Глава 1
– Эй, Клим, смотри, тут баба лежит, – раздался сверху голос мужчины. Я его слышала будто сквозь вату, еще и звон добавился. Я ничего не видела, ощущала лишь холодную влажную траву под собой и запах цветов.
– Брешешь! Откуда тут баба? – раздался еще один голос сбоку, из отдаления.
– Да чтоб мне пусто было! Она еще и голая, – в голосе мужчины появились нотки, из-за которых сердце тревожно застучало, а звон в ушах усилился.
– Голая? – второй заинтересованный мужской голос приблизился. – Гля, и правда голая. А чтой она тут делает?
– Да нам-то что, – первый голос раздался совсем близко, к ароматам травы и цветов добавился неприятный запах табака и пота. – Может, мы ее… того? Фигуристая…
– А чегой она лысая? – зашуршало, и второй голос тоже раздался совсем рядом, слева.
– Да какое тебе дело, лысая она или нет? Остальное-то все при ней, – и я ощутила, как на бедро легла горячая жесткая ладонь, больно сжала и поднялась вверх, к груди.
От нежеланного прикосновения меня пробила нервная дрожь, и тело наконец отмерло, а вата и звон в ушах пропали. Я резко села и отползла назад, сбрасывая чужую руку. Плохо, что я по-прежнему ничего не видела.
– О как, очнулась! – продолжал первый голос, и его рука опустилась на мою ногу. Я брезгливо дернулась. – Веселее будет.
– А чтой это у нее? – спросил второй голос.
– Да что ты заладил? Чтой да чтой? Какая тебе разница? Дареному… – тут он осекся, и что-то сново зашуршало, а потом раздалось испуганное: – Прокаженная!
Шорох травы, топот ног, блеяние одинокой козы, и стало тихо. Я осталась одна.
Я прижала колени к груди, сжалась в комочек и затихла.
Кто я? Что здесь делаю? Почему ничего не вижу? Мысли метались в голове, пока в воспоминаниях таял образ ласкового огня. Его воображаемое тепло еще грело меня, но я чувствовала подступающий от земли холод.
Что же делать? Я даже не понимаю, куда идти. Вокруг, похоже, никого, а те мужики… хорошо, что сбежали. Не желала я таких помощников. Еще сильнее сжавшись, я опустилась на бок в мягкую траву и застыла, постепенно погружаясь в дрему. Может быть, я проснусь, и все это окажется сном?
Проснулась я в той же траве. Тело била крупная дрожь, хотя очевидно, что вокруг лето. Поднявшись, я ощутила острый приступ облегчения: глаза видели. Вокруг под ночным ветерком колыхалось разнотравье, а с неба на меня смотрели яркие звезды. Луны не было. Лишь тонкий месяц едва-едва проглядывал сквозь облака.
Я осмотрела себя: действительно, на мне не было ни клочка одежды, а проведя рукой по голове, я не обнаружила даже крохотного слоя волос – абсолютно гладкая кожа. Мужчина кричал, что я прокаженная. Почему?
Я встала и еще раз осмотрела тело, и тогда поняла: по плечам, убегая куда-то к шее и за спину, вились черные узоры. Рассмотреть их как следует в темноте не получалось, но, кажется, это что-то не очень хорошее, раз местные от меня шарахаются. Я ведь не умру? Было ощущение, что я уже умирала. И еще раз совсем не хотелось.
Вокруг простиралась равнина. Теперь, стоя, я разглядела две темные колеи от колес. Видимо, это дорога. Которая должна куда-то вести. Осталось только решить, куда идти: вправо или влево? Но до этого нужно хоть как-то прикрыть наготу. Оглядевшись, я ничего, кроме высокой травы, не нашла. Со вздохом наклонилась и начала дергать ее, складывать пучки в кучу. Ладони быстро покрылись царапинами, но я продолжала рвать траву, не обращая внимания на боль. Беспокоил только холод, который продолжал мучить мое тело.
Надрав приличное количество, я начала мастерить из травы подобие юбки. Руки вспомнили какое-то плетение и довольно ловко соорудили незамысловатый наряд. И юбка, и подобие кофточки держались очень слабо, и я старалась не делать резких движений.
Правый конец дороги, которую я нашла, упирался в лес, левый скрывался за горизонтом. Я решила идти в левую сторону. Тем более, что смутно помнила: мужчины убежали в ту сторону. Наверное, там есть жилье.
Твердые ссохшиеся куски земли впивались в голые ступни, самодельная одежда норовила сползти, но я медленно продвигалась вперед. Прошло несколько часов, лес совсем потерялся позади, и вокруг тянулась одна только равнина, когда край неба порозовел, а на горизонте показался робкий дымок. Люди!..
От счастья я чуть не села на землю. Ноги болели и гудели, но я заставила себя двигаться вперед. Там люди, там мне помогут.
Оказалось, дымок поднимался от одинокой, особняком стоящей избушки. Вдали от нее, на другом берегу узкой речки, беспорядочно рассыпались по равнине дома. А этот дом будто изгнали.
Мне было все равно. Я хотела лишь сесть куда-то и дать отдых уставшим ногам, поэтому добралась до крылечка и опустилась на ступени. Почему я так устала? Будто неделю шла, а не пару часов.
Я прислонилась к стенке и равнодушно смотрела, как над деревней поднимается солнце. И не заметила, как уснула.
Глава 2
В этот раз меня разбудил запах свежего хлеба. Холод отступил, потому что кто-то укрыл меня толстым лоскутным одеялом. Я повернула голову.
Дверь, возле которой я сидела, была приоткрыта, и сквозь щель я видела крошечные сени. Из всей обстановки – цветастый вязаный коврик и поношенные сапожки у высокого порога.
Медленно поднялась, придерживая одеяло, и нерешительно замерла у двери. Могу ли я просто войти? Кто меня там встретит? Наверное, хороший человек, раз не прогнал меня и укрыл одеялом.
Последняя мысль успокоила, и я тихонько толкнула створку. Вторая дверь – из сеней в комнату – тоже была приоткрыта. Оттуда доносился мерный стук.
Я робко заглянула. Одуряющий аромат свежеиспечённого хлеба усилился. Внутри было чисто и уютно. Одна большая комната с печкой – вот и весь дом.
У стола возле маленького окошка стояла старушка и что-то разминала в ступке. Именно этот стук я слышала. Я шагнула внутрь, половица скрипнула, и старушка посмотрела на меня.
– Не робей, проходи, – сказала она на удивление сильным, совсем не старческим голосом. – Садись вот сюда, за стол, – показала она на одну из двух табуреток.
Я молча подошла и села прямо в одеяле. В нем было тепло и уютно, не хотелось снимать.
– Спасибо вам, – сказала я и не узнала свой голос. Так же, как не знала своего имени и прошлого. Он звучал для меня, как голос незнакомки – приятный, бархатистый, низковатый для женщины.
– Ешь, – сказала старушка, никак не отреагировав на мою благодарность, и поставила передо мной чашку с хлебом и вареными яйцами и какой-то отвар в плошке. Я благодарно кивнула, хотя есть хотела не очень сильно, и взяла хлеб.
Почему-то его аромат не давал мне покоя. Он звучал так знакомо, что мне казалось, будто я вот-вот что-то вспомню. Но мысль ускользала, а запах свежеиспеченного хлеба продолжал дразнить мою память.
Неуверенно поднесла ломоть ко рту и укусила. Хлеб был безумно вкусным и сладким, и я не заметила, как съела весь кусок. К яйцам не притронулась, а вот отвар отпила. Пряный вкус трав растекся во рту, и я улыбнулась.
Пока медленно пила отвар, рассматривала старушку. Она снова взялась за ступку и пестик и толокла смесь из трав, пока не превратила ее в мелкий порошок.
Старушка внешне выглядела самой обычной: маленькая, сморщенная, с седыми, убранными под косынку волосами, в темном простом платье и фартуке. Но ощущалась в ней скрытая сила. Казалось, что в старом теле живет несостарившаяся душа. Очень уж ярко блестели ее глаза.
Получившийся порошок старушка ссыпала в холщовый мешочек и завязала его тесьмой, а потом подвесила в углу комнаты, где я увидела десятки таких же мешочков.
Отвар кончился, и старушка спросила:
– Как же тебя занесло ко мне на крыльцо такую?
Я ждала этого вопроса, но не знала, что ответить. Ведь всем моим воспоминаниям от силы полдня.
– Я пришла со стороны поля, – кивнула я на маленькое окошко, откуда как раз была видна дорога. – Но я не знаю, как там оказалась. Я... я ничего не помню, – призналась обреченно.
Старушка пытливо посмотрела на меня. Наверное, она пыталась понять, не обманываю ли я ее. Но больше мне нечего было ей рассказать, и я замерла в своем коконе из одеяла. А вдруг она сейчас выгонит меня на улицу? И будет в своем праве. Она не обязана помогать мне. Но куда я тогда пойду?
– Не помнишь, значит, – утвердительно сказала она и покачала головой. – Жаль. Знать бы, кто сотворил это с тобой.
– Сотворил? Что? – удивилась я. А старушка поманила меня к противоположному окну, где на стене висело мутное зеркало. Она потянула одеяло с моих плеч, сняла подобие кофточки из увядшей травы, которая как-то еще держалась, и развернула меня спиной к зеркалу.
– Смотри, – сказала она. – Может, вспомнишь что.
Я изогнулась, как смогла, и посмотрела в зеркало. Волос не было, и ничто не мешало мне разглядеть спину. От увиденного я задохнулась и почувствовала тошноту. Рисунок, который я обнаружила вечером, черными безобразными линиями охватывал всю спину. При этом кожа на спине вся была покрыта корками свежих ожогов, и черный рисунок вился прямо поверх них. Казалось, будто спина потрескалась от жара, а из черных трещин вот-вот начнет сочиться кровь. Я зажмурилась и отвернулась.
Понятно теперь, почему те мужики так шарахнулись. Пока я лежала на спине, видно ничего не было, но потом я села, и обезображенную спину стало видно. Но почему я ничего не чувствую? Выглядит так, будто ожоги совсем свежие, кожа красная и воспаленная, и я должна кричать от боли.
– Я ничего не помню, – прошептала, не открывая глаз. По щекам покатились слезы.
– Не помнишь, так не помнишь, – примирительно сказала старушка и снова накрыла мои плечи одеялом. – Может, и к лучшему, – услышала я ее бормотание.
Раздались ее тихие шаги, потом шуршание ткани. Я открыла глаза и увидела, как она ищет что-то в большом сундуке.
– Поживешь пока у меня, – сказала старушка, будто подслушала мои мысли. Здесь меня встретили с добром, и я очень хотела остаться. Но не знала, как попросить. – Вот, надень, – выпрямилась она и протянула мне ворох одежды.
Я взяла ее и с силой прижала к себе. Какое счастье, что хотя бы на время я обрела дом.
Глава 3
Нательная рубашка и простое коричневое платье из грубоватой ткани оказались мне коротковаты. Все же я была выше этой женщины даже в ее молодые годы. Старушка не стала дожидаться, пока я оденусь, и куда-то вышла.
Я сложила одеяло, положила его на узенькую кровать в темном углу и нерешительно остановилась в середине комнаты. Зеркало манило меня и одновременно отталкивало. Сейчас одежда скрыла безобразные ожоги, но их образ все еще стоял у меня перед глазами. Но при этом ужасно хотелось посмотреть на себя. А вдруг знакомые черты вернут мне память?
Я медленно подошла зеркалу сбоку – так, чтобы моего отражения не было видно. Робко коснулась холодной поверхности, а потом заглянула в него, во все глаза рассматривая свое лицо.
Нет, меня не настигло озарение. И память не колыхнулась ни капельки. Зато я наконец могла с собой познакомиться. Из мутноватой поверхности на меня смотрела невероятная красавица. Если бы не полное отсутствие волос, красота бросалась бы в глаза. А так все внимание перетягивала на себя абсолютно гладкая макушка.
Ореховые глаза в рамке густых черных ресниц загадочно мерцали, Длинные густые брови полукругом ложились сверху. Тонкий нос с легкой, едва заметной горбинкой вел к полным, вызывающе ярким губам. Я коснулась лба и провела выше, надеясь нащупать хоть какой-то пушок, но кожа была по-прежнему гладкой. Никакого намека на растущие волосы. Ну что ж… Это меньшая из моих бед.
Старушка все еще не вернулась, и я, взглянув напоследок на себя еще раз, вышла из дома. С крохотного крылечка деревню было видно как на ладони. С левой стороны дом огибала та самая дорога, по которой я пришла, потом резко заворачивала и спускалась по склону к реке. Отсюда было видно край хлипкого мостика и плакучую иву.
Справа к дому привалился старый забор с приоткрытой калиткой, и я пошла туда.
Старушка работала в таком же маленьком, как и дом, огороде. На аккуратных грядках в основном росли какие-то травы, лишь в правом углу - что-то похожее на овощи.
Мне хотелось как-то отблагодарить добрую женщину, и я сказала:
– Давайте я вам помогу.
Старушка оглянулась, выпрямилась и поманила меня к себе. Я осторожно пробралась узкими дорожками к ней.
– Покажи-ка руки, – сказала она. Я удивилась, но вытянула руки вперед. Старушка развернула их ладонями вверх и продолжила: – Смотри, какие мягкие и нежные. Да разве ж они привычны к работе? Я сама, иди в дом.
И она снова нагнулась, а я уставилась на свои ладони. И правда, кожа нежная и тонкая, как у новорожденного. Ни одной мозоли, только царапины от вчерашней борьбы с травой. Кто же я? Явно не крестьянка. А вдруг меня ищут? Вдруг я какая-нибудь леди, попавшая в беду?
Опустила руки и сжала губы. В моем положении вредно фантазировать. Выжить бы. Поэтому я присела рядом со старушкой и сказала:
– Покажите, что нужно делать. Я справлюсь.
– М? – она хитро на меня покосилась. – Ну коль справишься... Видишь эти росточки с резными сердцевидными листьями? Это лалия розовая, жар снимающая. Из нее я делаю снадобье от простуды. Нужно собрать нижние три листочка с каждого стебля, а заодно убрать сорняки, что-то много их расплодилось.
– Хорошо, – кивнула я и принялась за работу.
Лалия окрашивала пальцы в темно-розовый, и я поняла, почему у нее такое название. Видимо, отвар из нее будет такого же цвета. Очень скоро руки мои покрылись следами и от обычной травы, а подол платья извозился в земле, но я не переживала. Работая, я чувствовала себя увереннее.
Мы собирали листья лалии до самого вечера. Старушка молчала, я тоже ничего не говорила. Да и не о чем мне было. Только несколько раз порывалась спросить ее имя, но понимала, что не смогу назвать свое в ответ, вот и не решалась.
– Имя бы тебе дать временное, меня вот Варнеей зовут, – сказала она во время нехитрого ужина, будто подслушала мои мысли. Посмотрела на меня с прищуром, подумала и продолжила: – Будешь Дилоной. Этот редкий цветок можно найти только на рассвете перед новолунием. Тебя я нашла как раз в это время.
И она засмеялась. Я проговорила мысленно имя: Дилона… Красиво. Побуду пока ей, а там кто знает… Вдруг меня все же кто-то ищет.
На ночь Варнея уложила меня на печку. Я была даже рада: от нее еще поднималось мягкое тепло, которого моему телу так хотелось.
Я ожидала, что спокойный и безопасный день завершится такой же ночью, но в темноте проснулась от дикой боли. Днем я удивлялась, что ожоги меня не беспокоят? Так вот, они просто затаились, чтобы мучить меня ночью.
Я со стоном повернулась на бок. Ткань рубашки, касаясь во время движений спины, доставляла нестерпимую боль, и я закусила губу, чтобы не закричать, но сняла ее. Легла на живот и даже не стала укрываться одеялом. Если вчера ночью меня била дрожь от холода, то сегодня сжигал внутренний жар. Казалось, что сама кровь плавится и превращается в лаву.
Было так плохо, что силы таяли с каждой секундой. Даже лежа на животе я не могла избавить себя от боли. Да ведь это настоящая пытка.
В какой-то момент меня затянуло в темноту забытье, а потом я почувствовала на щеке чьи-то пальцы.
