- Но здесь каменоломни…
- Ни слова больше! – Ферет выглянул из-за прилавка. – О таком тут не говорят! Я, конечно, не суеверный, но не настолько.
Я не выдержала и рассмеялась.
- Приятно слышать, что в этом городе кто-то смеётся, - сказал аптекарь серьёзно. – Признаюсь честно, нам этого очень не хватает.
- Семейная трагедия Огрестов? – тут же повернула я разговор.
- Да, это сыграло свою роль, - признал Ферет и снова скрылся с глаз, зашелестев бумагой.
- Расскажите мне о Марлен? – попросила я. – Сегодня… что это было? Она увидела меня и забилась в истерике. Правда, теперь я думаю, что она могла принять меня за ведьму. Я зашла к ней в комнату утром…
- Да-да, в одной ночной рубашке и в малиновом халате, с распущенными чёрными волосами – именно такими в представлении Марлен и бывают ведьмы.
- Месье! – запротестовала я, невольно покраснев. – Это Марлен вам рассказала?
- Я же должен выяснить, что произошло. Но не волнуйтесь, пусть я и не врач, но врачебную тайну соблюдаю, и о вашем малиновом халате никто не узнает. От меня, по крайней мере. Вы не подумайте, Марлен – чудесное дитя, - Ферет опять появился, опёрся локтем о прилавок и задумчиво уставился в потолок. – Она очень умная, чуткая девочка. Я совершенно согласен с госпожой Броссар, что гувернантку надо было пригласить гораздо раньше. А так пытливый ум нашей Марлен занят совсем другим – страшными сказками, легендами, и прочими не слишком полезными для юной особы знаниями.
- Вот как, - теперь мне стало понятно поведение девочки. – Странно, что она сама – вылитая маленькая ведьмочка. Белокожая, с ярким румянцем, черноволосая…
- Она похожа на мать, - сказал аптекарь.
- Вы её знали, месье? Маму Марлен?
- Лично – нет. Она же была невесткой маркграфа! Совсем другой уровень. Но в таком городе, как наш, все знают друг друга.
В это время звякнул колокольчик, и в аптеку вошла девушка – миловидная, светловолосая, грустная. Или она показалась мне грустной из-за траурных одежд - чёрного пальто и чёрной шляпки из фетра. Видневшаяся из-под пальто юбка тоже была чёрной, правда, с голубой тесьмой. Значит, уже не траур, а просто дань чёрной моде Шантель-де-нэжа.
- Добрый день, - поздоровалась девушка то ли со мной, то ли с аптекарем.
- Добрый день, - ответила я вежливо.
- Рад видеть вас, Надин, - аптекарь выпрямился, держа полотняный мешочек, от которого пахло мятной свежестью. – Вы за лавандовой водой?
Девушка смущенно и робко кивнула, искоса посматривая на меня.
- Минуточку, барышня Ботэ, - попросил аптекарь, и я сделала широкий жест рукой, разрешая обслужить девушку первой.
Пока она расплачивалась, я посмотрела в окно и увидела, что возле аптеки остановился молодой человек – в приталенном пальто (тоже чёрном!), высокой шапке и с тростью под мышкой. Он перекинулся парой слов с Планелем, поставил ногу на полоз саней и начал затягивать ремешок на меховом сапоге. Вернее – делал вид, что затягивает. Расстёгивал и застёгивал его, и всё медленно, со старанием. Как будто ждал чего-то. Или кого-то.
Но всё стало понятно, когда барышня Надин, тихо попрощавшись, вышла из аптеки.
Спустившись по ступенькам, девица поскользнулась точно так же, как я, и шлёпнулась прямо на утоптанную дорожку. Аптекарь бросился на помощь, но его опередил молодой человек, который сразу же забыл о своём ремешке.
Я подошла к окну, наблюдая, как мужчины хлопочут вокруг девицы, почтительно поддерживая её под локти, а она краснеет, бледнеет, и упорно не смотрит на молодого человека, который так и пытался заглянуть ей в глаза.
Всё ясно – лирическая комедия на сцене Шанталь-де-нэж, я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, и заметила на полу белый платочек – немного потрепанный, но из батиста, обшитый по краю почти выцветшей голубой нитью. Подобрав платочек, я заметила монограмму на уголке – GN. Наверное, его уронила Надин.
Вернулся господин Ферет – весь запорошенный снегом, замёрзший – потому что выскочил на помощь девушке, даже не накинув куртки.
- Вот леденцы, а вы… - начал он, перевязывая мешочек с леденцами, но я не дослушала.
Поблагодарила, попрощалась, схватила леденцы и поспешила на улицу, чтобы догнать Надин.
- Всего доброго! Приходите ещё! – крикнул мне вслед аптекарь, а я уже добежала до саней, ухитрившись даже не поскользнуться.
- Месье Планель, видите девушку? Идёт в сторону церкви? – спросила я, усаживаясь на сиденье и укрываясь шубой. – Езжайте за ней, пожалуйста. Она кое-что обронила, хочу вернуть.
Сани легко и ровно тронулись, мы обогнали молодого человека с тростью, который шёл следом за девицей Надин, не сводя с неё глаз. Когда мы поравнялись, молодой человек отступил в сторону, пропуская сани, наши взгляды встретились, и я не смогла удержаться – прыснула от смеха.
Мечтательное выражение на лице юноши сменилось почти ужасом, он поспешил свернуть в боковой переулочек и быстро зашагал прочь, делая вид, что вот туда-то ему и надо.
- Мадемуазель! – окликнула я девушку, когда мы догнали её. – Это не вы потеряли?
Планель осадил лошадей, барышня Надин тоже остановилась, посмотрела на платок, который я протягивала ей, и покачала головой.
- Это не моё, - сказала она тихо и опустила глаза на мои сапоги.
- Да, красные, - подтвердила я. – Вас тоже это смущает? Если что, к колдовству я не имею никакого отношения. Хотите, подвезём вас?
Девица покраснела, побледнела, и забормотала извинения, после чего пустилась по улице чуть ли не бегом, сгорбившись и втянув голову в плечи.
Планель с сочувствием оглянулся на меня, и я в ответ скорчила печальную гримаску и вздохнула:
- Ладно, придётся вернуться. Я украла платочек у какой-то бедняги. Надо оставить его в аптеке, вдруг хозяйка объявится.
Проще, конечно же, было выбросить этот платочек в сугроб – тряпочка не первой молодости вряд ли могла представлять для хозяйки какую-то ценность, но для меня платочек был причиной заговорить, а может и подружиться с кем-нибудь в этом городе.
- Тогда сделаем круг, - сказал конюх, заставляя лошадей выехать на соседнюю улицу, - тут не развернёмся.
Я совсем не возражала против небольшой прогулки. Припорошенный снегом Шанталь-де-нэж был необыкновенно живописен, и величественные синие горы с белыми шапками добавляли красоты – словно милая рождественская картинка в обрамлении.
- У вас нарочно красят рамы и двери в голубой цвет? – спросила я Планеля. – Чтобы красиво сочеталось с голубыми горами?
- Нет, что вы, барышня, - прогудел он в ответ. – Это от ведьм.
- От ведьм?! – поразилась я. – Да что же у вас везде ведьмы-то!
- Все знают, что нечистая сила боится голубого цвета, - наставительно пояснил Планель. Это ведь цвет небес.
- Если только так, - согласилась я, теперь по новому глядя на голубые двери и окна.
Значит, это – что-то вроде защитного талисмана, как и голубая полоса на юбке девицы Надин, и голубая вышивка на платочке. Ферет был прав – суеверия в этом городе царят и процветают. Да, непросто образованному человеку жить здесь.
Когда я снова зашла в аптеку, господин Ферет стоял за прилавком, нацепив очки на нос и задумчиво глядя перед собой. Звон колокольчика заставил аптекаря поднять голову, и он просиял улыбкой:
- Рад, что вы так быстро вернулись, барышня Ботэ! Забыли ещё что-то?
- Нет, не забыла, а прихватила лишнего, - призналась я, положив платочек на прилавок. – Вот, посчитала, что платок уронила мадемуазель Надин, но она сказала, что вещичка – не её.
Ферет поднял очки на лоб, разглядывая платочек, а потом подхватил его за вышитый кончик двумя пальцами и положил в ящик прилавка.
- Да, я знаю, чей он. Спасибо, что вернули, барышня. Хозяйка будет рада получить его обратно.
- Если вы скажете имя владелицы, я сама его верну, - предложила я.
- Ну, попробуйте, - засмеялся аптекарь. – Только боюсь, старушка Гренвиль выбросит его. Посчитает, что теперь на платке проклятье до седьмого колена. Притом, что ни детей, ни внуков у неё нет.
- Нет, таких жертв нам не нужно, - тут же согласилась я.
- Не волнуйтесь, я передам платок со всей деликатностью, - заверил меня Ферет. - А фамилия барышни Надин – Арно.
- А как зовут того юношу, что не сводит с неё глаз? – невинно поинтересовалась я.
Аптекарь от души расхохотался и чуть не уронил очки. Он снял их и положил на прилавок.
- От вас ничего не укроется! Глазок-алмаз! Да, Тутур давно влюблен в Надин.
- Тутур?
- Артур Гарлен, но все зовут его Тутуром. Он неплохой парень, его отец – приказчик у милорда Огреста.
- А вы всё про всех знаете, - восхитилась я. – Наверное, и про Огрестов тоже?
- Ну-у… - замялся он. – Не всё, но кое-что слышал. Всё-таки, десять лет в Шанталь-де-нэж – это даром не проходит.
- Расскажите про них, - попросила я его, поставив локти на прилавок и глядя на аптекаря снизу вверх. – Всё, что касается смерти родителей моей подопечной, покрыто тайной. Никто не хочет ничего говорить прямо, одними только намёками. И пугают меня всё больше.
- Кто же говорит о таком прямо, - хмыкнул Ферет. – Но мой вам совет, барышня Ботэ, не слушайте никого. Люди любят сплетничать, а ещё больше – придумывать то, чего нет.
- Но вы-то не будете ничего придумывать, - мурлыкнула я. – И расскажете девушке всю правду, верно?
- Вы точно Кэт, а не Лиса, к примеру? – полушутливо спросил Ферет. – Ладно, уговорили. Расскажу вам про жизнь в Шанталь-де-нэж, чтобы вы не наделали ошибок, как я в первый год. Только позовите Планеля, иначе он рискует замёрзнуть. Скажите ему, что у меня припасён отличный коньяк, и я могу предложить его к кофе.
- Кофе у тебя хороший, Феликс, - ворчал господин Планель, устраиваясь у печки с огромной пузатой чашкой, - и коньяк отличный, а вот с головой – всё плохо.
- Почему это? – весело ответил аптекарь, подмигивая мне и разливая оставшийся кофе по двум маленьким чашкам с голубой каёмкой.
Он вопросительно посмотрел на меня, поболтав фляжкой с коньяком, но я покачала головой, отказываясь от такой добавки.
- Тогда – анис и корица, - согласился господин Ферет. – А мне – коньячку для храбрости.
- И она тебе понадобится, - пообещал господин Планель, – когда милорд узнает, что ты сплетничаешь о его семье. Ты совсем свихнулся?
- Полегче, дядюшка Перси, – добродушно ответил ему Ферет и снова мне подмигнул. – Мы с тобой всего лишь расскажем барышне Ботэ, что нам известно, а уж она пусть решает – что тут правда, а что ложь.
- Мы с тобой?! Нет, я ни при делах. Сижу и пью кофе, - и Планель в подтверждение своих слов отпил из чашки и довольно зажмурился. – И совсем не слышу, что ты там болтаешь.
- Пусть будет так, - с улыбкой ответил аптекарь, пододвигая ко мне чашку. – Но я считаю, что сделаю доброе дело, если расскажу барышне Ботэ историю Шанталь-де-нэжа.
- Ты ничего о ней не знаешь, об истории, - заявил Планель, вопреки обещаниям ничего не слышать. – Ты не местный. Тебе не понять духа наших людей.
- Конечно, где уж мне, - отозвался Ферет с напускным смирением, а потом посмотрел на меня. – Итак, Шанталь-де-нэж был ничем не примечательной пограничной деревушкой, пока некто Доминик Огрест, безземельный рыцарь, направленный сюда комендантом королевской крепости, не обнаружил здесь залежи сланца. Было это лет триста назад, во время правления одного из королей, которые приходят и уходят, и даже не оставляют династии. Но тот король был очень неглуп, и сразу понял пользу сланцевых рудников. Доминику Огресту был пожалован графский титул и местные земли с условием организовать работу в каменоломнях и перевозить сланец по всему королевству. Видите ли, Кэт – вы ведь позволите так себя называть? – местный камень обладает удивительными свойствами – он выдерживает самые сильные морозы, не пропускает влагу и отлично сохраняет тепло. Самый лучший материал, чтобы построить дом. И вот уже много лет Огресты поставляют сланец для нужд короны или продают его тайком и втридорога, чтобы прикопить немного для собственного семейства.
- Эй! – снова подал голос Планель. – Милорд Огрест законов не нарушает!
- Ему и нет в этом необходимости, - тут же подхватил аптекарь. – К тому времени, как милорд Ноэль стал маркграфом, состояние его семьи насчитывало сто тысяч фунтов золотом, не считая ценных бумаг, недвижимости и прочего имущества.
- Милорд – святой человек, - упрямо повторил конюх.
- Это несомненно, - Ферет вроде бы и отвечал Планелю, но смотрел только на меня. – Главной его заслугой, я считаю, было то, что именно при милорде Ноэле Шанталь-де-нэж стал вот этим милым городом с каменными домами. Двадцать лет назад, дорогая Кэт, вы увидели бы на этом месте только деревянные бараки, щели в которых затыкались старыми тряпками. Разумеется, был ещё графский замок, построенный из сланца, но даже этот удивительный камень не защитил прежнего маркграфа Огреста от Большого Холода.
- Между нами говоря, - видимо, от тепла, горячего кофе, а больше всего – от коньяка, господин Планель стал очень разговорчив, - милорд Гвенаэль – да упокоится он с миром – очень нехорошо поступил с малышкой Жоржеттой. Да, она была немного спесивая, себе на уме, и про неё много чего болтали, но всё равно нехорошо.
- Про Жоржетту, дочь лесника, говорили, что она – ведьма, - ответил мне на незаданный вопрос Ферет. – После смерти миледи Огрест маркграф сошелся с дочерью лесника. Классический сюжет неравной любви – когда прошли первые романтические порывы, девица оказалась не нужна, и маркграф дал ей полную отставку. Барышня Жоржетта с этим мириться не желала, попыталась устроить скандал и даже подала в суд за совращение, но проиграла. И это было вполне ожидаемо. Теперь уже её обвинили, что она колдовскими чарами обольстила маркграфа и обокрала его. После суда Огрест приказал ей и её отцу убираться из его владений и никогда больше не возвращаться. Лесника и его дочку выгнали перед самым Новым годом, а дом и всё их имущество сожгли. Был конец декабря, начинались самые холода. Отец и дочь отправились через перевал и, тоже вполне ожидаемо, замёрзли.
- Потом лет через пять нашли фляжку Жореста, - поддакнул господин Планель. – Он никогда с ней не расставался, всё время таскал с собой. Держал там самое крепкое горючее вино. Не пить, не подумайте, барышня Ботэ! Просто леснику без такого подспорья никак нельзя. Согреться, если заблудился ночью, быстро развести костер, рану какую обработать, если поранился далеко в лесу… Наверное, они замёрзли где-то в пещерах, забрались, чтобы переждать метель. А волки потом растащили то, что от них осталось.
- Какой ужас, - произнесла я искренне. – Пусть даже они были трижды колдунами и ведьмами, нельзя было отправлять их на смерть так жестоко.
- Вот я и говорю, - закивал Планель, - нехорошо тогдашний милорд поступил с Жоржеттой. За что и поплатился. Мы все поплатились, - вздохнул он, одним глотком допил кофе и попросил: - Феликс, плесни мне ещё кофейку. Только без коньяка, пожалуй. А то Лоис почует. Она сразу замечает, если я выпил чуть больше напёрстка.
- Тогда тоже – с анисом и корицей? – предложил аптекарь.
- Давай, - разрешил Планель. – Люблю твой кофе – напихаешь туда разной ерунды, а так вкусно получается!
- Это не ерунда, дядюшка Персиваль, - засмеялся Ферет. – Это – пряности.
- Всё едино, - отмахнулся Планель.
- Но почему вы говорите – что все поплатились? – напомнила я о прерванном рассказе. – И как поплатился милорд Гвенаэль? Речь ведь об отце нынешнего милорда Огреста?
- Ни слова больше! – Ферет выглянул из-за прилавка. – О таком тут не говорят! Я, конечно, не суеверный, но не настолько.
Я не выдержала и рассмеялась.
- Приятно слышать, что в этом городе кто-то смеётся, - сказал аптекарь серьёзно. – Признаюсь честно, нам этого очень не хватает.
- Семейная трагедия Огрестов? – тут же повернула я разговор.
- Да, это сыграло свою роль, - признал Ферет и снова скрылся с глаз, зашелестев бумагой.
- Расскажите мне о Марлен? – попросила я. – Сегодня… что это было? Она увидела меня и забилась в истерике. Правда, теперь я думаю, что она могла принять меня за ведьму. Я зашла к ней в комнату утром…
- Да-да, в одной ночной рубашке и в малиновом халате, с распущенными чёрными волосами – именно такими в представлении Марлен и бывают ведьмы.
- Месье! – запротестовала я, невольно покраснев. – Это Марлен вам рассказала?
- Я же должен выяснить, что произошло. Но не волнуйтесь, пусть я и не врач, но врачебную тайну соблюдаю, и о вашем малиновом халате никто не узнает. От меня, по крайней мере. Вы не подумайте, Марлен – чудесное дитя, - Ферет опять появился, опёрся локтем о прилавок и задумчиво уставился в потолок. – Она очень умная, чуткая девочка. Я совершенно согласен с госпожой Броссар, что гувернантку надо было пригласить гораздо раньше. А так пытливый ум нашей Марлен занят совсем другим – страшными сказками, легендами, и прочими не слишком полезными для юной особы знаниями.
- Вот как, - теперь мне стало понятно поведение девочки. – Странно, что она сама – вылитая маленькая ведьмочка. Белокожая, с ярким румянцем, черноволосая…
- Она похожа на мать, - сказал аптекарь.
- Вы её знали, месье? Маму Марлен?
- Лично – нет. Она же была невесткой маркграфа! Совсем другой уровень. Но в таком городе, как наш, все знают друг друга.
В это время звякнул колокольчик, и в аптеку вошла девушка – миловидная, светловолосая, грустная. Или она показалась мне грустной из-за траурных одежд - чёрного пальто и чёрной шляпки из фетра. Видневшаяся из-под пальто юбка тоже была чёрной, правда, с голубой тесьмой. Значит, уже не траур, а просто дань чёрной моде Шантель-де-нэжа.
- Добрый день, - поздоровалась девушка то ли со мной, то ли с аптекарем.
- Добрый день, - ответила я вежливо.
- Рад видеть вас, Надин, - аптекарь выпрямился, держа полотняный мешочек, от которого пахло мятной свежестью. – Вы за лавандовой водой?
Девушка смущенно и робко кивнула, искоса посматривая на меня.
- Минуточку, барышня Ботэ, - попросил аптекарь, и я сделала широкий жест рукой, разрешая обслужить девушку первой.
Пока она расплачивалась, я посмотрела в окно и увидела, что возле аптеки остановился молодой человек – в приталенном пальто (тоже чёрном!), высокой шапке и с тростью под мышкой. Он перекинулся парой слов с Планелем, поставил ногу на полоз саней и начал затягивать ремешок на меховом сапоге. Вернее – делал вид, что затягивает. Расстёгивал и застёгивал его, и всё медленно, со старанием. Как будто ждал чего-то. Или кого-то.
Но всё стало понятно, когда барышня Надин, тихо попрощавшись, вышла из аптеки.
Спустившись по ступенькам, девица поскользнулась точно так же, как я, и шлёпнулась прямо на утоптанную дорожку. Аптекарь бросился на помощь, но его опередил молодой человек, который сразу же забыл о своём ремешке.
Я подошла к окну, наблюдая, как мужчины хлопочут вокруг девицы, почтительно поддерживая её под локти, а она краснеет, бледнеет, и упорно не смотрит на молодого человека, который так и пытался заглянуть ей в глаза.
Всё ясно – лирическая комедия на сцене Шанталь-де-нэж, я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, и заметила на полу белый платочек – немного потрепанный, но из батиста, обшитый по краю почти выцветшей голубой нитью. Подобрав платочек, я заметила монограмму на уголке – GN. Наверное, его уронила Надин.
Вернулся господин Ферет – весь запорошенный снегом, замёрзший – потому что выскочил на помощь девушке, даже не накинув куртки.
- Вот леденцы, а вы… - начал он, перевязывая мешочек с леденцами, но я не дослушала.
Поблагодарила, попрощалась, схватила леденцы и поспешила на улицу, чтобы догнать Надин.
- Всего доброго! Приходите ещё! – крикнул мне вслед аптекарь, а я уже добежала до саней, ухитрившись даже не поскользнуться.
- Месье Планель, видите девушку? Идёт в сторону церкви? – спросила я, усаживаясь на сиденье и укрываясь шубой. – Езжайте за ней, пожалуйста. Она кое-что обронила, хочу вернуть.
Сани легко и ровно тронулись, мы обогнали молодого человека с тростью, который шёл следом за девицей Надин, не сводя с неё глаз. Когда мы поравнялись, молодой человек отступил в сторону, пропуская сани, наши взгляды встретились, и я не смогла удержаться – прыснула от смеха.
Мечтательное выражение на лице юноши сменилось почти ужасом, он поспешил свернуть в боковой переулочек и быстро зашагал прочь, делая вид, что вот туда-то ему и надо.
- Мадемуазель! – окликнула я девушку, когда мы догнали её. – Это не вы потеряли?
Планель осадил лошадей, барышня Надин тоже остановилась, посмотрела на платок, который я протягивала ей, и покачала головой.
- Это не моё, - сказала она тихо и опустила глаза на мои сапоги.
- Да, красные, - подтвердила я. – Вас тоже это смущает? Если что, к колдовству я не имею никакого отношения. Хотите, подвезём вас?
Девица покраснела, побледнела, и забормотала извинения, после чего пустилась по улице чуть ли не бегом, сгорбившись и втянув голову в плечи.
Планель с сочувствием оглянулся на меня, и я в ответ скорчила печальную гримаску и вздохнула:
- Ладно, придётся вернуться. Я украла платочек у какой-то бедняги. Надо оставить его в аптеке, вдруг хозяйка объявится.
Проще, конечно же, было выбросить этот платочек в сугроб – тряпочка не первой молодости вряд ли могла представлять для хозяйки какую-то ценность, но для меня платочек был причиной заговорить, а может и подружиться с кем-нибудь в этом городе.
- Тогда сделаем круг, - сказал конюх, заставляя лошадей выехать на соседнюю улицу, - тут не развернёмся.
Я совсем не возражала против небольшой прогулки. Припорошенный снегом Шанталь-де-нэж был необыкновенно живописен, и величественные синие горы с белыми шапками добавляли красоты – словно милая рождественская картинка в обрамлении.
- У вас нарочно красят рамы и двери в голубой цвет? – спросила я Планеля. – Чтобы красиво сочеталось с голубыми горами?
- Нет, что вы, барышня, - прогудел он в ответ. – Это от ведьм.
- От ведьм?! – поразилась я. – Да что же у вас везде ведьмы-то!
- Все знают, что нечистая сила боится голубого цвета, - наставительно пояснил Планель. Это ведь цвет небес.
- Если только так, - согласилась я, теперь по новому глядя на голубые двери и окна.
Значит, это – что-то вроде защитного талисмана, как и голубая полоса на юбке девицы Надин, и голубая вышивка на платочке. Ферет был прав – суеверия в этом городе царят и процветают. Да, непросто образованному человеку жить здесь.
Когда я снова зашла в аптеку, господин Ферет стоял за прилавком, нацепив очки на нос и задумчиво глядя перед собой. Звон колокольчика заставил аптекаря поднять голову, и он просиял улыбкой:
- Рад, что вы так быстро вернулись, барышня Ботэ! Забыли ещё что-то?
- Нет, не забыла, а прихватила лишнего, - призналась я, положив платочек на прилавок. – Вот, посчитала, что платок уронила мадемуазель Надин, но она сказала, что вещичка – не её.
Ферет поднял очки на лоб, разглядывая платочек, а потом подхватил его за вышитый кончик двумя пальцами и положил в ящик прилавка.
- Да, я знаю, чей он. Спасибо, что вернули, барышня. Хозяйка будет рада получить его обратно.
- Если вы скажете имя владелицы, я сама его верну, - предложила я.
- Ну, попробуйте, - засмеялся аптекарь. – Только боюсь, старушка Гренвиль выбросит его. Посчитает, что теперь на платке проклятье до седьмого колена. Притом, что ни детей, ни внуков у неё нет.
- Нет, таких жертв нам не нужно, - тут же согласилась я.
- Не волнуйтесь, я передам платок со всей деликатностью, - заверил меня Ферет. - А фамилия барышни Надин – Арно.
- А как зовут того юношу, что не сводит с неё глаз? – невинно поинтересовалась я.
Аптекарь от души расхохотался и чуть не уронил очки. Он снял их и положил на прилавок.
- От вас ничего не укроется! Глазок-алмаз! Да, Тутур давно влюблен в Надин.
- Тутур?
- Артур Гарлен, но все зовут его Тутуром. Он неплохой парень, его отец – приказчик у милорда Огреста.
- А вы всё про всех знаете, - восхитилась я. – Наверное, и про Огрестов тоже?
- Ну-у… - замялся он. – Не всё, но кое-что слышал. Всё-таки, десять лет в Шанталь-де-нэж – это даром не проходит.
- Расскажите про них, - попросила я его, поставив локти на прилавок и глядя на аптекаря снизу вверх. – Всё, что касается смерти родителей моей подопечной, покрыто тайной. Никто не хочет ничего говорить прямо, одними только намёками. И пугают меня всё больше.
- Кто же говорит о таком прямо, - хмыкнул Ферет. – Но мой вам совет, барышня Ботэ, не слушайте никого. Люди любят сплетничать, а ещё больше – придумывать то, чего нет.
- Но вы-то не будете ничего придумывать, - мурлыкнула я. – И расскажете девушке всю правду, верно?
- Вы точно Кэт, а не Лиса, к примеру? – полушутливо спросил Ферет. – Ладно, уговорили. Расскажу вам про жизнь в Шанталь-де-нэж, чтобы вы не наделали ошибок, как я в первый год. Только позовите Планеля, иначе он рискует замёрзнуть. Скажите ему, что у меня припасён отличный коньяк, и я могу предложить его к кофе.
ГЛАВА 4. Правда или ложь
- Кофе у тебя хороший, Феликс, - ворчал господин Планель, устраиваясь у печки с огромной пузатой чашкой, - и коньяк отличный, а вот с головой – всё плохо.
- Почему это? – весело ответил аптекарь, подмигивая мне и разливая оставшийся кофе по двум маленьким чашкам с голубой каёмкой.
Он вопросительно посмотрел на меня, поболтав фляжкой с коньяком, но я покачала головой, отказываясь от такой добавки.
- Тогда – анис и корица, - согласился господин Ферет. – А мне – коньячку для храбрости.
- И она тебе понадобится, - пообещал господин Планель, – когда милорд узнает, что ты сплетничаешь о его семье. Ты совсем свихнулся?
- Полегче, дядюшка Перси, – добродушно ответил ему Ферет и снова мне подмигнул. – Мы с тобой всего лишь расскажем барышне Ботэ, что нам известно, а уж она пусть решает – что тут правда, а что ложь.
- Мы с тобой?! Нет, я ни при делах. Сижу и пью кофе, - и Планель в подтверждение своих слов отпил из чашки и довольно зажмурился. – И совсем не слышу, что ты там болтаешь.
- Пусть будет так, - с улыбкой ответил аптекарь, пододвигая ко мне чашку. – Но я считаю, что сделаю доброе дело, если расскажу барышне Ботэ историю Шанталь-де-нэжа.
- Ты ничего о ней не знаешь, об истории, - заявил Планель, вопреки обещаниям ничего не слышать. – Ты не местный. Тебе не понять духа наших людей.
- Конечно, где уж мне, - отозвался Ферет с напускным смирением, а потом посмотрел на меня. – Итак, Шанталь-де-нэж был ничем не примечательной пограничной деревушкой, пока некто Доминик Огрест, безземельный рыцарь, направленный сюда комендантом королевской крепости, не обнаружил здесь залежи сланца. Было это лет триста назад, во время правления одного из королей, которые приходят и уходят, и даже не оставляют династии. Но тот король был очень неглуп, и сразу понял пользу сланцевых рудников. Доминику Огресту был пожалован графский титул и местные земли с условием организовать работу в каменоломнях и перевозить сланец по всему королевству. Видите ли, Кэт – вы ведь позволите так себя называть? – местный камень обладает удивительными свойствами – он выдерживает самые сильные морозы, не пропускает влагу и отлично сохраняет тепло. Самый лучший материал, чтобы построить дом. И вот уже много лет Огресты поставляют сланец для нужд короны или продают его тайком и втридорога, чтобы прикопить немного для собственного семейства.
- Эй! – снова подал голос Планель. – Милорд Огрест законов не нарушает!
- Ему и нет в этом необходимости, - тут же подхватил аптекарь. – К тому времени, как милорд Ноэль стал маркграфом, состояние его семьи насчитывало сто тысяч фунтов золотом, не считая ценных бумаг, недвижимости и прочего имущества.
- Милорд – святой человек, - упрямо повторил конюх.
- Это несомненно, - Ферет вроде бы и отвечал Планелю, но смотрел только на меня. – Главной его заслугой, я считаю, было то, что именно при милорде Ноэле Шанталь-де-нэж стал вот этим милым городом с каменными домами. Двадцать лет назад, дорогая Кэт, вы увидели бы на этом месте только деревянные бараки, щели в которых затыкались старыми тряпками. Разумеется, был ещё графский замок, построенный из сланца, но даже этот удивительный камень не защитил прежнего маркграфа Огреста от Большого Холода.
- Между нами говоря, - видимо, от тепла, горячего кофе, а больше всего – от коньяка, господин Планель стал очень разговорчив, - милорд Гвенаэль – да упокоится он с миром – очень нехорошо поступил с малышкой Жоржеттой. Да, она была немного спесивая, себе на уме, и про неё много чего болтали, но всё равно нехорошо.
- Про Жоржетту, дочь лесника, говорили, что она – ведьма, - ответил мне на незаданный вопрос Ферет. – После смерти миледи Огрест маркграф сошелся с дочерью лесника. Классический сюжет неравной любви – когда прошли первые романтические порывы, девица оказалась не нужна, и маркграф дал ей полную отставку. Барышня Жоржетта с этим мириться не желала, попыталась устроить скандал и даже подала в суд за совращение, но проиграла. И это было вполне ожидаемо. Теперь уже её обвинили, что она колдовскими чарами обольстила маркграфа и обокрала его. После суда Огрест приказал ей и её отцу убираться из его владений и никогда больше не возвращаться. Лесника и его дочку выгнали перед самым Новым годом, а дом и всё их имущество сожгли. Был конец декабря, начинались самые холода. Отец и дочь отправились через перевал и, тоже вполне ожидаемо, замёрзли.
- Потом лет через пять нашли фляжку Жореста, - поддакнул господин Планель. – Он никогда с ней не расставался, всё время таскал с собой. Держал там самое крепкое горючее вино. Не пить, не подумайте, барышня Ботэ! Просто леснику без такого подспорья никак нельзя. Согреться, если заблудился ночью, быстро развести костер, рану какую обработать, если поранился далеко в лесу… Наверное, они замёрзли где-то в пещерах, забрались, чтобы переждать метель. А волки потом растащили то, что от них осталось.
- Какой ужас, - произнесла я искренне. – Пусть даже они были трижды колдунами и ведьмами, нельзя было отправлять их на смерть так жестоко.
- Вот я и говорю, - закивал Планель, - нехорошо тогдашний милорд поступил с Жоржеттой. За что и поплатился. Мы все поплатились, - вздохнул он, одним глотком допил кофе и попросил: - Феликс, плесни мне ещё кофейку. Только без коньяка, пожалуй. А то Лоис почует. Она сразу замечает, если я выпил чуть больше напёрстка.
- Тогда тоже – с анисом и корицей? – предложил аптекарь.
- Давай, - разрешил Планель. – Люблю твой кофе – напихаешь туда разной ерунды, а так вкусно получается!
- Это не ерунда, дядюшка Персиваль, - засмеялся Ферет. – Это – пряности.
- Всё едино, - отмахнулся Планель.
- Но почему вы говорите – что все поплатились? – напомнила я о прерванном рассказе. – И как поплатился милорд Гвенаэль? Речь ведь об отце нынешнего милорда Огреста?
