То, что кто-то вошел, я почувствовала сразу. Сквозняк мазнул по босым пяткам, сделал попытку забраться под юбку, поднимая подол, но потерпел поражение, едва гость захлопнул за собой дверь.
— Как успехи? — поинтересовался новоприбывший голосом, как оказалось, герцога Аверстала. То-то мне подменный инквизитор сразу не понравился, а уж после официального представления… Одно обнадеживало: пока замену мне не нашли, дела мои были не столь печальны, как могли бы быть. Но герцог Аверстал… Хотя, к чему бояться герцога, когда он меня толкает на ложь королю?..
— Ей не мешало бы похудеть, — пожаловалась госпожа Бонартье, касаясь концом трости моей талии с обеих сторон. — Как бы мы с бедной Хлоей ни старались, но до идеала еще далеко! — Возмущение, отразившееся на моем лице, госпожа проигнорировала, продолжая изливать душу: — А осанка? Это просто издевательство! Стоит мне отвлечься, как она, — мне достался уничижительный взгляд, — теряет всякое сходство с человеком. Это не леди, это абориген Южных островов. А ее походка…
— Каблуки скорректируют, — оборвал стенания госпожи Бонартье герцог, а я пошатнулась, почувствовав, как чужие ладони легли на мою талию, а шею опалило теплое дыхание. От смущения мое лицо запылало. Так неудобно мне не было даже в кабинете инквизитора, когда герцог позволил себе лишнее. В тот раз на мне хотя бы был весь комплект одежды, а сейчас… стоя вот так, посреди комнаты, в одной сорочке, поверх которой затянули корсет, проверяя на крепкость мои ребра, я чувствовала себя крайне уязвимо.
От чужих прикосновений по спине пробежали мурашки, а когда герцог, усмехнувшись, взялся за казавшийся мне декоративным бант у воротника и после легко потянул вниз больше не удерживаемые вместе части сорочки, обнажая не только шею, но и все, что не было объято корсетом, у меня перехватило дыхание. Дрогнули руки, и, если бы не расторопность служанок, выхвативших из пальцев чашки, мы оба оказались бы мокрыми. И если Дамиану в его полном облачении, едва ли было бы стыдно от нескольких мокрых пятен, то мне…
А меж тем его пальцы водили по коже, словно желая узнать, сколько волн мурашек могут вызвать его прикосновения и… холод. Я надеялась, что все спишется на последний, но тщетно. Судя по тихому фырканью у меня за спиной, Дамиан прекрасно знал, что и зачем делает.
Книга съехала с моей головы, когда, в очередной раз оценив мою талию, мужчина крутанул меня на месте. Теперь он мог видеть все: и мое красное от смущения лицо, и как часто вздымается грудь, и насколько ее подчеркивал узко затянутый корсет.
— Все вон, — приказал герцог, и я бы с радостью последовала его приказу, как тому беспрекословно повиновались и слуги, и госпожа Бонартье, но мою робкою попытку сойти с табурета пресекли, одной рукой придержав за талию, а другой скользя по обнаженным лопаткам.
— Вы ведете себя недопустимо, — шепотом выдохнула я и потянулась было, чтобы остановить поползновения чужих конечностей, но мои руки перехватили. А после, сведя запястья вместе и удерживая их одной рукой, второй, как ни в чем не бывало, продолжили исследование.
— Я знаю, — довольно сообщил Дамиан, а его пальцы зарылись в мои распущенные волосы. — Но не могу отказать себе в удовольствии.
— Это!..
— Т-ш. — Подушечка большого пальца коснулась моих губ, призывая к молчанию. И мне пришлось повиноваться, чтобы... Чтобы ситуация не стала еще более недопустимой, чем уже была. А герцог был доволен. Моим смущением, моей вынужденной покладистостью…
От обиды захотелось плакать, и, кажется, лицо я не удержала, потому что не прошло и пары минут, как меня сняли с табурета и позволили портить слезами дорогую ткань. Но даже эта маленькая месть не принесла успокоения. Слезы текли, прочерчивая неровные дорожки на щеках, впитывались в рубашку герцога, а он молча гладил меня по волосам, не делая попыток прекратить все это, терпеливо дожидаясь, пока я успокоюсь сама.
— Я вас ненавижу, — всхлипнув, призналась, поднимая на него заплаканные глаза.
— Вы даже так красивы, — заметил герцог, а я отвернулась, повела плечами и с удивлением обнаружила причину, по которой рыдала в его рубашку, а не камзол. Последний был накинут на мои плечи, прикрывая спину и согревая чужим теплом.
— Если кто-то посмеет сделать то же, что и я недавно, — он взял меня за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза, — вы не должны ему этого позволять.
— А вам, значит, можно? — с обидой спросила я, тряхнула головой и отметила, что мне позволили отстраниться.
— И мне нельзя, — спокойно сказал Дамиан и заметил чуть насмешливо: — Но я не мог не воспользоваться своим шансом. Ведь теперь, когда я сам позволил вам защищаться, едва ли вы дадите мне шанс вновь насладиться вашей неопытностью.
— Не дам, — торопливо заявила я, когда поняла, что пауза затянулась. Стерла с лица последние следы слез, и напомнила: — И вы сами это разрешили.
— Разрешил, — подтвердил герцог и добавил: — А теперь будем тренировать ваше сопротивление. Полагаю, вы получите от этого куда больше удовольствия, чем я. — Он замолчал, а я была так удивлена, что не знала, как ему ответить. Впрочем, ровно до следующего его предложения: — Или вернуть госпожу Бонартье?
Допустить подобного я не могла и вечером, уже почти засыпая, улыбалась, вспоминая, как недавний обидчик потирает ушибленный бок, падает на одно колено, а порой, в особо серьезных случаях, и на спину. И, странное дело, после двух часов «упражнений», герцог больше меня не пугал. Даже когда хватал за запястье или обнимал сзади. Ибо в следующий миг мужчина был обречен на падение.
Утро началось рано. Не то чтобы я не ожидала скорой побудки, но надеялась, что после долгого тренировочного дня мне удастся хоть немного отдохнуть. Но куда там!
Завтрак пришлось провести в компании сонной и оттого недовольной пуще прежнего госпожи Бонартье, которая действовала по принципу «не угадал вилку — минус блюдо, для которого она была подана». Стоит ли говорить, что, понимая к чему идет, при первой же возможности, когда моя наставница отвернулась, я стащила пирожков про запас. Благо, под стол женщина не заглядывала, а я заранее подготовилась: наволочку с подушки сняла и в рукаве пронесла.
— Что вы прячете? — сухо уточнила госпожа Бонартье, когда я столкнулась с внезапной проблемой: как спрятать свою добычу под юбку так, чтобы у меня не отобрали последнюю вилку. Ведь именно их падение я использовала как повод для того, чтобы наклоняться под стол, не дожидаясь помощи слуг.
— Хлоя? — Одно слово и прибывшая, как я узнала из перешептываний слуг, вместе с госпожой Бонартье горничная юрко скользнула под стол и попыталась забрать мою добычу.
Я, конечно, сопротивлялась. Так вцепилась в свой завтракообед, что Хлоя в лице изменилась, пытаясь выполнить безмолвное распоряжение своей хозяйки. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы герцог не решил почтить нас своим вниманием, показавшись в дверях и застав не самую прозаичную картину: гостья и служанка перетягивают наволочку, а за ними, поджав губы, наблюдает чопорная госпожа-наставница.
— Довольно, — одним словом остановил намечавшуюся драку герцог. Хлоя, дождавшись кивка своей госпожи, отступила, а я по ее сузившимся глазам поняла: одним врагом в этом доме у меня стало больше. Но пусть так, зато пирожки отвоевала!
Увы, радость моя была преждевременной. По пути к своему месту во главе стола герцог остановился и требовательно протянул руку. И я решила пожертвовать малым. В длинные пальцы мужчины лег один пирожок. Я надеялась — невкусный.
— Ваша доля за покровительство, — пояснила я в ответ на вздернутую бровь.
— Я полагал, что мое покровительство стоит больше, — заметил он, и я с тяжелым вздохом добавила к взятке еще один пирожок. Наволочка в моей руке ощутимо полегчала. Еще один пирожок — и даже мои труды по их добыче не окупятся.
Определенно, герцог мои мысли ухватил и, усмехнувшись про себя, занял положенное ему по статусу место. Госпожа Бонартье поспешила сесть.
— Отдохнули, Эвильен? — поинтересовался герцог, наблюдая, как споро сервируют стол слуги.
«Вот уж кто точно не ошибается в вилках», — завистливо подумалось мне, и Дамиан фыркнул.
— Все приходит с опытом, — заметил он. — Но времени на это у нас нет. Госпожа Бонартье, я приношу вам свои извинения, но ваши занятия с Эвильен придется перенести на послеобеденное время. — Наставница чинно кивнула, принимая волю нанимателя. — Эвильен, сразу после завтрака жду вас в библиотеке, — распорядился Дамиан, и мне не оставалось ничего иного, кроме как молча принять волю его светлости. Впрочем, в библиотеке, подальше от чужих взглядов и шепотков, можно было и покушать, ибо под мрачным взглядом госпожи Бонартье и насмешливым герцога Дамиана Аверстала аппетит весь исчез.
Не появился он и в библиотеке, куда четверть часа спустя я входила вслед за его светлостью.
«А ведь солнце еще даже не взошло», — заметила я, вглядываясь в черноту за окном.
— Во дворце отоспитесь, — хмыкнул Дамиан и быстрым шагом направился куда-то вглубь помещения, не давая мне и минутки на то, чтобы оглядеться.
Мы шли мимо ломящихся под тяжестью древних книг стеллажей, и я завистливо вздыхала: книги — вот что действительно было дорого. Даже сейчас, когда печатный станок более не роскошь и в каждой маленькой типографии он имелся, большинство работ оставалось недоступно широкому читателю. Особенно те из них, что касались колдовского искусства. Их словно бы нарочно не печатали, чтобы не плодить конкурентов и не давать повода для экспериментов самородкам.
— Примерно так все и есть, — подтвердил мои размышления герцог, останавливаясь. Я вовремя затормозила и уберегла свой нос от встречи с твердой спиной спутника.
Мужчина меж тем замер у обычной, ничем не примечательной двери. Вот только стоило его пальцам сжать ручку, как любопытная я смогла почувствовать, сколько чьих-то сил вложено в защиту того, что находилось по ту сторону прохода. И — самое удивительное — над защитой помещения поработали не только маги, но даже что-то родное чувствовалось во вспыхнувших линиях, что проступили на раскрытой двери.
— Проходите, Эвильен, защита вас не тронет, — сообщил мне герцог, но я все равно непроизвольно втянула голову в плечи. — Вас совершенно не заботит ваш внешний вид?
— Лучше быть живой и сутулой, чем гордой и обезглавленной, — отмахнулась я перешедшей мне по наследству от наставницы истиной. Пусть мы с ней провели и мало времени вместе, самое главное она мне привить успела: лучше быть живой и негордой, чем гордой и в обществе неудачливых пациентов лекаря.
— Кем она была? — заинтересовался герцог, оборачиваясь ко мне.
— Не знаю, — я пожала плечами. — Она не любила вспоминать свое прошлое, а я не менталист, чтобы лезть в чужие головы без разрешения.
В ответ на шпильку герцог подарил мне очаровательную улыбку, словно я его не уколола, а комплимент сделала.
— Жаль, могли бы удовлетворить мое любопытство, — посетовал он и взмахом руки заставил дверь захлопнуться, едва не наподдав мне на прощание.
Мой полный осуждения взгляд его светлость проигнорировал, а вот я его выжидающий уже не смогла. Пришлось чинно садиться на краешек кресла у стены и опускать наволочку с пирожками на стоявший рядом столик. Судя по следам на дереве, обычно на нем стояли бокалы с вином, но и для пирожков столик сгодился. Бросила быстрый взгляд на следившего за мной герцога и отметила, что ему на меня вид открывается куда лучший, чем доступен мне. Все же в отличие от рабочего кабинета, где стулья, стоявшие друг напротив друга, были разделены столом и давали возможность заглянуть в глаза собеседнику, здесь все было иначе.
Больше всего комната походила на гостиную. Мягкой мебели здесь было в избытке, и нигде она не стояла так, чтобы взгляды гостей могли встретиться.
— Среди менталистов не принято смотреть коллегам в глаза, — пояснил герцог, падая в мягкое кресло. Оно единственное было достаточно потертым, чтобы можно было определить фаворита здешнего хозяина. — А потому такой взгляд всегда интригует.
Я промолчала, делая вид, что занавески занимают меня больше разоткровенничавшегося собеседника. Впрочем, занавески и сами по себе были неплохи, из тяжелой, сразу видно дорогой, ткани, но больше меня занимал вид из окна.
В поместье герцога мы попали в два перехода. Первый — совсем незначительный — произошел в здании инквизиции, когда мы переместились к стационарному порталу. И второй — собственно, сам портальный переход сюда, в поместье. И за все это время никто не потрудился мне сообщить, где именно я нахожусь.
— Аунтерон, если вас интересует ближайший город отсюда, — сказал Дамиан и добавил: — Вы не спрашивали, куда я вас привел, потому и не получали ответа.
Я промолчала, только насупилась. Попыталась ссутулиться, но корсет не позволял принять любимую позу. Собственно, именно из-за него я все еще сидела на краешке кресла, с тоской думая, как могла бы развалиться в мягком даже на ощупь кресле.
— Вам надо привыкнуть к нему, — без всякого сочувствия — о черствый человек! — напомнил герцог и похвалил: — Вам идет.
Я решила игнорировать издевку. Впрочем, желтый действительно оказался моим цветом, но я бы с радостью пожертвовала этим платьем, лишь бы избавиться вместе с ним и от корсета, и от нижних юбок. Хорошо еще, что обошлось без турнюра и кринолина с его жестким каркасом.
— После обеда примерите, — пообещал герцог, а мне вдруг захотелось повторить наш предыдущий вечер. — Понравилось видеть меня у ваших ног? — рассмеялся мужчина. И было в его голосе что-то, что заставило сердце пропустить удар, а после с удвоенным рвением погнать кровь по венам.
— Нет, — покраснев, ответила я, отводя взгляд, чтобы герцог не мог видеть выражение моего лица.
— Ну что ж, раз уж вы отказались от столь занятного времяпрепровождения, перейдем к рабочим моментам, — легко переключился на новую тему его светлость, и мне на колени упала тонкая папка. — Ваша история. У вас полчаса, чтобы с ней ознакомиться, а после будете мне пересказывать.
— Сколько раз?
— Сколько придется, — развеял все мои надежды на скорое освобождение его светлость. — Это ваша новая жизнь, Оливия Эвильен Шантре, дочь графа Анри Шантре и, по совместительству, моя очень дальняя родственница, в которой я души не чаю.
— А она существует? — Я осторожно открыла папку.
— Отчасти. Девочка действительно была и записана во все храмовые книги, есть свидетели, кто видел ее до десяти лет, но никакого отношения та девочка к графу Шантре не имела. Анри нужны были документы, а мне нужно его имя, чтобы отправить вас во дворец.
— Но он может…
— Не может, — отрезал герцог. — Граф Шантре отбыл по делам и не вернется в ближайшие полгода. Те же, кто видел ту девочку… Ей тогда было десять, сейчас было бы девятнадцать. На год больше, чем вам, но разница несущественна.
— Вот как, — протянула я и углубилась в чтение. К моей радости, впрочем, омраченной тревогой за свою предшественницу, что носила это имя, сведений об Оливии оказалось немного. Граф не слишком любил неизвестное дитя и в свет ее не вывозил, потому сведений о леди Оливии имелось мало. Основная же информация в папке касалась родословной графа Шантре, их ближайших соседей и географии.
— Как успехи? — поинтересовался новоприбывший голосом, как оказалось, герцога Аверстала. То-то мне подменный инквизитор сразу не понравился, а уж после официального представления… Одно обнадеживало: пока замену мне не нашли, дела мои были не столь печальны, как могли бы быть. Но герцог Аверстал… Хотя, к чему бояться герцога, когда он меня толкает на ложь королю?..
— Ей не мешало бы похудеть, — пожаловалась госпожа Бонартье, касаясь концом трости моей талии с обеих сторон. — Как бы мы с бедной Хлоей ни старались, но до идеала еще далеко! — Возмущение, отразившееся на моем лице, госпожа проигнорировала, продолжая изливать душу: — А осанка? Это просто издевательство! Стоит мне отвлечься, как она, — мне достался уничижительный взгляд, — теряет всякое сходство с человеком. Это не леди, это абориген Южных островов. А ее походка…
— Каблуки скорректируют, — оборвал стенания госпожи Бонартье герцог, а я пошатнулась, почувствовав, как чужие ладони легли на мою талию, а шею опалило теплое дыхание. От смущения мое лицо запылало. Так неудобно мне не было даже в кабинете инквизитора, когда герцог позволил себе лишнее. В тот раз на мне хотя бы был весь комплект одежды, а сейчас… стоя вот так, посреди комнаты, в одной сорочке, поверх которой затянули корсет, проверяя на крепкость мои ребра, я чувствовала себя крайне уязвимо.
От чужих прикосновений по спине пробежали мурашки, а когда герцог, усмехнувшись, взялся за казавшийся мне декоративным бант у воротника и после легко потянул вниз больше не удерживаемые вместе части сорочки, обнажая не только шею, но и все, что не было объято корсетом, у меня перехватило дыхание. Дрогнули руки, и, если бы не расторопность служанок, выхвативших из пальцев чашки, мы оба оказались бы мокрыми. И если Дамиану в его полном облачении, едва ли было бы стыдно от нескольких мокрых пятен, то мне…
А меж тем его пальцы водили по коже, словно желая узнать, сколько волн мурашек могут вызвать его прикосновения и… холод. Я надеялась, что все спишется на последний, но тщетно. Судя по тихому фырканью у меня за спиной, Дамиан прекрасно знал, что и зачем делает.
Книга съехала с моей головы, когда, в очередной раз оценив мою талию, мужчина крутанул меня на месте. Теперь он мог видеть все: и мое красное от смущения лицо, и как часто вздымается грудь, и насколько ее подчеркивал узко затянутый корсет.
— Все вон, — приказал герцог, и я бы с радостью последовала его приказу, как тому беспрекословно повиновались и слуги, и госпожа Бонартье, но мою робкою попытку сойти с табурета пресекли, одной рукой придержав за талию, а другой скользя по обнаженным лопаткам.
— Вы ведете себя недопустимо, — шепотом выдохнула я и потянулась было, чтобы остановить поползновения чужих конечностей, но мои руки перехватили. А после, сведя запястья вместе и удерживая их одной рукой, второй, как ни в чем не бывало, продолжили исследование.
— Я знаю, — довольно сообщил Дамиан, а его пальцы зарылись в мои распущенные волосы. — Но не могу отказать себе в удовольствии.
— Это!..
— Т-ш. — Подушечка большого пальца коснулась моих губ, призывая к молчанию. И мне пришлось повиноваться, чтобы... Чтобы ситуация не стала еще более недопустимой, чем уже была. А герцог был доволен. Моим смущением, моей вынужденной покладистостью…
От обиды захотелось плакать, и, кажется, лицо я не удержала, потому что не прошло и пары минут, как меня сняли с табурета и позволили портить слезами дорогую ткань. Но даже эта маленькая месть не принесла успокоения. Слезы текли, прочерчивая неровные дорожки на щеках, впитывались в рубашку герцога, а он молча гладил меня по волосам, не делая попыток прекратить все это, терпеливо дожидаясь, пока я успокоюсь сама.
— Я вас ненавижу, — всхлипнув, призналась, поднимая на него заплаканные глаза.
— Вы даже так красивы, — заметил герцог, а я отвернулась, повела плечами и с удивлением обнаружила причину, по которой рыдала в его рубашку, а не камзол. Последний был накинут на мои плечи, прикрывая спину и согревая чужим теплом.
— Если кто-то посмеет сделать то же, что и я недавно, — он взял меня за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза, — вы не должны ему этого позволять.
— А вам, значит, можно? — с обидой спросила я, тряхнула головой и отметила, что мне позволили отстраниться.
— И мне нельзя, — спокойно сказал Дамиан и заметил чуть насмешливо: — Но я не мог не воспользоваться своим шансом. Ведь теперь, когда я сам позволил вам защищаться, едва ли вы дадите мне шанс вновь насладиться вашей неопытностью.
— Не дам, — торопливо заявила я, когда поняла, что пауза затянулась. Стерла с лица последние следы слез, и напомнила: — И вы сами это разрешили.
— Разрешил, — подтвердил герцог и добавил: — А теперь будем тренировать ваше сопротивление. Полагаю, вы получите от этого куда больше удовольствия, чем я. — Он замолчал, а я была так удивлена, что не знала, как ему ответить. Впрочем, ровно до следующего его предложения: — Или вернуть госпожу Бонартье?
Допустить подобного я не могла и вечером, уже почти засыпая, улыбалась, вспоминая, как недавний обидчик потирает ушибленный бок, падает на одно колено, а порой, в особо серьезных случаях, и на спину. И, странное дело, после двух часов «упражнений», герцог больше меня не пугал. Даже когда хватал за запястье или обнимал сзади. Ибо в следующий миг мужчина был обречен на падение.
***
Утро началось рано. Не то чтобы я не ожидала скорой побудки, но надеялась, что после долгого тренировочного дня мне удастся хоть немного отдохнуть. Но куда там!
Завтрак пришлось провести в компании сонной и оттого недовольной пуще прежнего госпожи Бонартье, которая действовала по принципу «не угадал вилку — минус блюдо, для которого она была подана». Стоит ли говорить, что, понимая к чему идет, при первой же возможности, когда моя наставница отвернулась, я стащила пирожков про запас. Благо, под стол женщина не заглядывала, а я заранее подготовилась: наволочку с подушки сняла и в рукаве пронесла.
— Что вы прячете? — сухо уточнила госпожа Бонартье, когда я столкнулась с внезапной проблемой: как спрятать свою добычу под юбку так, чтобы у меня не отобрали последнюю вилку. Ведь именно их падение я использовала как повод для того, чтобы наклоняться под стол, не дожидаясь помощи слуг.
— Хлоя? — Одно слово и прибывшая, как я узнала из перешептываний слуг, вместе с госпожой Бонартье горничная юрко скользнула под стол и попыталась забрать мою добычу.
Я, конечно, сопротивлялась. Так вцепилась в свой завтракообед, что Хлоя в лице изменилась, пытаясь выполнить безмолвное распоряжение своей хозяйки. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы герцог не решил почтить нас своим вниманием, показавшись в дверях и застав не самую прозаичную картину: гостья и служанка перетягивают наволочку, а за ними, поджав губы, наблюдает чопорная госпожа-наставница.
— Довольно, — одним словом остановил намечавшуюся драку герцог. Хлоя, дождавшись кивка своей госпожи, отступила, а я по ее сузившимся глазам поняла: одним врагом в этом доме у меня стало больше. Но пусть так, зато пирожки отвоевала!
Увы, радость моя была преждевременной. По пути к своему месту во главе стола герцог остановился и требовательно протянул руку. И я решила пожертвовать малым. В длинные пальцы мужчины лег один пирожок. Я надеялась — невкусный.
— Ваша доля за покровительство, — пояснила я в ответ на вздернутую бровь.
— Я полагал, что мое покровительство стоит больше, — заметил он, и я с тяжелым вздохом добавила к взятке еще один пирожок. Наволочка в моей руке ощутимо полегчала. Еще один пирожок — и даже мои труды по их добыче не окупятся.
Определенно, герцог мои мысли ухватил и, усмехнувшись про себя, занял положенное ему по статусу место. Госпожа Бонартье поспешила сесть.
— Отдохнули, Эвильен? — поинтересовался герцог, наблюдая, как споро сервируют стол слуги.
«Вот уж кто точно не ошибается в вилках», — завистливо подумалось мне, и Дамиан фыркнул.
— Все приходит с опытом, — заметил он. — Но времени на это у нас нет. Госпожа Бонартье, я приношу вам свои извинения, но ваши занятия с Эвильен придется перенести на послеобеденное время. — Наставница чинно кивнула, принимая волю нанимателя. — Эвильен, сразу после завтрака жду вас в библиотеке, — распорядился Дамиан, и мне не оставалось ничего иного, кроме как молча принять волю его светлости. Впрочем, в библиотеке, подальше от чужих взглядов и шепотков, можно было и покушать, ибо под мрачным взглядом госпожи Бонартье и насмешливым герцога Дамиана Аверстала аппетит весь исчез.
Не появился он и в библиотеке, куда четверть часа спустя я входила вслед за его светлостью.
«А ведь солнце еще даже не взошло», — заметила я, вглядываясь в черноту за окном.
— Во дворце отоспитесь, — хмыкнул Дамиан и быстрым шагом направился куда-то вглубь помещения, не давая мне и минутки на то, чтобы оглядеться.
Мы шли мимо ломящихся под тяжестью древних книг стеллажей, и я завистливо вздыхала: книги — вот что действительно было дорого. Даже сейчас, когда печатный станок более не роскошь и в каждой маленькой типографии он имелся, большинство работ оставалось недоступно широкому читателю. Особенно те из них, что касались колдовского искусства. Их словно бы нарочно не печатали, чтобы не плодить конкурентов и не давать повода для экспериментов самородкам.
— Примерно так все и есть, — подтвердил мои размышления герцог, останавливаясь. Я вовремя затормозила и уберегла свой нос от встречи с твердой спиной спутника.
Мужчина меж тем замер у обычной, ничем не примечательной двери. Вот только стоило его пальцам сжать ручку, как любопытная я смогла почувствовать, сколько чьих-то сил вложено в защиту того, что находилось по ту сторону прохода. И — самое удивительное — над защитой помещения поработали не только маги, но даже что-то родное чувствовалось во вспыхнувших линиях, что проступили на раскрытой двери.
— Проходите, Эвильен, защита вас не тронет, — сообщил мне герцог, но я все равно непроизвольно втянула голову в плечи. — Вас совершенно не заботит ваш внешний вид?
— Лучше быть живой и сутулой, чем гордой и обезглавленной, — отмахнулась я перешедшей мне по наследству от наставницы истиной. Пусть мы с ней провели и мало времени вместе, самое главное она мне привить успела: лучше быть живой и негордой, чем гордой и в обществе неудачливых пациентов лекаря.
— Кем она была? — заинтересовался герцог, оборачиваясь ко мне.
— Не знаю, — я пожала плечами. — Она не любила вспоминать свое прошлое, а я не менталист, чтобы лезть в чужие головы без разрешения.
В ответ на шпильку герцог подарил мне очаровательную улыбку, словно я его не уколола, а комплимент сделала.
— Жаль, могли бы удовлетворить мое любопытство, — посетовал он и взмахом руки заставил дверь захлопнуться, едва не наподдав мне на прощание.
Мой полный осуждения взгляд его светлость проигнорировал, а вот я его выжидающий уже не смогла. Пришлось чинно садиться на краешек кресла у стены и опускать наволочку с пирожками на стоявший рядом столик. Судя по следам на дереве, обычно на нем стояли бокалы с вином, но и для пирожков столик сгодился. Бросила быстрый взгляд на следившего за мной герцога и отметила, что ему на меня вид открывается куда лучший, чем доступен мне. Все же в отличие от рабочего кабинета, где стулья, стоявшие друг напротив друга, были разделены столом и давали возможность заглянуть в глаза собеседнику, здесь все было иначе.
Больше всего комната походила на гостиную. Мягкой мебели здесь было в избытке, и нигде она не стояла так, чтобы взгляды гостей могли встретиться.
— Среди менталистов не принято смотреть коллегам в глаза, — пояснил герцог, падая в мягкое кресло. Оно единственное было достаточно потертым, чтобы можно было определить фаворита здешнего хозяина. — А потому такой взгляд всегда интригует.
Я промолчала, делая вид, что занавески занимают меня больше разоткровенничавшегося собеседника. Впрочем, занавески и сами по себе были неплохи, из тяжелой, сразу видно дорогой, ткани, но больше меня занимал вид из окна.
В поместье герцога мы попали в два перехода. Первый — совсем незначительный — произошел в здании инквизиции, когда мы переместились к стационарному порталу. И второй — собственно, сам портальный переход сюда, в поместье. И за все это время никто не потрудился мне сообщить, где именно я нахожусь.
— Аунтерон, если вас интересует ближайший город отсюда, — сказал Дамиан и добавил: — Вы не спрашивали, куда я вас привел, потому и не получали ответа.
Я промолчала, только насупилась. Попыталась ссутулиться, но корсет не позволял принять любимую позу. Собственно, именно из-за него я все еще сидела на краешке кресла, с тоской думая, как могла бы развалиться в мягком даже на ощупь кресле.
— Вам надо привыкнуть к нему, — без всякого сочувствия — о черствый человек! — напомнил герцог и похвалил: — Вам идет.
Я решила игнорировать издевку. Впрочем, желтый действительно оказался моим цветом, но я бы с радостью пожертвовала этим платьем, лишь бы избавиться вместе с ним и от корсета, и от нижних юбок. Хорошо еще, что обошлось без турнюра и кринолина с его жестким каркасом.
— После обеда примерите, — пообещал герцог, а мне вдруг захотелось повторить наш предыдущий вечер. — Понравилось видеть меня у ваших ног? — рассмеялся мужчина. И было в его голосе что-то, что заставило сердце пропустить удар, а после с удвоенным рвением погнать кровь по венам.
— Нет, — покраснев, ответила я, отводя взгляд, чтобы герцог не мог видеть выражение моего лица.
— Ну что ж, раз уж вы отказались от столь занятного времяпрепровождения, перейдем к рабочим моментам, — легко переключился на новую тему его светлость, и мне на колени упала тонкая папка. — Ваша история. У вас полчаса, чтобы с ней ознакомиться, а после будете мне пересказывать.
— Сколько раз?
— Сколько придется, — развеял все мои надежды на скорое освобождение его светлость. — Это ваша новая жизнь, Оливия Эвильен Шантре, дочь графа Анри Шантре и, по совместительству, моя очень дальняя родственница, в которой я души не чаю.
— А она существует? — Я осторожно открыла папку.
— Отчасти. Девочка действительно была и записана во все храмовые книги, есть свидетели, кто видел ее до десяти лет, но никакого отношения та девочка к графу Шантре не имела. Анри нужны были документы, а мне нужно его имя, чтобы отправить вас во дворец.
— Но он может…
— Не может, — отрезал герцог. — Граф Шантре отбыл по делам и не вернется в ближайшие полгода. Те же, кто видел ту девочку… Ей тогда было десять, сейчас было бы девятнадцать. На год больше, чем вам, но разница несущественна.
— Вот как, — протянула я и углубилась в чтение. К моей радости, впрочем, омраченной тревогой за свою предшественницу, что носила это имя, сведений об Оливии оказалось немного. Граф не слишком любил неизвестное дитя и в свет ее не вывозил, потому сведений о леди Оливии имелось мало. Основная же информация в папке касалась родословной графа Шантре, их ближайших соседей и географии.
