Удивительная картина. Есть в ней даже что-то метафорическое, правда, я не могу уловить эту мысль. Может, что-то о преемственности? Сам внешний вид Супербии говорит о том, что здесь чтят традиции. И это может стать большой проблемой. Я не горю желанием убивать эту девушку и ее сына, проливать кровь местных чиновников… у меня на руках есть все карты. В пределах купола сосредоточены верные мне люди. С их помощью устроить небольшой переворот и закончить дела с этой республикой за один день не составит труда. Но хочу ли я прибегать к такой тактике? Она самая эффективная, и самая простая, никогда не дающая осечек. Но… я стал сомневаться. Сомневаться в своем праве, так просто лишать жизни людей и менять судьбы народов. Подобные сомнения ужасны для человека, занимающего мою должность, они, как минимум, уменьшают коэффициент полезного действия всей службы разведки в несколько раз. И все по вине всего одной персоны – меня. Говорят, что рыба гниет с головы. Но моя рыба должна быть гнилой априори. Мое самокопание может сделать ее слишком мягкой и «свежей», что для разведки подобно смерти.
– Если мы примем ваше предложение, какие гарантии безопасности вы можете нам дать? – Мия снова развеяла мои вязкие мысли. Девушка думает в правильном направлении. Может, в этот раз все обойдется? Может, сегодня я просто подпишу документы и отправлюсь решать вопрос со следующей республикой? Надежда. Слепая и сладкая надежда. Или, напротив, разочарование? Хочу ли я чужой крови? Нужно почаще задавать себе этот вопрос перед тем, как спустить курок.
– Юридические. Мое слово и моя подпись. Вне Тенебриса я обладаю теми же полномочиями, что и министр. Соответственно, документ, подписанный мной, считается абсолютно легитимным на всех уровнях и не может быть оспорен.
А вот и центр Супербии – Горный дворец. Про него я наслышан. Люди всякое болтали, но вживую это место выглядит по-настоящему впечатляюще. Пожалуй, стоило сюда приехать хотя бы для того, чтобы взглянуть на него. Здание вздымается к небу, но кажется каким-то не по-настоящему высоким, а скорее перманентно сумеречным, затянутым грязной марлей из облаков и тумана. Архитектурно – это гибрид вычурного барокко и утилитарного бункера; словно диктатор, который его строил, в душе был еще и художником, и стоит признать, что не самым плохим. Стены, когда-то белоснежные, теперь пористые, как кости старика, несут на себе груз многочисленных и местами неуместных балконов с кривыми, ржавыми решетками. Повсюду ангелы с пустыми глазницами и уродливые херувимы, местами осыпавшиеся, выставляющие напоказ свои внутренности – арматуру, похожую на черные прожилки гнили. Окна, огромные и слепые, отражают не свет, а всю ту же странную сумеречную дымку. У главного входа скульптура: фигура человека, отчаянно карабкающегося вверх по лестнице. В этом есть некий символизм. Может, я не обладаю даром к художеству, не умею видеть красоту там, где ее видят другие, но Горный дворец кажется мне до боли знакомым отражением меня самого. Интересно, Мори пришелся бы по вкусу такой дизайн? Или он лишь язвительно пошутил бы над моими попытками литературно описать столь расплывчатый образ? Мне кажется, что я преуспел в словесности, но не настолько, чтобы доверять кому-то другому свои мысли и образы, они все еще кажутся мне по-детски наивными.
– Прошу вас, – Мия открыла дверь лимузина и почтительно склонила голову. Еще одно проявление власти, противное до скрежета зубов. Ненавижу видеть, как кому-то приходится унижаться. Но что я могу сделать, если я посланник Нового мира? По-настоящему нового. Посланник мечт и надежд нашего министра. Я должен воспринимать почтительность, как должное, чтобы не замарать честь Мори.
– Спасибо, – я вышел, и мне стало немного дурно. Пока я ехал в машине, то не задумывался о том, что мы поднимаемся почти к самому небу. Тут совсем другое атмосферное давление. Тяжелый воздух. Я набрал полные легкие и сделал глубокий выдох. Повторил это еще несколько раз, и головокружение отступило.
– Что-то не так? – Мия взяла меня под руку, видимо, мне плохо удается скрывать свое состояние.
– Никогда не забирался столь высоко, – я принял поддержку. В любом другом случае, я бы точно отстранился, но сейчас мне нужна была чужая рука, пусть и не товарища, но все же, человека довольно чистого в своих помыслах. Редко кто помогает тому, кто приехал лишить тебя прошлого и навязать свой образ жизни. Или я наивен? И у этих людей просто нет выбора? Что-то мы можем в себе изменить, а что-то остается с нами навсегда; мне кажется, что я никогда не перерасту эту странную детскую наивность и желание доверять и искать поддержки.
– Это ничего, вы не первый, кто сталкивается с подобными трудностями, – девушка шагнула вперед и мне пришлось слепо последовать за ней, полностью доверившись ведущей меня вперед руке. – Раз я еще и ваш гид, то обязана сказать несколько слов о Горном дворце. Он был построен переселенцами после Первой войны, как ответ на империалистическую политику Тенебриса. Став центром сопротивления и принятия решений, Горный дворец десятилетиями поддерживал идею о независимости городов-стран…
– И сегодня ему предстоит стать местом, в котором эта идея окончательно канет в лету, – я посмотрел за реакцией Мии, девушка ни на секунду не потеряла самообладания. Ей действительно все равно или мне все-таки стоит ждать проблем? Обе группы поддержки на месте, одного моего приказа достаточно, чтобы устроить ряд диверсий и полностью зачистить дворец и устранить всю правящую верхушку Супербии разом. На самом деле, Мори отправил меня сюда именно с таким приказом. Не говорить, а убивать. Ему, наверное, придется не по душе, если я решу все споры здесь путем дипломатии, он в нее не верит. Раньше верил. Когда мы только начинали свой путь в роли правителя и его правой руки. Может, я виновен в том, что Мори изменился? Я был слишком мягок и инертен, не смог предложить ему мир, который не нужно удерживать силой. Мой долг – попробовать все изменить.
– Я не против, если это откроет путь к миру и честному будущему для Супербии.
– Мне почему-то кажется, что вы лжете.
– Вам кажется, – девушка поправила волосы одной рукой. Я присмотрелся к ней, на первый взгляд ничего необычного, но в острых чертах лица чувствуется упорный характер, а глаза, зеленого, почти яблочного цвета, переполнены решимостью. – Тем не менее, мы уже почти пришли.
И действительно, мы миновали сад, полный странных статуй, и уже находились у главного входа в Горный дворец. Интересно, внутри он выглядит более приветливо? Войдя в помещение, мы оказались в огромном, холодном пространстве с полированным до зеркального блеска полом, на котором при желании вполне можно поскользнуться. Стены, которые явно перекрашивали уже очень много раз, сейчас были светло-розовыми, так, наверное, выглядит цветущая сакура. Сам воздух источает аромат благополучия: смесь хлорки, парфюма и чего-то сладковато-пряного, словно где-то недалеко готовят пирог.
Все пространство вокруг живет само по себе. Везде снуют люди: мужчины в классических черных костюмах и женщины – в ярких платьях с неестественно высокими плечами. Они движутся медленно и церемониально, с сосредоточенными лицами, каждый из проходящих отвешивает нам поклон. Люди говорят полушепотом, короткими фразами, только наши с Мией голоса разносятся по всему дворцу без стеснения. Есть в этом что-то странное, непонятное. В Тенебрисе все совсем иначе. В Правительственной башне всегда стоит галдеж, сотрудники обмениваются шутками, ходят на перекуры, там нет всей этой непонятной мне церемониальности.
– Почему у вас здесь так тихо?
– Потому, что я – исполняющая обязанности руководителя республики, а вы – самый страшный человек во всем Новом мире, после вашего непосредственного руководителя, само собой. Поверьте, тут не всегда так тихо. Все замерли в ожидании. Они ждут результатов наших переговоров.
– Я хотел бы закончить с этим делом как можно быстрее, но мое физическое состояние мешает подобным светлым помыслам. Мне все время кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Вы не против перенести переговоры на девять часов? Я бы не отказался от комнаты с хорошей кроватью и сна. Мне правда очень жаль, что я затягиваю столь важное для вас мероприятие.
– Мероприятие? От него зависит судьба моего народа. Называть происходящее мероприятием…
– Я же говорил, что вы лжете. Вам это соглашение кажется смертным приговором, но я обещаю, что вы с сыном не пострадаете. После того, как мы уладим наши вопросы и найдем нужные компромиссы, я подам приказ в Центральную казну Тенебриса с требованием выделить вам солидную сумму лутума и право бесплатного передвижения по всему Новому миру.
– Моему мужу тоже гарантировали безопасность.
И чем мне парировать это? Ведь муж этой женщины действительно погиб, погиб в месте, где ему обещали полную неприкосновенность. Почему мне всегда достаются столь сложные задания? Или… я сам создаю себе сложности? Зачем вести диалог, краснеть и искать нужные слова, если можно просто отдать приказ ликвидировать этих людей. Тогда я буду абсолютно свободен от утомительных диалогов, от которых у меня еще сильнее начинает кружиться голова.
– В этот раз все будет по-другому. Вы не против, если я закурю?
– Курите. Я провожу вас в комнату.
Я поджег сигарету и сделал глубокую затяжку. Головная боль немного утихла. Сейчас пять вечера. Думаю, за три с половиной часа я успею полностью восстановиться. Потом проведем эти дурацкие переговоры, и я смогу забыть об этой части работы. Я надеюсь, что Мори будет доволен, что мне удалось уладить здесь все мирно. Может, это придаст ему уверенности, и он сможет иначе взглянуть на свой подход к устройству мира. Все-таки я очень виноват перед Мори за то, что не смог помочь ему построить на руинах человечества настоящее государство, дающее блага всему человечеству, а не забирающее их в угоду паре тысяч привилегированных толстосумов. Построение новых республик на крови только усилит разделение между коренными жителями Тенебриса и «всеми остальными», кого принято считать людьми третьего сорта.
– Я обещаю вам, что все будет иначе, – мне почему-то захотелось немного открыться Мие; она похожа на хорошего человека, попавшего в трудную ситуацию. – Мне очень жаль, что ваш муж погиб на встрече. Я здесь, чтобы не допустить новых смертей.
– Ваша комната, – девушка поправила волосы и открыла передо мной высокую дверь. – Тут располагаются кабинет и спальня бывшего министра. Или располагались. Я зайду за вами в девять. Приятного отдыха. Если что-то понадобиться, на столе кнопка вызова персонала.
Дверь за мной захлопнулась, и я впервые за долгое время остался в полном одиночестве… в огромном, прямоугольном кабинете, с высоким потолком. Всегда грустно смотреть на места, где раньше жил человек. Невольно задумываешь о том, что однажды кто-то так же войдет и в твою квартиру. Будет так же рассматривать вещи и думать о том, каким существом ты был. Вот бывший министр Супербии явно был аристократом до мозга костей, по крайней мере, мне так кажется. Стены облицованы крупными плитами темно-зеленого мрамора с прожилками, похожими на застывшую золотую молнию. Пол покрыт плотным ковром, насыщенного бордового цвета, настолько густым, что я абсолютно не слышу собственных шагов. По периметру потолка скрытые светодиодные линии окрашивают пространство в теплый золотистый свет, который, отражаясь в полированных поверхностях, резью въедается в глаза. Я бы с удовольствием убавил яркость, если бы умел обращаться со всей этой умной техникой.
Самая нужная мне сейчас вещь – это кровать. И она производит такое же странное впечатление, как и все остальное. Слишком много лишней роскоши. Широкое основание из черненого дуба, почти черного, с тяжелой, резной фактурой. Изголовье высокое, обтянутое темно-бордовой кожей, гладкой и матовой. На двуспальном матрасе – белье из тяжелого белого шелка и целая куча подушек всех размеров и форм. Зачем одному человеку столько излишеств? Никогда не смогу этого понять.
Я присел на кровать и зевнул. Воздух тут чуть теплее, чем в остальной части Горного дворца, но, что странно, почти полностью лишен запаха. Глубокая тишина нарушается только едва слышным гулом климат-контроля. Рядом с кроватью – стол, выполненный из черного гранита и кресло. Тут уж мои познания не позволяют определить материал, но выглядит оно все так же нелепо и дорого. На стене, над креслом, крупный дисплей в тонкой черной раме. Пульта нет, значит, управляется голосом или еще как-нибудь. Да и какая, в общем-то, разница? Я лег, не снимая одежды, и снял пистолет с предохранителя. Старая привычка.
Сейчас я закрою глаза, и все проблемы растворятся. Сам мир исчезнет. Больше всего на свете я люблю пустоту сна. Она окутывает разум и позволяет исчезнуть, скрыться от гнета реальности. Во сне мне не нужно решать чьи-то судьбы… во сне мне вообще не нужно что-либо решать. Если бы можно было навсегда закрыть глаза и остаться в мире грез, я бы определенно это сделал. В последнее время мне снятся очень яркие и добрые сны. В них я вижу совершенно другой мир, такой, каким он должен быть. Сегодня я снова наблюдаю сон про детство. Наблюдаю и наслаждаюсь. Здесь моя мама – хороший человек, она заботится обо мне так же, как другие «нормальные» мамы. Учит читать, гуляет со мной. А еще в этом сне у меня есть старший брат. Честно говоря, старший брат появляется почти во всех снах. Он дает мне советы, помогает делать домашнюю работу и часто рассказывает о звездах. В этом мире грез мы с ним часто лежим на крыше нашего маленького домика и смотрим на ночное небо. Брат рассказывает мне о созвездиях:
– Вон там, чуть левее дуба, созвездие Лиры, – говорит он с улыбкой и показывает пальцем, – его очень хорошо видно в это время года.
– А какие еще существуют созвездия? – наивно спрашиваю я.
– Их очень много, дружище. Очень.
– И ты знаешь их все?
– Никто не знает всех созвездий, как никто не знает всей правды о мире и его устройстве.
– Расскажи мне про те, что ты знаешь.
Брат улыбается, его глаза столь лучезарны и добры, что я сквозь сон чувствую собственные слезы. Соленые, они текут по лицу и добираются до губ. Кажется, я плачу прямо во сне.
– Лебедь, – начинает говорить брат ласковым голосом, почти как учитель, – его можно наблюдать в виде креста или летящей птицы. Его самая яркая звезда – Денеб. Лира, имеет форму параллелограмма, а ее ярчайшая звезда – Вега. Но мои любимые – Стрела и Лисичка. Вместе они образуют небольшие, но яркие созвездия на летнем небе…
Вдруг все мое тело пронзает резкая вспышка, рефлексы бушуют и тянут меня наружу из мира грез. Я нехотя поддаюсь и открываю глаза. Рядом со мной стоит Мия, в ее руке мой пистолет. Я же говорил, что она мне лжет. Я приподнимаюсь на локте и смотрю на девушку.
– Почему ты плакал? – спрашивает она.
– По несбыточному, – мягко отвечаю я и вытираю слезы с лица.
– Я тоже, – я заметил, как из глаз Мии выступили слезы.
– Не стоит стрелять в меня, – я изо всех сил попробовал вынырнуть из грез и оценить ситуацию трезво. – Ты не отомстишь за мужа, я и пальцем его не тронул.
– Если мы примем ваше предложение, какие гарантии безопасности вы можете нам дать? – Мия снова развеяла мои вязкие мысли. Девушка думает в правильном направлении. Может, в этот раз все обойдется? Может, сегодня я просто подпишу документы и отправлюсь решать вопрос со следующей республикой? Надежда. Слепая и сладкая надежда. Или, напротив, разочарование? Хочу ли я чужой крови? Нужно почаще задавать себе этот вопрос перед тем, как спустить курок.
– Юридические. Мое слово и моя подпись. Вне Тенебриса я обладаю теми же полномочиями, что и министр. Соответственно, документ, подписанный мной, считается абсолютно легитимным на всех уровнях и не может быть оспорен.
А вот и центр Супербии – Горный дворец. Про него я наслышан. Люди всякое болтали, но вживую это место выглядит по-настоящему впечатляюще. Пожалуй, стоило сюда приехать хотя бы для того, чтобы взглянуть на него. Здание вздымается к небу, но кажется каким-то не по-настоящему высоким, а скорее перманентно сумеречным, затянутым грязной марлей из облаков и тумана. Архитектурно – это гибрид вычурного барокко и утилитарного бункера; словно диктатор, который его строил, в душе был еще и художником, и стоит признать, что не самым плохим. Стены, когда-то белоснежные, теперь пористые, как кости старика, несут на себе груз многочисленных и местами неуместных балконов с кривыми, ржавыми решетками. Повсюду ангелы с пустыми глазницами и уродливые херувимы, местами осыпавшиеся, выставляющие напоказ свои внутренности – арматуру, похожую на черные прожилки гнили. Окна, огромные и слепые, отражают не свет, а всю ту же странную сумеречную дымку. У главного входа скульптура: фигура человека, отчаянно карабкающегося вверх по лестнице. В этом есть некий символизм. Может, я не обладаю даром к художеству, не умею видеть красоту там, где ее видят другие, но Горный дворец кажется мне до боли знакомым отражением меня самого. Интересно, Мори пришелся бы по вкусу такой дизайн? Или он лишь язвительно пошутил бы над моими попытками литературно описать столь расплывчатый образ? Мне кажется, что я преуспел в словесности, но не настолько, чтобы доверять кому-то другому свои мысли и образы, они все еще кажутся мне по-детски наивными.
– Прошу вас, – Мия открыла дверь лимузина и почтительно склонила голову. Еще одно проявление власти, противное до скрежета зубов. Ненавижу видеть, как кому-то приходится унижаться. Но что я могу сделать, если я посланник Нового мира? По-настоящему нового. Посланник мечт и надежд нашего министра. Я должен воспринимать почтительность, как должное, чтобы не замарать честь Мори.
– Спасибо, – я вышел, и мне стало немного дурно. Пока я ехал в машине, то не задумывался о том, что мы поднимаемся почти к самому небу. Тут совсем другое атмосферное давление. Тяжелый воздух. Я набрал полные легкие и сделал глубокий выдох. Повторил это еще несколько раз, и головокружение отступило.
– Что-то не так? – Мия взяла меня под руку, видимо, мне плохо удается скрывать свое состояние.
– Никогда не забирался столь высоко, – я принял поддержку. В любом другом случае, я бы точно отстранился, но сейчас мне нужна была чужая рука, пусть и не товарища, но все же, человека довольно чистого в своих помыслах. Редко кто помогает тому, кто приехал лишить тебя прошлого и навязать свой образ жизни. Или я наивен? И у этих людей просто нет выбора? Что-то мы можем в себе изменить, а что-то остается с нами навсегда; мне кажется, что я никогда не перерасту эту странную детскую наивность и желание доверять и искать поддержки.
– Это ничего, вы не первый, кто сталкивается с подобными трудностями, – девушка шагнула вперед и мне пришлось слепо последовать за ней, полностью доверившись ведущей меня вперед руке. – Раз я еще и ваш гид, то обязана сказать несколько слов о Горном дворце. Он был построен переселенцами после Первой войны, как ответ на империалистическую политику Тенебриса. Став центром сопротивления и принятия решений, Горный дворец десятилетиями поддерживал идею о независимости городов-стран…
– И сегодня ему предстоит стать местом, в котором эта идея окончательно канет в лету, – я посмотрел за реакцией Мии, девушка ни на секунду не потеряла самообладания. Ей действительно все равно или мне все-таки стоит ждать проблем? Обе группы поддержки на месте, одного моего приказа достаточно, чтобы устроить ряд диверсий и полностью зачистить дворец и устранить всю правящую верхушку Супербии разом. На самом деле, Мори отправил меня сюда именно с таким приказом. Не говорить, а убивать. Ему, наверное, придется не по душе, если я решу все споры здесь путем дипломатии, он в нее не верит. Раньше верил. Когда мы только начинали свой путь в роли правителя и его правой руки. Может, я виновен в том, что Мори изменился? Я был слишком мягок и инертен, не смог предложить ему мир, который не нужно удерживать силой. Мой долг – попробовать все изменить.
– Я не против, если это откроет путь к миру и честному будущему для Супербии.
– Мне почему-то кажется, что вы лжете.
– Вам кажется, – девушка поправила волосы одной рукой. Я присмотрелся к ней, на первый взгляд ничего необычного, но в острых чертах лица чувствуется упорный характер, а глаза, зеленого, почти яблочного цвета, переполнены решимостью. – Тем не менее, мы уже почти пришли.
И действительно, мы миновали сад, полный странных статуй, и уже находились у главного входа в Горный дворец. Интересно, внутри он выглядит более приветливо? Войдя в помещение, мы оказались в огромном, холодном пространстве с полированным до зеркального блеска полом, на котором при желании вполне можно поскользнуться. Стены, которые явно перекрашивали уже очень много раз, сейчас были светло-розовыми, так, наверное, выглядит цветущая сакура. Сам воздух источает аромат благополучия: смесь хлорки, парфюма и чего-то сладковато-пряного, словно где-то недалеко готовят пирог.
Все пространство вокруг живет само по себе. Везде снуют люди: мужчины в классических черных костюмах и женщины – в ярких платьях с неестественно высокими плечами. Они движутся медленно и церемониально, с сосредоточенными лицами, каждый из проходящих отвешивает нам поклон. Люди говорят полушепотом, короткими фразами, только наши с Мией голоса разносятся по всему дворцу без стеснения. Есть в этом что-то странное, непонятное. В Тенебрисе все совсем иначе. В Правительственной башне всегда стоит галдеж, сотрудники обмениваются шутками, ходят на перекуры, там нет всей этой непонятной мне церемониальности.
– Почему у вас здесь так тихо?
– Потому, что я – исполняющая обязанности руководителя республики, а вы – самый страшный человек во всем Новом мире, после вашего непосредственного руководителя, само собой. Поверьте, тут не всегда так тихо. Все замерли в ожидании. Они ждут результатов наших переговоров.
– Я хотел бы закончить с этим делом как можно быстрее, но мое физическое состояние мешает подобным светлым помыслам. Мне все время кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Вы не против перенести переговоры на девять часов? Я бы не отказался от комнаты с хорошей кроватью и сна. Мне правда очень жаль, что я затягиваю столь важное для вас мероприятие.
– Мероприятие? От него зависит судьба моего народа. Называть происходящее мероприятием…
– Я же говорил, что вы лжете. Вам это соглашение кажется смертным приговором, но я обещаю, что вы с сыном не пострадаете. После того, как мы уладим наши вопросы и найдем нужные компромиссы, я подам приказ в Центральную казну Тенебриса с требованием выделить вам солидную сумму лутума и право бесплатного передвижения по всему Новому миру.
– Моему мужу тоже гарантировали безопасность.
И чем мне парировать это? Ведь муж этой женщины действительно погиб, погиб в месте, где ему обещали полную неприкосновенность. Почему мне всегда достаются столь сложные задания? Или… я сам создаю себе сложности? Зачем вести диалог, краснеть и искать нужные слова, если можно просто отдать приказ ликвидировать этих людей. Тогда я буду абсолютно свободен от утомительных диалогов, от которых у меня еще сильнее начинает кружиться голова.
– В этот раз все будет по-другому. Вы не против, если я закурю?
– Курите. Я провожу вас в комнату.
Я поджег сигарету и сделал глубокую затяжку. Головная боль немного утихла. Сейчас пять вечера. Думаю, за три с половиной часа я успею полностью восстановиться. Потом проведем эти дурацкие переговоры, и я смогу забыть об этой части работы. Я надеюсь, что Мори будет доволен, что мне удалось уладить здесь все мирно. Может, это придаст ему уверенности, и он сможет иначе взглянуть на свой подход к устройству мира. Все-таки я очень виноват перед Мори за то, что не смог помочь ему построить на руинах человечества настоящее государство, дающее блага всему человечеству, а не забирающее их в угоду паре тысяч привилегированных толстосумов. Построение новых республик на крови только усилит разделение между коренными жителями Тенебриса и «всеми остальными», кого принято считать людьми третьего сорта.
– Я обещаю вам, что все будет иначе, – мне почему-то захотелось немного открыться Мие; она похожа на хорошего человека, попавшего в трудную ситуацию. – Мне очень жаль, что ваш муж погиб на встрече. Я здесь, чтобы не допустить новых смертей.
– Ваша комната, – девушка поправила волосы и открыла передо мной высокую дверь. – Тут располагаются кабинет и спальня бывшего министра. Или располагались. Я зайду за вами в девять. Приятного отдыха. Если что-то понадобиться, на столе кнопка вызова персонала.
Дверь за мной захлопнулась, и я впервые за долгое время остался в полном одиночестве… в огромном, прямоугольном кабинете, с высоким потолком. Всегда грустно смотреть на места, где раньше жил человек. Невольно задумываешь о том, что однажды кто-то так же войдет и в твою квартиру. Будет так же рассматривать вещи и думать о том, каким существом ты был. Вот бывший министр Супербии явно был аристократом до мозга костей, по крайней мере, мне так кажется. Стены облицованы крупными плитами темно-зеленого мрамора с прожилками, похожими на застывшую золотую молнию. Пол покрыт плотным ковром, насыщенного бордового цвета, настолько густым, что я абсолютно не слышу собственных шагов. По периметру потолка скрытые светодиодные линии окрашивают пространство в теплый золотистый свет, который, отражаясь в полированных поверхностях, резью въедается в глаза. Я бы с удовольствием убавил яркость, если бы умел обращаться со всей этой умной техникой.
Самая нужная мне сейчас вещь – это кровать. И она производит такое же странное впечатление, как и все остальное. Слишком много лишней роскоши. Широкое основание из черненого дуба, почти черного, с тяжелой, резной фактурой. Изголовье высокое, обтянутое темно-бордовой кожей, гладкой и матовой. На двуспальном матрасе – белье из тяжелого белого шелка и целая куча подушек всех размеров и форм. Зачем одному человеку столько излишеств? Никогда не смогу этого понять.
Я присел на кровать и зевнул. Воздух тут чуть теплее, чем в остальной части Горного дворца, но, что странно, почти полностью лишен запаха. Глубокая тишина нарушается только едва слышным гулом климат-контроля. Рядом с кроватью – стол, выполненный из черного гранита и кресло. Тут уж мои познания не позволяют определить материал, но выглядит оно все так же нелепо и дорого. На стене, над креслом, крупный дисплей в тонкой черной раме. Пульта нет, значит, управляется голосом или еще как-нибудь. Да и какая, в общем-то, разница? Я лег, не снимая одежды, и снял пистолет с предохранителя. Старая привычка.
Сейчас я закрою глаза, и все проблемы растворятся. Сам мир исчезнет. Больше всего на свете я люблю пустоту сна. Она окутывает разум и позволяет исчезнуть, скрыться от гнета реальности. Во сне мне не нужно решать чьи-то судьбы… во сне мне вообще не нужно что-либо решать. Если бы можно было навсегда закрыть глаза и остаться в мире грез, я бы определенно это сделал. В последнее время мне снятся очень яркие и добрые сны. В них я вижу совершенно другой мир, такой, каким он должен быть. Сегодня я снова наблюдаю сон про детство. Наблюдаю и наслаждаюсь. Здесь моя мама – хороший человек, она заботится обо мне так же, как другие «нормальные» мамы. Учит читать, гуляет со мной. А еще в этом сне у меня есть старший брат. Честно говоря, старший брат появляется почти во всех снах. Он дает мне советы, помогает делать домашнюю работу и часто рассказывает о звездах. В этом мире грез мы с ним часто лежим на крыше нашего маленького домика и смотрим на ночное небо. Брат рассказывает мне о созвездиях:
– Вон там, чуть левее дуба, созвездие Лиры, – говорит он с улыбкой и показывает пальцем, – его очень хорошо видно в это время года.
– А какие еще существуют созвездия? – наивно спрашиваю я.
– Их очень много, дружище. Очень.
– И ты знаешь их все?
– Никто не знает всех созвездий, как никто не знает всей правды о мире и его устройстве.
– Расскажи мне про те, что ты знаешь.
Брат улыбается, его глаза столь лучезарны и добры, что я сквозь сон чувствую собственные слезы. Соленые, они текут по лицу и добираются до губ. Кажется, я плачу прямо во сне.
– Лебедь, – начинает говорить брат ласковым голосом, почти как учитель, – его можно наблюдать в виде креста или летящей птицы. Его самая яркая звезда – Денеб. Лира, имеет форму параллелограмма, а ее ярчайшая звезда – Вега. Но мои любимые – Стрела и Лисичка. Вместе они образуют небольшие, но яркие созвездия на летнем небе…
Вдруг все мое тело пронзает резкая вспышка, рефлексы бушуют и тянут меня наружу из мира грез. Я нехотя поддаюсь и открываю глаза. Рядом со мной стоит Мия, в ее руке мой пистолет. Я же говорил, что она мне лжет. Я приподнимаюсь на локте и смотрю на девушку.
– Почему ты плакал? – спрашивает она.
– По несбыточному, – мягко отвечаю я и вытираю слезы с лица.
– Я тоже, – я заметил, как из глаз Мии выступили слезы.
– Не стоит стрелять в меня, – я изо всех сил попробовал вынырнуть из грез и оценить ситуацию трезво. – Ты не отомстишь за мужа, я и пальцем его не тронул.
