– А может быть, я так и не выросла, Бавернош, – говорю тихо. – Может, тот подросток, которым я была, не сгорел на войне окончательно, а проспал под пеплом пару десятков лет и сейчас вдруг вылез наружу. И ему, точнее ей, очень хочется смотреть развлекалки про то, какие крутые наши и какие плохие да глупые ваши. В свободное, разумеется, время. А теперь скажите, что я – дура, у вас на языке же вертится, вижу. Сделайте себе подарок.
Он медленно сводит кончики пальцев, явно считает про себя. От десяти к нулю или от ста к нулю? Похоже, второй вариант. Я не даю ему досчитать:
– И отправьте уже корабль на орбиту, чёрные дыры вас разорви! Иначе всё-таки сделаю запрос на прибытие «Аметиста». И буду орать, пока не уступят.
На этой милой нотке поворачиваюсь спиной и ухожу с обзорной площадки. Бавернош смотрит мне вслед и матерится, но молча, про себя. Раунд за мной? Похоже, что да.
Защитная станция «Аметист» братьям нашим по разуму активно не нравится, потому что, находясь на орбите планеты, способна натворить немало дел. Чтобы подавить её огневую мощь, необходимо несколько полноценных пилотажных звеньев от двух-трёх несущих кораблей. И без жертв не обойдётся. Да и планету серьёзно задеть во время боя – как два пальца об астероид. Голубой ряд вроде Фиоленты стараются всё-таки беречь...
Я спустилась вниз и прошлась по базе, отмечая, где порядок, а где бардак. Бардак нашёлся в студенческом секторе, разумеется, где же ещё-то. Нарушение режима труда и отдыха и – первая драка.
Двое парней отчаянно мутузили друг друга, а девы выстроились вокруг и подбадривали гладиаторов визгом и пожеланиями в стиле «так его!» «вломи ему!» «не будь импотентом!»
Бестолковые придурки, так ведь и покалечить друг друга недолго. Хотя один вроде как в драку немного умеет и противника слегка бережёт. Не хочется отвечать за сломанную конечность и вывихнутую челюсть, понимаю. Синяки же считать никто не будет, особенно если они не угрожают жизни.
Девчонки вдруг заметили меня и начали замолкать. Через минуту стояла уже тишина, только злобные вскрики драчунов нарушали её. Я ещё полюбовалась на них с минуту, а потом гаркнула:
– Ат-ставить вольную борьбу!
– Дэн, начальство! – взвизгнула одна из девочек, но толку.
Я пошла вперёд, надевая на руку огненную перчатку. Приём простейший, все пирокинетики владеют.
– Прекратить. Встать смирно.
Огонь вразумил. Огонь вообще способствует пробуждению остатков разума. Если, конечно, разум есть. А то не всегда этакое счастье у оппонента имеется.
– В чём дело? – спрашиваю у парней. – Девушку не поделили?
Зыркают друг на друга злобно, сопят, молчат. Точно, распря на любовной почве.
– А чем это от вас так пахнет, мои дорогие? – ласково интересуюсь у них. – Неужели цветами?
Краем глаза замечаю движение: некоторые девы стараются тихонько раствориться в ночных сумерках.
– Стоять, – командую, не оборачиваясь. – Ближайший шаттл на орбиту – через полгода, так что смыться не получится. Из-под земли достану.
Из экспедиции в экспедицию одно и то же. Студенческие гормоны протестуют против размеренного, монотонного и, главное, здорового образа жизни. Хочется веселья, куража и девичьего/юношеского восхищения. А как всё это обеспечить без подручных веселящих средств? Этанола, травки, наркотиков посложнее. Каждый раз, – каждый! – на базу просачивается смердящий кусок дерьма с запасом всякой дряни, а то и не один. И вместо чистой науки возишься с ублюдком, разыскиваешь его заначки, организовываешь ему персональную камеру, составляешь режим каторжных работ...
Ради одного носителя разума в наши епеня никто полицейский корабль гонять не будет. Сами, всё сами. На раскопах сфера применения тяжёлого физического труда обширна и неисчерпаема, так что скучать и отлынивать от дела арестант не сможет. Но как же противно всем этим заниматься, кто бы знал!
Обвожу взглядом удава трезвеющие на глазах лица:
– И какая же сволочь протащила на научную базу «бородатого»?
Так они и признались, сразу же, причём все. За распространение наркоты прилетит ведь очень серьёзно. А если притвориться веником, то вдруг мимо пронесёт. Это ведь лишь толкать бухло изголодавшимся по впечатлениям дурням весело, а вот отвечать перед законом – уже не так радостно.
В общем, дивная летняя ночь превратилась в мерзкий, гнусный, тошнотворный скандал с привлечением врачей-телепатов из медцентра. Наркотик был опознан: эйфориак. У расы нашей дорогой безопасности это вещество подаётся молодожёнам как свадебный напиток и способствует брачному союзу. Особенно если молодожёны из правильных старших семей и друг друга ненавидят по всем канонам любовных развлекалок в стиле клановых войн, а дитя во имя семейного союза произвести на свет как-то всё-таки надо.
На остальные расы действует примерно так же: спускает с тормозов основной инстинкт. Парочки – и не только парочки, там уж как личные предпочтения вывезут, – уединяются, а наутро головы трещат, и хочется сдохнуть. Вместо того, чтобы на раскопе вкалывать.
Самая дрянь в том, что эйфориак вызывает сильное привыкание. Проще говоря, без него не стоит. Вообще. Ощущения не те. Значит, что? Правильно, новая доза. Больше предыдущей. И, спрашивается, на какого такого трёпаного демона вселенной мне вот это всё в экспедиции нужно?!
Сказать, что я была зла, значило ничего не сказать. Я осатанела! И когда Бавернош притащил ко мне ублюдка, готова была его убить на месте. Что убить, растерзать на клочки!
Выглядел он отвратительно. С подбитым глазом и шоулемом на шее, ещё бы. Я невольно потёрла собственную шею, и Бавернош увидел, чёрт глазастый. Шоулем – браслет повиновения или, как его предпочитают называть создатели, контроль агрессивности. Обычно его цепляют на запястья, типа наручников. Но могут и на шею, как дикому опасному животному, которое нельзя пускать на мясо, но и терпеть его взбрыки тоже ни к чему. Выглядит эта штучка изящно: зеленовато-сиреневые округлые камушки, словно нанизанные на невидимую нить. Никакой нити там нет, их держит вместе силовое поле.
С таким украшением невероятно трудно справиться, это я вам как профессионал говорю. Там, внутри, всё, что нужно для счастья пленного. Следящий маяк, средство ограничения движений, электрошокер, невроиндуктор, несколько порций правдоруба, чтоб уже наверняка язык завертелся со скоростью промышленного вентилятора.
– Ну, что, друг мой, – сказала я, – сразу про подельников расскажешь или чуть погодя?
– Я – гражданин Федерации, – злобно огрызнулся тот. – Не имеете права натравливать на меня всяких шароглазых!
Бавернош медленно сложил руки на груди и свирепо улыбнулся, но промолчал. Они ненавидят, когда их зовут шароглазыми, это примерно как гентбарца обозвать человеком, результат тот же: лютое бешенство.
– С командой уважаемого господина Баверноша у нас контракт на оказание услуг в сфере безопасности, – объяснила я. – А вот контракта на поставку наркоты я что-то не припомню.
– Спросите у этого позора своей семьи, какой глаз у него лишний, левый или правый, – невозмутимо попросил Бавернош. – Выколю быстро, без лишних мучений.
– Зачем выкалывать, – кровожадно отозвалась я, поджигая на пальце огонь. – Лучше выжечь. Крови меньше, стерильность опять же.
– Разве здесь это стерильность, – поддержал нас врач. – Вот у меня в операционной, вот где стерильность. Проведём ампутацию по всем правилам, и даже под наркозом.
С нашим врачом я летала уже не в первую экспедицию, мне нравился его чёрный медицинский юмор. Вторая ступень второго телепатического ранга, опять же, позволяла отбрехиваться от других представителей инфосферы: мол, есть у нас уже один высший, больше не надо.
Чужих я не любила. С ними же общаться надо! Наводить мосты. А вдруг не сойдёмся характерами? И торчать тогда на виду друг у друга полгода минимум, а там как пойдёт. На планетах обычно почти всегда застреваешь дольше расчётного периода.
– Вы сумасшедшие! – заорал пойманный. – Да вы все головой ёкнулись! Вы уроды! Придурки! Ваша взяла! Не знаю! Не знаю я ничего! Сам вёз! Сам, для себя!
– Ну, и жрал бы себе в одно рыло, – заметила я. – Зачем остальных с пути истинного сбил.
Опустил голову. Выдавил трудное:
– Повеселиться захотелось...
– Будет тебе веселье, – пообещала я. – Каторжные работы: чистка канализационных фильтров. До конца миссии! Но для начала расскажешь нам, где спрятаны запасы, как провёз, кто помог обмануть систему контроля...
Запасы мы изъяли и уничтожили. Показательно, на глазах у провинившихся. Объявили приговор, график штрафных работ и всё такое. Но распространитель наркотика так и не сказал ничего о своих подельниках, настаивал упорно на том, что сам, всё сам, только сам!
– Боится, – сказал врач в приватном разговоре. – Но я не смог пробиться сквозь его страх. Вообще понять не смог: то ли это естественный страх перед тем, кто запугал его, то ли барьер, нарочно выставленный на случай первичного телепатического допроса...
– А вы не можете провести более глубокий ментальный скан? – спросил Бавернош.
– Не имею права, – посуровел врач. – Здесь ведь не убийство, а всего лишь наркотик...
– Всего лишь, – взбеленилась я. – Всего лишь наркотик! Но вы же прекрасно сами знаете, что такое наркотик в полевых условиях. Да ещё эйфориак!
– Передадим его федеральному следственному комитету, там с ним будут работать по всем правилам. А я – не вправе, прошу меня простить великодушно. Полицейский катер прибудет за арестованным через семнадцать дней. Это всё, чего я смог добиться...
– Гнилое человеческое соплежуйство по отношению к преступившему закон, – злобно прокомментировал слова врача Бавернош.
– А что бы сделали вы? – спросила я. – Будь он кем-то из ваших?
– Повесил бы! – свирепо заявил он.
– Радикальненько, – покивала я. – Но вряд ли разумно. За ним явно кто-то стоит. Хорошо бы взять за глотку и его тоже. Но если повесите исполнителя, то не получится.
– Я бы разговорил его. Методикой владею.
– Даже не сомневаюсь, – я снова потёрла шею.
Знала я эту его методику. На собственной шкуре испытала, причём не один раз. Дрянь.
– Пытки вне закона, Бавернош. Так что никакой мне тут самодеятельности. Обойдёмся без калечащих методов воздействия...
Он со мной не согласился. Но предпочёл промолчать. Пытать арестованного без моего приказа Бавернош не будет, уверена. А я ему такого приказа не отдам.
Экспедиции по затерянным необитаемым планетам – скучная рутина, говорите? Кому скучная, тому скучная, я бы сказала. Лично у меня без приключений не обходится. Весь вопрос в масштабе этих самых приключений. Мелкий наркоторговец, работающий исключительно на себя, или шестерёнка большого преступного синдиката? Хороший вопрос.
– Смотрите, Зимина, – вдруг сказал Бавернош. – Рассвет...
Над холмами разливалось жемчужно-опаловое сияние нового дня. Особенность Фиоленты, за что планета и получила своё название, собственно, – это фиолетовый окрас всех цветов у растений. От тёмно-фиолетового, почти чёрного, до светлого, почти белого. В летний период здесь цветёт всё, что может.
Какая-то взвесь в воздухе. Смесь пыльцы растений и микроорганизмов. Летом она окрашивает небо в насыщенный фиолетовый цвет. Всё вокруг выглядит так, будто на окружающую реальность наложили фиолетовый фильтр. И когда над фиолетовыми холмами встаёт точка фиолетового солнца...
– А вы умеете видеть красоту, Зимина, – задумчиво выговорил Бавернош. – Немного странно для вашего возраста и статуса...
Я вновь поймала на себе его ледяной изучающий взгляд. Ощутила себя бактерией под микроскопом. Очень неприятное чувство, хуже точки лазерного прицела между лопаток, которая возникала от покойного Илува.
– А для такого головореза, как вы, то же самое разве не странно? – спросила я.
– Моя мама была гравером, – он так и сказал, «мама». – Она создавала сады иллюзий... Это когда делаешь особые насечки на камнях и располагаешь камни в определённой последовательности. Сочетание естественных, природных материалов и оптической иллюзии, и всё без дополнительной энергии. Очень красиво. Я запомнил. Её работы до сих пор пользуются успехом...
Я отметила слово «была». Восхитилась: вот же сволочь, пытается навесить на меня вину. Пришли злобные федералы и спалили родную хату. А кто первым начал, если исторические факты поднять?!
– Вы так уверены в том, что моё личное кладбище меньше вашего, – медленно произнесла я. – Или что его не существует вовсе. Но вы же смотрели мой профиль на ГосИнформе. Не говоря уже о более подробном досье, которое, уверена, вам на меня передали ваши спецы. Вот зачем ковырять прутиком старые раны, а?
– То есть, вы не хотите предъявлять встречный счёт? – с искренним любопытством спросил он. – Почему? Это же логично.
Загнал в угол. Красиво. Что бы я ни сказала, как бы ни ответила, моя реакция – до последнего взмаха ресницами или там дрожи в пальцах! – будет отпрепарирована и разложена по полочкам. Любопытник гребаный. Как все они.
– А смысл? – спросила я. – Война окончилась двадцать лет назад...
– И вы тут же поспешили забыть своих павших. Как это характерно для всех беспамятных рас! Живёте моментом.
– А вы вообще не живёте, – спокойно сказала я. – Наследственная память, которой вы так кичитесь, не даёт вам дышать нормально. Не думаю, что вашей маме, будь она жива, приятно было бы узнать, что она стала разменной монетой в пустом споре с какой-то там беспамятной.
Бавернош промолчал. Ага, возразить нечего! Сам напросился.
– Наши павшие с нами. Гентбарцы, алаурахо, тайроны, люди, – все, кто не дожил до победы тогда. Раз в год на всём пространстве Федерации горит поминальный огонь в их честь. Никто не забыт. Ничто не забыто. Ваши родные – лишь капля в этом океане скорби. Такой встречный счёт вас устраивает?
– Не совсем, – медленно выговорил он, но я не дала ему развить тему:
– Давайте оставим всё это дипломированным ксенологам, специалистам по межрасовому взаимодействию. Вы тут за безопасность отвечаете, вот и занимайтесь своими прямыми обязанностями. А у меня своя работа есть. И контракт на внеплановый вынос мозга в неё не входит.
Вдобавок, голова ещё болит, из-за бессонной ночи. Но про голову я ничего не сказала.
– Как скажете, – с явным неудовольствием сказал он.
Развернулся и ушел, а я долго ещё смотрела ему, уходящему, в спину. Бесишь ты меня, шароглазый, вот что. Как-то неправильно бесишь. Трудновато сдерживаться... или квалификацию потеряла? Беда, если так.
На раскопе обнаружилась первая значительная находка: гигантский барельеф во славу анмиваса, то есть, правителя планеты, Кашуурувийка Справедливого. Нивикийцы с правильным уважением относились к культу личности, обожествляя своих правителей. Циклопического размера памятники при таком мировоззрении просто неизбежная деталь любого города.
И на нашей арке этот самый Справедливый, Отец Народа, Сын Солнца и прочая, прочая, по замыслу должен был надменно взирать на смертных с громадной высоты. Но тысячи веков утопили арку в земле, и теперь уже простые смертные смотрели на солнечного потомка сверху вниз. Дерзость неслыханная, что и говорить!
По правую руку правителя стоял его военный советник в огненном доспехе, а по левую – зияла дыра. С дырой разберёмся, когда прилетело, десять тысяч лет назад или двадцать. А вот военный советник оказался занимательной фигурой.
Он медленно сводит кончики пальцев, явно считает про себя. От десяти к нулю или от ста к нулю? Похоже, второй вариант. Я не даю ему досчитать:
– И отправьте уже корабль на орбиту, чёрные дыры вас разорви! Иначе всё-таки сделаю запрос на прибытие «Аметиста». И буду орать, пока не уступят.
На этой милой нотке поворачиваюсь спиной и ухожу с обзорной площадки. Бавернош смотрит мне вслед и матерится, но молча, про себя. Раунд за мной? Похоже, что да.
Защитная станция «Аметист» братьям нашим по разуму активно не нравится, потому что, находясь на орбите планеты, способна натворить немало дел. Чтобы подавить её огневую мощь, необходимо несколько полноценных пилотажных звеньев от двух-трёх несущих кораблей. И без жертв не обойдётся. Да и планету серьёзно задеть во время боя – как два пальца об астероид. Голубой ряд вроде Фиоленты стараются всё-таки беречь...
Я спустилась вниз и прошлась по базе, отмечая, где порядок, а где бардак. Бардак нашёлся в студенческом секторе, разумеется, где же ещё-то. Нарушение режима труда и отдыха и – первая драка.
Двое парней отчаянно мутузили друг друга, а девы выстроились вокруг и подбадривали гладиаторов визгом и пожеланиями в стиле «так его!» «вломи ему!» «не будь импотентом!»
Бестолковые придурки, так ведь и покалечить друг друга недолго. Хотя один вроде как в драку немного умеет и противника слегка бережёт. Не хочется отвечать за сломанную конечность и вывихнутую челюсть, понимаю. Синяки же считать никто не будет, особенно если они не угрожают жизни.
Девчонки вдруг заметили меня и начали замолкать. Через минуту стояла уже тишина, только злобные вскрики драчунов нарушали её. Я ещё полюбовалась на них с минуту, а потом гаркнула:
– Ат-ставить вольную борьбу!
– Дэн, начальство! – взвизгнула одна из девочек, но толку.
Я пошла вперёд, надевая на руку огненную перчатку. Приём простейший, все пирокинетики владеют.
– Прекратить. Встать смирно.
Огонь вразумил. Огонь вообще способствует пробуждению остатков разума. Если, конечно, разум есть. А то не всегда этакое счастье у оппонента имеется.
– В чём дело? – спрашиваю у парней. – Девушку не поделили?
Зыркают друг на друга злобно, сопят, молчат. Точно, распря на любовной почве.
– А чем это от вас так пахнет, мои дорогие? – ласково интересуюсь у них. – Неужели цветами?
Краем глаза замечаю движение: некоторые девы стараются тихонько раствориться в ночных сумерках.
– Стоять, – командую, не оборачиваясь. – Ближайший шаттл на орбиту – через полгода, так что смыться не получится. Из-под земли достану.
Из экспедиции в экспедицию одно и то же. Студенческие гормоны протестуют против размеренного, монотонного и, главное, здорового образа жизни. Хочется веселья, куража и девичьего/юношеского восхищения. А как всё это обеспечить без подручных веселящих средств? Этанола, травки, наркотиков посложнее. Каждый раз, – каждый! – на базу просачивается смердящий кусок дерьма с запасом всякой дряни, а то и не один. И вместо чистой науки возишься с ублюдком, разыскиваешь его заначки, организовываешь ему персональную камеру, составляешь режим каторжных работ...
Ради одного носителя разума в наши епеня никто полицейский корабль гонять не будет. Сами, всё сами. На раскопах сфера применения тяжёлого физического труда обширна и неисчерпаема, так что скучать и отлынивать от дела арестант не сможет. Но как же противно всем этим заниматься, кто бы знал!
Обвожу взглядом удава трезвеющие на глазах лица:
– И какая же сволочь протащила на научную базу «бородатого»?
Так они и признались, сразу же, причём все. За распространение наркоты прилетит ведь очень серьёзно. А если притвориться веником, то вдруг мимо пронесёт. Это ведь лишь толкать бухло изголодавшимся по впечатлениям дурням весело, а вот отвечать перед законом – уже не так радостно.
В общем, дивная летняя ночь превратилась в мерзкий, гнусный, тошнотворный скандал с привлечением врачей-телепатов из медцентра. Наркотик был опознан: эйфориак. У расы нашей дорогой безопасности это вещество подаётся молодожёнам как свадебный напиток и способствует брачному союзу. Особенно если молодожёны из правильных старших семей и друг друга ненавидят по всем канонам любовных развлекалок в стиле клановых войн, а дитя во имя семейного союза произвести на свет как-то всё-таки надо.
На остальные расы действует примерно так же: спускает с тормозов основной инстинкт. Парочки – и не только парочки, там уж как личные предпочтения вывезут, – уединяются, а наутро головы трещат, и хочется сдохнуть. Вместо того, чтобы на раскопе вкалывать.
Самая дрянь в том, что эйфориак вызывает сильное привыкание. Проще говоря, без него не стоит. Вообще. Ощущения не те. Значит, что? Правильно, новая доза. Больше предыдущей. И, спрашивается, на какого такого трёпаного демона вселенной мне вот это всё в экспедиции нужно?!
Сказать, что я была зла, значило ничего не сказать. Я осатанела! И когда Бавернош притащил ко мне ублюдка, готова была его убить на месте. Что убить, растерзать на клочки!
Выглядел он отвратительно. С подбитым глазом и шоулемом на шее, ещё бы. Я невольно потёрла собственную шею, и Бавернош увидел, чёрт глазастый. Шоулем – браслет повиновения или, как его предпочитают называть создатели, контроль агрессивности. Обычно его цепляют на запястья, типа наручников. Но могут и на шею, как дикому опасному животному, которое нельзя пускать на мясо, но и терпеть его взбрыки тоже ни к чему. Выглядит эта штучка изящно: зеленовато-сиреневые округлые камушки, словно нанизанные на невидимую нить. Никакой нити там нет, их держит вместе силовое поле.
С таким украшением невероятно трудно справиться, это я вам как профессионал говорю. Там, внутри, всё, что нужно для счастья пленного. Следящий маяк, средство ограничения движений, электрошокер, невроиндуктор, несколько порций правдоруба, чтоб уже наверняка язык завертелся со скоростью промышленного вентилятора.
– Ну, что, друг мой, – сказала я, – сразу про подельников расскажешь или чуть погодя?
– Я – гражданин Федерации, – злобно огрызнулся тот. – Не имеете права натравливать на меня всяких шароглазых!
Бавернош медленно сложил руки на груди и свирепо улыбнулся, но промолчал. Они ненавидят, когда их зовут шароглазыми, это примерно как гентбарца обозвать человеком, результат тот же: лютое бешенство.
– С командой уважаемого господина Баверноша у нас контракт на оказание услуг в сфере безопасности, – объяснила я. – А вот контракта на поставку наркоты я что-то не припомню.
– Спросите у этого позора своей семьи, какой глаз у него лишний, левый или правый, – невозмутимо попросил Бавернош. – Выколю быстро, без лишних мучений.
– Зачем выкалывать, – кровожадно отозвалась я, поджигая на пальце огонь. – Лучше выжечь. Крови меньше, стерильность опять же.
– Разве здесь это стерильность, – поддержал нас врач. – Вот у меня в операционной, вот где стерильность. Проведём ампутацию по всем правилам, и даже под наркозом.
С нашим врачом я летала уже не в первую экспедицию, мне нравился его чёрный медицинский юмор. Вторая ступень второго телепатического ранга, опять же, позволяла отбрехиваться от других представителей инфосферы: мол, есть у нас уже один высший, больше не надо.
Чужих я не любила. С ними же общаться надо! Наводить мосты. А вдруг не сойдёмся характерами? И торчать тогда на виду друг у друга полгода минимум, а там как пойдёт. На планетах обычно почти всегда застреваешь дольше расчётного периода.
– Вы сумасшедшие! – заорал пойманный. – Да вы все головой ёкнулись! Вы уроды! Придурки! Ваша взяла! Не знаю! Не знаю я ничего! Сам вёз! Сам, для себя!
– Ну, и жрал бы себе в одно рыло, – заметила я. – Зачем остальных с пути истинного сбил.
Опустил голову. Выдавил трудное:
– Повеселиться захотелось...
– Будет тебе веселье, – пообещала я. – Каторжные работы: чистка канализационных фильтров. До конца миссии! Но для начала расскажешь нам, где спрятаны запасы, как провёз, кто помог обмануть систему контроля...
Запасы мы изъяли и уничтожили. Показательно, на глазах у провинившихся. Объявили приговор, график штрафных работ и всё такое. Но распространитель наркотика так и не сказал ничего о своих подельниках, настаивал упорно на том, что сам, всё сам, только сам!
– Боится, – сказал врач в приватном разговоре. – Но я не смог пробиться сквозь его страх. Вообще понять не смог: то ли это естественный страх перед тем, кто запугал его, то ли барьер, нарочно выставленный на случай первичного телепатического допроса...
– А вы не можете провести более глубокий ментальный скан? – спросил Бавернош.
– Не имею права, – посуровел врач. – Здесь ведь не убийство, а всего лишь наркотик...
– Всего лишь, – взбеленилась я. – Всего лишь наркотик! Но вы же прекрасно сами знаете, что такое наркотик в полевых условиях. Да ещё эйфориак!
– Передадим его федеральному следственному комитету, там с ним будут работать по всем правилам. А я – не вправе, прошу меня простить великодушно. Полицейский катер прибудет за арестованным через семнадцать дней. Это всё, чего я смог добиться...
– Гнилое человеческое соплежуйство по отношению к преступившему закон, – злобно прокомментировал слова врача Бавернош.
– А что бы сделали вы? – спросила я. – Будь он кем-то из ваших?
– Повесил бы! – свирепо заявил он.
– Радикальненько, – покивала я. – Но вряд ли разумно. За ним явно кто-то стоит. Хорошо бы взять за глотку и его тоже. Но если повесите исполнителя, то не получится.
– Я бы разговорил его. Методикой владею.
– Даже не сомневаюсь, – я снова потёрла шею.
Знала я эту его методику. На собственной шкуре испытала, причём не один раз. Дрянь.
– Пытки вне закона, Бавернош. Так что никакой мне тут самодеятельности. Обойдёмся без калечащих методов воздействия...
Он со мной не согласился. Но предпочёл промолчать. Пытать арестованного без моего приказа Бавернош не будет, уверена. А я ему такого приказа не отдам.
Экспедиции по затерянным необитаемым планетам – скучная рутина, говорите? Кому скучная, тому скучная, я бы сказала. Лично у меня без приключений не обходится. Весь вопрос в масштабе этих самых приключений. Мелкий наркоторговец, работающий исключительно на себя, или шестерёнка большого преступного синдиката? Хороший вопрос.
– Смотрите, Зимина, – вдруг сказал Бавернош. – Рассвет...
Над холмами разливалось жемчужно-опаловое сияние нового дня. Особенность Фиоленты, за что планета и получила своё название, собственно, – это фиолетовый окрас всех цветов у растений. От тёмно-фиолетового, почти чёрного, до светлого, почти белого. В летний период здесь цветёт всё, что может.
Какая-то взвесь в воздухе. Смесь пыльцы растений и микроорганизмов. Летом она окрашивает небо в насыщенный фиолетовый цвет. Всё вокруг выглядит так, будто на окружающую реальность наложили фиолетовый фильтр. И когда над фиолетовыми холмами встаёт точка фиолетового солнца...
– А вы умеете видеть красоту, Зимина, – задумчиво выговорил Бавернош. – Немного странно для вашего возраста и статуса...
Я вновь поймала на себе его ледяной изучающий взгляд. Ощутила себя бактерией под микроскопом. Очень неприятное чувство, хуже точки лазерного прицела между лопаток, которая возникала от покойного Илува.
– А для такого головореза, как вы, то же самое разве не странно? – спросила я.
– Моя мама была гравером, – он так и сказал, «мама». – Она создавала сады иллюзий... Это когда делаешь особые насечки на камнях и располагаешь камни в определённой последовательности. Сочетание естественных, природных материалов и оптической иллюзии, и всё без дополнительной энергии. Очень красиво. Я запомнил. Её работы до сих пор пользуются успехом...
Я отметила слово «была». Восхитилась: вот же сволочь, пытается навесить на меня вину. Пришли злобные федералы и спалили родную хату. А кто первым начал, если исторические факты поднять?!
– Вы так уверены в том, что моё личное кладбище меньше вашего, – медленно произнесла я. – Или что его не существует вовсе. Но вы же смотрели мой профиль на ГосИнформе. Не говоря уже о более подробном досье, которое, уверена, вам на меня передали ваши спецы. Вот зачем ковырять прутиком старые раны, а?
– То есть, вы не хотите предъявлять встречный счёт? – с искренним любопытством спросил он. – Почему? Это же логично.
Загнал в угол. Красиво. Что бы я ни сказала, как бы ни ответила, моя реакция – до последнего взмаха ресницами или там дрожи в пальцах! – будет отпрепарирована и разложена по полочкам. Любопытник гребаный. Как все они.
– А смысл? – спросила я. – Война окончилась двадцать лет назад...
– И вы тут же поспешили забыть своих павших. Как это характерно для всех беспамятных рас! Живёте моментом.
– А вы вообще не живёте, – спокойно сказала я. – Наследственная память, которой вы так кичитесь, не даёт вам дышать нормально. Не думаю, что вашей маме, будь она жива, приятно было бы узнать, что она стала разменной монетой в пустом споре с какой-то там беспамятной.
Бавернош промолчал. Ага, возразить нечего! Сам напросился.
– Наши павшие с нами. Гентбарцы, алаурахо, тайроны, люди, – все, кто не дожил до победы тогда. Раз в год на всём пространстве Федерации горит поминальный огонь в их честь. Никто не забыт. Ничто не забыто. Ваши родные – лишь капля в этом океане скорби. Такой встречный счёт вас устраивает?
– Не совсем, – медленно выговорил он, но я не дала ему развить тему:
– Давайте оставим всё это дипломированным ксенологам, специалистам по межрасовому взаимодействию. Вы тут за безопасность отвечаете, вот и занимайтесь своими прямыми обязанностями. А у меня своя работа есть. И контракт на внеплановый вынос мозга в неё не входит.
Вдобавок, голова ещё болит, из-за бессонной ночи. Но про голову я ничего не сказала.
– Как скажете, – с явным неудовольствием сказал он.
Развернулся и ушел, а я долго ещё смотрела ему, уходящему, в спину. Бесишь ты меня, шароглазый, вот что. Как-то неправильно бесишь. Трудновато сдерживаться... или квалификацию потеряла? Беда, если так.
***
На раскопе обнаружилась первая значительная находка: гигантский барельеф во славу анмиваса, то есть, правителя планеты, Кашуурувийка Справедливого. Нивикийцы с правильным уважением относились к культу личности, обожествляя своих правителей. Циклопического размера памятники при таком мировоззрении просто неизбежная деталь любого города.
И на нашей арке этот самый Справедливый, Отец Народа, Сын Солнца и прочая, прочая, по замыслу должен был надменно взирать на смертных с громадной высоты. Но тысячи веков утопили арку в земле, и теперь уже простые смертные смотрели на солнечного потомка сверху вниз. Дерзость неслыханная, что и говорить!
По правую руку правителя стоял его военный советник в огненном доспехе, а по левую – зияла дыра. С дырой разберёмся, когда прилетело, десять тысяч лет назад или двадцать. А вот военный советник оказался занимательной фигурой.
