В полицейском управлении Якова Платоновича, как и в гостинице, приняли весьма радушно. Господин полицмейстер, Иванихин Прокопий Кондратьевич, пригласил в свой кабинет, велел чаю подать, закурить предложил, об отдыхе спросил да впечатлениях о городе. Штольман от чая с сигарами отказался, беседу лёгкую поддержал, да в ходе оной между делом и поинтересовался ходом расследования убийства господина Костолецкого.
- Не могу не спросить, Яков Платонович, Вам-то до сего какой интерес? – добродушно, но с неприятным огоньком в глазах поинтересовался господин полицмейстер.
Штольман лучезарно улыбнулся:
- Знакомец мой, в столице встречались, вот и интересуюсь.
Если бы Олег Дмитриевич сей разговор мог услышать, он бы сильно удивился сим словам, поскольку господина Штольмана знал исключительно по заметкам в: «Петербургских ведомостях», впрочем, Яков Платонович вообще не знал о существовании господина Костолецкого до своего приезда в Кисловодск. Но, согласитесь, не стоит обременять собеседника такими тонкостями, способными помешать приятной беседе.
Прокопий Кондратьевич посмурнел, языком огорчённо зацокал, головой удручённо покачал:
- Примите мои искренние соболезнования, Яков Платонович. Но скорбь Вашу могу утешить: преступник изобличён и арестован.
- Аркадий Максимович в убийстве не признаётся, - продолжая выдерживать тон светской болтовни (благодарность князю Разумовскому да Нине Аркадьевне, в разговорах с ними оттачивалось умение мысли таить) заметил Штольман.
Полицмейстер потянулся, разминая могучие плечи:
- Так любой злодей запирается, да со временем всё одно сознаётся.
Яков Платонович посмотрел на крепкие кулачищи Прокопия Кондратьевича, коим больше бы подошли рукавицы разнорабочего, а не лайковые белые перчатки, вспомнил Николая Васильевича во время допроса задержанного поляка и сухо уточнил:
- Особые методы дознания?
- А что с ними, нянькаться, что ли? – волком оскалился полицмейстер. – У нас не Петербург, перчаточки порой и запачкать приходится.
- А Если господин Разумихин действительно невиновен?
Прокопий Кондратьевич медленно, упираясь ладонями в стол, поднялся, давая приезжему столичному следователю возможность по достоинству оценить всю силу и мощь правосудия в Кисловодске:
- Яков Платонович, Вы же в отпуске? Вот и отдыхайте, наслаждайтесь видами, пейте воды, а в наши дела не лезьте, мы и сами справимся. Отдыхайте, господин Штольман, семейству своему привет да поклон передавайте, у Вас ведь, кажется, двое детишек малых? Пригляд за ними потребен, детки шустрые, мало ли, что с ними приключиться может.
Серые глаза Якова Платоновича сверкнули выхваченным из ножен клинком, в голосе звякнула сталь:
- Не беспокойтесь, пригляжу. И за детьми тоже.
Штольман вышел, с трудом подавив мальчишеское желание грохнуть дверью, а вот Прокопий Кондратьевич скромничать не стал, запустил стаканом в стену и рявкнул, прибежавшему на шум городовому:
- Водки неси! И за господином Рижским человека пошли, живо!
Иван Ильич ждать себя не заставил прибыл скоро и сразу же заперся с Прокопием Кондратьевичем. О чём они беседовали никто не знал, только поутру соседи нашли убитыми всё семейство черноглазой горничной, да начисто выгорел номер, в котором зарезали Олега Дмитриевича. По официальной версии, из-за оставленного на ночь непогашенного светильника, от которого загорелись шторы, а потом и всё остальное.
***
Михаил Платонович Штольман слыл в своей семье самым добродушным и мягким по характеру, но сейчас ему страшно хотелось метать громы и молнии, которые более пристали вспыльчивому меньшому братцу Платону. Вот уж правду говорят, бойтесь своих желаний, они могут и исполниться! Выманил брата-следователя к себе в гости, думал, отдохнёт по-человечески, на бодрящем горном воздухе да полезных минеральных источниках, а что вышло? Что получилось, спрашивается? А вышло то, что Яков Платонович вляпался в очередное расследование, да ещё какое, масштабное, люди в нём столь серьёзные задействованы, что даже и не знаешь, откуда помощи ждать! И влип братец любимый не один, а всем своим семейством, включая даже его, Михаила, с супругой и детьми. А как всё задумано-то было! Михаил Платонович алчно покосился на стену, но бодать её головой не стал, всё-таки в комнате дамы, не поймут.
- Мне сказали, что в Кисловодске телеграф сломан, - Яков строго посмотрел на брата.
- Для тебя сломан, - фыркнул Михаил, - чтобы ты с Петербургом не связался и помощь не позвал. Господи, Бяшка, ты хоть понимаешь, во что вляпался?!
Яков Платонович посмотрел на брата так, что тот моментально ощутил всю скоротечность бытия и тяжесть любящей родственной длани, которая в любой момент могла опуститься на шею или затылок. Когда отпрыски семейства Штольман летом выезжали в деревню, у ворот дачного домика, снимаемого их семьёй на лето, приезжих неизменно встречал драчливый удивительно упрямый баран, не улепётывающий даже от голодного волка. Звали барана Бяшка, был он кудряв и чёрен и единственный, кто мог подойти к нему, не рискуя получить круто завитыми рогами в бок, был Яша. Их так и звали, Яша с Бяшей, а после одной крупной ссоры Лизхен в сердцах назвала брата Бяшкой. Прозвище сохранилось, но в отличие от Сухарика упоминалось редко, только когда сходство с круторогим бараном становилось излишне очевидным. Вот как сейчас.
- Я хотел сказать, что дело очень рискованное, - Михаил Платонович отошёл подальше от брата и невольно потёр шею, ноющую так, словно действительно оплеуху поймала. – Нужно хотя бы детей увезти.
- И женщин, - согласно кивнул Яков.
- Я никуда не поеду! – так и вскинулась Аннушка, которая, разумеется, тоже была допущена к вечернему обсуждению событий прошедшего дня.
- Кто бы сомневался, - проворчал Виктор Иванович.
Яков Платонович задумчиво побарабанил пальцами по столу. Аня, само собой, никуда не уедет, единственный способ выслать её из Кисловодска – связать и отправить в грузовом вагоне, так и то развяжется и сбежит, а то и частное расследование затеет. Значит, Аню нужно оставить, но сделать так, чтобы её никто не нашёл, ведь если станет известно о её спиритическом таланте, на неё начнётся самая настоящая охота! Нет, нужно убедить Аню уехать, рисковать нельзя. Анна Викторовна без труда угадав ход мыслей супруга, скользнула к нему, обняла сзади за плечи и прошептала в самое ушко, щекоча дыханием кожу:
- Я никуда не поеду, Яшенька, и не мечтай.
- Это ради твоей же… - начал Штольман, но жена властно прижала пальчики к его губам:
- И не говори мне о безопасности. Моя безопасность – это ты и только ты, пока мы вместе, ничего с нами не случится. И вообще, кто без меня станет с духами беседовать?!
Яков повернулся, усадил жену на колени, спрятал лицо в пушистых, пахнущих ночной фиалкой волосах, вздохнул, в очередной раз познавая великую семейную мудрость: муж глава семьи, но правит всё одно жена, потому как муж голова, а жена шея, куда повернёт, туда голова и смотрит.
- Я люблю тебя, Аня.
Тонкие пальчики Аннушки скользнули по лицу мужа, стирая морщинки усталости, сметая тревоги, разгоняя чёрные тучи, омрачающие чело:
- А я тебя, Яшенька.
- Кхм-кхм, - Михаил Платонович, для коего видеть всегда сдержанного, словно в броню закованного брата таким вот расслабленным и нежным было непривычно и даже неловко, вроде как за самым сокровенным подсматриваешь, засунул руки в карманы и отошёл к окну, - так что мы решим? Что делать будем?
- Мария Тимофеевна с Софьей и детьми вернутся в Затонск, Виктор Иванович, а Вы…
- Я от своего подзащитного никуда не уеду, тут останусь, - Виктор Иванович проказливо улыбнулся, - я адвокат господина Разумихина, официальный защитник его интересов.
Михаил хлопнул в ладоши:
- Отлично! Значит, Софья с Марией Тимофеевной и детьми сегодня же ночным поездом отбывают домой, Яков и Анна Викторовна официально тоже уезжают, переходя на полулегальное положение, тебе же не привыкать, да, братец? А Виктор Иванович остаётся здесь официальным защитником Аркадия Максимовича. Ну что, вперёд, на подвиги и приключения!
На том военный совет в семействе Мироновых-Штольман и завершился. А утром весь город обсуждал несвоевременность отъезда столичного следователя с семьёй. Служба его призвала так негораздо, ить в гостинице-то опять неладное произошло: номер дотла выгорел, да на окраине ограбление кровавое произошло, целое семейство подчистую изничтожили. Ох, беда, не иначе, грядёт конец света!
***
В связи с тем, что пришлось спешно собирать детей, а потом провожать их вместе с маменькой на ночной поезд (добро, папенька сумел найти внятное и не шибко пугающее объяснение для Марии Тимофеевны, успокоившее её на первое время, хотя все прекрасно понимали, что по возвращении в Затонск Виктора Ивановича будет ждать допрос с таким пристрастием, что даже служители средневековой инквизиции обзавидуются) спать Анна с Яковом отправились уже под утро. Мало было вывезти детей и Марию Тимофеевну, нужно было создать видимость и собственного отъезда, а это, милостивые судари и сударыни, ох, как непросто. Пришлось сесть в поезд, проехать до первой станции, там сойти, снять номер в сомнительной ночлежке, которую чаще всего сдают не по дням, а по часам, и клопы на кровати в которой столь упитаны и наглы, что при появлении людей не убегают, а наоборот, сползаются к подушкам, среди грязевых отложений которых можно, вне всякого сомнения, найти и пепел Помпей, и пыль погибших империй. В номере Анна с Яковом переоделись, превратившись из столичного добропорядочного семейства самого что ни на есть достойного происхождения в невзрачную мещанскую, гордящуюся своей нищетой и презирающую честный труд, парочку. После непродолжительного препирательства Яков ещё и бороду прикрепил, окончательно превратившись в мазурика, встреча с коим в тёмном переулке не сулила ничего хорошего. Анна же подложила под одежду переданные Софьей скатанки, придавшие сохранившей девичью стройность фигурке бабью размытость и громоздкость. Повертевшись перед мутноватым треснутым зеркалом, Аннушка с удовольствием констатировала, что теперь их и родные не сразу признают.
- Как бы нас в таком виде не отказались в телегу подсадить, - Яков почесал подбородок, нещадно зудящий из-за бороды.
- В самом худшем случае пешком пойдём, - заявила Анна и, окинув мужа долгим пристальным взглядом, констатировала, - ты сейчас просто вылитый Кудеяр.
Штольман хмыкнул, одновременно польщённо и скептически. Конечно, когда тебя с разбойником сравнивают, это не очень хорошо, но тот факт, что ты нравишься супруге в любом обличье, без сомнения, греет душу.
Вопреки опасениям Якова Платоновича первый же встретившийся им на тракте возница, крепкий коренастый мужик, заросший волосами так, что даже глаза не враз можно было обнаружить, на просьбу подвезти флегматично кивнул и мотнул головой на телегу, садитесь, мол. Видимо, вознице не хватало собеседников, поскольку едва Анна и Яков опустились на шаткое скрипучее дно телеги, чисто символически припорошённое грязной соломой, возница вытянул кнутом по спине двух тощих с репьями хвостов кляч и заговорил гнусавым монотонным голосом, под который совершенно невозможно было заснуть. Стоит ли удивляться тому, что в Кисловодск Штольманы добрались совершенно измотанными, а пока пробирались до домика, в коем надлежало обитать, ещё и промокли до нитки под дождём, зарядившим ещё с вечера. Опустившись в кровать, Анна не сдержала стона блаженства, уснула, кажется, прежде, чем голова подушки коснулась. Только вот наслаждаться крепким и здоровым сном в ту ночь Анне Викторовне не довелось, едва она погрузилась в мир сновидений, как перед ней появилась черноглазая стройная девушка в костюме горничной. Аннушка вздохнула тяжело, поморщилась чуть приметно, досадуя, что дух явился так некстати, поспать не дал. Посетительница говорить не спешила, судорожно хватаясь за горло, на котором проступали уродливые сине-багровые пятна.
- Ну, чего молчишь-то? – сварливо поторопила горничную тётка Катерина, впервые после памятной встречи с красавцем военным представая перед Анной Викторовной, - раз пришла, говори, чего уж теперь рыбку-то безголосую изображать.
Горничная судорожно вздохнула, опять помассировала избитыми в кровь пальцами раздавленную шею и просипела:
- Тетрадь… серая…
Анна нахмурилась, вопросительно посмотрела на тётку, но та лишь плечами передёрнула, мол, причуды младых девиц мне неведомы.
- Осмелюсь предположить, сударыни, - подал голос, появляясь с изысканным поклоном, Алексей Михайлович, - что девушка имеет в виду тетрадь, кою искали в номере убиенного Олега Дмитриевича.
Тётка Катерина так и вспыхнула вся, по лицу, сменяя друг друга, промчались боль, гнев, презрение, нежность, смятение и любовь, приметить кою было весьма мудрёно:
- Ты-то здесь что забыл?
Алексей глубоко вздохнул, поймал Катерину за руку и крепко сжал, дабы норовистая дама не вздумала освободиться:
- Мне нужно тебе многое сказать, Катя.
- И слышать не хочу! – по девчачьи порывисто выпалила Катерина, делая отчаянные попытки высвободить руку.
Алексей Михайлович коротко поклонился Анне Викторовне, прося у неё прощения за сцену, коей происходить на публике не стоило бы, после чего сильным рывком привлёк к себе Катерину и впился ей в губы жёстким поцелуем, точно клеймо ставящем. Расплата за подобное своеволие не заставила себя долго ждать, едва Алексей отстранился, Катерина отвесила ему звонкую пощёчину, ещё и каблучком с размаху на ногу наступила. Офицер охнул, но бесценную добычу из рук не выпустил, наоборот, притиснул к себе крепче, зашептал горячо, проникновенно:
- Я люблю тебя, Катя.
- Другую дуру ищи, - пропыхтела Катерина, яростно выдираясь из цепких рук мужчины, - а тебе не верю. Коли бы любил, не бросил бы.
- А что мне было делать?! – возопил Алексей, коему острый дамский локоток угодил прямо в бок. – Я был женат, у меня подрастал сын, что я мог тебе предложить, бесчестный блуд и позорное клеймо байстрюков для наших детей?! Катя, ты достойна большего!
- А что я получила?! – прошипела взбешённая Катерина, силясь лягнуть своего пленителя. – Сводящее с ума одиночество и отчаяние! Ты даже после смерти ко мне не приходил!
Анна шагнула было вперёд, дабы прекратить творящееся безобразие, но бабушка властным взмахом руки остановила её:
- Оставь их. Поругаются как следует, зато наконец-то всё выяснят до конца. Пора бы уж им объясниться-то.
Анна послушно остановилась, со смесью смущения (подслушивать некрасиво) и любопытства (страх как интересно о тётушке Катерине узнать) глядя на призрачную пару, в коей жизни хватило бы на три, а то и поболее, десятка живых.
- Я не хотел портить тебе жизнь, Катя, - руки Алексея бессильно упали плетьми вдоль тела, - по совести, я должен был уехать уже после первой нашей встречи, но у меня не хватило сил. Глупец, я уверял себя, что то, что я испытываю к тебе всего лишь светлая дружба, невинная платоническая симпатия, не более.
- А то не так, - фыркнула Катерина, не спеша, впрочем, убегать, хотя её уже и не держали.
- Нет, не так, - в голосе офицера звякнула сталь, - с самой первой нашей встречи я полюбил тебя, Катя, и именно поэтому всеми силами сдерживал себя. Я хотел, чтобы ты встретила достойного мужчину, вышла за него замуж, чтобы у тебя была крепкая и любящая семья…
