрёк он наконец. – Не попались мне ни эльфы, ни гномы в этом театре.
- То есть, вы стали видеть ауры?
- Получается, так.
- А сейчас видите? – Лавиния незаметно сжала в кармане записывающий кристалл, чтобы активировать его.
- Нет. Это происходило только на территории «Ла Фениче».
- Во всех его помещениях?
- Во всех, где я бывал. В костюмерный цех или к декораторам я не заходил.
- Понятно. И что же вас смутило? Ауры видят многие, практически все маги, у кого резерв выше двенадцати единиц и кто умеет переходить на магическое зрение.
- Разумеется! Только мой резерв выше восьми никогда не был. И кроме того, дело не в ауре. Это бы меня не испугало. Дело в том, что я… как бы это объяснить… я понял, что могу по ауре прочитать, что человек скоро умрёт. И вот это оказалось страшно.
Тут госпожа Редфилд подобралась: способности «вестника смерти» не встречались уже лет триста. Ну, или маги, обладавшие такими способностями, их старались не афишировать, что, в общем, можно понять – мало кому понравится общаться с приятелем, точно знающим дату твоей кончины…
- Очень интересно, синьор Оттоленги, - сказала она мягко. – Опишите, пожалуйста, что именно видели?
- Пятна в ауре. Такое неприятное коричнево-чёрное, будто жирное, скользкое пятно. Как я понял, чем ближе оно к физическому телу, тем ближе дата смерти. В первый раз я заметил это у одного из рабочих сцены, мы столкнулись в кулисах. А на следующий день он упал замертво, сообщили, что оторвался тромб. В общей сложности, я видел такое пять раз, со второго случая стал понимать, в чём дело. А на пятом сбежал.
- И все пятеро мертвы?
Певец помотал головой; он был бледен и тяжело дышал, и выглядел, словно из него вытащили позвоночник.
- Нет. Пятый… Я заметил эту метку у Бруно, ну, у суперинтенданта Кавальери. Далеко. На самом краю видимой части ауры, если можно так выразиться. Если бы я понимал, что будет причиной!.. А просто так сказать хорошему знакомому – мол, ты, дорогой мой, через пару недель отправишься в мир иной, если таковой существует… Я так не могу.
- И вы уехали.
- И я уехал.
Оба помолчали, потом госпожа Редфилд спросила:
- Когда это было?
- Две недели назад. Если совсем точно – пятнадцать дней.
- Двадцать шестого декабря, - посчитала Лавиния. – Вчера вечером господин суперинтендант был весьма бодр и деятелен.
Оттоленги лишь пожал плечами.
- Мы закончили на этом?
- Последний вопрос. Почему вы посчитали нужным сообщить о том, что Фальер использовал амулет?
- Потому что это запрещено, и между прочим – не по пустой прихоти. Потому что такой амулет даёт своему владельцу звук, широту диапазона, силу голоса, но это ведь не берётся из пустоты, вы согласны? Да, в своё время Соня Мингард вынужденно использовала амулет Ллойда после болезни, это было. Но, во-первых, она выступала только в сольных концертах, а во-вторых, сообщила во всеуслышание.
- Понимаю, - вынуждена была согласиться госпожа Редфилд.
- Ну, и не последняя причина – использование этого амулета вызывает привыкание. Та же Соня жаловалась мне, что после отказа от него ей полгода казалось, что голос звучит не так: тускло, слабо, вообще кишками поёт… Достаточно этих причин?
- Вполне, благодарю вас.
Но разволновавшийся Оттоленги никак не мог успокоиться. Вскочил с кровати, заходил по палате, рубя воздух ладонью.
- О, я знаю, любой порядочный человек с презрением относится к доносчикам! Я и сам такой, поверьте. Но очень трудно определить, где заканчивается подлое доносительство и начинается… ну, назовём это помощью. В том числе и самому Фальеру! Где он теперь, кстати? – резко остановился певец.
- Неизвестно.
- Насколько я помню, у него было приглашение в оперный театр в Палермо, он мне показывал. Возможно…
Поблагодарив ещё раз. Лавиния откланялась.
Она и сама не знала, зачем задавала последний вопрос – в конце концов, какая ей была разница, по какой причине великий бас счёл нужным донести на начинающего тенора? Но отчего-то это показалось важным, и госпожа коммандер, поморщившись, сложила данный факт на полочку.
Пригодится.
Ровно в три часа она поднялась по мраморной лестнице Ка’Тре Фонтани. Знакомый уже сухощавый немолодой секретарь провёл её всё в ту же малую столовую, где над уставленным яствами столом возвышалась пышная фигура в фиолетовом шёлке. Архиепископ потёр пухлые ладони со словами:
- Госпожа коммандер, рад видеть вас! Прошу, садитесь и составьте мне компанию!
После двух портальных переходов практически подряд, с разницей в два часа, Лавинию слегка подташнивало, поэтому она ухватила ломтик солёной и острой горгонзолы, обмакнула в мёд и сунула в рот.
- Полегчало? – ухмыльнулся Гвискарди. – Что же, а теперь приступим.
Трапеза проходила в молчании.
О чём думал визави, Лавиния не знала, он вобще был человеком неожиданным. Её же мысли крутились вокруг подаренной Карлу Оттоленги способности вестника смерти. Или лучше сказать не «подаренной», а «навязанной». В общем-то, и вправду в такой способности большой радости нет… Неужели сказанное им правдиво, и симпатичного синьора суперинтенданта ждёт смерть в ближайшее время? Можно ли его спасти? А как? Если бы знать, что с ним случится… Но в том и ужас этого дара, что вестник знает лишь событие и сроки, но не причины.
- Итак, госпожа коммандер, - провозгласил архиепископ, отодвигая от себя мисочку, в которой была ранняя клубника. – Удалось ли вам что-то узнать?
- Удалось, - кивнула Лавиния. – Ничего хорошего сказать не могу. Да, в «Ла Фениче» действует некое непонятное мне пока проклятие. Пока, - подчеркнула она. - Сейчас я вернусь туда и буду продолжать изучение его. Если ничего не найду, то завтра вызову коллег, и расследование из частного станет официальным. Девочка ваша…
- Лаура.
- Да, Лаура… Если у неё есть другие предложения, о которых стоит говорить – пусть их рассмотрит. Если нет, пусть репетирует. В конце концов, сколько ей лет?
- Двадцать два.
- Вполне можно потерпеть с великим дебютом.
Гвискарди покорно склонил голову.
- Может быть, нужна какая-то помощь?
- Ну-у… - задумалась госпожа Редфилд. – В архив я не попала, скажите мне вот что: что напоминает вам фамили Фальер.
- Фальер? – Гвискарди был всерьёз озадачен.
- Да, или Фальеро, как желаете.
- Ну, прежде всего, это дож, казнённый за предательство интересов Серениссимы, Марино Фальер. Других ассоциаций, пожалуй, так сходу и не приходит.
- Вот как. И в каком году это было?
- Не помню. Вы же понимаете, среди дожей не было людей без магических способностей, и жили они все долго.
- Кроме упомянутого Марино Фальера, - уточнила Лавиния.
- Ну, к моменту казни ему было лет двести. С хорошим хвостиком. Так что Марино тоже не был таким уж юным.
- И всё же хотелось бы знать дату, может быть, ваш секретарь может уточнить?
