…
Дорога от Гнезда и по прибрежному району такая, что слишком не разгонишься, поэтому у нас была возможность разговаривать.
Мы болтали о всякой ерунде и, пока Беркут пребывал в добром расположении духа, мне удалось повести беседу в ту сторону, которая меня на самом деле интересовала.
– А что это за Брэнниган, на которого так злится Ворон?
– Один ушлый тип, на постоянной основе промышляет скупкой краденого, у него ломбард, денежки там крутятся – чернее некуда. Но кто всерьез ожидает от ломбарда, что там будут вестись честные дела?
Он дотянулся до высокой травы, сорвал колосок и принялся задумчиво его жевать. Было тихо, только кузнечики, да стрекозы гудели вокруг. К осени жара становится не настолько нестерпимой, а солнце не таким жгучим, что находиться на открытом воздухе днем даже приятно. Мне всегда нравилось чувствовать, как меня прогревает до костей, а сейчас особенно хотелось напитаться солнцем впрок, чтобы оно разогнало тревоги минувшего дня и осталось во мне, с запасом.
– Тогда в чем проблема, если все настолько буднично, как ты говоришь?
Он обернулся и, видимо, счел меня достаточно заинтересованной, чтобы продолжить.
– Проблема в том, что Брэнниган заработал себе среди ирландцев неплохую репутацию. Неплохую – не значит добрую, просто получил в квартале кое-какую власть, и теперь сует свой нос во все важные дела. Считает себя в праве решать за других. Покрывает местное ворье и несколько совсем гнилых заведений. Вот только взять эту падлу с поличным пока не удалось.
– Почему? О вас же легенды ходят, а здесь – всего-лишь какой-то жулик. – Возмутилась я.
– Может и жулик, мелкая, но все не так просто. Этот – осторожный, границы пока не переступает, а в совете сидит кто-то из его благодетелей, как пить дать. Это само собой не значит, что до него теперь не дотянуться. Но, начистоту сказать, мы может и легенды, – он сделал паузу, словно пробуя слово на вкус, – но у нас и без Брэннигана дел по горло.
Он отмахнулся от меня, но этот разговор явно заставил его задуматься о чем-то неприятном. Я ехала рядом, стараясь разглядывать его не слишком уж откровенно. Его лицо казалось встревоженным, а сам он раздраженным. Губы сжались в тонкую нить, на скулах заиграли желваки.
Похоже, тема была закрыта. Я принялась со скуки изучать незамысловатый пейзаж, надеясь, что взгляд зацепится за что-нибудь интересное.
Вдалеке, за невысоким, заросшим можжевельником холмом поднялись птицы, будто их что-то спугнуло. На чистом, без единого облачка небе с минуту метались черные тени. До нас доносились их возмущенные крики, но все быстро стихло, а из-за поворота показался всадник. Он не слишком торопился, как и мы. Мужчина – большой, темнокожий, в простой одежде. Он ехал, легко покачиваясь в седле, глубоко надвинув шляпу на глаза, чтобы укрыться от назойливого солнца, теперь светившего ему прямо в лицо.
– Слушай, птичка, – спросил вдруг Беркут, – ты так обо всем расспрашиваешь, как – будто тебе действительно есть до этого дело. Давай начистоту, чего тебе от меня надо?
– Да что мне может быть от тебя надо, сам подумай? – Сложно было удержаться и не постучать костяшками по лбу, непрозрачно намекая на кое-чью пустую голову. – Я едва с тобой знакома. Мне на самом деле интересно. Поверь, если нужно было бы просто убить время, у меня еще полно баек из Мексики!
– Странный ты ребенок. Впрочем, чего еще было ожидать от твоего папаши.
Я сцепила зубы от злости, но прежде, чем набралась духу высказать свое негодование, всадник поравнялся с нами. Молодой мужчина – высокий, улыбчивый, ясноглазый. Он снял широкополую соломенную шляпу, прижал ее к груди, приветствуя нас.
– Добрый день, господин, добрый день леди. – Он кивнул сначала Френсису, потом мне.
– Я тебе не господин, Нчолу! – Окрысился Френсис, но первым протянул ему руку. – Бросал бы ты свои рабские замашки, парень, выйдут боком.
– Привычка, как есть, – пожал плечами Нчолу, не переставая белозубо улыбаться, – дурная, да липкая и если б только у нашего брата. Это в Гнезде с меня не спросят, а большинство белых господ других обращений слышать не желают, вон как!
Мужчины, не спешиваясь, обменивались новостями. Ретивая кобыла Френсиса нетерпеливо перетаптывалась, поторапливая всадника. Он ее не осаживал, только ласково гладил по мускулистой шее, успокаивая. Нчолу нет-нет поглядывал в мою сторону, но вопросов не задавал.
– Ты сам-то здесь зачем, по наши души, или еще куда тебя черти понесли?
Парень в ответ похлопал по одной из объемных седельных сумок.
– Мамми просила травок кое-каких привезти с болот, вот я и везу. И ей в кастрюлю, и брату вашему, глядишь, сгодятся на что.
Нчолу дернул из сумки торчащую сверху былинку с мелкими ярко-розовыми цветками и протянул мне.
– Пахнут так, что у меня лошадь дуреет, мисса! Зато красивые.
– Меня зовут Франсин, – я приняла цветок, – спасибо.
Когда мы разъехались в разные стороны, я уже остыла. Простоватый добродушный парень, который оказался сыном миссис Брэдли, появился вовремя, лишив меня возможности крепко повздорить с Беркутом. Однако, вопросы у меня все еще остались. Хорошо, что задавать их я стала на холодную голову.
– Френсис, что не так? Ты каждый раз злишься, стоит кому-то упомянуть моего отца. Между вами что-то произошло?
– Наблюдательная, – выдохнул он, достал часы из нагрудного кармана, посмотрел на время. – Сколько мы в пути?
– Не знаю... около получаса. А это здесь при чем?
– Тебе любопытно и мне любопытно. Полчаса, так полчаса. – Он небрежно пожал плечами. – Сколько за это время было всадников на дороге? – Не унимался мой спутник.
– Только Нчолу.
– Думай.
Повисло напряженное молчание. Я крутила головой, рассматривая горизонт, словно это могло чем-то помочь. Горизонт, точно! Пыль на горизонте!
– Еще, может быть двое, до первого поворота. Они ехали перед нами, их было едва видно в пыли.
– Теперь верно, – Френсис одобрительно кивнул. – Знаешь что, птичка, давай сыграем. Ты расскажешь мне свой скверный маленький секрет, а я расскажу тебе свой, идет?
Я наверное, удивилась бы, если б еще утром на крыльце Гнезда не поняла, что Беркут питает какую-то странную любовь к детским играм.
Или это исключительно мне так достается? Тем не менее, игра только подстегивала мое любопытство. Но что мне ему рассказать? Не о том же, как я ворую отцовские патроны?
Отец…на душе стало тепло и немного грустно. Раз уж речь зашла о нем, все – равно наша история всплывет рано или поздно. Я скорее была удивлена тому, что его друзья ничего не знали, или попросту не говорили об этом.
– Гриф мне не родной отец. – Выпалила я.
Френсис даже притормозил Искру. Похоже, все-таки не знал.
– Как так вышло? Неужели его идеальная женушка оказалась не настолько безгрешной?
На грани… вроде он никого напрямую не оскорбил, но от его слов больно кольнуло в груди.
– Гриф женился на Сюзанне, когда мне был год. Ее первый муж, капитан Моро, пропал без вести.
– Хм, я – то ожидал какой-нибудь безделицы, а ты с козырей пошла. Ладно, засчитано, теперь моя очередь.
Я вся обратилась в слух.
– До того, как твой отец подобрал Кречета, я был его учеником.
– А потом?
– А потом перестал. Но это уже другой вопрос. Есть, чем еще меня удивить?
– Не думаю. – Надулась я, ожидавшая хоть каких-то подробностей.
Я вспомнила, что он говорил утром Кречету: «чтобы обыграть шулера, надо играть по его правилам».
– Ты подумай, до Филиппа еще далеко. А пока посмотрим, так ли хорошо ты держишься в седле, как говоришь.
За разговором, я и не заметила, как трещины и торосы под копытами лошадей превратились в широкую, раскатанную дорогу.
Искра, повинуясь едва заметному движению поводьев, словно только этого и ждала, припустила с места, подняв за собой столб пыли. Нам с Зефир ничего не оставалось, как броситься вдогонку. Нельзя давать спуску этим двоим нахалам.
На площади святого Филиппа было многолюдно, несмотря на жару. Изящные дамы, прогуливающиеся под руку с элегантно одетыми джентльменами, прятались от жаркого солнца под белыми кружевными зонтиками. Наверное, если посмотреть на площадь с высоты, например с колокольни собора, она напоминала бы ромашковое поле.
Френсис бросил пару центов мальчишке у коновязи и, едва я успела спешиться, подхватил меня под руку и повел через площадь, ловко маневрируя между зазевавшимися парочками, прогулочными экипажами и уличными торговцами. На противоположной стороне расположились большие магазины с яркими витринами, каждый старался перещеголять соседа, поэтому посмотреть было на что. Ничего прозаичного, никаких пекарен и скобяных лавок. За каждым стеклом непременно что-то особенное. Огромный литой орел распахнул свои крылья в нише над магазином одежды. Рядом, укрывшись в тени навеса, беседовали трое одетых с иголочки мужчин, словно живые манекены. Впечатление усиливала красующаяся ровно над ними вывеска: «Глэдис и Херб – лучшие костюмы для настоящих южных джентльменов». Я напряглась было, вспомнив обещания Беркута по поводу шляпы, но мы прошли мимо. Я не впервые была на торговой улице Филиппа, но сейчас мне стало неловко в мужской одежде. Казалось, прохожие только на меня и смотрят. Хотя, будем честны, на площади полно гораздо более интересных вещей, чем смущающаяся девчонка. Утешало то, что скоро я смогу, наконец, привести себя в порядок.
Но мои платья у Беркута стояли явно не в начале списка дел. Мы прошли мимо нескольких подходящих магазинов, он даже не посмотрел в их сторону. Мне оставалось только смириться и наслаждаться прогулкой. Это было бы преступлением, быть в филлипинском квартале и ничего не увидеть.
Одно из самых больших зданий на улице – «Удивительные механизмы братьев Барнаби», на крыше которого поскрипывала, на манер флюгеров, целая армия вентилей и лопастей. «Сладкий дом» привлекал внимание больше ароматами, ограничившись скромной меловой доской с надписью «шоколадные конфеты всего 2$ за дюжину». В витрине «Магазина бытовой керамики» возвышались две белоснежные чаши фонтанов на фоне целой пирамиды из расписных цветочных горшков. К счастью, не меня одну одолевало любопытство среди всего этого великолепия. Прогуливаясь вдоль витрин, мы все замедляли шаг, пока Френсис не опомнился.
– Что-то мы рты пооткрывали, птичка. Давай сначала по делу к Атталю, потом все остальное.
Мсье Атталь был ювелиром, притом весьма искусным и в Батон Руж в представлении не нуждался. Я никогда не бывала в самом магазине, хотя у меня и у матушки было несколько украшений оттуда. Такие вещи отец предпочитал выбирать сам. Один из его подарков и сейчас был при мне – кулон-камея с жемчужной лилией, подаренный на первое причастие.
Лавка Атталя почему-то представлялась мне роскошной, светлой, переливающейся в блеске драгоценных камней. Поэтому я совершенно не удивилась, увидев вдруг дальше по улице стайку солнечных зайчиков. И разочаровалась, поняв, что это не ювелирный магазин – в витрине, отбрасывающей солнечные блики, я обнаружила хрустальные люстры, ночники и искусно выполнение плафоны для газовых фонарей. Но это все-равно было красиво.
Когда мы, наконец, открыли дверь в нужный нам магазин, над головой тихонько зазвенел колокольчик, привлекая внимание двух бравых ребят у входа и невысокого пожилого мужчины, склонившегося над столом в центре зала. Наружной витрины, как и больших окон здесь не было, вокруг царил полумрак. Только над столами и шкафчиками с украшениями светили яркие лампы. Атталь выбрал для своего магазина место в самом конце улицы, где дома стояли плотнее, тени было больше, а суеты меньше.
– Месье Лонгбау, – с сильным французским акцентом протянул старик, – вы как раз вовремя.
Он дождался, когда мы с Френсисом подойдем к столу. Едва они пожали руки, ювелир щелкнул выключателем и зажег над столом еще одну лампу, извлек из ящика две бархатные коробочки и, прежде чем открыть их, принялся не торопясь, со всей педантичностью натягивать тонкие белые перчатки.
Беркут, оказавшийся на порядок выше старика, наклонился почти к самому его лицу и постучал пальцем по столешнице, привлекая к себе внимание. Мне это здорово напомнило мальчишек в зоопарке, шумевших у клеток, в надежде, что животные их заметят.
– Месье Атталь, – мисс Санчас. – Коротко представил нас Френсис, однако все правила оказались соблюдены и я уже была признательна ему, что он не оставил меня безмолвной тенью за своей спиной. Сам мсье Аталь до этого не обращал на меня ни малейшего внимания, приняв за прислугу, курьера, или кого-то еще столь же значительного. Неприятно, но ожидаемо. Пока Аталь демонстрировал результат своей работы, я бродила среди витрин и стеллажей, с любопытством разглядывая выставленные в них камни и готовые украшения.
Броши, серьги, колье, целое море помолвочных и обручальных колец, даже диадемы. Иные не стыдно было бы надеть если не королеве, то хотя бы принцессе.
Аталь с неожиданной для сухопарого старичка страстью, рассказывал о своей работе.
– Розовое золото и семь голубых сапфиров! Они буквально светятся изнутри. Я сейчас добавлю немного света. Вот так! И… – Атталь сделал театральную паузу, – мой маленький каприз, надеюсь это не оставит вас равнодушным. Брошь будет прекрасно смотреться вместе с запонками. Я, без лишней скромности, специализируюсь на парных украшениях.
– Это лишнее, господин Атталь. – Строго сказал Френсис, чем ничуть не сбил лирический настрой старика. Чем дальше заходил разговор, тем больше речь Атталя напоминала воркование голубя.
– Не соглашусь с вами! Такие подарки делают только особенным женщинам. Поверьте моему опыту, мистер Лонгбау, я уже слышу звон свадебных колоколов! – Атталь, видимо от избытка чувств, отечески потрепал Беркута по плечу.
– А что если я скажу, что этот подарок для моей матери?
Ювелир в одно мгновение сделался белым, как молоко и унял свой поток красноречия.
– И при таком раскладе вам следует повторить эти чудные запонки еще раз, для моего брата. Это на самом деле прекрасная идея! Я надеюсь, двух дней будет достаточно? Иначе никак не удастся успеть к празднованию. – Френсис сочувственно покачал головой и похлопал ювелира по плечу.
– Два дня? – Глаза Атталя удивленно округлились, но он быстро взял себя в руки и заявил грозно. – Это совершенно невообразимые сроки, господин Лонгбау! Я, безусловно, сделаю все возможное, но ничего не могу обещать!
Под внимательным взглядом Френсиса все напускное самообладание мастера таяло, как дым.
– Мне придется отложить текущие заказы, – сказал он жалобно, – я понесу убытки, в конце концов!
Пока ювелир возмущенно махал руками, коробочки перекочевали в карман Френсиса.
– С вами приятно иметь дело, мсье Атталь! Я пришлю курьера за оставшимися украшениями. – Френсис обаятельно улыбался в ответ, так же пропуская мимо ушей слова мастера, как минуту назад делал он сам.
Когда дверь за нами закрылась, я спросила:
– Как думаешь, он успеет закончить к празднику?
– Он уже давно опоздал, мелкая. Наша мать умерла пять лет назад.
– Извини, – я растерялась. Он только кивнул в ответ.
– Подожди! – Опомнилась я. – То есть ты ему соврал? Он не ошибся, а ты ему соврал! Зачем? Старик просто хотел как лучше!
Стараясь не отставать от Френсиса и едва сдерживая себя, чтобы не кричать на всю улицу, я совсем растерялась и чуть не врезалась в случайного прохожего.
Дорога от Гнезда и по прибрежному району такая, что слишком не разгонишься, поэтому у нас была возможность разговаривать.
Мы болтали о всякой ерунде и, пока Беркут пребывал в добром расположении духа, мне удалось повести беседу в ту сторону, которая меня на самом деле интересовала.
– А что это за Брэнниган, на которого так злится Ворон?
– Один ушлый тип, на постоянной основе промышляет скупкой краденого, у него ломбард, денежки там крутятся – чернее некуда. Но кто всерьез ожидает от ломбарда, что там будут вестись честные дела?
Он дотянулся до высокой травы, сорвал колосок и принялся задумчиво его жевать. Было тихо, только кузнечики, да стрекозы гудели вокруг. К осени жара становится не настолько нестерпимой, а солнце не таким жгучим, что находиться на открытом воздухе днем даже приятно. Мне всегда нравилось чувствовать, как меня прогревает до костей, а сейчас особенно хотелось напитаться солнцем впрок, чтобы оно разогнало тревоги минувшего дня и осталось во мне, с запасом.
– Тогда в чем проблема, если все настолько буднично, как ты говоришь?
Он обернулся и, видимо, счел меня достаточно заинтересованной, чтобы продолжить.
– Проблема в том, что Брэнниган заработал себе среди ирландцев неплохую репутацию. Неплохую – не значит добрую, просто получил в квартале кое-какую власть, и теперь сует свой нос во все важные дела. Считает себя в праве решать за других. Покрывает местное ворье и несколько совсем гнилых заведений. Вот только взять эту падлу с поличным пока не удалось.
– Почему? О вас же легенды ходят, а здесь – всего-лишь какой-то жулик. – Возмутилась я.
– Может и жулик, мелкая, но все не так просто. Этот – осторожный, границы пока не переступает, а в совете сидит кто-то из его благодетелей, как пить дать. Это само собой не значит, что до него теперь не дотянуться. Но, начистоту сказать, мы может и легенды, – он сделал паузу, словно пробуя слово на вкус, – но у нас и без Брэннигана дел по горло.
Он отмахнулся от меня, но этот разговор явно заставил его задуматься о чем-то неприятном. Я ехала рядом, стараясь разглядывать его не слишком уж откровенно. Его лицо казалось встревоженным, а сам он раздраженным. Губы сжались в тонкую нить, на скулах заиграли желваки.
Похоже, тема была закрыта. Я принялась со скуки изучать незамысловатый пейзаж, надеясь, что взгляд зацепится за что-нибудь интересное.
Вдалеке, за невысоким, заросшим можжевельником холмом поднялись птицы, будто их что-то спугнуло. На чистом, без единого облачка небе с минуту метались черные тени. До нас доносились их возмущенные крики, но все быстро стихло, а из-за поворота показался всадник. Он не слишком торопился, как и мы. Мужчина – большой, темнокожий, в простой одежде. Он ехал, легко покачиваясь в седле, глубоко надвинув шляпу на глаза, чтобы укрыться от назойливого солнца, теперь светившего ему прямо в лицо.
– Слушай, птичка, – спросил вдруг Беркут, – ты так обо всем расспрашиваешь, как – будто тебе действительно есть до этого дело. Давай начистоту, чего тебе от меня надо?
– Да что мне может быть от тебя надо, сам подумай? – Сложно было удержаться и не постучать костяшками по лбу, непрозрачно намекая на кое-чью пустую голову. – Я едва с тобой знакома. Мне на самом деле интересно. Поверь, если нужно было бы просто убить время, у меня еще полно баек из Мексики!
– Странный ты ребенок. Впрочем, чего еще было ожидать от твоего папаши.
Я сцепила зубы от злости, но прежде, чем набралась духу высказать свое негодование, всадник поравнялся с нами. Молодой мужчина – высокий, улыбчивый, ясноглазый. Он снял широкополую соломенную шляпу, прижал ее к груди, приветствуя нас.
– Добрый день, господин, добрый день леди. – Он кивнул сначала Френсису, потом мне.
– Я тебе не господин, Нчолу! – Окрысился Френсис, но первым протянул ему руку. – Бросал бы ты свои рабские замашки, парень, выйдут боком.
– Привычка, как есть, – пожал плечами Нчолу, не переставая белозубо улыбаться, – дурная, да липкая и если б только у нашего брата. Это в Гнезде с меня не спросят, а большинство белых господ других обращений слышать не желают, вон как!
Мужчины, не спешиваясь, обменивались новостями. Ретивая кобыла Френсиса нетерпеливо перетаптывалась, поторапливая всадника. Он ее не осаживал, только ласково гладил по мускулистой шее, успокаивая. Нчолу нет-нет поглядывал в мою сторону, но вопросов не задавал.
– Ты сам-то здесь зачем, по наши души, или еще куда тебя черти понесли?
Парень в ответ похлопал по одной из объемных седельных сумок.
– Мамми просила травок кое-каких привезти с болот, вот я и везу. И ей в кастрюлю, и брату вашему, глядишь, сгодятся на что.
Нчолу дернул из сумки торчащую сверху былинку с мелкими ярко-розовыми цветками и протянул мне.
– Пахнут так, что у меня лошадь дуреет, мисса! Зато красивые.
– Меня зовут Франсин, – я приняла цветок, – спасибо.
Когда мы разъехались в разные стороны, я уже остыла. Простоватый добродушный парень, который оказался сыном миссис Брэдли, появился вовремя, лишив меня возможности крепко повздорить с Беркутом. Однако, вопросы у меня все еще остались. Хорошо, что задавать их я стала на холодную голову.
– Френсис, что не так? Ты каждый раз злишься, стоит кому-то упомянуть моего отца. Между вами что-то произошло?
– Наблюдательная, – выдохнул он, достал часы из нагрудного кармана, посмотрел на время. – Сколько мы в пути?
– Не знаю... около получаса. А это здесь при чем?
– Тебе любопытно и мне любопытно. Полчаса, так полчаса. – Он небрежно пожал плечами. – Сколько за это время было всадников на дороге? – Не унимался мой спутник.
– Только Нчолу.
– Думай.
Повисло напряженное молчание. Я крутила головой, рассматривая горизонт, словно это могло чем-то помочь. Горизонт, точно! Пыль на горизонте!
– Еще, может быть двое, до первого поворота. Они ехали перед нами, их было едва видно в пыли.
– Теперь верно, – Френсис одобрительно кивнул. – Знаешь что, птичка, давай сыграем. Ты расскажешь мне свой скверный маленький секрет, а я расскажу тебе свой, идет?
Я наверное, удивилась бы, если б еще утром на крыльце Гнезда не поняла, что Беркут питает какую-то странную любовь к детским играм.
Или это исключительно мне так достается? Тем не менее, игра только подстегивала мое любопытство. Но что мне ему рассказать? Не о том же, как я ворую отцовские патроны?
Отец…на душе стало тепло и немного грустно. Раз уж речь зашла о нем, все – равно наша история всплывет рано или поздно. Я скорее была удивлена тому, что его друзья ничего не знали, или попросту не говорили об этом.
– Гриф мне не родной отец. – Выпалила я.
Френсис даже притормозил Искру. Похоже, все-таки не знал.
– Как так вышло? Неужели его идеальная женушка оказалась не настолько безгрешной?
На грани… вроде он никого напрямую не оскорбил, но от его слов больно кольнуло в груди.
– Гриф женился на Сюзанне, когда мне был год. Ее первый муж, капитан Моро, пропал без вести.
– Хм, я – то ожидал какой-нибудь безделицы, а ты с козырей пошла. Ладно, засчитано, теперь моя очередь.
Я вся обратилась в слух.
– До того, как твой отец подобрал Кречета, я был его учеником.
– А потом?
– А потом перестал. Но это уже другой вопрос. Есть, чем еще меня удивить?
– Не думаю. – Надулась я, ожидавшая хоть каких-то подробностей.
Я вспомнила, что он говорил утром Кречету: «чтобы обыграть шулера, надо играть по его правилам».
– Ты подумай, до Филиппа еще далеко. А пока посмотрим, так ли хорошо ты держишься в седле, как говоришь.
За разговором, я и не заметила, как трещины и торосы под копытами лошадей превратились в широкую, раскатанную дорогу.
Искра, повинуясь едва заметному движению поводьев, словно только этого и ждала, припустила с места, подняв за собой столб пыли. Нам с Зефир ничего не оставалось, как броситься вдогонку. Нельзя давать спуску этим двоим нахалам.
На площади святого Филиппа было многолюдно, несмотря на жару. Изящные дамы, прогуливающиеся под руку с элегантно одетыми джентльменами, прятались от жаркого солнца под белыми кружевными зонтиками. Наверное, если посмотреть на площадь с высоты, например с колокольни собора, она напоминала бы ромашковое поле.
Френсис бросил пару центов мальчишке у коновязи и, едва я успела спешиться, подхватил меня под руку и повел через площадь, ловко маневрируя между зазевавшимися парочками, прогулочными экипажами и уличными торговцами. На противоположной стороне расположились большие магазины с яркими витринами, каждый старался перещеголять соседа, поэтому посмотреть было на что. Ничего прозаичного, никаких пекарен и скобяных лавок. За каждым стеклом непременно что-то особенное. Огромный литой орел распахнул свои крылья в нише над магазином одежды. Рядом, укрывшись в тени навеса, беседовали трое одетых с иголочки мужчин, словно живые манекены. Впечатление усиливала красующаяся ровно над ними вывеска: «Глэдис и Херб – лучшие костюмы для настоящих южных джентльменов». Я напряглась было, вспомнив обещания Беркута по поводу шляпы, но мы прошли мимо. Я не впервые была на торговой улице Филиппа, но сейчас мне стало неловко в мужской одежде. Казалось, прохожие только на меня и смотрят. Хотя, будем честны, на площади полно гораздо более интересных вещей, чем смущающаяся девчонка. Утешало то, что скоро я смогу, наконец, привести себя в порядок.
Но мои платья у Беркута стояли явно не в начале списка дел. Мы прошли мимо нескольких подходящих магазинов, он даже не посмотрел в их сторону. Мне оставалось только смириться и наслаждаться прогулкой. Это было бы преступлением, быть в филлипинском квартале и ничего не увидеть.
Одно из самых больших зданий на улице – «Удивительные механизмы братьев Барнаби», на крыше которого поскрипывала, на манер флюгеров, целая армия вентилей и лопастей. «Сладкий дом» привлекал внимание больше ароматами, ограничившись скромной меловой доской с надписью «шоколадные конфеты всего 2$ за дюжину». В витрине «Магазина бытовой керамики» возвышались две белоснежные чаши фонтанов на фоне целой пирамиды из расписных цветочных горшков. К счастью, не меня одну одолевало любопытство среди всего этого великолепия. Прогуливаясь вдоль витрин, мы все замедляли шаг, пока Френсис не опомнился.
– Что-то мы рты пооткрывали, птичка. Давай сначала по делу к Атталю, потом все остальное.
Мсье Атталь был ювелиром, притом весьма искусным и в Батон Руж в представлении не нуждался. Я никогда не бывала в самом магазине, хотя у меня и у матушки было несколько украшений оттуда. Такие вещи отец предпочитал выбирать сам. Один из его подарков и сейчас был при мне – кулон-камея с жемчужной лилией, подаренный на первое причастие.
Лавка Атталя почему-то представлялась мне роскошной, светлой, переливающейся в блеске драгоценных камней. Поэтому я совершенно не удивилась, увидев вдруг дальше по улице стайку солнечных зайчиков. И разочаровалась, поняв, что это не ювелирный магазин – в витрине, отбрасывающей солнечные блики, я обнаружила хрустальные люстры, ночники и искусно выполнение плафоны для газовых фонарей. Но это все-равно было красиво.
Когда мы, наконец, открыли дверь в нужный нам магазин, над головой тихонько зазвенел колокольчик, привлекая внимание двух бравых ребят у входа и невысокого пожилого мужчины, склонившегося над столом в центре зала. Наружной витрины, как и больших окон здесь не было, вокруг царил полумрак. Только над столами и шкафчиками с украшениями светили яркие лампы. Атталь выбрал для своего магазина место в самом конце улицы, где дома стояли плотнее, тени было больше, а суеты меньше.
– Месье Лонгбау, – с сильным французским акцентом протянул старик, – вы как раз вовремя.
Он дождался, когда мы с Френсисом подойдем к столу. Едва они пожали руки, ювелир щелкнул выключателем и зажег над столом еще одну лампу, извлек из ящика две бархатные коробочки и, прежде чем открыть их, принялся не торопясь, со всей педантичностью натягивать тонкие белые перчатки.
Беркут, оказавшийся на порядок выше старика, наклонился почти к самому его лицу и постучал пальцем по столешнице, привлекая к себе внимание. Мне это здорово напомнило мальчишек в зоопарке, шумевших у клеток, в надежде, что животные их заметят.
– Месье Атталь, – мисс Санчас. – Коротко представил нас Френсис, однако все правила оказались соблюдены и я уже была признательна ему, что он не оставил меня безмолвной тенью за своей спиной. Сам мсье Аталь до этого не обращал на меня ни малейшего внимания, приняв за прислугу, курьера, или кого-то еще столь же значительного. Неприятно, но ожидаемо. Пока Аталь демонстрировал результат своей работы, я бродила среди витрин и стеллажей, с любопытством разглядывая выставленные в них камни и готовые украшения.
Броши, серьги, колье, целое море помолвочных и обручальных колец, даже диадемы. Иные не стыдно было бы надеть если не королеве, то хотя бы принцессе.
Аталь с неожиданной для сухопарого старичка страстью, рассказывал о своей работе.
– Розовое золото и семь голубых сапфиров! Они буквально светятся изнутри. Я сейчас добавлю немного света. Вот так! И… – Атталь сделал театральную паузу, – мой маленький каприз, надеюсь это не оставит вас равнодушным. Брошь будет прекрасно смотреться вместе с запонками. Я, без лишней скромности, специализируюсь на парных украшениях.
– Это лишнее, господин Атталь. – Строго сказал Френсис, чем ничуть не сбил лирический настрой старика. Чем дальше заходил разговор, тем больше речь Атталя напоминала воркование голубя.
– Не соглашусь с вами! Такие подарки делают только особенным женщинам. Поверьте моему опыту, мистер Лонгбау, я уже слышу звон свадебных колоколов! – Атталь, видимо от избытка чувств, отечески потрепал Беркута по плечу.
– А что если я скажу, что этот подарок для моей матери?
Ювелир в одно мгновение сделался белым, как молоко и унял свой поток красноречия.
– И при таком раскладе вам следует повторить эти чудные запонки еще раз, для моего брата. Это на самом деле прекрасная идея! Я надеюсь, двух дней будет достаточно? Иначе никак не удастся успеть к празднованию. – Френсис сочувственно покачал головой и похлопал ювелира по плечу.
– Два дня? – Глаза Атталя удивленно округлились, но он быстро взял себя в руки и заявил грозно. – Это совершенно невообразимые сроки, господин Лонгбау! Я, безусловно, сделаю все возможное, но ничего не могу обещать!
Под внимательным взглядом Френсиса все напускное самообладание мастера таяло, как дым.
– Мне придется отложить текущие заказы, – сказал он жалобно, – я понесу убытки, в конце концов!
Пока ювелир возмущенно махал руками, коробочки перекочевали в карман Френсиса.
– С вами приятно иметь дело, мсье Атталь! Я пришлю курьера за оставшимися украшениями. – Френсис обаятельно улыбался в ответ, так же пропуская мимо ушей слова мастера, как минуту назад делал он сам.
Когда дверь за нами закрылась, я спросила:
– Как думаешь, он успеет закончить к празднику?
– Он уже давно опоздал, мелкая. Наша мать умерла пять лет назад.
– Извини, – я растерялась. Он только кивнул в ответ.
– Подожди! – Опомнилась я. – То есть ты ему соврал? Он не ошибся, а ты ему соврал! Зачем? Старик просто хотел как лучше!
Стараясь не отставать от Френсиса и едва сдерживая себя, чтобы не кричать на всю улицу, я совсем растерялась и чуть не врезалась в случайного прохожего.
