- И папу тоже, - Катюшка хотела позвать брата, но тут же отвлеклась, широко распахнутыми глазами глядя на офицера в самой настоящей бурке.
Восторженная девочка тут же решила, что это и есть тот самый легендарный Затонский оборотень, а рядом с ним непременно идёт его девушка, Василина. Катюшка вздохнула, проследила зачаровавшую её пару взглядом до поворота и тут же заприметила мужчину с длинной белой бородой, похожего на зимнего духа из подаренной папой сказки.
- Ты чего притихла Катюша? – Анна озабоченно посмотрела на дочурку, обычно непоседливую, как вода в лесном ручейке. – Устала?
- Ма-а-ам, смотри, - Катя ткнула пальцем в даму в роскошном бледно-голубом туалете, с тонкой отливающей серебром вуалью, - ледяная дева.
- А вон там горец, - благоговейно выдохнул Гриша, - ух, какой у него кинжал!
Катя посмотрела на черноглазого черноусого мужчину, на поясе которого висел в золочёных ножнах кинжал, и пренебрежительно дёрнула плечиком. С точки зрения малышки этот горный кот никакого интереса не представлял, да и клинок у него самый обычный, висит на виду, ничем не прикрыт. То ли дело лезвие в папиной трости… Яков Платонович, поймав хищный взгляд дочери, строго нахмурился, трость переложил в другую руку, от греха подальше. Анна сей манёвр мужа заметила и улыбку таить не стала, даже хихикнула негромко, озорно блеснув голубыми глазами, в сиянии коих плавилось сахарным сиропом сердце сурового следователя.
- Вы подлец! – прерывистый от возмущения голос привлёк внимание всех, входящих и выходящих на перрон.
Михаил Платонович нахмурился, неодобрительно поджал губы и поспешно потянул приехавших в сторону экипажа:
- Идёмте.
- Да-да, не стоит задерживаться, - подхватила Мария Тимофеевна, не терпящая скандалов (если только не сама она их устраивала).
Яков Платонович и Виктор Иванович, наоборот, замедлились, посматривая в ту сторону, откуда долетели гневные слова. Они оба прекрасно знали, что подобные фразы не растворяются в воздухе, а сгущаются, уподобляясь грозовым тучам, кои разражаются дуэлью.
- Вы подлец, - с прежним пылом, но уже тише повторил стройный черноглазый брюнет, военная выправка которого была заметна даже в модном штатском платье.
Рыжеволосый крепкого телосложения мужчина в тёмно-синем костюме, к которому, по всей очевидности, были обращены оскорбительные слова, пренебрежительно усмехнулся:
- А Вы глупец, неудивительно, что известная нам особа предпочла меня.
Брюнет вспыхнул, словно фитиль от огня, весь так и вскинулся, сжимая кулаки, стоящие поодаль друзья поспешили к нему, дабы предотвратить совсем уж безобразную сцену.
- Олег Дмитриевич, право слово, уйдите, видите же, не в себе он! – крикнул один из друзей.
Рыжеволосый господин зло дёрнул уголком губ:
- Пусть водички попьёт, коли нервы слабые. Прощайте, господа!
Олег Дмитриевич ушёл, посмеиваясь и негромко напевая какой-то фривольный мотивчик. Брюнет зарычал, рванулся было за ним, но был остановлен друзьями.
- Угомонись, Аркадий, - увещевал приятеля тот, который уже взывал к благоразумию Олега Дмитриевича, - долго ли до беды!
- Я убью его! – выдохнул Аркадий, стискивая кулаки и так сверкая чёрными глазищами, что будь у него хоть капля волшебной силы, от обидчика осталась бы лишь жалкая горстка пепла. – Богом клянусь, я убью этого мерзавца!
- Не думал, что когда-нибудь скажу это, но, по-моему, Олег Дмитриевич прав, тебе действительно надо нервы подлечить, - прогудел белый, похожий на ожившего снеговика мужчина. – Экая горячка, право слово.
- И было бы из-за кого! – подхватил другой.
- Не смей так говорить о ней! – так и взвился от слов приятеля Аркадий, а наблюдавший за ним Штольман невольно поморщился, вспомнив, как сам с тем же с пылом безумца готов был защищать от любого дурного слова госпожу Нежинскую.
Боже, каким же слепым глупцом он был, как долго не замечал холодной расчётливости фрейлины, её интриг, дурных связей, заговоров и готовности идти и по головам, если они приведут к желанной цели. Только встретив Анну, такую искреннюю в каждом своём порыве, с его глаз стала спадать ядовитая пелена, нежные чувства, коих он и сам признавать не хотел, брали власть над чёрной страстью и привычкой. Яков улыбнулся жене, с материнским состраданием взирающего на горячего юношу. Да, Аннушка никогда не станет сталкивать поклонников лбами, как не станет и избавляться от одного любовника руками другого. Она самый настоящий ангел, его ангел-хранитель.
- Надеюсь, дуэли не будет, - Анна прижалась к плечу Якова.
Штольман помолчал, успокаивающе поглаживая ручку жены:
- Полагаю, ты права. Слова сказанные в пылу ссоры редко переходят во что-то серьёзное. Друзья юноши настроены миролюбиво.
Виктор Иванович согласно кивнул. Коли вызова сразу не последовало, то со временем вероятность дуэли становится всё меньше, редко кто готов годами ждать, дабы потребовать удовлетворение. Пожалуй, Садковский был единственным в своём роде, кто возжаждал сатисфакции спустя десять лет.
Мария Тимофеевна, которая после поединка мужа с однополчанином весьма болезненно относилась к дуэлям (а ведь Яков Платонович тоже из-за дуэли в Затонске оказался!) резко обернулась, окликнула нетерпеливо:
- Вы идёте?
Грозовые интонации в голосе не предполагали отрицательного ответа, Аркадий с товарищами скрылся из виду, а потому можно было оставить увиденное в прошлом и не испытывать более терпение госпожи Мироновой. Виктор Иванович поцеловал жену в щёку:
- Конечно, дорогая.
Вечер прибывшие провели в делах приятственных, наслаждаясь тишиной и покоем: Анну матушка утащила прогуляться по модным магазейнам, дети с интересом осваивали специально созданную в новом корпусе игровую комнату, а Яков Платонович с Виктором Ивановичем погрузились в хитросплетения шахматных баталий. Отпускная благость и умиротворение осеняли прибывшее на отдых семейство, только подчас тревожно вздыхала Софья, да Анне ни с того ни с сего привиделся странный сон, впрочем, быстро испарившийся из памяти, стоило лишь крепче прижаться к мужу, опустив голову ему на грудь.
Утро, вопреки чаяниям Марии Тимофеевны, надеявшейся, что, хотя бы до Кисловодска дела служебные не дотянутся своими липкими щупальцами и не помешают Виктору и Якову Платоновичу, а также Анне, которой уж давно следовало бы научиться вести себя как благовоспитанной особе, насладиться покоем. Только-только все спустились завтракать, как вошла горничная Танечка и сообщила, что Виктора Ивановича спрашивает молодая барышня.
- Какая ещё барышня? – нахмурилась Мария Тимофеевна, в коей поднял голову аспид ревности.
Виктор Иванович в длительные философствования пускаться не стал, салфетку сложил аккуратно, горничной коротко кивнул:
- Зови сюда, коли спрашивает.
Танечка кивнула и вышла, чтобы через пару минут (Мария Тимофеевна не успела даже побуравить мужа сердитым взором) вернуться в компании обворожительной барышни. Пышные с рыжеватым отливом кудри девушки в беспорядке падали на грудь и спину девушки, большие карие глаза, опушённые длинными ресницами, влажно блестели, кончик точёного горделиво вздёрнутого носика покраснел от слёз. Наряд у барышни, несмотря на ранее утро, был вечерний, помятый, местами попятнанный грязью, что ещё больше подчёркивало смятение мыслей и чувств, обуревающих посетительницу. Мужчины, приветствуя девушку, поднялись со своих мест, но девушка вряд ли заметила в столовой кого-нибудь, кроме Виктора Ивановича. С приглушённым вскриком барышня метнулась к господину Миронову и рухнула ему в ноги, выпалив одно короткое, полное неизбывной душевной боли:
- Помогите!
- Господи! – Мария Тимофеевна прижала руку к губам, ревность сменилась в её душе состраданием к несчастной.
Виктор Иванович поднял девушку, усадил на придвинутый Яковом Платоновичем стул. Барышня казалась господину Миронову смутно знакомой, но вот где он её видел и при каких обстоятельствах, почтенный адвокат вспомнить не мог.
- Вот, выпейте, - Анна протянула девушке стакан воды.
Барышня приняла стакан, но руки её так тряслись, что вода выплёскивалась, заливая подбородок, шею и пятная платье, пришлось Анне самой напоить посетительницу. Не без труда сделав пару глотков, девушка судорожно вздохнула и чуть более связно произнесла:
- Помогите, Виктор Иванович, Вы моя единственная надежда.
Виктор Иванович опустился на стул напротив девушки, ободряюще улыбнулся ей, по-отечески мягко похлопав по руке:
- Я слушаю Вас, госпожа…
Девушка издала судорожный полувсхлип-полустон:
- Ягодина, Наина Дмитриевна. Я дочь Дмитрия Ильича Ягодина, полгода назад Вы помогали моему папеньке в оформлении бумаг на вступление в наследство нашей тётушки, госпожи Погодиной, помните? Один раз я приходила к Вам вместе с батюшкой.
Виктор Иванович опустил глаза, вспоминая. Госпожа Погодина на весь Затонск славилась своим дурным нравом, злые языки утверждали, что так долго Анфиса Борисовна живёт потому, что ни ангелам на небе, ни даже чертям в аду не нужна, уж больно зловредная да склочная. Завещание госпожа Погодина переписывала едва ли не по три раза в день, причём единственным адвокатом, которому она доверяла, был Виктор Иванович. Самому Миронову такое предпочтение ничуть не льстило, но вредная старуха никого, кроме себя не слышала и слышать не желала. Когда в Затонск прибыл Ягодин Дмитрий Ильич адвокаты было решили, что наконец-то найден идеальный наследник: богатый, солидный, со всех сторон положительный мужчина, да и Анфиса Дмитриевна приняла его милостиво. Тишь да гладь продолжалась ровно три дня, на четвёртые сутки между родственниками произошла размолвка, и госпожа Погодина прислала к Миронову спешно прибыть, дабы переписать завещание. Опять. Кончилось всё тем, что Анфиса Борисовна умерла прямо в разгар празднования собственных именин, отменив предыдущее завещание, но так и не написав нового. Сын, который уже потирал руки в предвкушении крупного состояния, оказался наследником недостойным, потому как Александр Францевич доказал, что смерть госпожи Погодиной была вызвана синильной кислотой, а горничная Наташка поведала, что своими собственными глазами видела, как сын насыпал что-то в бокал маменьки. Так на Ягодин Дмитрий Ильич внезапно, в первую очередь для самого себя, оказался наследником и вынужден был не только вступить во владения, но и входить во все дела почившей тётушки, что без помощи опытного адвоката было бы весьма затруднительно. Один раз господин Ягодин действительно приходил с дочерью, сказав, что после адвоката поедет с дочерью по торговым рядам.
- Что случилось, Наина Дмитриевна? – меж бровей Виктора Ивановича залегла глубокая морщина. – Что-то с Вашим батюшкой?
Барышня отрицательно покачала головой, судорожно комкая в руке истерзанный платочек. Анна мягко обняла девушку за плечи, успокаивая и ободряя, эта ласка придала Наине Дмитриевне сил, барышня глубоко вздохнула и сухим от тщательно сдерживаемых слёз голосом произнесла:
- Аркадия Максимовича Разумихина обвиняют, - девушка судорожно втянула носом воздух, - в убийстве.
Названное барышней имя Виктору Ивановичу, равно как и его супруге с дочерью, знакомо не было, лишь Яков Платонович насторожился, словно почуявшая добычу гончая, и поинтересовался:
- Прошу меня простить, сударыня, но кем Вам приходится господин Разумихин, что Вы принимаете в его судьбе столь живое участие?
Наина Дмитриевна отчаянно покраснела, на миг отвела взгляд, а затем вскинула голову, горделиво расправила плечи и отчеканила:
- Я люблю его.
«Ну вот, началось, - промелькнуло в голове Марии Тимофеевны, - не успели приехать, как опять убийство, следствие, девицы рыдающие. Эх, ну что же за жизнь-то такая!»
По тому, как вспыхнули голубые глаза Анны, матушка безошибочно определила, что дочка равнодушно мимо чужих девичьих слёз не пройдёт, непременно помочь попытается, да и Яков Платонович тоже подобрался весь, посуровел, а значит, вместо отдыха следствие проводить станет. Ещё и Витю наверняка подключат, а он только-только в отпуск вышел.
«Вот и отдохнули на водах, - Мария Тимофеевна огорчённо глотнула кофе, - всего и прошёл в покое и благости один денёк».
Штольман на душевные терзания тёщи внимания не обратил, к дознанию приступил. Нахмурился, вчерашний день вспоминая, уточнил строго, дабы отбить у влюблённой барышни желание лукавить и ненаглядного своего выгораживать:
- У Вашего возлюбленного вчера произошла ссора.
Наина Дмитриевна кивнула:
- Да, с Олегом Дмитриевичем Костолецким.
- Ссора была из-за Вас?
- Это к делу не относится, - резко выпалила барышня, отворачиваясь.
Следователь и адвокат переглянулись, кивнули чуть приметно друг другу. Нет, не из-за этой дамы два господина готовы были прилюдно в глотки друг другу вцепиться, не эта прелестница стала яблоком раздора.
- И в убийстве кого же обвиняют Аркадия Максимовича? – Виктор Иванович пришёл на помощь смущённой девушке, мягко продолжив беседу, пока Якову Платоновичу не пришло в голову поинтересоваться, знала ли Наина Дмитриевна о той, второй.
Румянец гнева и смущения, полыхавший на личике барышни, сменился смертельной бледностью, по щёчке побежала слезинка.
- Аркадия Максимовича обвиняют в убийстве Олега Дмитриевича. Моя горничная рассказывала, - девушка судорожно всхлипнула, с трудом сделала глоток воды, - господина Костолецкого зарезали кинжалом Аркадия, на рукояти выгравировано его имя.
Бровь Штольмана скептически изогнулась, в серых глазах сверкнула сталь, весь облик посуровел, уподобившись не знающему пощады мечу правосудия, занесённому над повинной головой:
- Вот как? И на основании чего Вы, позвольте узнать, решили, что Аркадий Максимович не виновен?
Наина Дмитриевна выпрямилась, строго посмотрела на Штольмана:
- Он не мог убить, потому что всю ночь провёл со мной.
Мария Тимофеевна скандализованно прижала ладонь к губам. Для неё, воспитанной в строгости, подобные откровения были абсолютно неприемлемыми, а вот Анна, вот оно, дурное дядюшкино влияние, выслушала признание Наины Дмитриевны вполне себе спокойно. Даже ручку ободряюще пожала, улыбнулась так ласково и пообещала:
- Не волнуйтесь, мы непременно дознаемся до правды в этом деле.
«МЫ?!» - мелькнуло в серых, словно холодный океан глазах Штольмана.
Анна мило улыбнулась мужу, ресничками похлопала, прекрасно зная, что отстранять её от расследования Яков не станет, так как отлично понимает, что коли уж супруга любимая (ах, звучит-то как, любимая, нет слова на всём белом свете слаще!) пообещала кому помочь, то и замки с решётками не остановят. Остаётся лишь одно: присмотреть, дабы в порыве милосердия Аннушка в большие неприятности не вписалась, да душегуб изобличаемый на неё не искусился.
- Расскажите всё, что знаете об убитом, - тоном, не терпящим возражений, приказал Штольман, помня, что чем больше Анне знает о вызываемом духе, тем быстрее он является. И пусть сам господин следователь существование призраков допускал с большой натяжкой, зато жене своей верил безоговорочно и не упускал возможности оказать ей любую помощь в её спиритических сеансах.
Наина Дмитриевна судорожно вздохнула, допила воду и отставила пустой стакан на столик, подальше от дрожащих от волнения рук:
- Право слово, знаю я не так и много.
Восторженная девочка тут же решила, что это и есть тот самый легендарный Затонский оборотень, а рядом с ним непременно идёт его девушка, Василина. Катюшка вздохнула, проследила зачаровавшую её пару взглядом до поворота и тут же заприметила мужчину с длинной белой бородой, похожего на зимнего духа из подаренной папой сказки.
- Ты чего притихла Катюша? – Анна озабоченно посмотрела на дочурку, обычно непоседливую, как вода в лесном ручейке. – Устала?
- Ма-а-ам, смотри, - Катя ткнула пальцем в даму в роскошном бледно-голубом туалете, с тонкой отливающей серебром вуалью, - ледяная дева.
- А вон там горец, - благоговейно выдохнул Гриша, - ух, какой у него кинжал!
Катя посмотрела на черноглазого черноусого мужчину, на поясе которого висел в золочёных ножнах кинжал, и пренебрежительно дёрнула плечиком. С точки зрения малышки этот горный кот никакого интереса не представлял, да и клинок у него самый обычный, висит на виду, ничем не прикрыт. То ли дело лезвие в папиной трости… Яков Платонович, поймав хищный взгляд дочери, строго нахмурился, трость переложил в другую руку, от греха подальше. Анна сей манёвр мужа заметила и улыбку таить не стала, даже хихикнула негромко, озорно блеснув голубыми глазами, в сиянии коих плавилось сахарным сиропом сердце сурового следователя.
- Вы подлец! – прерывистый от возмущения голос привлёк внимание всех, входящих и выходящих на перрон.
Михаил Платонович нахмурился, неодобрительно поджал губы и поспешно потянул приехавших в сторону экипажа:
- Идёмте.
- Да-да, не стоит задерживаться, - подхватила Мария Тимофеевна, не терпящая скандалов (если только не сама она их устраивала).
Яков Платонович и Виктор Иванович, наоборот, замедлились, посматривая в ту сторону, откуда долетели гневные слова. Они оба прекрасно знали, что подобные фразы не растворяются в воздухе, а сгущаются, уподобляясь грозовым тучам, кои разражаются дуэлью.
- Вы подлец, - с прежним пылом, но уже тише повторил стройный черноглазый брюнет, военная выправка которого была заметна даже в модном штатском платье.
Рыжеволосый крепкого телосложения мужчина в тёмно-синем костюме, к которому, по всей очевидности, были обращены оскорбительные слова, пренебрежительно усмехнулся:
- А Вы глупец, неудивительно, что известная нам особа предпочла меня.
Брюнет вспыхнул, словно фитиль от огня, весь так и вскинулся, сжимая кулаки, стоящие поодаль друзья поспешили к нему, дабы предотвратить совсем уж безобразную сцену.
- Олег Дмитриевич, право слово, уйдите, видите же, не в себе он! – крикнул один из друзей.
Рыжеволосый господин зло дёрнул уголком губ:
- Пусть водички попьёт, коли нервы слабые. Прощайте, господа!
Олег Дмитриевич ушёл, посмеиваясь и негромко напевая какой-то фривольный мотивчик. Брюнет зарычал, рванулся было за ним, но был остановлен друзьями.
- Угомонись, Аркадий, - увещевал приятеля тот, который уже взывал к благоразумию Олега Дмитриевича, - долго ли до беды!
- Я убью его! – выдохнул Аркадий, стискивая кулаки и так сверкая чёрными глазищами, что будь у него хоть капля волшебной силы, от обидчика осталась бы лишь жалкая горстка пепла. – Богом клянусь, я убью этого мерзавца!
- Не думал, что когда-нибудь скажу это, но, по-моему, Олег Дмитриевич прав, тебе действительно надо нервы подлечить, - прогудел белый, похожий на ожившего снеговика мужчина. – Экая горячка, право слово.
- И было бы из-за кого! – подхватил другой.
- Не смей так говорить о ней! – так и взвился от слов приятеля Аркадий, а наблюдавший за ним Штольман невольно поморщился, вспомнив, как сам с тем же с пылом безумца готов был защищать от любого дурного слова госпожу Нежинскую.
Боже, каким же слепым глупцом он был, как долго не замечал холодной расчётливости фрейлины, её интриг, дурных связей, заговоров и готовности идти и по головам, если они приведут к желанной цели. Только встретив Анну, такую искреннюю в каждом своём порыве, с его глаз стала спадать ядовитая пелена, нежные чувства, коих он и сам признавать не хотел, брали власть над чёрной страстью и привычкой. Яков улыбнулся жене, с материнским состраданием взирающего на горячего юношу. Да, Аннушка никогда не станет сталкивать поклонников лбами, как не станет и избавляться от одного любовника руками другого. Она самый настоящий ангел, его ангел-хранитель.
- Надеюсь, дуэли не будет, - Анна прижалась к плечу Якова.
Штольман помолчал, успокаивающе поглаживая ручку жены:
- Полагаю, ты права. Слова сказанные в пылу ссоры редко переходят во что-то серьёзное. Друзья юноши настроены миролюбиво.
Виктор Иванович согласно кивнул. Коли вызова сразу не последовало, то со временем вероятность дуэли становится всё меньше, редко кто готов годами ждать, дабы потребовать удовлетворение. Пожалуй, Садковский был единственным в своём роде, кто возжаждал сатисфакции спустя десять лет.
Мария Тимофеевна, которая после поединка мужа с однополчанином весьма болезненно относилась к дуэлям (а ведь Яков Платонович тоже из-за дуэли в Затонске оказался!) резко обернулась, окликнула нетерпеливо:
- Вы идёте?
Грозовые интонации в голосе не предполагали отрицательного ответа, Аркадий с товарищами скрылся из виду, а потому можно было оставить увиденное в прошлом и не испытывать более терпение госпожи Мироновой. Виктор Иванович поцеловал жену в щёку:
- Конечно, дорогая.
Вечер прибывшие провели в делах приятственных, наслаждаясь тишиной и покоем: Анну матушка утащила прогуляться по модным магазейнам, дети с интересом осваивали специально созданную в новом корпусе игровую комнату, а Яков Платонович с Виктором Ивановичем погрузились в хитросплетения шахматных баталий. Отпускная благость и умиротворение осеняли прибывшее на отдых семейство, только подчас тревожно вздыхала Софья, да Анне ни с того ни с сего привиделся странный сон, впрочем, быстро испарившийся из памяти, стоило лишь крепче прижаться к мужу, опустив голову ему на грудь.
Прода от 30.04.2021, 11:13
Утро, вопреки чаяниям Марии Тимофеевны, надеявшейся, что, хотя бы до Кисловодска дела служебные не дотянутся своими липкими щупальцами и не помешают Виктору и Якову Платоновичу, а также Анне, которой уж давно следовало бы научиться вести себя как благовоспитанной особе, насладиться покоем. Только-только все спустились завтракать, как вошла горничная Танечка и сообщила, что Виктора Ивановича спрашивает молодая барышня.
- Какая ещё барышня? – нахмурилась Мария Тимофеевна, в коей поднял голову аспид ревности.
Виктор Иванович в длительные философствования пускаться не стал, салфетку сложил аккуратно, горничной коротко кивнул:
- Зови сюда, коли спрашивает.
Танечка кивнула и вышла, чтобы через пару минут (Мария Тимофеевна не успела даже побуравить мужа сердитым взором) вернуться в компании обворожительной барышни. Пышные с рыжеватым отливом кудри девушки в беспорядке падали на грудь и спину девушки, большие карие глаза, опушённые длинными ресницами, влажно блестели, кончик точёного горделиво вздёрнутого носика покраснел от слёз. Наряд у барышни, несмотря на ранее утро, был вечерний, помятый, местами попятнанный грязью, что ещё больше подчёркивало смятение мыслей и чувств, обуревающих посетительницу. Мужчины, приветствуя девушку, поднялись со своих мест, но девушка вряд ли заметила в столовой кого-нибудь, кроме Виктора Ивановича. С приглушённым вскриком барышня метнулась к господину Миронову и рухнула ему в ноги, выпалив одно короткое, полное неизбывной душевной боли:
- Помогите!
- Господи! – Мария Тимофеевна прижала руку к губам, ревность сменилась в её душе состраданием к несчастной.
Виктор Иванович поднял девушку, усадил на придвинутый Яковом Платоновичем стул. Барышня казалась господину Миронову смутно знакомой, но вот где он её видел и при каких обстоятельствах, почтенный адвокат вспомнить не мог.
- Вот, выпейте, - Анна протянула девушке стакан воды.
Барышня приняла стакан, но руки её так тряслись, что вода выплёскивалась, заливая подбородок, шею и пятная платье, пришлось Анне самой напоить посетительницу. Не без труда сделав пару глотков, девушка судорожно вздохнула и чуть более связно произнесла:
- Помогите, Виктор Иванович, Вы моя единственная надежда.
Виктор Иванович опустился на стул напротив девушки, ободряюще улыбнулся ей, по-отечески мягко похлопав по руке:
- Я слушаю Вас, госпожа…
Девушка издала судорожный полувсхлип-полустон:
- Ягодина, Наина Дмитриевна. Я дочь Дмитрия Ильича Ягодина, полгода назад Вы помогали моему папеньке в оформлении бумаг на вступление в наследство нашей тётушки, госпожи Погодиной, помните? Один раз я приходила к Вам вместе с батюшкой.
Виктор Иванович опустил глаза, вспоминая. Госпожа Погодина на весь Затонск славилась своим дурным нравом, злые языки утверждали, что так долго Анфиса Борисовна живёт потому, что ни ангелам на небе, ни даже чертям в аду не нужна, уж больно зловредная да склочная. Завещание госпожа Погодина переписывала едва ли не по три раза в день, причём единственным адвокатом, которому она доверяла, был Виктор Иванович. Самому Миронову такое предпочтение ничуть не льстило, но вредная старуха никого, кроме себя не слышала и слышать не желала. Когда в Затонск прибыл Ягодин Дмитрий Ильич адвокаты было решили, что наконец-то найден идеальный наследник: богатый, солидный, со всех сторон положительный мужчина, да и Анфиса Дмитриевна приняла его милостиво. Тишь да гладь продолжалась ровно три дня, на четвёртые сутки между родственниками произошла размолвка, и госпожа Погодина прислала к Миронову спешно прибыть, дабы переписать завещание. Опять. Кончилось всё тем, что Анфиса Борисовна умерла прямо в разгар празднования собственных именин, отменив предыдущее завещание, но так и не написав нового. Сын, который уже потирал руки в предвкушении крупного состояния, оказался наследником недостойным, потому как Александр Францевич доказал, что смерть госпожи Погодиной была вызвана синильной кислотой, а горничная Наташка поведала, что своими собственными глазами видела, как сын насыпал что-то в бокал маменьки. Так на Ягодин Дмитрий Ильич внезапно, в первую очередь для самого себя, оказался наследником и вынужден был не только вступить во владения, но и входить во все дела почившей тётушки, что без помощи опытного адвоката было бы весьма затруднительно. Один раз господин Ягодин действительно приходил с дочерью, сказав, что после адвоката поедет с дочерью по торговым рядам.
- Что случилось, Наина Дмитриевна? – меж бровей Виктора Ивановича залегла глубокая морщина. – Что-то с Вашим батюшкой?
Барышня отрицательно покачала головой, судорожно комкая в руке истерзанный платочек. Анна мягко обняла девушку за плечи, успокаивая и ободряя, эта ласка придала Наине Дмитриевне сил, барышня глубоко вздохнула и сухим от тщательно сдерживаемых слёз голосом произнесла:
- Аркадия Максимовича Разумихина обвиняют, - девушка судорожно втянула носом воздух, - в убийстве.
Названное барышней имя Виктору Ивановичу, равно как и его супруге с дочерью, знакомо не было, лишь Яков Платонович насторожился, словно почуявшая добычу гончая, и поинтересовался:
- Прошу меня простить, сударыня, но кем Вам приходится господин Разумихин, что Вы принимаете в его судьбе столь живое участие?
Наина Дмитриевна отчаянно покраснела, на миг отвела взгляд, а затем вскинула голову, горделиво расправила плечи и отчеканила:
- Я люблю его.
«Ну вот, началось, - промелькнуло в голове Марии Тимофеевны, - не успели приехать, как опять убийство, следствие, девицы рыдающие. Эх, ну что же за жизнь-то такая!»
По тому, как вспыхнули голубые глаза Анны, матушка безошибочно определила, что дочка равнодушно мимо чужих девичьих слёз не пройдёт, непременно помочь попытается, да и Яков Платонович тоже подобрался весь, посуровел, а значит, вместо отдыха следствие проводить станет. Ещё и Витю наверняка подключат, а он только-только в отпуск вышел.
«Вот и отдохнули на водах, - Мария Тимофеевна огорчённо глотнула кофе, - всего и прошёл в покое и благости один денёк».
Штольман на душевные терзания тёщи внимания не обратил, к дознанию приступил. Нахмурился, вчерашний день вспоминая, уточнил строго, дабы отбить у влюблённой барышни желание лукавить и ненаглядного своего выгораживать:
- У Вашего возлюбленного вчера произошла ссора.
Наина Дмитриевна кивнула:
- Да, с Олегом Дмитриевичем Костолецким.
- Ссора была из-за Вас?
- Это к делу не относится, - резко выпалила барышня, отворачиваясь.
Следователь и адвокат переглянулись, кивнули чуть приметно друг другу. Нет, не из-за этой дамы два господина готовы были прилюдно в глотки друг другу вцепиться, не эта прелестница стала яблоком раздора.
- И в убийстве кого же обвиняют Аркадия Максимовича? – Виктор Иванович пришёл на помощь смущённой девушке, мягко продолжив беседу, пока Якову Платоновичу не пришло в голову поинтересоваться, знала ли Наина Дмитриевна о той, второй.
Румянец гнева и смущения, полыхавший на личике барышни, сменился смертельной бледностью, по щёчке побежала слезинка.
- Аркадия Максимовича обвиняют в убийстве Олега Дмитриевича. Моя горничная рассказывала, - девушка судорожно всхлипнула, с трудом сделала глоток воды, - господина Костолецкого зарезали кинжалом Аркадия, на рукояти выгравировано его имя.
Бровь Штольмана скептически изогнулась, в серых глазах сверкнула сталь, весь облик посуровел, уподобившись не знающему пощады мечу правосудия, занесённому над повинной головой:
- Вот как? И на основании чего Вы, позвольте узнать, решили, что Аркадий Максимович не виновен?
Наина Дмитриевна выпрямилась, строго посмотрела на Штольмана:
- Он не мог убить, потому что всю ночь провёл со мной.
***
Мария Тимофеевна скандализованно прижала ладонь к губам. Для неё, воспитанной в строгости, подобные откровения были абсолютно неприемлемыми, а вот Анна, вот оно, дурное дядюшкино влияние, выслушала признание Наины Дмитриевны вполне себе спокойно. Даже ручку ободряюще пожала, улыбнулась так ласково и пообещала:
- Не волнуйтесь, мы непременно дознаемся до правды в этом деле.
«МЫ?!» - мелькнуло в серых, словно холодный океан глазах Штольмана.
Анна мило улыбнулась мужу, ресничками похлопала, прекрасно зная, что отстранять её от расследования Яков не станет, так как отлично понимает, что коли уж супруга любимая (ах, звучит-то как, любимая, нет слова на всём белом свете слаще!) пообещала кому помочь, то и замки с решётками не остановят. Остаётся лишь одно: присмотреть, дабы в порыве милосердия Аннушка в большие неприятности не вписалась, да душегуб изобличаемый на неё не искусился.
- Расскажите всё, что знаете об убитом, - тоном, не терпящим возражений, приказал Штольман, помня, что чем больше Анне знает о вызываемом духе, тем быстрее он является. И пусть сам господин следователь существование призраков допускал с большой натяжкой, зато жене своей верил безоговорочно и не упускал возможности оказать ей любую помощь в её спиритических сеансах.
Наина Дмитриевна судорожно вздохнула, допила воду и отставила пустой стакан на столик, подальше от дрожащих от волнения рук:
- Право слово, знаю я не так и много.
