следователь допрос вёл, тогда действительно есть резон лишний раз промолчать, но пред адвокатом-то таиться, какой резон? Виктор Иванович даже специально ещё до того, как к задержанному прийти, предложил Якову Платоновичу разделиться, мол, следователю лучше сразу на место преступления отправиться, а он, адвокат, пока с Аркадием Максимовичем побеседует. Штольман согласился, оно и понятно, задержанный-то из камеры никуда не денется, а вот следы могут и затоптать по недоразумению или излишнему усердию, что ещё хуже. Пред Аркадием Максимовичем Виктор Иванович таиться не стал, сразу сказал, что он адвокат, намерен представлять интересы господина Разумихина по просьбе некоей известной Аркадию Максимовичу особе. Услышав про особу, господин Разумихин оживился, спросил, как здоровье данной особы, не притесняют ли её. Миронов от столь трепетной заботы даже умилился, порадовался за Наину Дмитриевну, только вот благодушное настроение господина адвоката довольно скоро сменилось сперва досадой, а затем и тщательно скрываемым раздражением. Получив уверение в том, что дама вполне благополучна, хоть и сильно тревожится об его, господине Разумихине, участи, Аркадий Максимович заявил, что смерти господина Костолецкого рад безмерно, потому как тот подлец первостатейный и недостойный человек. Согласитесь, для человека, обвиняемого в убийстве, сие утверждение более, чем опрометчивое, поскольку может считаться едва ли не прямым признанием в совершённом преступлении. Конечно, Аркадий Максимович горячо заверил Виктора Ивановича в собственной невиновности, но скажите, благородные дамы и почтеннейшие господа, много ли вы встречали преступников, кои совершив злодеяние, спешат в нём покаяться? Господин Миронов таковых тоже встречал в своей адвокатской деятельности чрезвычайно мало, а потому верить на слово Аркадию Максимовичу не спешил, спросил деликатно, где, а главное, с кем господин Разумихин провёл вечер и ночь. Аркадий вспыхнул, очами сверкнул, словно языческий славянский бог Перун, отличавшийся гневливостью и способностью испепелить на месте прогневавшего его и заявил, что обсуждать подобное с кем бы то ни было, даже с адвокатом, не намерен. Был с дамой, а кто она, где живёт и прочее он нипочём не сообщит, потому как не хочет сию особу компрометировать. Виктор Иванович вздохнул глубоко, раздражение подавляя, крякнул и мягко, дабы успокоить излишне вспыльчивого господина Разумихина, спросил:
- Вы были с госпожой Ягодиной?
На красивом лице Аркадия Максимовича отразилось такое изумление, словно к нему весь сонм святых с небес снизошёл:
- С чего Вы это взяли?
Виктор Иванович с воистину христианским терпением напомнил себе, что клиент, тем более попав под следствие, может отличаться некоторой недогадливостью, особливо если матушка-природа острым умом и сообразительностью наделить его забыла, сочтя вполне достаточным пригожего лица и отменной стати.
- Наина Дмитриевна сама призналась в том.
- Она лжёт, - опять засверкал чёрными очами господин Разумихин, даже с колченого табурета вскочив, - я не был у неё, в том готов поклясться пред святой иконой!
«Повезло Аннушке с мужем, - с теплотой и даже некоей отеческой гордостью подумал господин Миронов, - Яков Платонович – человек благоразумный, даже в критической ситуации думает головой, а не другой частью тела, располагающейся гораздо ниже, мда-с».
Господин адвокат глубоко вздохнул, кивнул на табурет:
- Присаживайтесь и постарайтесь успокоиться, криком да гневом мы ничего не добьёмся.
- Я не был у Наины Дмитриевны, - пробурчал Аркадий Максимович, неохотно опускаясь на жёсткий табурет, занозистый даже на вид.
- И где же Вы были?
Господин Разумихин вскинул подбородок, опять очами сверкнул:
- А это Вас не касается!
Вот тут-то Виктор Иванович и подумал о том, что силовые методы дознания подчас очень даже недурственны. Николай Васильевич, когда Анну похитили, не церемонился с задержанным поляком и, видит бог, правильно делал! Иные хорошего обращения и не понимают.
- Аркадий Максимович, - в голосе господина адвоката прорезалась сталь, - я спрашиваю отнюдь не из пустого любопытства…
Господин Разумихин опять вскочил, злосчастный табурет не выдержал такого безобразного отношения к своему более чем почтенному возрасту и с грохотом рухнул, одна ножка отлетела и ударилась в стену.
- Виктор Иванович, - прерывающимся от волнения голосом выпалил Аркадий Максимович, - я сказал, что провёл ночь с дамой, а дальнейшие расспросы считаю не только неуместными, но даже оскорбительными по отношению к данной особе!
«А может, его из колыбели роняли? – господин Миронов машинально пощипывал бородку, что являлось признаком тщательно подавляемого раздражения. – Раз десять, не менее. У Гриши, несмотря на его юный возраст разумения и то больше, чем у сего господина».
Адвокат предпринял ещё одну попытку достучаться до своего подзащитного, во имя справедливости и исполнения обещания, неосторожно данного Наине Дмитриевне.
- Аркадий Максимович, уверяю Вас, что даме, которую Вы не хотите называть, никакого беспокойство причинено не будет…
- Ха! – фыркнул господин Разумихин, непреклонно скрещивая руки на груди и отворачиваясь.
- Она должна всего лишь подтвердить Ваши слова, - Виктор Иванович и сам удивлялся неиссякаемому источнику своего терпения, не иначе, Аннушка с Петенькой своими многочисленными фортебрасами закалили, - поймите, пока Ваши слова всего лишь ветер, а обвинение против Вас выдвинуто весьма серьёзное.
- Если она сама не придёт к следователю и ничего не захочет рассказать, я тоже буду молчать, - отчеканил Аркадий Максимович.
Господин Миронов глубоко вздохнул, коротко поклонился и вышел из камеры, дабы не обагрять своих рук кровью. Последнее дело калечить своего подзащитного, хоть он и напрашивается на хорошую взбучку.
Покинув душную, несмотря на то, что относилась к категории дворянских, а потому выгодно отличавшуюся от других размерами и какой-никакой меблировкой камеру, в коей вместо грубо сколоченных нар была узкая кровать с тощим тюфяком, жидкой подушкой и жёстким солдатским одеялом, а также стоял неуклюжий стол и колченогий табурет, теперь уже на трёх ножках, Виктор Иванович направился на место преступления. Мешать проведению следствия господин адвокат никоим образом не собирался, просто ему очень хотелось пообщаться с благоразумным человеком, Штольманом, разумеется, дабы не разувериться в мудрости молодых мужчин. Но в гостинице адвокату сообщили, что Яков Платонович был да отбыл, а куда и зачем, то неведомо, пришлось Виктору Ивановичу, весьма недовольному пустыми хлопотами, вернуться домой.
Настроение Якова Платоновича тоже оставляло желать лучшего. На месте преступления, небольшом комфортабельном номере в известной в городе гостинице, следов не было никаких. Номер блистал чистотой и порядком и был полностью готов к приёму жильцов.
- Это что такое? – прошипел Штрольман, окинув молниеносным взором царящее вокруг благолепие и переводя ледяной взор на румяную пышечку в платье горничной.
Девица смутилась, затеребила передник.
- Так как же, барин, хозяин сказал, сыскные ушли, можно прибирать…
- Хозяин сказал?!
Голос Якова Платоновича смело можно было разливать в стеклянные флаконы как смертельное снадобье, способное изничтожить всё живое в десятках вёрст окрест. Горничная окончательно утратила румянец щёк, покрылась испариной и размашисто перекрестилась:
- Вот Вам крест, барин, хозяин сказал. А я не виновата, мне что сказали, то я и сделала, вот Вам крест!
Девица ещё раз перекрестилась, гадая, успеет ли дочитать отходную молитву или её вот прямо сейчас зашибёт этот страшный господин со стальными воистину змеиными очами. Штольман поджал губы, стиснул трость так, что даже дерево затрещало и приказал коротко:
- Веди к хозяину.
От облегчения, что, кажется, пронесло тучу мороком, девушка едва не обмочилась, так заспешила, что аж в ногах запуталась, чуть по лестнице головой вниз не полетела:
- Сюда, барин, сюда, пожалуйте.
Хозяин гостиницы, господин Рижский, лечил потрясение старым проверенным способом: коньяком. При виде нежданного посетителя, дерзнувшего вторгнуться в кабинет, рыжеватые брови Ильи Ивановича вопросительно приподнялись, но тем господин Рижский и ограничился, спросил хладнокровно:
- Чем обязан?
- Штольман Яков Платонович...
- Вот как? – Илья Иванович отставил рюмку, вежливо улыбнулся. – Вы, случайно, не родственником будете нашему почтенному доктору, Штольману Михаилу Платоновичу?
- Это мой брат, - Яков Платонович вознамерился продолжить разговор о том безобразии, что учинили в номере, но у господина Рижского явно были свои планы.
Хозяин гостиницы всплеснул руками, широко улыбнулся и застрекотал так, что вставить хоть слово в бурный поток его речи было чрезвычайно затруднительно:
- Рад, очень рад, смею заметить, у Вас великолепный родственник, такой замечательный доктор, я знаете, если у меня кто-то заболевает, непременно к нему обращаюсь. Да что же Вы стоите, Вы присаживайтесь. Глашка, чаю! А может, чего покрепче изволите? Вот-с, коньячок вполне недурственный, если поставщику верить, из самого Парижа.
Иван Ильич всем своим видом демонстрировал радость от столь приятного, пусть и неожиданного знакомства, но господин Штольман давно уже на собственном не всегда приятном опыте усвоил смысл пословицы: «На языке медок, под язычком ледок», а потому строго потребовал, даже не дожидаясь, когда почтенный хозяин примолкнуть изволит (а делать этого он и не собирался):
- Почему номер, в котором господина Костолецкого убили, полностью прибран?
Господин Рижский хлопнул водянисто-голубыми глазами, заискивающе улыбнулся:
- Так господин полицмейстер позволили.
Яков Платонович выразительно вздёрнул бровь. Иван Ильич поёрзал в кресле, чувствуя себя мышкой, имевшей глупость принять спящего кота за сдохшего, пухлыми ручками развёл, глядя на Штольмана с видом святой невинности, к коей только нимба не хватало:
- Я у Прокопия Кондратьевича спросил, мол, можно ли номер прибрать, сами понимаете, сезон сейчас горячий, кажин дён гости прибывают, цельному номеру простаивать невесть сколько накладно…
- И? – поторопил хозяина гостиницы Яков Платонович.
«Да что б ты провалился, проклятый», - мысленно окрысился господин Рижский, внешне сохраняя прежнюю елейную благость:
- Прокопий Кондратьевич сказал, что преступник пойман, улики все собраны, а потому сохранять кавардак в номере более нет надобности…
- А большой кавардак был? – с ноткой сочувствия спросил Штольман.
Хозяин гостиницы предпочёл вопроса не услышать, ручками всплеснул, запричитал, заохал:
- Срам-то какой в моём почтенном заведении…
- О Вашей гостиницы разные слухи ходят, - небрежно заметил Яков Платонович, отметив для себя, что о кавардаке в номере следует горничную поподробнее расспросить, раз хозяин молчит.
- Лгут!!! – так и вскинулся от нелицеприятного намёка почтенный хозяин гостиницы. – Сие наглая клевета завистников!
Штольман вежливо улыбнулся, коротко кивнул, прощаясь:
- Я тоже так думаю. Всего доброго.
По выходе от сладостного до тошноты господина Рижского Яков Платонович поймал спешащую куда-то со стопкой свежих полотенец стройную, точно берёзка, черноглазую горничную.
- Что угодно, барин? – с готовностью вопросила девушка, бросая на следователя из-под длинных ресниц огненные взгляды.
- А скажи-ка мне, милая, большой ли кавардак был в комнате убитого господина Костолецкого?
Горничная надула пухлые губки, плечиком точёным повела:
- Да я, барин, не ведаю…
- А если так? – в руке Штольмана как по волшебству появилась монетка.
Черноглазая прелестница носик наморщила:
- Боязно мне, хозяин наш страсть не любит, как с чужими о делах гостиничных болтают.
Монетку сменила бумажка, быстро исчезнувшая в проворных пальчиках горничной. Девушка оправила юбку, заодно спрятав деньги, огляделась по сторонам и поманила следователя в тёмный закуток, нещадно вонявший кислой капустой.
- Кладовая тут у нас, - шёпотом пояснила горничная, - коли кто подслушать захочет, так скрипучий пол выдаст, - девушка прислушалась, опять юбку одёрнула и торопливо зашептала:
- Хозяин наш страсть не любит, как о делах в гостинице болтают, коли прознает, выгнать может, а то и прибьёт.
- Есть что скрывать?
Девушка выпрямилась, взглянула строго, даже сурово:
- А вот про то барин не скажу, как не пытайте. Вы-то придёте да уйдёте, а мне тут жить.
- Я могу защитить.
- Ха, - фыркнула горничная, - вон, Олег Дмитриевич, царствие ему небесное, тоже много чего обещал, Зинка, дура, на его посулы клюнула, а толку? И его зарезали, и сама сгинула. Так что, нет уж, барин, я собой рисковать не стану, у меня братишка с сестрёнкой малые на руках, мамка хворая да бабка старая, мне помирать ну никак нельзя, они же все тогда сгинут, кто их, коли меня не станет, содержать-то будет? Ведь не Вы же в самом деле.
Штольман почувствовал себя охотничьим псом, погнавшимся за лисой да натолкнувшимся на медведя-шатуна.
- Что же ты, милая, в полицию-то не пойдёшь?
- Потому что жить хочу, барин, - огрызнулась горничная. – И вообще, Вы мне заплатили за то, чтобы я Вам о номере рассказала, так и нечего о другом спрашивать. Бардак у Олега Дмитриевича был знатный, всё перевёрнуто, в кровать словно ядро попало, ящики все выпотрошены, их содержимое на полу валяется, бумаги переворошены, чернила пролились, с кровью смешались.
- Искали, значит, что-то, - отметил для себя Яков Платонович.
- Знамо дело, - горничная опять прислушалась, перекрестилась и шепнула лихорадочно, - тетр… - девушка так поспешно захлопнула рот, что зубы отчётливо клацнули, в сторону отпрянула, - не знаю я ничего, барин.
- Пойдём со мной, - Штольман взял девицу за руку, но та вырвалась, в сторону отпрянула, головой исступленно замотала:
- Никуда не пойду, Вас Христом-богом прошу не вмешиваться, а то и сами сгинете, и меня погубите. Прощевайте, барин, а разговора сего меж нами не было, не было и весь сказ.
Горничная, точно испуганная лань, сбежала, нахмуренный Яков Платонович вышел из гостиницы. На улице оглянулся по сторонам, пробежал взглядом по окнам гостиницы, помстилось, в одном из окошек занавеска шевельнулась, затем махнул рукой, подзывая городового и приказал править в полицейское управление. Только на следующий день Штольман узнает, что нужно было хоть силком, да вытаскивать черноглазую горничную из богом проклятой гостиницы. Успокоенная отъездом странного, задающего страшные вопросы господина, а паче того тем, что господин Рижский ничего о беседе с сим господином не узнал, девушка приступила к выполнению своих обязанностей. Весь день пролетел в хлопотах, а вечером Илья Иванович выдал жалованье и любезно разрешил уйти со службы пораньше, дабы побольше с родными побыть. Обрадованная горничная вернулась домой, а через полчаса в крошечную избушку вломились грабители, проломившие хворой матери и старой бабке череп, зарезавшие маленьких мальчика и девочку и избивших, а после задушивших черноглазую горничную. Умирая, девушка думала о том, что не стоило ей таиться пред незнакомцем со стального отлива глазами, конец-то всё равно один, а так хоть чуточку бы погубителям отомстила.
- Вы были с госпожой Ягодиной?
На красивом лице Аркадия Максимовича отразилось такое изумление, словно к нему весь сонм святых с небес снизошёл:
- С чего Вы это взяли?
Виктор Иванович с воистину христианским терпением напомнил себе, что клиент, тем более попав под следствие, может отличаться некоторой недогадливостью, особливо если матушка-природа острым умом и сообразительностью наделить его забыла, сочтя вполне достаточным пригожего лица и отменной стати.
- Наина Дмитриевна сама призналась в том.
- Она лжёт, - опять засверкал чёрными очами господин Разумихин, даже с колченого табурета вскочив, - я не был у неё, в том готов поклясться пред святой иконой!
«Повезло Аннушке с мужем, - с теплотой и даже некоей отеческой гордостью подумал господин Миронов, - Яков Платонович – человек благоразумный, даже в критической ситуации думает головой, а не другой частью тела, располагающейся гораздо ниже, мда-с».
Господин адвокат глубоко вздохнул, кивнул на табурет:
- Присаживайтесь и постарайтесь успокоиться, криком да гневом мы ничего не добьёмся.
- Я не был у Наины Дмитриевны, - пробурчал Аркадий Максимович, неохотно опускаясь на жёсткий табурет, занозистый даже на вид.
- И где же Вы были?
Господин Разумихин вскинул подбородок, опять очами сверкнул:
- А это Вас не касается!
Вот тут-то Виктор Иванович и подумал о том, что силовые методы дознания подчас очень даже недурственны. Николай Васильевич, когда Анну похитили, не церемонился с задержанным поляком и, видит бог, правильно делал! Иные хорошего обращения и не понимают.
- Аркадий Максимович, - в голосе господина адвоката прорезалась сталь, - я спрашиваю отнюдь не из пустого любопытства…
Господин Разумихин опять вскочил, злосчастный табурет не выдержал такого безобразного отношения к своему более чем почтенному возрасту и с грохотом рухнул, одна ножка отлетела и ударилась в стену.
- Виктор Иванович, - прерывающимся от волнения голосом выпалил Аркадий Максимович, - я сказал, что провёл ночь с дамой, а дальнейшие расспросы считаю не только неуместными, но даже оскорбительными по отношению к данной особе!
«А может, его из колыбели роняли? – господин Миронов машинально пощипывал бородку, что являлось признаком тщательно подавляемого раздражения. – Раз десять, не менее. У Гриши, несмотря на его юный возраст разумения и то больше, чем у сего господина».
Адвокат предпринял ещё одну попытку достучаться до своего подзащитного, во имя справедливости и исполнения обещания, неосторожно данного Наине Дмитриевне.
- Аркадий Максимович, уверяю Вас, что даме, которую Вы не хотите называть, никакого беспокойство причинено не будет…
- Ха! – фыркнул господин Разумихин, непреклонно скрещивая руки на груди и отворачиваясь.
- Она должна всего лишь подтвердить Ваши слова, - Виктор Иванович и сам удивлялся неиссякаемому источнику своего терпения, не иначе, Аннушка с Петенькой своими многочисленными фортебрасами закалили, - поймите, пока Ваши слова всего лишь ветер, а обвинение против Вас выдвинуто весьма серьёзное.
- Если она сама не придёт к следователю и ничего не захочет рассказать, я тоже буду молчать, - отчеканил Аркадий Максимович.
Господин Миронов глубоко вздохнул, коротко поклонился и вышел из камеры, дабы не обагрять своих рук кровью. Последнее дело калечить своего подзащитного, хоть он и напрашивается на хорошую взбучку.
Покинув душную, несмотря на то, что относилась к категории дворянских, а потому выгодно отличавшуюся от других размерами и какой-никакой меблировкой камеру, в коей вместо грубо сколоченных нар была узкая кровать с тощим тюфяком, жидкой подушкой и жёстким солдатским одеялом, а также стоял неуклюжий стол и колченогий табурет, теперь уже на трёх ножках, Виктор Иванович направился на место преступления. Мешать проведению следствия господин адвокат никоим образом не собирался, просто ему очень хотелось пообщаться с благоразумным человеком, Штольманом, разумеется, дабы не разувериться в мудрости молодых мужчин. Но в гостинице адвокату сообщили, что Яков Платонович был да отбыл, а куда и зачем, то неведомо, пришлось Виктору Ивановичу, весьма недовольному пустыми хлопотами, вернуться домой.
Настроение Якова Платоновича тоже оставляло желать лучшего. На месте преступления, небольшом комфортабельном номере в известной в городе гостинице, следов не было никаких. Номер блистал чистотой и порядком и был полностью готов к приёму жильцов.
- Это что такое? – прошипел Штрольман, окинув молниеносным взором царящее вокруг благолепие и переводя ледяной взор на румяную пышечку в платье горничной.
Девица смутилась, затеребила передник.
- Так как же, барин, хозяин сказал, сыскные ушли, можно прибирать…
- Хозяин сказал?!
Голос Якова Платоновича смело можно было разливать в стеклянные флаконы как смертельное снадобье, способное изничтожить всё живое в десятках вёрст окрест. Горничная окончательно утратила румянец щёк, покрылась испариной и размашисто перекрестилась:
- Вот Вам крест, барин, хозяин сказал. А я не виновата, мне что сказали, то я и сделала, вот Вам крест!
Девица ещё раз перекрестилась, гадая, успеет ли дочитать отходную молитву или её вот прямо сейчас зашибёт этот страшный господин со стальными воистину змеиными очами. Штольман поджал губы, стиснул трость так, что даже дерево затрещало и приказал коротко:
- Веди к хозяину.
От облегчения, что, кажется, пронесло тучу мороком, девушка едва не обмочилась, так заспешила, что аж в ногах запуталась, чуть по лестнице головой вниз не полетела:
- Сюда, барин, сюда, пожалуйте.
Хозяин гостиницы, господин Рижский, лечил потрясение старым проверенным способом: коньяком. При виде нежданного посетителя, дерзнувшего вторгнуться в кабинет, рыжеватые брови Ильи Ивановича вопросительно приподнялись, но тем господин Рижский и ограничился, спросил хладнокровно:
- Чем обязан?
- Штольман Яков Платонович...
- Вот как? – Илья Иванович отставил рюмку, вежливо улыбнулся. – Вы, случайно, не родственником будете нашему почтенному доктору, Штольману Михаилу Платоновичу?
- Это мой брат, - Яков Платонович вознамерился продолжить разговор о том безобразии, что учинили в номере, но у господина Рижского явно были свои планы.
Хозяин гостиницы всплеснул руками, широко улыбнулся и застрекотал так, что вставить хоть слово в бурный поток его речи было чрезвычайно затруднительно:
- Рад, очень рад, смею заметить, у Вас великолепный родственник, такой замечательный доктор, я знаете, если у меня кто-то заболевает, непременно к нему обращаюсь. Да что же Вы стоите, Вы присаживайтесь. Глашка, чаю! А может, чего покрепче изволите? Вот-с, коньячок вполне недурственный, если поставщику верить, из самого Парижа.
Иван Ильич всем своим видом демонстрировал радость от столь приятного, пусть и неожиданного знакомства, но господин Штольман давно уже на собственном не всегда приятном опыте усвоил смысл пословицы: «На языке медок, под язычком ледок», а потому строго потребовал, даже не дожидаясь, когда почтенный хозяин примолкнуть изволит (а делать этого он и не собирался):
- Почему номер, в котором господина Костолецкого убили, полностью прибран?
Господин Рижский хлопнул водянисто-голубыми глазами, заискивающе улыбнулся:
- Так господин полицмейстер позволили.
Яков Платонович выразительно вздёрнул бровь. Иван Ильич поёрзал в кресле, чувствуя себя мышкой, имевшей глупость принять спящего кота за сдохшего, пухлыми ручками развёл, глядя на Штольмана с видом святой невинности, к коей только нимба не хватало:
- Я у Прокопия Кондратьевича спросил, мол, можно ли номер прибрать, сами понимаете, сезон сейчас горячий, кажин дён гости прибывают, цельному номеру простаивать невесть сколько накладно…
- И? – поторопил хозяина гостиницы Яков Платонович.
«Да что б ты провалился, проклятый», - мысленно окрысился господин Рижский, внешне сохраняя прежнюю елейную благость:
- Прокопий Кондратьевич сказал, что преступник пойман, улики все собраны, а потому сохранять кавардак в номере более нет надобности…
- А большой кавардак был? – с ноткой сочувствия спросил Штольман.
Хозяин гостиницы предпочёл вопроса не услышать, ручками всплеснул, запричитал, заохал:
- Срам-то какой в моём почтенном заведении…
- О Вашей гостиницы разные слухи ходят, - небрежно заметил Яков Платонович, отметив для себя, что о кавардаке в номере следует горничную поподробнее расспросить, раз хозяин молчит.
- Лгут!!! – так и вскинулся от нелицеприятного намёка почтенный хозяин гостиницы. – Сие наглая клевета завистников!
Штольман вежливо улыбнулся, коротко кивнул, прощаясь:
- Я тоже так думаю. Всего доброго.
По выходе от сладостного до тошноты господина Рижского Яков Платонович поймал спешащую куда-то со стопкой свежих полотенец стройную, точно берёзка, черноглазую горничную.
- Что угодно, барин? – с готовностью вопросила девушка, бросая на следователя из-под длинных ресниц огненные взгляды.
- А скажи-ка мне, милая, большой ли кавардак был в комнате убитого господина Костолецкого?
Горничная надула пухлые губки, плечиком точёным повела:
- Да я, барин, не ведаю…
- А если так? – в руке Штольмана как по волшебству появилась монетка.
Черноглазая прелестница носик наморщила:
- Боязно мне, хозяин наш страсть не любит, как с чужими о делах гостиничных болтают.
Монетку сменила бумажка, быстро исчезнувшая в проворных пальчиках горничной. Девушка оправила юбку, заодно спрятав деньги, огляделась по сторонам и поманила следователя в тёмный закуток, нещадно вонявший кислой капустой.
- Кладовая тут у нас, - шёпотом пояснила горничная, - коли кто подслушать захочет, так скрипучий пол выдаст, - девушка прислушалась, опять юбку одёрнула и торопливо зашептала:
- Хозяин наш страсть не любит, как о делах в гостинице болтают, коли прознает, выгнать может, а то и прибьёт.
- Есть что скрывать?
Девушка выпрямилась, взглянула строго, даже сурово:
- А вот про то барин не скажу, как не пытайте. Вы-то придёте да уйдёте, а мне тут жить.
- Я могу защитить.
- Ха, - фыркнула горничная, - вон, Олег Дмитриевич, царствие ему небесное, тоже много чего обещал, Зинка, дура, на его посулы клюнула, а толку? И его зарезали, и сама сгинула. Так что, нет уж, барин, я собой рисковать не стану, у меня братишка с сестрёнкой малые на руках, мамка хворая да бабка старая, мне помирать ну никак нельзя, они же все тогда сгинут, кто их, коли меня не станет, содержать-то будет? Ведь не Вы же в самом деле.
Штольман почувствовал себя охотничьим псом, погнавшимся за лисой да натолкнувшимся на медведя-шатуна.
- Что же ты, милая, в полицию-то не пойдёшь?
- Потому что жить хочу, барин, - огрызнулась горничная. – И вообще, Вы мне заплатили за то, чтобы я Вам о номере рассказала, так и нечего о другом спрашивать. Бардак у Олега Дмитриевича был знатный, всё перевёрнуто, в кровать словно ядро попало, ящики все выпотрошены, их содержимое на полу валяется, бумаги переворошены, чернила пролились, с кровью смешались.
- Искали, значит, что-то, - отметил для себя Яков Платонович.
- Знамо дело, - горничная опять прислушалась, перекрестилась и шепнула лихорадочно, - тетр… - девушка так поспешно захлопнула рот, что зубы отчётливо клацнули, в сторону отпрянула, - не знаю я ничего, барин.
- Пойдём со мной, - Штольман взял девицу за руку, но та вырвалась, в сторону отпрянула, головой исступленно замотала:
- Никуда не пойду, Вас Христом-богом прошу не вмешиваться, а то и сами сгинете, и меня погубите. Прощевайте, барин, а разговора сего меж нами не было, не было и весь сказ.
Горничная, точно испуганная лань, сбежала, нахмуренный Яков Платонович вышел из гостиницы. На улице оглянулся по сторонам, пробежал взглядом по окнам гостиницы, помстилось, в одном из окошек занавеска шевельнулась, затем махнул рукой, подзывая городового и приказал править в полицейское управление. Только на следующий день Штольман узнает, что нужно было хоть силком, да вытаскивать черноглазую горничную из богом проклятой гостиницы. Успокоенная отъездом странного, задающего страшные вопросы господина, а паче того тем, что господин Рижский ничего о беседе с сим господином не узнал, девушка приступила к выполнению своих обязанностей. Весь день пролетел в хлопотах, а вечером Илья Иванович выдал жалованье и любезно разрешил уйти со службы пораньше, дабы побольше с родными побыть. Обрадованная горничная вернулась домой, а через полчаса в крошечную избушку вломились грабители, проломившие хворой матери и старой бабке череп, зарезавшие маленьких мальчика и девочку и избивших, а после задушивших черноглазую горничную. Умирая, девушка думала о том, что не стоило ей таиться пред незнакомцем со стального отлива глазами, конец-то всё равно один, а так хоть чуточку бы погубителям отомстила.
Прода от 05.05.2021, 10:24
