– Простите за испорченный вечер и разбитую технику. Может, вычтите из моих карманных денег?
Себастьян неодобрительно качнул головой, сложив руки на груди и прислонившись бедром к столу:
– Забудь. Со всеми бывает. И за кого ты меня принимаешь? Неужели я буду отбирать твои и так жалкие крохи? Чтоб о таком больше не слышал. И это я должен извиняться за своих невоспитанных отпрысков. Конечно, мы с Элоди никогда не заставляли их есть то, что детям не нравится, но на людях – в гостях или ресторане – они себе никогда такого бы не позволили. Совсем распустились, завтра поговорю с ними.
Я глядела на мужчину напротив, ощущая, как внутренний дискомфорт смывается теплой волной его внимания и участия. Мне так редко удавалось почувствовать мужскую заботу, когда можно спокойно переложить все проблемы на крепкие плечи, готовые поддержать и закрыть от любых невзгод. Внутри росло глубокое уважение к этому прекрасному человеку: я, честно, даже завидовала немного его детям – что у них такой папа. Хотя, конечно, ни о какой дочерней привязанности к хозяину и речи идти не могло. Просто вдруг вспомнилось отсутствие отца в собственной жизни, и стало немножко грустно…
Молчание затянулось. Себастьян с непроницаемым выражением смотрел мне в глаза, а я вдруг осознала, что и сама пялюсь на него, как безумная фанатка, и быстро отвела взгляд:
– Спокойной ночи, месье Аркур.
Меня на секунду обняли теплые руки, ободряюще похлопав по макушке:
– Не бери в голову, малышка, и отдохни завтра как следует.
Я рискнула тоже слегка прикоснуться к твердой спине и, кивнув на прощание, освобожденным из силков зайцем порскнула с кухни, чувствуя, как пылают щеки. Эй, сердце мое, когда ты уже прекратишь так громко биться в присутствии Себастьяна?..
Проснувшись в воскресенье поздно, уже ближе к обеду, я поняла, что совершенно никуда не хочу идти. В большом доме и во дворе признаков жизни не наблюдалось. Залив хлопья молоком на кухне, я вернулась к себе и до вечера провалялась, читая прихваченный из гостиной журнал про дома и стили интерьера. Потом бездумно пяллилась в телевизор и рассматривала карту города, отмечая важные для себя маршруты: до ближайшего супермаркета, до школы детей, до Старого Города…
В общем, день прошел бестолково, но передышка оказала на мою психику благотворное влияние. Мозг и так слишком перегружен информацией за последнюю неделю, а душа – впечатлениями и эмоциями. Все же до сих пор я была довольно домашней девочкой и большим интровертом. Спокойный досуг наедине с книгой для меня до сих пор предпочтительнее вечера в шумной компании. И как бы мне ни импонировал Себастьян, как бы глубоко я его ни уважала, провести день вдали от него стало огромным облегчением. Пытаясь разобраться в своих чувствах к хозяину, я с тревогой поняла, что начинаю к нему привязываться. Спустя всего лишь неделю. Его вдруг оказалось слишком много в моей жизни: он был слишком добр, слишком участлив, слишком радушен и слишком нежен. Пытаясь представить лицо Максима, я вдруг поняла, что помню глаза, руки, прическу, но разрозненные кусочки вместе не складываются в цельный портрет. Зато перед мысленным взором тут же всплыло улыбающееся лицо месье Аркура. Приплыли!
Университетскую многолетнюю любовь внезапно вытеснило знакомство, длящееся всего лишь несколько дней. Неужели я настолько ветреная? Никогда не думала, что мои предпочтения поменяются так быстро. Я начинаю влюбляться в своего работодателя? Помотала головой: максимум, который можно себе позволить, – благодарность и восхищение по отношению к нему. Влюбляться нельзя. Это будет катастрофа. Как я смогу работать, глядеть в глаза ему и его детям? Люси, помни: ты приехала учиться, а не крутить романы. И уж точно не за тем, чтобы разбить себе сердце. А еще тебя дома ждет парень. Ну, может, конечно, и не слишком ждет, но лучше считать, что ждет. Безопаснее для всех.
Инцидент с грибным супом стал смазанным, но финальным штрихом в картине моей адаптации после приезда. Утром в понедельник начались рабочие будни. Теперь уже для всех, включая меня и детей. С утра помогала собираться им в школу: готовила завтрак, подбирала одежду, Себастьян отвозил их на машине; до обеда, пока еще не начались занятия у меня самой, часто фланировала по городу в обнимку с фотоаппаратом, изучая окрестности и каждый раз восхищаясь новому прекрасному уголку.
За окном вовсю гуляло бабье лето, теплая погода позволяла носить даже футболки и майки, но все чаще с близкой Атлантики западный ветер приносил циклоны: внезапный дождик мог настигнуть, даже когда вовсю светило солнце, а по утрам порой Ле-Ман накрывали густые, холодные туманы. У меня началась акклиматизация: то в горле запершит, то сопли ручьем текут, – поэтому в такие непонятные дни я старалась не выходить из дома, читала и смотрела фильмы на французском, пыталась освоить некоторые рецепты из оригинальной кулинарной книги, выданной Жюльет.
В одиннадцать резвыми скачками неслась за малыми. Десять минут ходьбы, и вот она – школа. Жду у ворот, вылавливаю из общей толпы «своих» деток, мы заходим в булочную, покупаем свежий baguette и иногда brioche. [1]
Традиционно обе горбушки батона съедались Симоном и Артюром по дороге домой. Мне не нравилось это кусочничество перед обедом, пару раз я пыталась ненавязчиво высказаться по данному поводу, но в итоге напоролась на игнор. Мальчишки не разговаривали со мной вовсе или отвечали односложно, уходили вперед и упрямо сворачивали к булочной. Пришлось уточнить у Себастьяна, и он подтвердил, что так всегда было в их школьные будни. Мда. Похоже, опять полезла в чужой монастырь со своей кулинарной книгой. В конце концов, наверное, детям не так вредно лопать булки, как взрослым: быстрый рост, нехватка углеводов и все такое. Тем более парни спортом занимаются. Но прямо перед обедом… Не понимаю.
Больше я не спорила, покорно расплачиваясь выделенными на мучные изделия деньгами. Обедом кормила Жюльет. С переменным успехом в плане съедобности. Оказывается, носы мы кривим не только на мою стряпню, но и на брокколи, например, или на рыбу. На «ура» шли только запеченные куриные ножки, картошка и макароны. Ну и, конечно, всякие сладости. Передо мной по вечерам они еще пытались выставляться этакими фон баронами со своими «буду есть», «не буду», но с Жюльет такой номер не прокатывал. Может быть, в силу возраста или длительного знакомства, к ней они относились с должным пиететом. Я же была совершенно «не указ». Из того, что готовилось мной, съедались только спагетти. К сожалению, Себастьян последнее время редко успевал на ужин, поэтому повлиять на них никак не мог. Пришлось выкручиваться самой. Заручившись поддержкой Жюльет, я под ее опытным руководством научилась печь лоранский пирог, чем-то похожий на пиццу, но с более полезной начинкой в виде яиц, взбитых со сливками, твердого сыра и свежего бекона, а также вспомнила о блинах и овсяной каше с фруктами. Правда, последнюю пришлось взбивать блендером в однородное пюре, но хотя бы вопрос питания урегулировался, и я мысленно смахнула пот со лба. Проблем и без того хватало...
Возвратившись домой, мы садились делать домашнее задание. И вот тут начинались ритуальные танцы с бубнами. Симон и Артюр категорически не желали признавать мой авторитет в плане домашки. К сожалению, они очень быстро просекли, что их полужаргонный говор я понимаю далеко не дословно и прониклись чувством собственного превосходства над дремучей русской, как бы нечаянно позабыв о том, что уж математические задачки и лингвистические упражнения для начальных классов я всяко смогу решить. В итоге все вылилось в лентяйство и безалаберность со стороны Симона и глухую оборону – у Артюра. Первый делал все уроки ровно три минуты, второй – более убедительные полчаса, но прятал тетради, не давая мне проверять. Любые попытки вмешаться в происходящее сводились к скрытому или явному сопротивлению. Честно? Я терялась и понятия не имела, что делать, но бежать жаловаться Себастьяну казалось всё же крайней мерой.
Потом они спускались во двор – играть в футбол или баскетбол, резались в приставку, зависали перед огромным телевизором в детской, либо отправлялись в парк Якобинцев кататься на самокатах, общаясь исключительно между собой. Я начинала чувствовать себя то ли мебелью, то ли сторожевой собакой – в общем, бессловесным и бесправным существом. Прямо скажем, не слишком приятное ощущение, которое все глубже и глубже загоняло в черную тоску. Казалось, что меня словно выносят за стену из пуленепробиваемого стекла. Особенно это ощущение усилилось после внезапного визита Сесиль, дочери друзей Себастьяна.
Ей едва исполнилось восемнадцать, в прошлом году девушка сидела с мальчиками и даже иногда подрабатывала у них репетитором. Но теперь она училась в выпускном классе, поэтому не смогла дальше работать бэбиситтером. Сесиль рассказала мне все это после того, как мальчишки чуть не снесли ее волной почти щенячьего восторга. Она была милой, приятной и простой в общении, болтала с Симоном и Артюром о футболе, учебе, комиксах. Я же осознала, насколько не в теме, но слушала внимательно, пытаясь разобрать хоть что-то знакомое в сплошь чужих названиях и местных реалиях. Сесиль оказалась весьма понимающей особой, дала перед уходом свой номер телефона и велела звонить, если уж совсем не справляюсь.
С одной стороны, я испытывала к ней симпатию и благодарность за такое щедрое предложение, с другой же, как ни противно было признаваться себе, меня поедала ревность и зависть к такой явно дружеской привязанности со стороны мальчиков. После ее ухода они снова замкнулись и до ужина почти не разговаривали даже между собой.
Каждый вечер ребята с огромным нетерпением ждали Себастьяна, приползавшего полуживым с работы. Видимо, в компании начались проблемы, потому что, даже когда он умудрялся ужинать вместе с нами, почти все время висел на телефоне. Поговорить наедине теперь не удавалось совсем. Не только мне с ним, но и сыновьям. И он то ли не замечал напряжения в моих отношениях с Симоном и Артюром, то ли решил дать мне возможность справиться самостоятельно… Да мне, вообще-то, и не на что было жаловаться – прямым нападкам со стороны его сыновей я не подвергалась, а все остальное – сугубо личные разборки и мое фиаско на ниве педагогики. Тем более надо признать, от себя лично он сделал достаточно, чтобы я сумела вписаться в траекторию их жизни. Ужасно не хотелось подводить человека, которого я ценила и уважала, и признаваться в собственной некомпетентности. Хотя, если ситуация с домашними заданиями не исправится и табель покажет снизившиеся оценки, отвечать придется мне…
…Что, собственно, и произошло в конечном итоге.
В конце второй учебной недели меня вызвали на собрание к Симону в класс. Вернее, вызвали Себастьяна, а идти пришлось мне, потому что тот был занят на совещании.
Учительница не скрывала своего удивления, заметив меня рядом с Симоном, и спросила у мальчика, кем же я прихожусь ему, потому что наверняка была в курсе смерти мадам Аркур.
– Это наша служанка, – выдал Симон, – папа заказал ее из России.
Я мысленно ахнула, пытаясь понять, как мне воспринимать подобное: как открытое хамство или детскую непосредственность. Стараясь не краснеть и сохранить внешнее спокойствие, отдала доверенность месье Аркура, в которой он разрешал передать мне личную информацию о Симоне.
– Знаете, э-э… mademoiselle An-nti-po-va, – отправив моего подопечного подождать в коридоре, она по слогам произнесла фамилию, сверившись краем глаза с бумажкой. – Я весьма обеспокоена успеваемостью Симона. За последние две недели он оказался практически в хвосте класса. Я бы могла списать все на шок от утраты, потому что ранее он зарекомендовал себя достаточно умным и способным учеником, но прошел уже год. И перед летними каникулами его результаты были не самыми плохими, даже можно сказать, хорошими. Может быть, вы скажете, что с ним происходит?
Примерно такой же разговор состоялся и с учительницей Артюра. Вдобавок она пожаловалась еще и на агрессию со стороны мальчика. Он срывался на грубости и крик во время занятия, и его не единожды выставляли из класса. Я кивала, слушала и обещала разобраться в ситуации и поставить в известность отца. А самой хотелось провалиться сквозь землю. На меня накатывали жгучие волны стыда и осознания собственной никчемности и легкомысленности. Ду-ура. Жаловаться она побоялась, все осторожничала, да старалась не навязываться ребятам. Пустила все на самотек, а теперь у мальчишек проблемы. Конечно, в прошлом году с ними занималась Сесиль, и уж ей-то они наверняка давали проверять сделанные упражнения и рассказывали о неприятностях в школе. Мне же предстояло исправлять ситуацию самостоятельно.
Угрюмой компанией мы вернулись домой. Каждый думал о своем, и даже предстоящие выходные не радовали. На кухне дети включили телевизор и меланхолично жевали шоколадные батончики. Запас всевозможных сладостей хранился в одном из ящиков кухонного гарнитура. Я немного подумала и тоже взяла себе шоколадку, усевшись рядом. Не хотелось ничего: ни ругаться, ни сражаться, ни договариваться. Наше всеобщее уныние разбил телефонный звонок.
– Bonjour. C’est qui? [2]
Я ткнула себя в грудь, пораженно переспросив:
– Меня?!
– Ага, девчонка какая-то, – пожал плечами и передал мне трубку.
– Bonjour, je vous ecoute, [3]
– Привет, подруга. Как ваше ничего?
– О-о-о, Маричелла! Ты не представляешь, как я счастлива тебя слышать!
На том конце провода рассмеялись:
– Звучит почти как «забери меня отсюда».
– Ты не далека от истины… – и я выложила своей названой сестренке все возникшие проблемы и задачи, остро осознавая, как не хватает мне такого вот общения. Когда не нужно каждый раз прокручивать фразу в голове, прежде чем выдать ее вслух. Когда можно быть собой, а не просчитывать свои действия наперед. Все равно ведь в итоге просчиталась.
– Мари-и-ин, они меня обижа-а-ают, – канючила я, не обращая внимания на косые взгляды детей, периодически бросаемые в мою сторону.
– Как они тебя обижают, чудо мое?
– Не слушаются. Домашку проверять не дают, почти не разговаривают со мной и вообще… Учителя сегодня жаловались на них. Вот что я Себу скажу? Вообще не могу с ними контакт найти-и-и.
– Антипова, и это я слышу от человека, который выбил себе на филейной части «Impossibilia non sunt», [4]
– Я тогда еще не слышала выражение «Ad impossibilia nemo obligatur», [5]
– Так, отставить панику, – строго отрезали на линии. – Не можешь убедить – накажи. Или наобещай чего-нибудь, чего им хочется. Метод кнута и пряника работает во всех странах мира. Уж поверь мне: трое разновозрастных демонят под опекой.
– Как?!
– Лиши самого ценного.
Себастьян неодобрительно качнул головой, сложив руки на груди и прислонившись бедром к столу:
– Забудь. Со всеми бывает. И за кого ты меня принимаешь? Неужели я буду отбирать твои и так жалкие крохи? Чтоб о таком больше не слышал. И это я должен извиняться за своих невоспитанных отпрысков. Конечно, мы с Элоди никогда не заставляли их есть то, что детям не нравится, но на людях – в гостях или ресторане – они себе никогда такого бы не позволили. Совсем распустились, завтра поговорю с ними.
Я глядела на мужчину напротив, ощущая, как внутренний дискомфорт смывается теплой волной его внимания и участия. Мне так редко удавалось почувствовать мужскую заботу, когда можно спокойно переложить все проблемы на крепкие плечи, готовые поддержать и закрыть от любых невзгод. Внутри росло глубокое уважение к этому прекрасному человеку: я, честно, даже завидовала немного его детям – что у них такой папа. Хотя, конечно, ни о какой дочерней привязанности к хозяину и речи идти не могло. Просто вдруг вспомнилось отсутствие отца в собственной жизни, и стало немножко грустно…
Молчание затянулось. Себастьян с непроницаемым выражением смотрел мне в глаза, а я вдруг осознала, что и сама пялюсь на него, как безумная фанатка, и быстро отвела взгляд:
– Спокойной ночи, месье Аркур.
Меня на секунду обняли теплые руки, ободряюще похлопав по макушке:
– Не бери в голову, малышка, и отдохни завтра как следует.
Я рискнула тоже слегка прикоснуться к твердой спине и, кивнув на прощание, освобожденным из силков зайцем порскнула с кухни, чувствуя, как пылают щеки. Эй, сердце мое, когда ты уже прекратишь так громко биться в присутствии Себастьяна?..
Проснувшись в воскресенье поздно, уже ближе к обеду, я поняла, что совершенно никуда не хочу идти. В большом доме и во дворе признаков жизни не наблюдалось. Залив хлопья молоком на кухне, я вернулась к себе и до вечера провалялась, читая прихваченный из гостиной журнал про дома и стили интерьера. Потом бездумно пяллилась в телевизор и рассматривала карту города, отмечая важные для себя маршруты: до ближайшего супермаркета, до школы детей, до Старого Города…
В общем, день прошел бестолково, но передышка оказала на мою психику благотворное влияние. Мозг и так слишком перегружен информацией за последнюю неделю, а душа – впечатлениями и эмоциями. Все же до сих пор я была довольно домашней девочкой и большим интровертом. Спокойный досуг наедине с книгой для меня до сих пор предпочтительнее вечера в шумной компании. И как бы мне ни импонировал Себастьян, как бы глубоко я его ни уважала, провести день вдали от него стало огромным облегчением. Пытаясь разобраться в своих чувствах к хозяину, я с тревогой поняла, что начинаю к нему привязываться. Спустя всего лишь неделю. Его вдруг оказалось слишком много в моей жизни: он был слишком добр, слишком участлив, слишком радушен и слишком нежен. Пытаясь представить лицо Максима, я вдруг поняла, что помню глаза, руки, прическу, но разрозненные кусочки вместе не складываются в цельный портрет. Зато перед мысленным взором тут же всплыло улыбающееся лицо месье Аркура. Приплыли!
Университетскую многолетнюю любовь внезапно вытеснило знакомство, длящееся всего лишь несколько дней. Неужели я настолько ветреная? Никогда не думала, что мои предпочтения поменяются так быстро. Я начинаю влюбляться в своего работодателя? Помотала головой: максимум, который можно себе позволить, – благодарность и восхищение по отношению к нему. Влюбляться нельзя. Это будет катастрофа. Как я смогу работать, глядеть в глаза ему и его детям? Люси, помни: ты приехала учиться, а не крутить романы. И уж точно не за тем, чтобы разбить себе сердце. А еще тебя дома ждет парень. Ну, может, конечно, и не слишком ждет, но лучше считать, что ждет. Безопаснее для всех.
***
Инцидент с грибным супом стал смазанным, но финальным штрихом в картине моей адаптации после приезда. Утром в понедельник начались рабочие будни. Теперь уже для всех, включая меня и детей. С утра помогала собираться им в школу: готовила завтрак, подбирала одежду, Себастьян отвозил их на машине; до обеда, пока еще не начались занятия у меня самой, часто фланировала по городу в обнимку с фотоаппаратом, изучая окрестности и каждый раз восхищаясь новому прекрасному уголку.
За окном вовсю гуляло бабье лето, теплая погода позволяла носить даже футболки и майки, но все чаще с близкой Атлантики западный ветер приносил циклоны: внезапный дождик мог настигнуть, даже когда вовсю светило солнце, а по утрам порой Ле-Ман накрывали густые, холодные туманы. У меня началась акклиматизация: то в горле запершит, то сопли ручьем текут, – поэтому в такие непонятные дни я старалась не выходить из дома, читала и смотрела фильмы на французском, пыталась освоить некоторые рецепты из оригинальной кулинарной книги, выданной Жюльет.
В одиннадцать резвыми скачками неслась за малыми. Десять минут ходьбы, и вот она – школа. Жду у ворот, вылавливаю из общей толпы «своих» деток, мы заходим в булочную, покупаем свежий baguette и иногда brioche. [1]
Закрыть
Французский длинный батон и хлеб в виде круглой сладкой булочки.
Традиционно обе горбушки батона съедались Симоном и Артюром по дороге домой. Мне не нравилось это кусочничество перед обедом, пару раз я пыталась ненавязчиво высказаться по данному поводу, но в итоге напоролась на игнор. Мальчишки не разговаривали со мной вовсе или отвечали односложно, уходили вперед и упрямо сворачивали к булочной. Пришлось уточнить у Себастьяна, и он подтвердил, что так всегда было в их школьные будни. Мда. Похоже, опять полезла в чужой монастырь со своей кулинарной книгой. В конце концов, наверное, детям не так вредно лопать булки, как взрослым: быстрый рост, нехватка углеводов и все такое. Тем более парни спортом занимаются. Но прямо перед обедом… Не понимаю.
Больше я не спорила, покорно расплачиваясь выделенными на мучные изделия деньгами. Обедом кормила Жюльет. С переменным успехом в плане съедобности. Оказывается, носы мы кривим не только на мою стряпню, но и на брокколи, например, или на рыбу. На «ура» шли только запеченные куриные ножки, картошка и макароны. Ну и, конечно, всякие сладости. Передо мной по вечерам они еще пытались выставляться этакими фон баронами со своими «буду есть», «не буду», но с Жюльет такой номер не прокатывал. Может быть, в силу возраста или длительного знакомства, к ней они относились с должным пиететом. Я же была совершенно «не указ». Из того, что готовилось мной, съедались только спагетти. К сожалению, Себастьян последнее время редко успевал на ужин, поэтому повлиять на них никак не мог. Пришлось выкручиваться самой. Заручившись поддержкой Жюльет, я под ее опытным руководством научилась печь лоранский пирог, чем-то похожий на пиццу, но с более полезной начинкой в виде яиц, взбитых со сливками, твердого сыра и свежего бекона, а также вспомнила о блинах и овсяной каше с фруктами. Правда, последнюю пришлось взбивать блендером в однородное пюре, но хотя бы вопрос питания урегулировался, и я мысленно смахнула пот со лба. Проблем и без того хватало...
Возвратившись домой, мы садились делать домашнее задание. И вот тут начинались ритуальные танцы с бубнами. Симон и Артюр категорически не желали признавать мой авторитет в плане домашки. К сожалению, они очень быстро просекли, что их полужаргонный говор я понимаю далеко не дословно и прониклись чувством собственного превосходства над дремучей русской, как бы нечаянно позабыв о том, что уж математические задачки и лингвистические упражнения для начальных классов я всяко смогу решить. В итоге все вылилось в лентяйство и безалаберность со стороны Симона и глухую оборону – у Артюра. Первый делал все уроки ровно три минуты, второй – более убедительные полчаса, но прятал тетради, не давая мне проверять. Любые попытки вмешаться в происходящее сводились к скрытому или явному сопротивлению. Честно? Я терялась и понятия не имела, что делать, но бежать жаловаться Себастьяну казалось всё же крайней мерой.
Потом они спускались во двор – играть в футбол или баскетбол, резались в приставку, зависали перед огромным телевизором в детской, либо отправлялись в парк Якобинцев кататься на самокатах, общаясь исключительно между собой. Я начинала чувствовать себя то ли мебелью, то ли сторожевой собакой – в общем, бессловесным и бесправным существом. Прямо скажем, не слишком приятное ощущение, которое все глубже и глубже загоняло в черную тоску. Казалось, что меня словно выносят за стену из пуленепробиваемого стекла. Особенно это ощущение усилилось после внезапного визита Сесиль, дочери друзей Себастьяна.
Ей едва исполнилось восемнадцать, в прошлом году девушка сидела с мальчиками и даже иногда подрабатывала у них репетитором. Но теперь она училась в выпускном классе, поэтому не смогла дальше работать бэбиситтером. Сесиль рассказала мне все это после того, как мальчишки чуть не снесли ее волной почти щенячьего восторга. Она была милой, приятной и простой в общении, болтала с Симоном и Артюром о футболе, учебе, комиксах. Я же осознала, насколько не в теме, но слушала внимательно, пытаясь разобрать хоть что-то знакомое в сплошь чужих названиях и местных реалиях. Сесиль оказалась весьма понимающей особой, дала перед уходом свой номер телефона и велела звонить, если уж совсем не справляюсь.
С одной стороны, я испытывала к ней симпатию и благодарность за такое щедрое предложение, с другой же, как ни противно было признаваться себе, меня поедала ревность и зависть к такой явно дружеской привязанности со стороны мальчиков. После ее ухода они снова замкнулись и до ужина почти не разговаривали даже между собой.
Каждый вечер ребята с огромным нетерпением ждали Себастьяна, приползавшего полуживым с работы. Видимо, в компании начались проблемы, потому что, даже когда он умудрялся ужинать вместе с нами, почти все время висел на телефоне. Поговорить наедине теперь не удавалось совсем. Не только мне с ним, но и сыновьям. И он то ли не замечал напряжения в моих отношениях с Симоном и Артюром, то ли решил дать мне возможность справиться самостоятельно… Да мне, вообще-то, и не на что было жаловаться – прямым нападкам со стороны его сыновей я не подвергалась, а все остальное – сугубо личные разборки и мое фиаско на ниве педагогики. Тем более надо признать, от себя лично он сделал достаточно, чтобы я сумела вписаться в траекторию их жизни. Ужасно не хотелось подводить человека, которого я ценила и уважала, и признаваться в собственной некомпетентности. Хотя, если ситуация с домашними заданиями не исправится и табель покажет снизившиеся оценки, отвечать придется мне…
***
…Что, собственно, и произошло в конечном итоге.
В конце второй учебной недели меня вызвали на собрание к Симону в класс. Вернее, вызвали Себастьяна, а идти пришлось мне, потому что тот был занят на совещании.
Учительница не скрывала своего удивления, заметив меня рядом с Симоном, и спросила у мальчика, кем же я прихожусь ему, потому что наверняка была в курсе смерти мадам Аркур.
– Это наша служанка, – выдал Симон, – папа заказал ее из России.
Я мысленно ахнула, пытаясь понять, как мне воспринимать подобное: как открытое хамство или детскую непосредственность. Стараясь не краснеть и сохранить внешнее спокойствие, отдала доверенность месье Аркура, в которой он разрешал передать мне личную информацию о Симоне.
– Знаете, э-э… mademoiselle An-nti-po-va, – отправив моего подопечного подождать в коридоре, она по слогам произнесла фамилию, сверившись краем глаза с бумажкой. – Я весьма обеспокоена успеваемостью Симона. За последние две недели он оказался практически в хвосте класса. Я бы могла списать все на шок от утраты, потому что ранее он зарекомендовал себя достаточно умным и способным учеником, но прошел уже год. И перед летними каникулами его результаты были не самыми плохими, даже можно сказать, хорошими. Может быть, вы скажете, что с ним происходит?
Примерно такой же разговор состоялся и с учительницей Артюра. Вдобавок она пожаловалась еще и на агрессию со стороны мальчика. Он срывался на грубости и крик во время занятия, и его не единожды выставляли из класса. Я кивала, слушала и обещала разобраться в ситуации и поставить в известность отца. А самой хотелось провалиться сквозь землю. На меня накатывали жгучие волны стыда и осознания собственной никчемности и легкомысленности. Ду-ура. Жаловаться она побоялась, все осторожничала, да старалась не навязываться ребятам. Пустила все на самотек, а теперь у мальчишек проблемы. Конечно, в прошлом году с ними занималась Сесиль, и уж ей-то они наверняка давали проверять сделанные упражнения и рассказывали о неприятностях в школе. Мне же предстояло исправлять ситуацию самостоятельно.
Глава 9. Проблемы и их решения
Угрюмой компанией мы вернулись домой. Каждый думал о своем, и даже предстоящие выходные не радовали. На кухне дети включили телевизор и меланхолично жевали шоколадные батончики. Запас всевозможных сладостей хранился в одном из ящиков кухонного гарнитура. Я немного подумала и тоже взяла себе шоколадку, усевшись рядом. Не хотелось ничего: ни ругаться, ни сражаться, ни договариваться. Наше всеобщее уныние разбил телефонный звонок.
– Bonjour. C’est qui? [2]
Закрыть
– ответил Симон. Потом удивленно взглянул в мою сторону. – Люси, это тебя.Здравствуйте, это кто?
Я ткнула себя в грудь, пораженно переспросив:
– Меня?!
– Ага, девчонка какая-то, – пожал плечами и передал мне трубку.
– Bonjour, je vous ecoute, [3]
Закрыть
– не успела произнести я, как знакомый голос жизнерадостно гаркнул по-русски:Здравствуйте, слушаю вас
– Привет, подруга. Как ваше ничего?
– О-о-о, Маричелла! Ты не представляешь, как я счастлива тебя слышать!
На том конце провода рассмеялись:
– Звучит почти как «забери меня отсюда».
– Ты не далека от истины… – и я выложила своей названой сестренке все возникшие проблемы и задачи, остро осознавая, как не хватает мне такого вот общения. Когда не нужно каждый раз прокручивать фразу в голове, прежде чем выдать ее вслух. Когда можно быть собой, а не просчитывать свои действия наперед. Все равно ведь в итоге просчиталась.
– Мари-и-ин, они меня обижа-а-ают, – канючила я, не обращая внимания на косые взгляды детей, периодически бросаемые в мою сторону.
– Как они тебя обижают, чудо мое?
– Не слушаются. Домашку проверять не дают, почти не разговаривают со мной и вообще… Учителя сегодня жаловались на них. Вот что я Себу скажу? Вообще не могу с ними контакт найти-и-и.
– Антипова, и это я слышу от человека, который выбил себе на филейной части «Impossibilia non sunt», [4]
Закрыть
после того как единственная с потока сдала на «пятерку» латынь?!Нет ничего невозможного
– Я тогда еще не слышала выражение «Ad impossibilia nemo obligatur», [5]
Закрыть
– проворчала я сердито, вновь поймав на себе взгляды мальчишек. Теперь удивленные.К невозможному никого не обязывают
– Так, отставить панику, – строго отрезали на линии. – Не можешь убедить – накажи. Или наобещай чего-нибудь, чего им хочется. Метод кнута и пряника работает во всех странах мира. Уж поверь мне: трое разновозрастных демонят под опекой.
– Как?!
– Лиши самого ценного.
