Плачет так, как это делают исключительно мужчины: глухо, с надрывом, выдавливая из себя каждый всхлип. С изумлением она поняла, что и сама сейчас разревётся…
Сглатывая слёзы, Корин лёг на кровать и повернулся к Вите спиной. Он клял себя не все лады, что не смог удержаться. Что она теперь о нём подумает? Что он слабак и плакса? Корин с трудом проглотил вставший в горле комок. В груди раздавались влажные всхрипы, из носа потекло. Что на него нашло?.. Зачем он всё это ей рассказал? Вите совершенно не интересны его терзания. А после этой сцены она будет относиться к нему с ещё большим презрением. Придумает очередное обидное прозвище вроде «нытика» или «сопливого». Корин тяжело засопел, кулаками вытирая мокрые глаза. Всё, хорош. Больше он никогда в жизни не заплачет. Только не в её присутствии. Вита не должна видеть его слёз.
Вита сидела, не жива, не мертва. Она даже дышать боялась. Она и не заметила, как из её правого глаза выбежала одинокая маленькая слезинка, проскользнула по щеке, задела уголок рта и сорвалась вниз. Вита никогда не видела, как плачут мужчины. Она и представить себе не могла, что это настолько тяжёлое и страшное в своей безысходности зрелище. Вита поняла, что плач женщин и детей не имеет ничего общего с полузадушенными сорванными мужскими рыданиями. На краткий миг ей стало неимоверно стыдно, что она явилась невольной свидетельницей слёз Корина. Ей даже стало страшно. Она не раз видела, как плачут мальчишки по той или иной причине, как ревут маленькие дети, как смахивают слёзы в платочки старики, как истерически рыдают девушки. Мужской плач она наблюдала впервые в жизни.
Корин был, по сути, ещё мальчишкой, но уже плакал, как взрослый. Как мужчина.
Вита прочистила горло и тихо сказала:
- Всё нормально… Я тоже, бывает, плачу. У меня, хочешь, верь, хочешь, нет, не такая уж и весёлая жизнь была. Дома… Там, где раньше был мой дом, мне часто приходилось бороться. С родителями, с миром, с собой. Я знаю, что иногда бывает очень погано на душе, очень мерзко. И единственное, что хоть как-то спасает, это плач. Я понимаю, что мои слова звучат для тебя неискренне… Ещё бы! Моя жизнь, даже такая дерьмовая, при любом раскладе была намного легче и уютней, чем у тебя. Но на душе у меня от этого легче не становилось.
- Я не жалуюсь на свою жизнь, - пробубнил Корин, не отворачиваясь от стены. – Я был всем доволен. Подозреваю, что по сравнению с твоим домом, мой выглядел жалкой лачугой. А мы сами, рядом с такими, как ты, последними нищими. Но я был счастлив! Понимаешь? Счастлив! Я любил своих родителей и сестрёнку с братом. Мне было достаточно того, что с ними всё хорошо! Это было самым главным. И мне нравилась моя жизнь! Но я… Я, дурак, всегда хотел чего-то большего, не понимая, что главное в жизни – это семья… Теперь, когда у меня никого нет, я знаю, что все мои идиотские мечты и несбыточные желания не стоят и одной жизни любимого человека!..
- Ты конечно прав, я и не спорю, - скороговоркой проговорила Вита. Ещё щёки горели. Она сама удивилась, насколько больно её уколола фраза «такими, как ты». – Семья — это очень важно в жизни каждого человека. Но надо всегда стремиться к чему-то. Надо пытаться дотянуться до недосягаемого. Познать непознанное… И никогда, слышишь, никогда не переставать мечтать! Иногда это единственное, что остаётся несчастному человеку. Кроме, разумеется, слёз…
Корин повернулся к ней. Из-под взъерошенных падающих на лоб волос на Виту уставились раскрасневшиеся глаза.
- Ты хотела сказать – несчастной девушке.
- Я хотела сказать… - Вита из всех сил старалась, чтобы её голос был твёрд. – Я хотела сказать, что прошу у тебя прощения.
Глаза Корина изумлённо округлились, словно ему сообщили, что Город Погибших Королей в одночасье разрушился до основания. Под его потрясённым взглядом Вите стало не по себе.
- Прощения?
- Именно. Иногда я бываю большущей сукой. Я это знаю. И я ничего не делаю для того, чтобы перестать ею быть.
______________________________________________
Я выдохнул облачко белесого пара и подумал, что ещё немного и начну замерзать. Я и так уже битых полтора часа давал в сколоченной из простых струганных досок мельнице знатного дубаря. Не хотелось бы, когда дело дойдёт до рукопашной, выронить из рук меч, просто потому что от холода не чувствую пальцев. Мне не составляло труда развести посреди мешков с мукой маленький волшебный огонёк. Но я по-прежнему избегал применять свои какие-никакие, но магические способности. Стоит мне шепнуть пару слов простейшего заклинания, и о нашем присутствии в Подлесье узнает тот, кому знать совершенно не обязательно. Готов побиться об заклад, что у таинственного недоброжелателя, столько упорно на протяжении всего нашего пути строящего нам ловушки, в услужении имеется чародей достаточно высокого ранга. А там, кто его знает, может этот нехороший человек и сам накоротке с магическим искусством?
Так что я продолжал потихоньку мёрзнуть и прислушиваться к писку шебуршащихся в базах с зерном мышей. Я терпеливо ожидал. Бывало, что мне приходилось сидеть по многу часов в засаде и в менее комфортабельных условиях. Но в последнее время я что-то порядком размяк. Или началось очередное осеннее обострение, всегда навивающее на меня хандру, или так на меня действуют мои подопечные… Или же я начинаю стареть. Раньше, в стародавние времена, Ходящие нередко доживали до почтенного пенсионного возраста. Сейчас, когда нас стало в разы меньше, а тяжёлой работы не убавилось ни на йоту, я в свои неполные тридцать уже мог считаться ветераном.
Бывало, я задумывался над тем, что буду делать, когда закончу со всей этой беготнёй меж мирами. Задумывался и не мог ни к чему прийти. Я просто представить себе не мог, что всё это дерьмо когда-то закончится. Я не мог представить себя в пятьдесят, в шестьдесят лет. Не мог и не хотел. Я никому не признавался, что жутко боюсь старости. Было бы неплохо окончить жизнь как-то героически, не превращаясь в древнюю развалину. Хотя, кто его знает… Возможно, через тридцать лет я настолько начну ценить свою жизнь, что перспектива кресла-качалки и тёплого пледа покажется мне не самой отстойной.
Есть у меня одна сокровенная мечта. Из тех, что называют голубыми. Признаюсь, бывало, я мечтал о том, что однажды вернусь домой, а меня будут ждать. Я вернусь и больше никогда никуда не уйду. Заброшу к чертям собачьим свою работу, отрекусь от призвания, забуду об Обратной Стороне. Словом, заживу как самый простой человек, обремененный простыми житейскими проблемами. В принципе, ничто не мешало мне хоть сейчас плюнуть на всё (включая Сэма) и удалиться на заслуженный покой. Денег я имел в достатке, не скрою, на вполне безбедное существование хватило бы с лихвой. И дом у меня был неплохой… Вот только возвращаться мне было не к кому. Меня никто не ждал.
Я поджал губы и положил на колени обнажённый меч. Скорее бы уже ОНИ появились, а то меня начали посещать всякие дурацкие мысли. А дурацких мыслей я всегда старался избегать.
Ах да, я же не сказал самого главного. Не прояснил причину, по какой я замерзаю среди всех этих пыльных мешков с мукой. Как я уже говорил, вильмарфы предпочитают селиться вдали от людей. Они обожают устраивать засады на пустынных дорогах и вблизи кладбищ. В деревне, на мельнице, им делать совершенно нечего. Но я был почти стопроцентно уверен, что встречу этих тварей именно здесь. Говорю о них во множественном числе, потому что вильмарфы живут парами, а то и целыми семьями. Вильмарфы - отталкивающего вида коварные людоеды и падальщики, в которых нет ничего магического. Но и им не чужды простые семейные ценности! Я надеялся, что их будет не больше двух. Не хотелось бы схватиться с целым выводком мерзких пакостников.
Но что им делать на мельнице? И как они вообще оказались в Подлесье? Поначалу, приняв во внимание версию о том, что детей похищают именно они, я не мог ответить ни на один из вышеозначенных вопросов. Ответ пришёл, когда я попытался рассмотреть задачу под другим углом. Я задумался о вероятном хозяине вильмарфов. И всё стало на свои места. Элементарно, как любил говаривать один головастый парень, обожающий скрипки и трубки.
Я не торопился присваивать себе лавры Шерлока Холмса. Но сложить два и два был в состоянии. Отчасти помогли и богатый опыт столкновений с самыми различными тварями и знания, почерпнутые из старых книг. В той же самой книге, где говорилось о людях, способных управлять вильмарфами, был раздел, посвящённый жрецам культа Зеймуса. Эти ребята славились умением контролировать разум животных. Любых, даже волшебных, таких как единороги и драконы. Что для подобных кудесников какие-то там вильмарфы, пусть и обладающие врождённым даром туманить сознание! В книге говорилось, что Зеймус был зверобогом и одним из полководцев Хаоса. Его последователи приносили ему в жертву животных. Бедные зверушки покорно ложились на алтари, проливая кровь во славу Зеймуса.
Казалось бы, что не самые плохие парни, эти жрецы. Их коллеги по цеху, поклоняющиеся другим Тёмным богам или же братья из чернокнижников, считали, что лучше человеческих жертв и быть не может. Но служители Зеймуса не были безобидными ребятами. Для того чтобы поддерживать в себе способность управлять разумом зверей, они должны были регулярно потреблять кровь невинных детей. Кровь питала их и давала силы. Не исключено, что я всё здорово упрощаю. Но отчего-то мне казалось, что древние жрецы Зеймуса и личности, повелевающие тварями наподобие вильмарфов, одни и те же люди. Поверьте, вильмарфы не слишком отличаются от животных.
Оставалось ответить на главный вопрос: что делает в Подлесье жрец полузабытого культа? И почему он до последнего времени никак не давал о себе знать? И самое главное – кто он? Я чуть мозги себе не вывихнул, пока думал над этим. И придумал. После того, как устроил старосте Кромвелю настоящий допрос с пристрастием. Насколько мне не изменяет память, жрецы Зеймуса давали обет безбрачия. Они всю жизнь обязывались провести в служении своему богу. Им было запрещено иметь детей. Поговаривали, что жрецы не брезговали делить койку с животными, извращенцы хреновые…. Так вот, единственным бобылём на всё Подлесье был старый мельник. Дедку уже давно стукнуло под шестьдесят, но он так и не обзавёлся ни женой, ни детьми. Кромвель, как не тужился, так и не мог припомнить, встречался ли мельник вообще хоть когда-нибудь с особой противоположного пола. Хотя и был моложе мельника всего на шесть лет.
О-хо-хо, я отлично понимал, что мои догадки по большому счёту и яйца выеденного не стоят. Они настолько притянуты за уши, что любой племенной осёл позавидует! Я не сыщик и в дедукции откровенно слабоват. Но я же должен был хоть что-то делать, чёрт возьми. Я не собирался торчать в этой деревне дольше одной ночи, но и отказать в помощи не мог. Уже не мог. Под перекрестием взглядов Корина и Виты, глядя в наполненные немой мольбой и первобытным страхом глаза господина и госпожи Кромвель. И я делал. Делал, что умел и как умел. И пусть в суде мои зацепки любой ушлый адвокат разбил бы в пух и прах, я не собирался отступать от сформировавшегося в моей голове плана.
Единственное, чему я не мог дать ровным счётом никакого объяснения, была мотивация предполагаемого жреца. Если мельник, звали его, кстати, Волотом (забавное имечко, верно?) все эти годы успешно скрывал от всей деревни свои тёмные наклонности, то что заставило его именно сейчас так спешно вспоминать давно забытые и поросшие быльём знания? Что двинуло его начать похищать детей и пить их кровь? Для чего? И почему этого не произошло раньше? Чего Волот выжидал?
Я выяснил, что первый исчезнувший ребёнок, так и не вернувшаяся после посиделок у подружки девочка жила неподалёку от дома мельника. Вроде бы всё сходилось. Старый выродок уволок её, когда она торопилась домой, убил и выпил её кровь. Проснувшейся силы ему хватило, чтобы заарканить парочку вильмарфов и в дальнейшем не рисковать самому. Похоже на то, что Волот следовал какому-то одному ему понятному плану. Вот только какому? Незнание этого обстоятельства изрядно меня нервировало. Не люблю неопределённости и недосказанности. Не хочу выглядеть скучным и банальным, но что-то здесь было не правильно. Не правильно, ха. Как будто похищение детей и приручение вильмарфов может быть чем-то правильным и оправданным…
Но почему я выбрал мельницу? А что мне оставалось? Я не хотел ломиться к Волоту, чей дом располагался чуть ли не в центре деревни. Сомневаюсь, что жрец Зеймуса принял бы меня с распростёртыми объятиями. А подвергать напрасному риску ни в чём не повинных соседей мельника я не собирался. При любом раскладе наша встреча закончится дракой. Несчастная деревушка и так лишилась слишком многого, чтобы отнимать у неё ещё кого-то. Старая мельница с огромным колесом-ветряком находилась на самой дальней окраине. Слева тянулись подёрнутые снегом поля, чуть дальше простирался Спящий лес. Справа был насыпан невысокий курган непонятного мне происхождения. Ближайшие дома дымили печными трубами более чем в сотне футов от мельницы, что меня вполне устраивало.
Я терпеливо выжидал. Я знал, что ОНИ придут сюда. Наверняка жрец и вильмарфы учуяли моё присутствие. Я представлял для них нешуточную угрозу, и они захотят со мной разобраться. Волот не хуже меня понимал, что отсидеться за стенами ему не удастся. Он предоставил мне право выбора поля боя. Я дам ему возможность нанести удар первому. И к тому же мой инстинкт Ходящего настойчиво шептал, что все ответы я получу именно здесь, среди царства зерна и муки. Как только я открыл добротную, сбитую из толстых досок дверь и замер на пороге мельницы, я почувствовал, что внутри происходили нехорошие вещи. Ужасные и отвратительные. Я словно услышал громкие разрывающие барабанные перепонки крики агонии и непередаваемой боли. Словно в пропахшей пылью сгустившейся тьме разом закричали десятки терзаемых детских душ.
И вот я тут, сижу на мешках, положив меч на колени, и жду.
Мои глаза давно привыкли к окружающей меня темноте. Обострившееся зрение позволяло мне видеть раз в пять лучше обычного человека. Я не хуже кошки различал все окружающие меня детали обстановки: базы с зерном, сложенные вдоль стен штабеля мешков, длинный, установленный на козлах стол, ведущую на второй ярус лестницу, могучий стержень уходящего вверх приводного механизма жерновов. Мои уши улавливали малейшие шорохи. Я был собран и готов. И я совсем не растерялся, когда снаружи послышался скрадываемый снегом звук мягких шагов. Я спокойно продолжал сидеть, когда кто-то сильно надавил на входную дверь. Я даже не вздрогнул.
Дверь отворилась. По полу потянуло волной леденящего холода. На пороге застыли две тёмные гротескного вида фигуры. Они отчётливо выделялись на фоне сверкающего в свете ярких звёзд снега. Я позволил себе кривую усмешку. Мне совсем не доставило радости то, что я не ошибся. У входа в мельницу стояли именно вильмарфы. Насколько я мог судить, молодая ещё пара – самец и самка. Они были похожи меж собой как единоутробные близнецы. Непрофессионалу тяжело отличить особь женского рода от мужской. Не сомневаюсь, что и мы, люди, для них все на одно лицо.
Сглатывая слёзы, Корин лёг на кровать и повернулся к Вите спиной. Он клял себя не все лады, что не смог удержаться. Что она теперь о нём подумает? Что он слабак и плакса? Корин с трудом проглотил вставший в горле комок. В груди раздавались влажные всхрипы, из носа потекло. Что на него нашло?.. Зачем он всё это ей рассказал? Вите совершенно не интересны его терзания. А после этой сцены она будет относиться к нему с ещё большим презрением. Придумает очередное обидное прозвище вроде «нытика» или «сопливого». Корин тяжело засопел, кулаками вытирая мокрые глаза. Всё, хорош. Больше он никогда в жизни не заплачет. Только не в её присутствии. Вита не должна видеть его слёз.
Вита сидела, не жива, не мертва. Она даже дышать боялась. Она и не заметила, как из её правого глаза выбежала одинокая маленькая слезинка, проскользнула по щеке, задела уголок рта и сорвалась вниз. Вита никогда не видела, как плачут мужчины. Она и представить себе не могла, что это настолько тяжёлое и страшное в своей безысходности зрелище. Вита поняла, что плач женщин и детей не имеет ничего общего с полузадушенными сорванными мужскими рыданиями. На краткий миг ей стало неимоверно стыдно, что она явилась невольной свидетельницей слёз Корина. Ей даже стало страшно. Она не раз видела, как плачут мальчишки по той или иной причине, как ревут маленькие дети, как смахивают слёзы в платочки старики, как истерически рыдают девушки. Мужской плач она наблюдала впервые в жизни.
Корин был, по сути, ещё мальчишкой, но уже плакал, как взрослый. Как мужчина.
Вита прочистила горло и тихо сказала:
- Всё нормально… Я тоже, бывает, плачу. У меня, хочешь, верь, хочешь, нет, не такая уж и весёлая жизнь была. Дома… Там, где раньше был мой дом, мне часто приходилось бороться. С родителями, с миром, с собой. Я знаю, что иногда бывает очень погано на душе, очень мерзко. И единственное, что хоть как-то спасает, это плач. Я понимаю, что мои слова звучат для тебя неискренне… Ещё бы! Моя жизнь, даже такая дерьмовая, при любом раскладе была намного легче и уютней, чем у тебя. Но на душе у меня от этого легче не становилось.
- Я не жалуюсь на свою жизнь, - пробубнил Корин, не отворачиваясь от стены. – Я был всем доволен. Подозреваю, что по сравнению с твоим домом, мой выглядел жалкой лачугой. А мы сами, рядом с такими, как ты, последними нищими. Но я был счастлив! Понимаешь? Счастлив! Я любил своих родителей и сестрёнку с братом. Мне было достаточно того, что с ними всё хорошо! Это было самым главным. И мне нравилась моя жизнь! Но я… Я, дурак, всегда хотел чего-то большего, не понимая, что главное в жизни – это семья… Теперь, когда у меня никого нет, я знаю, что все мои идиотские мечты и несбыточные желания не стоят и одной жизни любимого человека!..
- Ты конечно прав, я и не спорю, - скороговоркой проговорила Вита. Ещё щёки горели. Она сама удивилась, насколько больно её уколола фраза «такими, как ты». – Семья — это очень важно в жизни каждого человека. Но надо всегда стремиться к чему-то. Надо пытаться дотянуться до недосягаемого. Познать непознанное… И никогда, слышишь, никогда не переставать мечтать! Иногда это единственное, что остаётся несчастному человеку. Кроме, разумеется, слёз…
Корин повернулся к ней. Из-под взъерошенных падающих на лоб волос на Виту уставились раскрасневшиеся глаза.
- Ты хотела сказать – несчастной девушке.
- Я хотела сказать… - Вита из всех сил старалась, чтобы её голос был твёрд. – Я хотела сказать, что прошу у тебя прощения.
Глаза Корина изумлённо округлились, словно ему сообщили, что Город Погибших Королей в одночасье разрушился до основания. Под его потрясённым взглядом Вите стало не по себе.
- Прощения?
- Именно. Иногда я бываю большущей сукой. Я это знаю. И я ничего не делаю для того, чтобы перестать ею быть.
______________________________________________
Я выдохнул облачко белесого пара и подумал, что ещё немного и начну замерзать. Я и так уже битых полтора часа давал в сколоченной из простых струганных досок мельнице знатного дубаря. Не хотелось бы, когда дело дойдёт до рукопашной, выронить из рук меч, просто потому что от холода не чувствую пальцев. Мне не составляло труда развести посреди мешков с мукой маленький волшебный огонёк. Но я по-прежнему избегал применять свои какие-никакие, но магические способности. Стоит мне шепнуть пару слов простейшего заклинания, и о нашем присутствии в Подлесье узнает тот, кому знать совершенно не обязательно. Готов побиться об заклад, что у таинственного недоброжелателя, столько упорно на протяжении всего нашего пути строящего нам ловушки, в услужении имеется чародей достаточно высокого ранга. А там, кто его знает, может этот нехороший человек и сам накоротке с магическим искусством?
Так что я продолжал потихоньку мёрзнуть и прислушиваться к писку шебуршащихся в базах с зерном мышей. Я терпеливо ожидал. Бывало, что мне приходилось сидеть по многу часов в засаде и в менее комфортабельных условиях. Но в последнее время я что-то порядком размяк. Или началось очередное осеннее обострение, всегда навивающее на меня хандру, или так на меня действуют мои подопечные… Или же я начинаю стареть. Раньше, в стародавние времена, Ходящие нередко доживали до почтенного пенсионного возраста. Сейчас, когда нас стало в разы меньше, а тяжёлой работы не убавилось ни на йоту, я в свои неполные тридцать уже мог считаться ветераном.
Бывало, я задумывался над тем, что буду делать, когда закончу со всей этой беготнёй меж мирами. Задумывался и не мог ни к чему прийти. Я просто представить себе не мог, что всё это дерьмо когда-то закончится. Я не мог представить себя в пятьдесят, в шестьдесят лет. Не мог и не хотел. Я никому не признавался, что жутко боюсь старости. Было бы неплохо окончить жизнь как-то героически, не превращаясь в древнюю развалину. Хотя, кто его знает… Возможно, через тридцать лет я настолько начну ценить свою жизнь, что перспектива кресла-качалки и тёплого пледа покажется мне не самой отстойной.
Есть у меня одна сокровенная мечта. Из тех, что называют голубыми. Признаюсь, бывало, я мечтал о том, что однажды вернусь домой, а меня будут ждать. Я вернусь и больше никогда никуда не уйду. Заброшу к чертям собачьим свою работу, отрекусь от призвания, забуду об Обратной Стороне. Словом, заживу как самый простой человек, обремененный простыми житейскими проблемами. В принципе, ничто не мешало мне хоть сейчас плюнуть на всё (включая Сэма) и удалиться на заслуженный покой. Денег я имел в достатке, не скрою, на вполне безбедное существование хватило бы с лихвой. И дом у меня был неплохой… Вот только возвращаться мне было не к кому. Меня никто не ждал.
Я поджал губы и положил на колени обнажённый меч. Скорее бы уже ОНИ появились, а то меня начали посещать всякие дурацкие мысли. А дурацких мыслей я всегда старался избегать.
Ах да, я же не сказал самого главного. Не прояснил причину, по какой я замерзаю среди всех этих пыльных мешков с мукой. Как я уже говорил, вильмарфы предпочитают селиться вдали от людей. Они обожают устраивать засады на пустынных дорогах и вблизи кладбищ. В деревне, на мельнице, им делать совершенно нечего. Но я был почти стопроцентно уверен, что встречу этих тварей именно здесь. Говорю о них во множественном числе, потому что вильмарфы живут парами, а то и целыми семьями. Вильмарфы - отталкивающего вида коварные людоеды и падальщики, в которых нет ничего магического. Но и им не чужды простые семейные ценности! Я надеялся, что их будет не больше двух. Не хотелось бы схватиться с целым выводком мерзких пакостников.
Но что им делать на мельнице? И как они вообще оказались в Подлесье? Поначалу, приняв во внимание версию о том, что детей похищают именно они, я не мог ответить ни на один из вышеозначенных вопросов. Ответ пришёл, когда я попытался рассмотреть задачу под другим углом. Я задумался о вероятном хозяине вильмарфов. И всё стало на свои места. Элементарно, как любил говаривать один головастый парень, обожающий скрипки и трубки.
Я не торопился присваивать себе лавры Шерлока Холмса. Но сложить два и два был в состоянии. Отчасти помогли и богатый опыт столкновений с самыми различными тварями и знания, почерпнутые из старых книг. В той же самой книге, где говорилось о людях, способных управлять вильмарфами, был раздел, посвящённый жрецам культа Зеймуса. Эти ребята славились умением контролировать разум животных. Любых, даже волшебных, таких как единороги и драконы. Что для подобных кудесников какие-то там вильмарфы, пусть и обладающие врождённым даром туманить сознание! В книге говорилось, что Зеймус был зверобогом и одним из полководцев Хаоса. Его последователи приносили ему в жертву животных. Бедные зверушки покорно ложились на алтари, проливая кровь во славу Зеймуса.
Казалось бы, что не самые плохие парни, эти жрецы. Их коллеги по цеху, поклоняющиеся другим Тёмным богам или же братья из чернокнижников, считали, что лучше человеческих жертв и быть не может. Но служители Зеймуса не были безобидными ребятами. Для того чтобы поддерживать в себе способность управлять разумом зверей, они должны были регулярно потреблять кровь невинных детей. Кровь питала их и давала силы. Не исключено, что я всё здорово упрощаю. Но отчего-то мне казалось, что древние жрецы Зеймуса и личности, повелевающие тварями наподобие вильмарфов, одни и те же люди. Поверьте, вильмарфы не слишком отличаются от животных.
Оставалось ответить на главный вопрос: что делает в Подлесье жрец полузабытого культа? И почему он до последнего времени никак не давал о себе знать? И самое главное – кто он? Я чуть мозги себе не вывихнул, пока думал над этим. И придумал. После того, как устроил старосте Кромвелю настоящий допрос с пристрастием. Насколько мне не изменяет память, жрецы Зеймуса давали обет безбрачия. Они всю жизнь обязывались провести в служении своему богу. Им было запрещено иметь детей. Поговаривали, что жрецы не брезговали делить койку с животными, извращенцы хреновые…. Так вот, единственным бобылём на всё Подлесье был старый мельник. Дедку уже давно стукнуло под шестьдесят, но он так и не обзавёлся ни женой, ни детьми. Кромвель, как не тужился, так и не мог припомнить, встречался ли мельник вообще хоть когда-нибудь с особой противоположного пола. Хотя и был моложе мельника всего на шесть лет.
О-хо-хо, я отлично понимал, что мои догадки по большому счёту и яйца выеденного не стоят. Они настолько притянуты за уши, что любой племенной осёл позавидует! Я не сыщик и в дедукции откровенно слабоват. Но я же должен был хоть что-то делать, чёрт возьми. Я не собирался торчать в этой деревне дольше одной ночи, но и отказать в помощи не мог. Уже не мог. Под перекрестием взглядов Корина и Виты, глядя в наполненные немой мольбой и первобытным страхом глаза господина и госпожи Кромвель. И я делал. Делал, что умел и как умел. И пусть в суде мои зацепки любой ушлый адвокат разбил бы в пух и прах, я не собирался отступать от сформировавшегося в моей голове плана.
Единственное, чему я не мог дать ровным счётом никакого объяснения, была мотивация предполагаемого жреца. Если мельник, звали его, кстати, Волотом (забавное имечко, верно?) все эти годы успешно скрывал от всей деревни свои тёмные наклонности, то что заставило его именно сейчас так спешно вспоминать давно забытые и поросшие быльём знания? Что двинуло его начать похищать детей и пить их кровь? Для чего? И почему этого не произошло раньше? Чего Волот выжидал?
Я выяснил, что первый исчезнувший ребёнок, так и не вернувшаяся после посиделок у подружки девочка жила неподалёку от дома мельника. Вроде бы всё сходилось. Старый выродок уволок её, когда она торопилась домой, убил и выпил её кровь. Проснувшейся силы ему хватило, чтобы заарканить парочку вильмарфов и в дальнейшем не рисковать самому. Похоже на то, что Волот следовал какому-то одному ему понятному плану. Вот только какому? Незнание этого обстоятельства изрядно меня нервировало. Не люблю неопределённости и недосказанности. Не хочу выглядеть скучным и банальным, но что-то здесь было не правильно. Не правильно, ха. Как будто похищение детей и приручение вильмарфов может быть чем-то правильным и оправданным…
Но почему я выбрал мельницу? А что мне оставалось? Я не хотел ломиться к Волоту, чей дом располагался чуть ли не в центре деревни. Сомневаюсь, что жрец Зеймуса принял бы меня с распростёртыми объятиями. А подвергать напрасному риску ни в чём не повинных соседей мельника я не собирался. При любом раскладе наша встреча закончится дракой. Несчастная деревушка и так лишилась слишком многого, чтобы отнимать у неё ещё кого-то. Старая мельница с огромным колесом-ветряком находилась на самой дальней окраине. Слева тянулись подёрнутые снегом поля, чуть дальше простирался Спящий лес. Справа был насыпан невысокий курган непонятного мне происхождения. Ближайшие дома дымили печными трубами более чем в сотне футов от мельницы, что меня вполне устраивало.
Я терпеливо выжидал. Я знал, что ОНИ придут сюда. Наверняка жрец и вильмарфы учуяли моё присутствие. Я представлял для них нешуточную угрозу, и они захотят со мной разобраться. Волот не хуже меня понимал, что отсидеться за стенами ему не удастся. Он предоставил мне право выбора поля боя. Я дам ему возможность нанести удар первому. И к тому же мой инстинкт Ходящего настойчиво шептал, что все ответы я получу именно здесь, среди царства зерна и муки. Как только я открыл добротную, сбитую из толстых досок дверь и замер на пороге мельницы, я почувствовал, что внутри происходили нехорошие вещи. Ужасные и отвратительные. Я словно услышал громкие разрывающие барабанные перепонки крики агонии и непередаваемой боли. Словно в пропахшей пылью сгустившейся тьме разом закричали десятки терзаемых детских душ.
И вот я тут, сижу на мешках, положив меч на колени, и жду.
Мои глаза давно привыкли к окружающей меня темноте. Обострившееся зрение позволяло мне видеть раз в пять лучше обычного человека. Я не хуже кошки различал все окружающие меня детали обстановки: базы с зерном, сложенные вдоль стен штабеля мешков, длинный, установленный на козлах стол, ведущую на второй ярус лестницу, могучий стержень уходящего вверх приводного механизма жерновов. Мои уши улавливали малейшие шорохи. Я был собран и готов. И я совсем не растерялся, когда снаружи послышался скрадываемый снегом звук мягких шагов. Я спокойно продолжал сидеть, когда кто-то сильно надавил на входную дверь. Я даже не вздрогнул.
Дверь отворилась. По полу потянуло волной леденящего холода. На пороге застыли две тёмные гротескного вида фигуры. Они отчётливо выделялись на фоне сверкающего в свете ярких звёзд снега. Я позволил себе кривую усмешку. Мне совсем не доставило радости то, что я не ошибся. У входа в мельницу стояли именно вильмарфы. Насколько я мог судить, молодая ещё пара – самец и самка. Они были похожи меж собой как единоутробные близнецы. Непрофессионалу тяжело отличить особь женского рода от мужской. Не сомневаюсь, что и мы, люди, для них все на одно лицо.
