Дорожный чемодан всхлипывающая Наденька собрала быстро, остановилась перед мужем, собачонкой заглядывая в лицо. Фёдор Иванович резко притянул к себе пискнувшую от неожиданности жену, смял губы поцелуем и властно кивнул, ничуть не сомневаясь, что приказ будет выполнен:
- Пойдём.
Надин покорно отправилась за мужем, не спрашивая, куда он её зовёт. Фёдор Михайлович привёл супругу к небольшому чуланчику, в котором хранились старые вещи и решительно распахнул дверь:
- Где-то здесь фонарь дорожный должен быть.
Наденька осторожно заглянула в чуланчик, и тут же мощный толчок в спину швырнул её в чулан, а дверь за спиной хлопнула, отсекая от внешнего мира. Безжалостно лязгнул засов.
- Фёдя? – Надин шагнула к выходу, нашарила ручку, дёрнула, но дверь не шелохнулась. – Федя, Феденька, что ты делаешь? Открой меня!
- Не открою, - донёсся приглушённый дверью голос мужа, - ты мне сама подсказала, как от тебя избавиться можно.
Наденька сжала холодными от страха руками виски, простонала жалобно, точно вышвырнутый на улицу котёнок:
- Не понимаю…
- Дура потому что, - хохотнул Топорков, - подруженька твоя посообразительнее будет, а всё же мне не чета. И муженёк её как бы глазищами не сверкал, а ничего доказать не сможет. Желаю тебе сдохнуть в страшных муках, ненаглядная!
Грудь Надин кольцом стянул ледяной панический ужас, несчастная вскрикнула, забилась о дверь, словно пойманная в клетку птичка, затем заметалась по чуланчику, вопя во всё горло и непрестанно спотыкаясь о рухлядь. Тьма становилась всё гуще, всё плотнее, мешая дышать, парализуя волю, отнимая разум. Довольный Фёдор Михайлович со звериным наслаждением прислушался к стонам жены, а затем подхватил чемодан и насвистывая беззаботный мотивчик направился к выходу.
- Стоять, - прозвучал в полумраке холодный приказ.
Топорков оскалился, всматриваясь в сумрак и досадуя, что в целях конспирации света не зажигал. Кого ещё черти принесли так некстати?! Бесшумно прошипев сквозь зубы проклятие, Фёдор Михайлович скользнул в тёмный угол, вынуждая преследователя шагнуть ближе и попасть в полосу лунного света. Так-с, и кто это не званный, нежданный пожаловал? В призрачном лунном свете показался Штольман, уверенно сжимающий в руке револьвер. Ну конечно, можно было и не спрашивать! Топорков опять оскалился, напрягся и бросил в Якова Платоновича чемодан, а сам быстрее перепуганного зайца бросился к выходу. Шанс спастись был, пока проклятый фараон (ха-ха, думал, он не признает петербургского сыщика, о коем каждая третья газета пишет, словно больше не о ком) опомнится, если повезёт, его вообще знатно чемоданом пришибёт, пока в погоню пустится, пока других ищеек на уши поднимет он, Фёдор Михайлович, по новым выправленным документам уж уедет из этого проклятого городишка. Не зря, видит бог, не зря он документы-то новые заказал, как чуял, зверь травленый, что пригодятся! Радужные мечты господина Топоркова были прерваны грубым, едва из сустава не выдернувшим руку, рывком. Фёдор Михайлович взревел от смеси боли, неожиданности и отчаянного нутряного осознания того, что всё кончено, больше ему не убежать.
- Тише, голубь, тише, не брыкайся, - прогудел над ухом негромкий голос, - от меня не убежишь.
Не убежишь?! Но это же не значит, что не стоит даже пытаться! Топорков рванулся, зарычал от мутной, волной поднимающейся и затапливающей разум ярости, но неизвестный держал цепко, так скрутил, что даже дышать тяжко.
- Ульяшин, взяли его?
Голос Штольмана заставил Фёдора Михайловича скривиться, с ненавистью прошипеть проклятие, досадуя, что словом нельзя убить.
- А как же, Ваше выс-родие, - с ноткой гордости отозвался тот, что держал Топоркова, - от меня ему не уйти.
Вспыхнувший свет больно ударил по глазам, заставил отвернуться и зажмуриться, а когда Топорков открыл глаза и проморгался, увидел Надин, доверчиво льнущую к Анне Викторовне. При виде супруга Наденька выпрямилась, мягко, но весьма решительно отстранилась от подруги и, шагнув к Топоркову пристально посмотрела ему в глаза, выдохнув короткое и полное сердечной боли:
- За что?
В глазах Фёдора Михайловича плеснул пламень диавольский, лицо исказилось от лютой злобы, побелевшие губы выплюнули:
- Не-на-ви-жу.
Надин слабо улыбнулась, стянула с пальца обручальное кольцо, подержала его немного в кулачке, словно прощаясь, а затем бросила в лицо мужу, прошептав:
- А я тебя любила…
Плавно развернувшись и слабым взмахом руки отказавшись от помощи подруги, Наденька величественно прошла в свою комнату и только там, крепко закрыв за собой дверь, рухнула на кровать, кусая подушку, чтобы заглушить рвущие сердце рыдания. Мужа она действительно любила.
- Какой ужас, какой ужас, - причитала за завтраком Мария Тимофеевна, прижимая платок к губам, - а ведь казался таким приличным человеком, таким обаятельным!
Пётр Иванович опустил взгляд в тарелку, старательно пережёвывая блинчик, дабы не ляпнуть, что лично ему Фёдор Михайлович никогда не нравился. Виктор, который вполне мог сказать то же самое, молча обнял жену, успокаивая и ободряя.
- Так ведь и совсем можно веры в людей лишиться, - покачала головой Варвара Петровна.
Мария Тимофеевна звучно хлопнула ладошкой по столу, строго взглянула на дочь, с самым наикротчайшим видом сидящую подле супруга:
- Всё, больше никаких расследований. В конце концов, у вас отпуск!
- Да, мамочка, - прощебетала Аннушка, глядя взором спустившегося с небес ангела.
Братья Мироновы недоверчиво хмыкнули, Яков Платонович закашлялся, скрывая усмешку, а Гриша протянул папе телеграмму:
- Пап, вот, у тебя из кармана выпало.
Мария Тимофеевна безмолвно возвела очи к небу, вопрошая, за что ей такие тяжкие испытания. Ну неужели, Якова Платоновича, а значит и Анну, уже в Петербург призывают?! К счастью, телеграмма оказалась не от Варфоломеева из Петербурга, а от Михаила Платоновича из Кисловодска и была краткой, но весьма содержательной: «Приезжай всей семьёй. Открытие нового корпуса. Должны быть, иначе обижусь». Обижался самый добродушный брат семейства Штольман редко, но надолго, а потому портить с ним отношения было чревато. Яков посмотрел на Анну, подмигнул едва ли не пузырящейся от любопытства Катюшке, встрепал смоляные кудри Гриши и спросил всех собравшихся за столом:
- Едем в Кисловодск? Михаил очень ждёт.
- Увы, мы с Варенькой званы в Москву, - Пётр Иванович мечтательно прикрыл глаза, - собирается общество спиритов…
- Петя, - укоризненно выдохнула Мария Тимофеевна, - ты опять?
- Петенька очень хороший спирит, - Варенька с обожанием посмотрела на мужа, - он меня спас!
Гриша с Катюшкой насупились, переглянулись, и мальчик чуть приметно мотнул головой, мол, дерзай, сестрёнка. Катя сложила губки бантиком, взмахнула ресницами и пропищала нежным голосочком:
- Бабушка Маша, дедушка Витя, но вы же с нами поедете, правда?
Малышкино обаяние было посильнее даже чар господина Топоркова, поскольку шло от чистого сердца и тёмных умыслов в себе не таило. Первым сдался Виктор Иванович, руками развёл:
- Только если мешать не станем.
- И никаких расследований, - строго добавила Мария Тимофеевна.
Яков и Анна ответили разом, словно специально репетировали:
- Конечно, мы же в отпуске.
Мария Тимофеевна только выдохнула привычное:
- Свежо предание.
Если вы, милостивые судари и сударыни, в летнюю пору пресытились прелестями жизни в провинции, или возжелали насладиться изысканным обществом, да ещё и с пользой для здоровья, то вам непременно следует отправиться на воды. Что предпочесть, решайте сами, общество, по сути, что в необъятной нашей Российской Империи, что заграницей одинаковое, но коли жаждет сердце Ваше встреч романтических, взоров опаляющих, речей страстных, коли во сне вам слышится звон шпор, то лучше Кисловодска и быть ничего не может. Публика в сём городе удовлетворит любой, даже самый капризный вкус, на источниках можно встретить измождённых чахоточных барышень, томно чахнущих у фонтанов или же фланирующих под ручку по залам. Боже упаси Вас подходить к сим особам, если Вы не обладаете родословной, длинной не менее Днепра, роскошной каретой и туалетом от лучших парижских мастеров, Вы рискуете получить столь холодный приём, коий долго потом не забудете. Для амурных дел более подойдут девицы, прогуливающиеся парочками или группками по паркам и аллеям, задорно постреливающие глазками в сторону прохожих, особенно одиноких, а при виде военных и вовсе уподобляющихся певчим птицам с дивных островов. Также на водах Вы непременно встретите почтенные семейства в окружении чадов и домочадцев, отцы шествуют неспешно и подчас даже вальяжно, об руку с ними выступают матери, непрестанно посматривающие краем глаза за отпрысками, кои хоть внешне и выглядят сущими ангелочками, а так и норовят то в грязи извазякаться, то в траве поваляться, а то и вовсе столкнуться с кем-нибудь. Разумеется, в Кисловодске Вам не избежать бряцания шпор и огненных глаз военных, которые свято убеждены, что мундир, полыхающие на солнце аксельбанты и прикреплённое к бедру оружие отворяют любые сердца. Такая уверенность, вкупе с присущей всем, наделённым властью, внутренней силой и неизбывной военной лихостью становятся настоящей грозой для сердечек юных восторженных барышень, а также дам, истомлённых супружеством и мечтающих о страстной, воспетой во французских романах, любви. Стоит ли удивляться тому, что время от времени общество Кисловодска с удовольствием обсуждает то трагическую историю несчастной барышни, соблазнённой и брошенной, то дуэль меж двух офицеров, не поделивших какую-нибудь роковую красавицу. Одним словом, что бы Вы ни искали в период наслаждения летним теплом и негой, в Кисловодске, вне всякого сомнения, Вы обнаружите желаемое без труда.
Михаил Платонович Штольман, считавшийся в Кисловодске и его окрестностях лучшим доктором, по долгу службы повидал всякого. Лечились у него и нежные барышни от разбитого сердца, и нервические дамы от припадков, а подчас доводилось и пули из дуэлянтов доставать, официальным законам да предписаниям вопреки, но об этом, сами понимаете, господин доктор старался особенно не распространяться. Новый корпус лечебницы, равно как и приезд братца Якова, был обещан уже давно, да то средств достаточно не находилось, то документы не соответствовали, то место никак не находилось, хотя всё уже давно было согласовано, проверено и подписано. Яков же Платонович тоже не спешил насладиться прелестями Кисловодска, каждый раз находя весьма убедительно объяснение своей невозможности нанести родственный визит. Михаил прекрасно понимал, что на самом деле удерживают брата отнюдь не дела, а, во-первых, острая неприязнь ко всему с лечением связанному (постельный режим Яков терпеть не мог, каждый раз приходилось чуть ли не целую кампанию по принудительному лечению разрабатывать). Во-вторых, Михаил Платонович часто самолично врачевал своего братца, штопал рану, оставленную дуэлью с князем Разумовским (было бы из-за кого стреляться, честное слово!), да и прочие следы непростой службы, а потому очень многое мог рассказать. Анна же Викторовна, супруга Якова, обладала удивительной способностью выманивать из собеседника всё, что ей было интересно, а о своём муже она хотела знать буквально всё (и про дуэль тоже, ох, уж это неистребимое женское любопытство!). Вот Яков Платонович и держал свою любознательную жёнушку как можно дальше от бесценного источника информации, вспоминая о том, что многая знания неизбежно несут многие скорби и в первую очередь для того, кто сии знания скрывал. Однако, когда долгожданный корпус таки построили и назначили дату открытия, Михаил Платонович решил всенепременно выманить брата к себе. В конце концов, даже самый лучший следователь Петербурга, а в том, что Якову подходит сей цветастый эпитет Михаил даже не сомневался, нуждается в отдыхе!
К некоему даже удивлению господина доктора Яков Платонович отказывать в родственном визите не стал, наоборот, прислал телеграмму, что всенепременно приедет, да ещё и всем семейством, включая детей и тестя с тёщей.
- Сонечка, это всё-таки случилось! – Михаил подхватил жену на руки, закружил, звучно поцеловал в щёку. – Он едет!
Софья насмешливо приподняла брови:
- И чем ты его заманил? Посулил подключить к проверке гостиницы господина Протасова?
Михаил от такого предположения жены даже руками замахал:
- Да боже упаси, его же тогда вообще не увидишь! Тем более, к Протасову и так проверяющий приехал, если верить госпоже Рябининой, аж из самого Петербурга.
- Анфиса Олеговна редко ошибается, - Софья принахмурилась, головой покачала. – неужели слухи о беспорядках в гостинице основаны не только на зависти конкурентов?
Михаил опять поцеловал жену:
- Честно говоря, мне всё равно. Дела в гостинице к нам отношения не имеют, там и без нас разберутся.
Софья передёрнула плечами, зябко поёжилась, кутаясь в платок, призналась с тяжким вздохом:
- Маятно мне что-то, Мишенька. Сердце беду чует.
Михаил, привыкший доверять интуиции жены, моментально насторожился, посуровел:
- Беду в нашей фамилии?
- Нет, но нас она тоже коснётся.
Михаил Платонович задумался, прижал жену к себе, целуя в тёплую макушку, пахнущую лавандой и, совсем немного, лекарствами. Софья прикрыла глаза, убеждая себя, что интуиция – явление суть слишком недоказуемое, а потому слепо верить ей глупо. Только вот что прикажете делать, коли сердце так и заходится от беспокойства?!
«Анне непременно обо всём поведаю, - решила женщина, - она с духами поговорит, авось и узнаем, откуда ветер буйный дует».
Воспоминание об Анне Викторовне принесло успокоение, прогнало ноющее, словно больной зуб, предчувствие беды. Вот уж права матушка, говорившая, что ничего нет хуже, чем ждать и догонять!
- Всё будет хорошо, - Михаил поцеловал жену в щёку, - я обо всём позабочусь, не переживай.
Софья благодарно улыбнулась. И пусть супруг её не был героем в блестящей броне, не бряцал шпорами и не гонялся за коварными преступниками, очищая мир от зла, для неё он был самым лучшим. И обещания Михаил выполнял неукоснительно, а раз так, то всё непременно будет хорошо, они со всем справятся.
Мария Тимофеевна была абсолютно счастлива, да и было из-за чего: дочка со всем своим семейством рядом, Виктор взял отпуск, а значит, эти блаженные дни никто не будет спозаранку ломиться в дом со слёзной мольбой помочь в одном весьма деликатном деле. А тут ещё и Кисловодск встретил яркой зеленью, одуряющими ароматами, на кои так щедро лето, жарой, разбавляемой иногда порывами свежего ветра с гор, пробуждающим в душе что-то такое волнующее.
- Катя, смотри, - Гриша, восторженно озиравшийся по сторонам, толкнул сестру в бок.
Катюшка сдвинула на затылок новую соломенную шляпку (как у мамы, а потому особенно любимую, хоть и не очень-то удобную) и пронзительно завизжала, со всех ног бросаясь к встречающим:
- Дядя Миша! Тётя Соня!
Михаил невольно крякнул, когда крепкое девичье тельце бухнулось в него с силой ядра небольшой пушечки, подхватил малышку на руки:
- Ух ты, как ты выросла!
- Мне уже пять, - Катя вздохнула, вспомнив, что обманывать нехорошо и неохотно добавила, - ну, почти.
- Красавица, - Софья поправила так и норовящую свалиться на глаза девочки шляпку, - вся в маму.
- Пойдём.
Надин покорно отправилась за мужем, не спрашивая, куда он её зовёт. Фёдор Михайлович привёл супругу к небольшому чуланчику, в котором хранились старые вещи и решительно распахнул дверь:
- Где-то здесь фонарь дорожный должен быть.
Наденька осторожно заглянула в чуланчик, и тут же мощный толчок в спину швырнул её в чулан, а дверь за спиной хлопнула, отсекая от внешнего мира. Безжалостно лязгнул засов.
- Фёдя? – Надин шагнула к выходу, нашарила ручку, дёрнула, но дверь не шелохнулась. – Федя, Феденька, что ты делаешь? Открой меня!
- Не открою, - донёсся приглушённый дверью голос мужа, - ты мне сама подсказала, как от тебя избавиться можно.
Наденька сжала холодными от страха руками виски, простонала жалобно, точно вышвырнутый на улицу котёнок:
- Не понимаю…
- Дура потому что, - хохотнул Топорков, - подруженька твоя посообразительнее будет, а всё же мне не чета. И муженёк её как бы глазищами не сверкал, а ничего доказать не сможет. Желаю тебе сдохнуть в страшных муках, ненаглядная!
Грудь Надин кольцом стянул ледяной панический ужас, несчастная вскрикнула, забилась о дверь, словно пойманная в клетку птичка, затем заметалась по чуланчику, вопя во всё горло и непрестанно спотыкаясь о рухлядь. Тьма становилась всё гуще, всё плотнее, мешая дышать, парализуя волю, отнимая разум. Довольный Фёдор Михайлович со звериным наслаждением прислушался к стонам жены, а затем подхватил чемодан и насвистывая беззаботный мотивчик направился к выходу.
- Стоять, - прозвучал в полумраке холодный приказ.
Топорков оскалился, всматриваясь в сумрак и досадуя, что в целях конспирации света не зажигал. Кого ещё черти принесли так некстати?! Бесшумно прошипев сквозь зубы проклятие, Фёдор Михайлович скользнул в тёмный угол, вынуждая преследователя шагнуть ближе и попасть в полосу лунного света. Так-с, и кто это не званный, нежданный пожаловал? В призрачном лунном свете показался Штольман, уверенно сжимающий в руке револьвер. Ну конечно, можно было и не спрашивать! Топорков опять оскалился, напрягся и бросил в Якова Платоновича чемодан, а сам быстрее перепуганного зайца бросился к выходу. Шанс спастись был, пока проклятый фараон (ха-ха, думал, он не признает петербургского сыщика, о коем каждая третья газета пишет, словно больше не о ком) опомнится, если повезёт, его вообще знатно чемоданом пришибёт, пока в погоню пустится, пока других ищеек на уши поднимет он, Фёдор Михайлович, по новым выправленным документам уж уедет из этого проклятого городишка. Не зря, видит бог, не зря он документы-то новые заказал, как чуял, зверь травленый, что пригодятся! Радужные мечты господина Топоркова были прерваны грубым, едва из сустава не выдернувшим руку, рывком. Фёдор Михайлович взревел от смеси боли, неожиданности и отчаянного нутряного осознания того, что всё кончено, больше ему не убежать.
- Тише, голубь, тише, не брыкайся, - прогудел над ухом негромкий голос, - от меня не убежишь.
Не убежишь?! Но это же не значит, что не стоит даже пытаться! Топорков рванулся, зарычал от мутной, волной поднимающейся и затапливающей разум ярости, но неизвестный держал цепко, так скрутил, что даже дышать тяжко.
- Ульяшин, взяли его?
Голос Штольмана заставил Фёдора Михайловича скривиться, с ненавистью прошипеть проклятие, досадуя, что словом нельзя убить.
- А как же, Ваше выс-родие, - с ноткой гордости отозвался тот, что держал Топоркова, - от меня ему не уйти.
Вспыхнувший свет больно ударил по глазам, заставил отвернуться и зажмуриться, а когда Топорков открыл глаза и проморгался, увидел Надин, доверчиво льнущую к Анне Викторовне. При виде супруга Наденька выпрямилась, мягко, но весьма решительно отстранилась от подруги и, шагнув к Топоркову пристально посмотрела ему в глаза, выдохнув короткое и полное сердечной боли:
- За что?
В глазах Фёдора Михайловича плеснул пламень диавольский, лицо исказилось от лютой злобы, побелевшие губы выплюнули:
- Не-на-ви-жу.
Надин слабо улыбнулась, стянула с пальца обручальное кольцо, подержала его немного в кулачке, словно прощаясь, а затем бросила в лицо мужу, прошептав:
- А я тебя любила…
Плавно развернувшись и слабым взмахом руки отказавшись от помощи подруги, Наденька величественно прошла в свою комнату и только там, крепко закрыв за собой дверь, рухнула на кровать, кусая подушку, чтобы заглушить рвущие сердце рыдания. Мужа она действительно любила.
***
- Какой ужас, какой ужас, - причитала за завтраком Мария Тимофеевна, прижимая платок к губам, - а ведь казался таким приличным человеком, таким обаятельным!
Пётр Иванович опустил взгляд в тарелку, старательно пережёвывая блинчик, дабы не ляпнуть, что лично ему Фёдор Михайлович никогда не нравился. Виктор, который вполне мог сказать то же самое, молча обнял жену, успокаивая и ободряя.
- Так ведь и совсем можно веры в людей лишиться, - покачала головой Варвара Петровна.
Мария Тимофеевна звучно хлопнула ладошкой по столу, строго взглянула на дочь, с самым наикротчайшим видом сидящую подле супруга:
- Всё, больше никаких расследований. В конце концов, у вас отпуск!
- Да, мамочка, - прощебетала Аннушка, глядя взором спустившегося с небес ангела.
Братья Мироновы недоверчиво хмыкнули, Яков Платонович закашлялся, скрывая усмешку, а Гриша протянул папе телеграмму:
- Пап, вот, у тебя из кармана выпало.
Мария Тимофеевна безмолвно возвела очи к небу, вопрошая, за что ей такие тяжкие испытания. Ну неужели, Якова Платоновича, а значит и Анну, уже в Петербург призывают?! К счастью, телеграмма оказалась не от Варфоломеева из Петербурга, а от Михаила Платоновича из Кисловодска и была краткой, но весьма содержательной: «Приезжай всей семьёй. Открытие нового корпуса. Должны быть, иначе обижусь». Обижался самый добродушный брат семейства Штольман редко, но надолго, а потому портить с ним отношения было чревато. Яков посмотрел на Анну, подмигнул едва ли не пузырящейся от любопытства Катюшке, встрепал смоляные кудри Гриши и спросил всех собравшихся за столом:
- Едем в Кисловодск? Михаил очень ждёт.
- Увы, мы с Варенькой званы в Москву, - Пётр Иванович мечтательно прикрыл глаза, - собирается общество спиритов…
- Петя, - укоризненно выдохнула Мария Тимофеевна, - ты опять?
- Петенька очень хороший спирит, - Варенька с обожанием посмотрела на мужа, - он меня спас!
Гриша с Катюшкой насупились, переглянулись, и мальчик чуть приметно мотнул головой, мол, дерзай, сестрёнка. Катя сложила губки бантиком, взмахнула ресницами и пропищала нежным голосочком:
- Бабушка Маша, дедушка Витя, но вы же с нами поедете, правда?
Малышкино обаяние было посильнее даже чар господина Топоркова, поскольку шло от чистого сердца и тёмных умыслов в себе не таило. Первым сдался Виктор Иванович, руками развёл:
- Только если мешать не станем.
- И никаких расследований, - строго добавила Мария Тимофеевна.
Яков и Анна ответили разом, словно специально репетировали:
- Конечно, мы же в отпуске.
Мария Тимофеевна только выдохнула привычное:
- Свежо предание.
Прода от 29.04.2021, 10:44
Если вы, милостивые судари и сударыни, в летнюю пору пресытились прелестями жизни в провинции, или возжелали насладиться изысканным обществом, да ещё и с пользой для здоровья, то вам непременно следует отправиться на воды. Что предпочесть, решайте сами, общество, по сути, что в необъятной нашей Российской Империи, что заграницей одинаковое, но коли жаждет сердце Ваше встреч романтических, взоров опаляющих, речей страстных, коли во сне вам слышится звон шпор, то лучше Кисловодска и быть ничего не может. Публика в сём городе удовлетворит любой, даже самый капризный вкус, на источниках можно встретить измождённых чахоточных барышень, томно чахнущих у фонтанов или же фланирующих под ручку по залам. Боже упаси Вас подходить к сим особам, если Вы не обладаете родословной, длинной не менее Днепра, роскошной каретой и туалетом от лучших парижских мастеров, Вы рискуете получить столь холодный приём, коий долго потом не забудете. Для амурных дел более подойдут девицы, прогуливающиеся парочками или группками по паркам и аллеям, задорно постреливающие глазками в сторону прохожих, особенно одиноких, а при виде военных и вовсе уподобляющихся певчим птицам с дивных островов. Также на водах Вы непременно встретите почтенные семейства в окружении чадов и домочадцев, отцы шествуют неспешно и подчас даже вальяжно, об руку с ними выступают матери, непрестанно посматривающие краем глаза за отпрысками, кои хоть внешне и выглядят сущими ангелочками, а так и норовят то в грязи извазякаться, то в траве поваляться, а то и вовсе столкнуться с кем-нибудь. Разумеется, в Кисловодске Вам не избежать бряцания шпор и огненных глаз военных, которые свято убеждены, что мундир, полыхающие на солнце аксельбанты и прикреплённое к бедру оружие отворяют любые сердца. Такая уверенность, вкупе с присущей всем, наделённым властью, внутренней силой и неизбывной военной лихостью становятся настоящей грозой для сердечек юных восторженных барышень, а также дам, истомлённых супружеством и мечтающих о страстной, воспетой во французских романах, любви. Стоит ли удивляться тому, что время от времени общество Кисловодска с удовольствием обсуждает то трагическую историю несчастной барышни, соблазнённой и брошенной, то дуэль меж двух офицеров, не поделивших какую-нибудь роковую красавицу. Одним словом, что бы Вы ни искали в период наслаждения летним теплом и негой, в Кисловодске, вне всякого сомнения, Вы обнаружите желаемое без труда.
Михаил Платонович Штольман, считавшийся в Кисловодске и его окрестностях лучшим доктором, по долгу службы повидал всякого. Лечились у него и нежные барышни от разбитого сердца, и нервические дамы от припадков, а подчас доводилось и пули из дуэлянтов доставать, официальным законам да предписаниям вопреки, но об этом, сами понимаете, господин доктор старался особенно не распространяться. Новый корпус лечебницы, равно как и приезд братца Якова, был обещан уже давно, да то средств достаточно не находилось, то документы не соответствовали, то место никак не находилось, хотя всё уже давно было согласовано, проверено и подписано. Яков же Платонович тоже не спешил насладиться прелестями Кисловодска, каждый раз находя весьма убедительно объяснение своей невозможности нанести родственный визит. Михаил прекрасно понимал, что на самом деле удерживают брата отнюдь не дела, а, во-первых, острая неприязнь ко всему с лечением связанному (постельный режим Яков терпеть не мог, каждый раз приходилось чуть ли не целую кампанию по принудительному лечению разрабатывать). Во-вторых, Михаил Платонович часто самолично врачевал своего братца, штопал рану, оставленную дуэлью с князем Разумовским (было бы из-за кого стреляться, честное слово!), да и прочие следы непростой службы, а потому очень многое мог рассказать. Анна же Викторовна, супруга Якова, обладала удивительной способностью выманивать из собеседника всё, что ей было интересно, а о своём муже она хотела знать буквально всё (и про дуэль тоже, ох, уж это неистребимое женское любопытство!). Вот Яков Платонович и держал свою любознательную жёнушку как можно дальше от бесценного источника информации, вспоминая о том, что многая знания неизбежно несут многие скорби и в первую очередь для того, кто сии знания скрывал. Однако, когда долгожданный корпус таки построили и назначили дату открытия, Михаил Платонович решил всенепременно выманить брата к себе. В конце концов, даже самый лучший следователь Петербурга, а в том, что Якову подходит сей цветастый эпитет Михаил даже не сомневался, нуждается в отдыхе!
К некоему даже удивлению господина доктора Яков Платонович отказывать в родственном визите не стал, наоборот, прислал телеграмму, что всенепременно приедет, да ещё и всем семейством, включая детей и тестя с тёщей.
- Сонечка, это всё-таки случилось! – Михаил подхватил жену на руки, закружил, звучно поцеловал в щёку. – Он едет!
Софья насмешливо приподняла брови:
- И чем ты его заманил? Посулил подключить к проверке гостиницы господина Протасова?
Михаил от такого предположения жены даже руками замахал:
- Да боже упаси, его же тогда вообще не увидишь! Тем более, к Протасову и так проверяющий приехал, если верить госпоже Рябининой, аж из самого Петербурга.
- Анфиса Олеговна редко ошибается, - Софья принахмурилась, головой покачала. – неужели слухи о беспорядках в гостинице основаны не только на зависти конкурентов?
Михаил опять поцеловал жену:
- Честно говоря, мне всё равно. Дела в гостинице к нам отношения не имеют, там и без нас разберутся.
Софья передёрнула плечами, зябко поёжилась, кутаясь в платок, призналась с тяжким вздохом:
- Маятно мне что-то, Мишенька. Сердце беду чует.
Михаил, привыкший доверять интуиции жены, моментально насторожился, посуровел:
- Беду в нашей фамилии?
- Нет, но нас она тоже коснётся.
Михаил Платонович задумался, прижал жену к себе, целуя в тёплую макушку, пахнущую лавандой и, совсем немного, лекарствами. Софья прикрыла глаза, убеждая себя, что интуиция – явление суть слишком недоказуемое, а потому слепо верить ей глупо. Только вот что прикажете делать, коли сердце так и заходится от беспокойства?!
«Анне непременно обо всём поведаю, - решила женщина, - она с духами поговорит, авось и узнаем, откуда ветер буйный дует».
Воспоминание об Анне Викторовне принесло успокоение, прогнало ноющее, словно больной зуб, предчувствие беды. Вот уж права матушка, говорившая, что ничего нет хуже, чем ждать и догонять!
- Всё будет хорошо, - Михаил поцеловал жену в щёку, - я обо всём позабочусь, не переживай.
Софья благодарно улыбнулась. И пусть супруг её не был героем в блестящей броне, не бряцал шпорами и не гонялся за коварными преступниками, очищая мир от зла, для неё он был самым лучшим. И обещания Михаил выполнял неукоснительно, а раз так, то всё непременно будет хорошо, они со всем справятся.
***
Мария Тимофеевна была абсолютно счастлива, да и было из-за чего: дочка со всем своим семейством рядом, Виктор взял отпуск, а значит, эти блаженные дни никто не будет спозаранку ломиться в дом со слёзной мольбой помочь в одном весьма деликатном деле. А тут ещё и Кисловодск встретил яркой зеленью, одуряющими ароматами, на кои так щедро лето, жарой, разбавляемой иногда порывами свежего ветра с гор, пробуждающим в душе что-то такое волнующее.
- Катя, смотри, - Гриша, восторженно озиравшийся по сторонам, толкнул сестру в бок.
Катюшка сдвинула на затылок новую соломенную шляпку (как у мамы, а потому особенно любимую, хоть и не очень-то удобную) и пронзительно завизжала, со всех ног бросаясь к встречающим:
- Дядя Миша! Тётя Соня!
Михаил невольно крякнул, когда крепкое девичье тельце бухнулось в него с силой ядра небольшой пушечки, подхватил малышку на руки:
- Ух ты, как ты выросла!
- Мне уже пять, - Катя вздохнула, вспомнив, что обманывать нехорошо и неохотно добавила, - ну, почти.
- Красавица, - Софья поправила так и норовящую свалиться на глаза девочки шляпку, - вся в маму.
