Она завизжала и, не раздумывая, прыгнула, сбила с ног, сама удивившись, что у неё это так легко и просто получилось. Растерялась, не зная, что делать дальше – убить сходу не вышло, тело под руками и коленками шевелилось, исполняя вложенную в погашенные мозги программу: встать, вначале на колено, затем распрямиться…
Прошило насквозь чудовищным разрядом. Ирина от боли едва не рехнулась, потом боль немного отпустила, и она сразу почувствовала, что её волокут куда-то, держа за шиворот. Проклятый песок набивался везде, куда только мог; на всю жизнь – песок на теле, в одежде, под бельём, в туфлях...
Она очнулась всё на том же песке. Мерзкий привкус во рту, боль во всём теле, словно по нему колотили палками. С трудом села, потёрла лицо, выругалась с отвращением – руки в липком песке, песок остался на щеках, попал под веки… Справа и слева лежали мёртвые тела в красном. Много тел. В красной одежде и с Ириниными лицами. Ирина смотрела на них, смотрела. А потом завизжала.
– Ты, – с отвращением сказал над нею Клаувераль.
Ирина заткнулась, подняла голову и увидела, какой он огромный, злющий и страшный. Дёрнулась назад, стукнулась головой о каменную стену – больно! Её без церемоний вздёрнули на ноги:
– Пристрелить же могли, – в интонации отчётливо прочиталось: «Жаль, что не пристрелили!»
Пещера опустела. Уцелевших давно вывели всех, забрали и раненых, теперь собирали мёртвых, укладывали в специальные капсулы. С клонами-биороботами не церемонились – стаскивали под ту стену, где Ирина пришла в себя, укладывали в ряд. И везде алыми брызгами разбросаны были невскрывшиеся переходы, на разной стадии проникновения, от небольших, с кулак размером, то почти до конца отработавших, в человеческих рост. Ирина попыталась было подсчитать, на тридцать первом запнулась. Потому что её усадили на скамью, совсем не нежно.
Запястье ожгло уколом. Ирина дернулась:
– Что вы делаете!
– Тихо, – велел ей Клаувераль. – Считай в обратном порядке. Десять, девять…
Ирина замотала головой и схлопотала оплеуху:
Не больно, но очень обидно. С какой, позвольте спросить, радости этот, прошляпивший очередной теракт, полкан бьёт её по лицу?!
– Восемь! Ну?!
– Семь… – сдалась Ирина.
На пяти голова поплыла, на двух – ушла боль. На нуле – пробило на дурную радость и мелкие истеричные подхихиквания.
– Имя.
– Ирина.
– Возраст.
Ирина зависла. Она не помнила, сколько ей лет! Что-то такое тут подсчитывали, но у них и десять не десять, а шестнадцать, не мило ли?
– Н-не зна…
– Где живёшь?
– Ап… Апельсиновый городок, – смешно до ужаса, живёт в апельсиновом городе.
А есть тут апельсины? Наверное, есть. А что такое апельсины? А бог их знает. Маленькие такие, жёлтые. Кажется…
– Ты заставила Кмеле привести тебя сюда?
– Нет.
Ну что за чушь… Кмеле сама позвала…
– Ты уговорила Кмеле пригласить тебя сюда?
– Нет. Это Кмеле… ик… уговорила! Я не хотела.
– Ты активировала маяк наведения?
– Нет!
Глупо. Что за маяк, какого наведения… бред. А-а, так вот в чём дело…
– В чём? Говори!
– Надо было не меня кошмарить, полкан, – хихикая, выдала Ирина. – А за залом следить! Там кто-то послал кар… картинку… как я… что на мне… Служба доставляет заказ за полчаса!
– Так.
Что-то коснулось запястья, влажное, противное. Радость начала стремительно уходить, вернулась боль. Голова налилась чугуном, и проклятый песок в глазах… Отчаянно хотелось зарыдать, но слёз не было.
Ей помогли лечь, чем-то укрыли:
– Жди здесь, не уходи никуда.
И она осталась одна. Ох, и плохо же ей было. Ох, и плохо! Не телу, к физической боли, в конце-концов, привыкаешь, и она уже перестаёт действовать на нервы. Плохо было внутри. В сознании, которое словно бы посыпали жгучим перцем. И как промыть несчастные свои извилины, корчившиеся от дикой фантомной боли, Ирина не знала. Всё это продолжалось и продолжалось, по субъективным ощущениям, вечность. Потом отпустило. Не до конца, но стало заметно легче.
Ирина села, отметив, что с неё при этом сползла какая-то ткань. Что-то чёрное, стекло на песчаный пол и там осталось. Ирина смотрела, смотрела, потом наклонилась, подцепила пальцем – куртка. Громадная чёрная куртка с какими-то серебряными нашивками. Она аккуратно свернула куртку и положила на скамью.
Первый ряд, чёрное, уже без подсветки, озеро почти у самых ног. Какие-то обломки, обрывки, клочки… Косо врывшаяся в песок треугольная зеркальная панель, по которой бежали разноцветные тени. Ирина осторожно потянула панель на себя. Она пошла легко, и вскоре оказалась в руках. Прямоугольник с разлохмаченным краем сердито запел под пальцами – какой-то музыкальный инструмент? Точнее, его обломок. Забавно. Музыкальный инструмент – зеркальная плоскость толщиной в два пальца.
Клаувераль возник из-за спины, перешагнул через скамью. Сел рядом, Ирина отодвинулась – так, на всякий случай. Голова болела.
– Держи, – ей сунули в руку что-то вроде пастилы на палочке. – Ешь, антидот. Легче станет.
Ирина поняла, что других извинений от этого сурового мужчины с профдеформацией на всю голову не дождётся. Взяла лекарство, стала есть. Противный кисловатый, больничный вкус мгновенно вызвал приступ дурноты, но Ирина стиснула зубы и мужественно дожевала «пастилу». Награда пришла тут же – отступила головная боль, плечи сами собой распрямились. И вообще как-то стало повеселее. Жизнь не закончилась, верно?
– Что им нужно? – спросила Ирина. – Чего они… зачем…
– Отставки правительства требуют. И ритуального самоубийства от Тоункема Бэйль Дорхайона.
Ирина поневоле присвистнула. Услышанное не лезло ни в какие рамки!
– Много они на себя берут! – сказала она.
– Много, – согласился Клаувераль и свирепо сжал кулак: – Давить гадов…
Ирина кивнула. Что тут скажешь – только давить. Но сколько будет ещё жертв!
– Идти можешь? – Ирина кивнула. – Пошли.
– А можно… я это с собой возьму? – спросила она, показывая на звуковую плоскость.
– Зачем тебе этот хлам? – презрительно фыркнул Калувераль.
Ирина честно выдержала его взгляд:
– Хочу…
– Бери. Вот только… – он взял из её рук плоскость, легко свернул её в трубочку и вернул обратно. – Пошли!
Ирина пошла за ним, сжимая в кулаке трубочку и стараясь смотреть себе только под ноги. Мир высоких технологий, да. Нераскрывшиеся переходы горели на сетчатке вечным клеймом. Захочешь забыть – не сможешь.
К ним подошёл сийт, с любопытством глянул на Ирину, но заговорил с Клаувералем.
Сийт, очевидно, был экспертом по вопросам гиперструн – тех штук, что позволили смертницам проникнуть в концертную пещеру в таком количестве. Клаувераль слушал с каменной физиономией, надо думать, понимал, о чём ему говорят. А вот Ирина очень быстро потеряла нить разговора.
Террористы, как она поняла, сделали ставку на массовость. Аппаратура, блокирующая проникновения, не справилась. Всего попыток открытия проходов было двести шестнадцать, из них отработали своё полностью – тридцать два. И их хватило с головой, чтобы устроить кровавую бойню. Почему система безопасности не справилась с этими тридцатью двумя? А вот поэтому, поэтому и вон по тому. Сийт легко сыпал терминами, не понятными от слова совсем. Ирина перестала даже пытаться вникнуть, и просто рассматривала представителя нечеловеческой расы.
Он отличался от Танивы Ливиспа как вода от камня! Лицо – милее и симпатичнее, большие синие глаза в пушистых золотых ресницах, волосы – тугие пружинки словно бы из тончайшей золотой фольги, свёрнутые за спиной в плащ крылья – золотые, белые, серебряные, лиловые, в каких-то пурпурных блёстках и фиолетовых тонких чёрточках. «Может быть, это она? – вдруг подумалось Ирина. – В смысле, девушка?» Грудь абсолютно плоская, но зачем насекомому молочные железы? Надо будет почитать, как они размножаются… неужели яйца откладывают? Из которых выводятся червячки-личинки.
Ирина представила себе эту картинку – червячки-младенцы на руках у счастливой матери, и её ощутимо тряхнуло: сийты – раса совсем чужая. Полностью чужая. А так похожи на людей, если не считать крыльев! По крайней мере, взрослые особи.
И тут появилась Клаемь, с очень свирепым лицом. Если бы не синтезатор речи, не позволяющий передавать эмоции, то она, наверное, орала бы громче всех. А так её речь звучала ровно и монотонно… и всё равно на нервы действовала. Сийт поспешил смыться, мол, я не я, проблема не моя, и вообще, мимо шёл. А Клаувераль услышал о себе много разных определений, некоторые Ирина постаралась запомнить, чтобы разобрать потом с лингвистическим анализатором их смысл. Хотя, в общем-то, всё это словесное многообразие сводилось к ёмкому и очень короткому: профнепригодный анацефал. Как в задаче «упростить выражение». Когда кошмарнейшего вида дробь с кубическими иксами по обе стороны черты в конечном счёте оказывается равна единице…
– Клаемь, пожалуйста, не ругайте его, – попросила Ирина, решив, что пора бы уже и вмешаться.
– Почему? – изумилась Клаемь.
Клаувераль медленно сложил руки на груди и с интересом воззрился на Ирину. Позже Ирина научится при виде любопытства, загорающегося в глазах любого оль-лейран, бежать с воплями как можно быстрее и прятаться как можно глубже. Потому что у этой расы в принципе отсутствуют тормоза между «мне интересно» и «не навреди своим интересом другому». Но всё это у Ирины было ещё впереди, и оценить масштаб лужи, в которую только что вляпалась, она не смогла.
А в самом деле, почему? С задачей своей – обеспечить безопасность – он явно не справился. Ирина не могла выразить словами свои чувства. Но искренне считала, что добивать упавшего – нехорошо. Ему сейчас погано и так.
– Он хороший, – сказала она наконец.
Клаемь только руками всплеснула, не найдясь с ответом.
– Ново, – хмыкнул Клаувераль. – Хорошим меня ещё никто не называл! Это что, жалость? Если так, то могу рассказать, что тебе с нею сделать.
Ирина помотала головой: нет, не жалость.
– Извините, если я вас обидела, – сказала она, и опять не угодила.
– Ты считаешь, что меня легко обидеть? Забавно.
– Хватит, – сказала Клаемь, цепко беря Ирину за руку. – Ну-ка, пойдёмте со мной!
Ноги вязли в песке, песок набился в туфли, скрипел на зубах, сыпался с волос. Ирина с тоской мечтала о санузле в своей квартирке: ввалиться туда, в полную горячей воды ванну (условную ванну, разумеется, там настройки позволяли творить, что вздумается, в пределах программы…) и соскрести с себя весь этот чёртов мусор, до последней песчинки! Голова болела, тело медленно, но упорно превращалось в кисель, вдруг резко, неприятно задрожали пальцы.
– Ирен, – сердито выговаривала Клаемь, – ваш жизненный девиз – ни дня без неприятностей? Небо пылающее, я теперь всерьёз боюсь вас одну оставлять!
Ирина хотела было возразить, что всё случайно и она ни при чём, и в гробу все неприятности видела. Но её вдруг повело на стену, в ушах зазвенело, коленки подогнулись сами. И наступила темнота.
Очнулась – на свежем воздухе, у входа в пещерный комплекс, только с другой стороны. Здесь не было платформы для поездов, а было огромное плато-стоянка для индивидуального транспорта. И сейчас рядом с входом стояли служебные машины. А за стоянкой простиралось громадное море. Может быть, даже океан. До самого горизонта – волны, волны, волны, и уходящее в них опаловая, в фиолетовой короне, горошина солнца. Слева всплывала в небо громадная, зелёная луна. Лес на ней вырастили, что ли? А впрочем, чему удивляться. Мир высоких технологий. Могли и лес. На луне. Почему бы и нет.
Ирина села. Лежала, оказывается, в каком-то подобии стационарного больничного саркофага, только в передвижном варианте. Прозрачная крышка нависала справа, в любой момент её могли закрыть. Этого ещё не хватало, путешествия в больницу.
Рядом возник Харгам Тонкэрим, Ирина узнала его сразу. Ну да, где ещё быть психологу-психотерапевту, как не здесь, на месте очередного теракта. Где пострадала его дочь…
– Как вы себя чувствуете, Ирен? – спросил он профессиональным тоном.
– Спасибо, хорошо, – ответила Ирина. – А Кмеле?..
И сжалась, ожидая услышать, что…
– С ней всё в порядке. Относительно.
– Я могу увидеть её?
– Пойдёмте.
Против правил, наверное. Но доктор Тонкэрим обладал правом решать, что можно делать пострадавшим, а что нельзя. Переломов, других травм, угрожающих жизни, не было, а остальное не имело значения. Или имело, но очень маленькое. Кмеле обнаружилась в такой же капсуле, но уже рядом с транспортом. Живая, в сознании. Только снова серая. Ирина отследила её взгляд, и снова увидела Клаувераля. Разговаривал с кем-то из врачей…
– Всё ещё продолжается? – сочувственно спросил Тонкэрим.
– Папа! – всхлипнула Кмеле и ткнулась лицом ему в ладонь.
Тихо плакала. Тонкэрим гладил её по голове, что-то говорил, она кивала, соглашаясь, но уняться всё никак не могла.
– Ладно, девочка моя, – мягко сказал психолог, – ложись, поспишь немного. Проснёшься – поговорим…
– Домой? – спросила Кмеле, утираясь.
– Нет, ко мне…
– Опять?
– А что делать? – вопросом на вопрос ответил он. – Есть другие варианты?
Других вариантов не было. Кмеле дала себя уложить и закрыть крышку. Через несколько минут девочка уже спала. Хорошая штука, эти капсулы. Наверное.
– Я пойду? – нерешительно спросила Ирина.
Кмеле – жива, с души словно камень свалился. Не простила бы себе, если бы девочка умерла. Хотя что от Ирины зависело? Ровным счётом, ничего. Если уж те, кому по должности положено было противостоять террористам, оказались бессильны…
– Куда? – спросил Тонкэрим добродушно.
– Домой… – растерялась Ирина. – Что, нельзя?
– Нельзя. Вы поедете со мной.
– Я нормально себя чувствую! – возмутилась Ирина.
– Не думаю. Но дело не в этом. Поступил запрос на ментальное сканирование… надо, Ирен, надо, – добавил он, заметив её реакцию. – Вы же понимаете, что распутать этот колючий клубок – надо, а ваш ментоскан способен помочь.
– Меня подозревают? – напряжённо спросила она, вспомнив расспросы Клаувераля и его выходку с сывороткой правды.
– Нет. Нужна ваша память, в подробностях. Пойдёмте, сейчас отправимся… в клинике расскажу. Хорошо бы вам проявить сознательность и добрую волю, Ирен. Не люблю проводить сканирование принудительно.
– Добрый вы доктор, господин Тонкэрим, – не удержалась Ирина от яда.
Он слегла развёл чёрными ладонями:
– Профессия обязывает. Разумеется, ваш опекун будет присутствовать.
– Я всё понимаю, – сказала Ирина. – Я… не буду… упираться. Но вы объясните мне, что происходит? Потом, когда закончите… работу. Пожалуйста.
– Объясню, – кивнул Тонкэрим.
Позже, пережив несколько «отличных» часов после ментального сканирования и разговор с Тонкэримом, когда сознание обрело ясность, Ирина долго сидела, обхватив коленки, у большого, в пол, окна. Зелёная луна равнодушно светила из зенита Да, на ней действительно вырос Лес – почти такой же, как тот, здесь, в городе, за рекой. То есть, лунный Лес был потомком земного, его вырастили из семян, полученных именно отсюда. Долгая, кропотливая работа, но она была проведена, и результат превзошёл все ожидания.
Жаль только, что побывать там не придётся, никогда, ни при каких обстоятельствах. Зелёная луна – место не для всех, а лишь для достойных.
Прошило насквозь чудовищным разрядом. Ирина от боли едва не рехнулась, потом боль немного отпустила, и она сразу почувствовала, что её волокут куда-то, держа за шиворот. Проклятый песок набивался везде, куда только мог; на всю жизнь – песок на теле, в одежде, под бельём, в туфлях...
Она очнулась всё на том же песке. Мерзкий привкус во рту, боль во всём теле, словно по нему колотили палками. С трудом села, потёрла лицо, выругалась с отвращением – руки в липком песке, песок остался на щеках, попал под веки… Справа и слева лежали мёртвые тела в красном. Много тел. В красной одежде и с Ириниными лицами. Ирина смотрела на них, смотрела. А потом завизжала.
– Ты, – с отвращением сказал над нею Клаувераль.
Ирина заткнулась, подняла голову и увидела, какой он огромный, злющий и страшный. Дёрнулась назад, стукнулась головой о каменную стену – больно! Её без церемоний вздёрнули на ноги:
– Пристрелить же могли, – в интонации отчётливо прочиталось: «Жаль, что не пристрелили!»
Пещера опустела. Уцелевших давно вывели всех, забрали и раненых, теперь собирали мёртвых, укладывали в специальные капсулы. С клонами-биороботами не церемонились – стаскивали под ту стену, где Ирина пришла в себя, укладывали в ряд. И везде алыми брызгами разбросаны были невскрывшиеся переходы, на разной стадии проникновения, от небольших, с кулак размером, то почти до конца отработавших, в человеческих рост. Ирина попыталась было подсчитать, на тридцать первом запнулась. Потому что её усадили на скамью, совсем не нежно.
Запястье ожгло уколом. Ирина дернулась:
– Что вы делаете!
– Тихо, – велел ей Клаувераль. – Считай в обратном порядке. Десять, девять…
Ирина замотала головой и схлопотала оплеуху:
Не больно, но очень обидно. С какой, позвольте спросить, радости этот, прошляпивший очередной теракт, полкан бьёт её по лицу?!
– Восемь! Ну?!
– Семь… – сдалась Ирина.
На пяти голова поплыла, на двух – ушла боль. На нуле – пробило на дурную радость и мелкие истеричные подхихиквания.
– Имя.
– Ирина.
– Возраст.
Ирина зависла. Она не помнила, сколько ей лет! Что-то такое тут подсчитывали, но у них и десять не десять, а шестнадцать, не мило ли?
– Н-не зна…
– Где живёшь?
– Ап… Апельсиновый городок, – смешно до ужаса, живёт в апельсиновом городе.
А есть тут апельсины? Наверное, есть. А что такое апельсины? А бог их знает. Маленькие такие, жёлтые. Кажется…
– Ты заставила Кмеле привести тебя сюда?
– Нет.
Ну что за чушь… Кмеле сама позвала…
– Ты уговорила Кмеле пригласить тебя сюда?
– Нет. Это Кмеле… ик… уговорила! Я не хотела.
– Ты активировала маяк наведения?
– Нет!
Глупо. Что за маяк, какого наведения… бред. А-а, так вот в чём дело…
– В чём? Говори!
– Надо было не меня кошмарить, полкан, – хихикая, выдала Ирина. – А за залом следить! Там кто-то послал кар… картинку… как я… что на мне… Служба доставляет заказ за полчаса!
– Так.
Что-то коснулось запястья, влажное, противное. Радость начала стремительно уходить, вернулась боль. Голова налилась чугуном, и проклятый песок в глазах… Отчаянно хотелось зарыдать, но слёз не было.
Ей помогли лечь, чем-то укрыли:
– Жди здесь, не уходи никуда.
И она осталась одна. Ох, и плохо же ей было. Ох, и плохо! Не телу, к физической боли, в конце-концов, привыкаешь, и она уже перестаёт действовать на нервы. Плохо было внутри. В сознании, которое словно бы посыпали жгучим перцем. И как промыть несчастные свои извилины, корчившиеся от дикой фантомной боли, Ирина не знала. Всё это продолжалось и продолжалось, по субъективным ощущениям, вечность. Потом отпустило. Не до конца, но стало заметно легче.
Ирина села, отметив, что с неё при этом сползла какая-то ткань. Что-то чёрное, стекло на песчаный пол и там осталось. Ирина смотрела, смотрела, потом наклонилась, подцепила пальцем – куртка. Громадная чёрная куртка с какими-то серебряными нашивками. Она аккуратно свернула куртку и положила на скамью.
Первый ряд, чёрное, уже без подсветки, озеро почти у самых ног. Какие-то обломки, обрывки, клочки… Косо врывшаяся в песок треугольная зеркальная панель, по которой бежали разноцветные тени. Ирина осторожно потянула панель на себя. Она пошла легко, и вскоре оказалась в руках. Прямоугольник с разлохмаченным краем сердито запел под пальцами – какой-то музыкальный инструмент? Точнее, его обломок. Забавно. Музыкальный инструмент – зеркальная плоскость толщиной в два пальца.
Клаувераль возник из-за спины, перешагнул через скамью. Сел рядом, Ирина отодвинулась – так, на всякий случай. Голова болела.
– Держи, – ей сунули в руку что-то вроде пастилы на палочке. – Ешь, антидот. Легче станет.
Ирина поняла, что других извинений от этого сурового мужчины с профдеформацией на всю голову не дождётся. Взяла лекарство, стала есть. Противный кисловатый, больничный вкус мгновенно вызвал приступ дурноты, но Ирина стиснула зубы и мужественно дожевала «пастилу». Награда пришла тут же – отступила головная боль, плечи сами собой распрямились. И вообще как-то стало повеселее. Жизнь не закончилась, верно?
– Что им нужно? – спросила Ирина. – Чего они… зачем…
– Отставки правительства требуют. И ритуального самоубийства от Тоункема Бэйль Дорхайона.
Ирина поневоле присвистнула. Услышанное не лезло ни в какие рамки!
– Много они на себя берут! – сказала она.
– Много, – согласился Клаувераль и свирепо сжал кулак: – Давить гадов…
Ирина кивнула. Что тут скажешь – только давить. Но сколько будет ещё жертв!
– Идти можешь? – Ирина кивнула. – Пошли.
– А можно… я это с собой возьму? – спросила она, показывая на звуковую плоскость.
– Зачем тебе этот хлам? – презрительно фыркнул Калувераль.
Ирина честно выдержала его взгляд:
– Хочу…
– Бери. Вот только… – он взял из её рук плоскость, легко свернул её в трубочку и вернул обратно. – Пошли!
Ирина пошла за ним, сжимая в кулаке трубочку и стараясь смотреть себе только под ноги. Мир высоких технологий, да. Нераскрывшиеся переходы горели на сетчатке вечным клеймом. Захочешь забыть – не сможешь.
К ним подошёл сийт, с любопытством глянул на Ирину, но заговорил с Клаувералем.
Сийт, очевидно, был экспертом по вопросам гиперструн – тех штук, что позволили смертницам проникнуть в концертную пещеру в таком количестве. Клаувераль слушал с каменной физиономией, надо думать, понимал, о чём ему говорят. А вот Ирина очень быстро потеряла нить разговора.
Террористы, как она поняла, сделали ставку на массовость. Аппаратура, блокирующая проникновения, не справилась. Всего попыток открытия проходов было двести шестнадцать, из них отработали своё полностью – тридцать два. И их хватило с головой, чтобы устроить кровавую бойню. Почему система безопасности не справилась с этими тридцатью двумя? А вот поэтому, поэтому и вон по тому. Сийт легко сыпал терминами, не понятными от слова совсем. Ирина перестала даже пытаться вникнуть, и просто рассматривала представителя нечеловеческой расы.
Он отличался от Танивы Ливиспа как вода от камня! Лицо – милее и симпатичнее, большие синие глаза в пушистых золотых ресницах, волосы – тугие пружинки словно бы из тончайшей золотой фольги, свёрнутые за спиной в плащ крылья – золотые, белые, серебряные, лиловые, в каких-то пурпурных блёстках и фиолетовых тонких чёрточках. «Может быть, это она? – вдруг подумалось Ирина. – В смысле, девушка?» Грудь абсолютно плоская, но зачем насекомому молочные железы? Надо будет почитать, как они размножаются… неужели яйца откладывают? Из которых выводятся червячки-личинки.
Ирина представила себе эту картинку – червячки-младенцы на руках у счастливой матери, и её ощутимо тряхнуло: сийты – раса совсем чужая. Полностью чужая. А так похожи на людей, если не считать крыльев! По крайней мере, взрослые особи.
И тут появилась Клаемь, с очень свирепым лицом. Если бы не синтезатор речи, не позволяющий передавать эмоции, то она, наверное, орала бы громче всех. А так её речь звучала ровно и монотонно… и всё равно на нервы действовала. Сийт поспешил смыться, мол, я не я, проблема не моя, и вообще, мимо шёл. А Клаувераль услышал о себе много разных определений, некоторые Ирина постаралась запомнить, чтобы разобрать потом с лингвистическим анализатором их смысл. Хотя, в общем-то, всё это словесное многообразие сводилось к ёмкому и очень короткому: профнепригодный анацефал. Как в задаче «упростить выражение». Когда кошмарнейшего вида дробь с кубическими иксами по обе стороны черты в конечном счёте оказывается равна единице…
– Клаемь, пожалуйста, не ругайте его, – попросила Ирина, решив, что пора бы уже и вмешаться.
– Почему? – изумилась Клаемь.
Клаувераль медленно сложил руки на груди и с интересом воззрился на Ирину. Позже Ирина научится при виде любопытства, загорающегося в глазах любого оль-лейран, бежать с воплями как можно быстрее и прятаться как можно глубже. Потому что у этой расы в принципе отсутствуют тормоза между «мне интересно» и «не навреди своим интересом другому». Но всё это у Ирины было ещё впереди, и оценить масштаб лужи, в которую только что вляпалась, она не смогла.
А в самом деле, почему? С задачей своей – обеспечить безопасность – он явно не справился. Ирина не могла выразить словами свои чувства. Но искренне считала, что добивать упавшего – нехорошо. Ему сейчас погано и так.
– Он хороший, – сказала она наконец.
Клаемь только руками всплеснула, не найдясь с ответом.
– Ново, – хмыкнул Клаувераль. – Хорошим меня ещё никто не называл! Это что, жалость? Если так, то могу рассказать, что тебе с нею сделать.
Ирина помотала головой: нет, не жалость.
– Извините, если я вас обидела, – сказала она, и опять не угодила.
– Ты считаешь, что меня легко обидеть? Забавно.
– Хватит, – сказала Клаемь, цепко беря Ирину за руку. – Ну-ка, пойдёмте со мной!
Ноги вязли в песке, песок набился в туфли, скрипел на зубах, сыпался с волос. Ирина с тоской мечтала о санузле в своей квартирке: ввалиться туда, в полную горячей воды ванну (условную ванну, разумеется, там настройки позволяли творить, что вздумается, в пределах программы…) и соскрести с себя весь этот чёртов мусор, до последней песчинки! Голова болела, тело медленно, но упорно превращалось в кисель, вдруг резко, неприятно задрожали пальцы.
– Ирен, – сердито выговаривала Клаемь, – ваш жизненный девиз – ни дня без неприятностей? Небо пылающее, я теперь всерьёз боюсь вас одну оставлять!
Ирина хотела было возразить, что всё случайно и она ни при чём, и в гробу все неприятности видела. Но её вдруг повело на стену, в ушах зазвенело, коленки подогнулись сами. И наступила темнота.
Очнулась – на свежем воздухе, у входа в пещерный комплекс, только с другой стороны. Здесь не было платформы для поездов, а было огромное плато-стоянка для индивидуального транспорта. И сейчас рядом с входом стояли служебные машины. А за стоянкой простиралось громадное море. Может быть, даже океан. До самого горизонта – волны, волны, волны, и уходящее в них опаловая, в фиолетовой короне, горошина солнца. Слева всплывала в небо громадная, зелёная луна. Лес на ней вырастили, что ли? А впрочем, чему удивляться. Мир высоких технологий. Могли и лес. На луне. Почему бы и нет.
Ирина села. Лежала, оказывается, в каком-то подобии стационарного больничного саркофага, только в передвижном варианте. Прозрачная крышка нависала справа, в любой момент её могли закрыть. Этого ещё не хватало, путешествия в больницу.
Рядом возник Харгам Тонкэрим, Ирина узнала его сразу. Ну да, где ещё быть психологу-психотерапевту, как не здесь, на месте очередного теракта. Где пострадала его дочь…
– Как вы себя чувствуете, Ирен? – спросил он профессиональным тоном.
– Спасибо, хорошо, – ответила Ирина. – А Кмеле?..
И сжалась, ожидая услышать, что…
– С ней всё в порядке. Относительно.
– Я могу увидеть её?
– Пойдёмте.
Против правил, наверное. Но доктор Тонкэрим обладал правом решать, что можно делать пострадавшим, а что нельзя. Переломов, других травм, угрожающих жизни, не было, а остальное не имело значения. Или имело, но очень маленькое. Кмеле обнаружилась в такой же капсуле, но уже рядом с транспортом. Живая, в сознании. Только снова серая. Ирина отследила её взгляд, и снова увидела Клаувераля. Разговаривал с кем-то из врачей…
– Всё ещё продолжается? – сочувственно спросил Тонкэрим.
– Папа! – всхлипнула Кмеле и ткнулась лицом ему в ладонь.
Тихо плакала. Тонкэрим гладил её по голове, что-то говорил, она кивала, соглашаясь, но уняться всё никак не могла.
– Ладно, девочка моя, – мягко сказал психолог, – ложись, поспишь немного. Проснёшься – поговорим…
– Домой? – спросила Кмеле, утираясь.
– Нет, ко мне…
– Опять?
– А что делать? – вопросом на вопрос ответил он. – Есть другие варианты?
Других вариантов не было. Кмеле дала себя уложить и закрыть крышку. Через несколько минут девочка уже спала. Хорошая штука, эти капсулы. Наверное.
– Я пойду? – нерешительно спросила Ирина.
Кмеле – жива, с души словно камень свалился. Не простила бы себе, если бы девочка умерла. Хотя что от Ирины зависело? Ровным счётом, ничего. Если уж те, кому по должности положено было противостоять террористам, оказались бессильны…
– Куда? – спросил Тонкэрим добродушно.
– Домой… – растерялась Ирина. – Что, нельзя?
– Нельзя. Вы поедете со мной.
– Я нормально себя чувствую! – возмутилась Ирина.
– Не думаю. Но дело не в этом. Поступил запрос на ментальное сканирование… надо, Ирен, надо, – добавил он, заметив её реакцию. – Вы же понимаете, что распутать этот колючий клубок – надо, а ваш ментоскан способен помочь.
– Меня подозревают? – напряжённо спросила она, вспомнив расспросы Клаувераля и его выходку с сывороткой правды.
– Нет. Нужна ваша память, в подробностях. Пойдёмте, сейчас отправимся… в клинике расскажу. Хорошо бы вам проявить сознательность и добрую волю, Ирен. Не люблю проводить сканирование принудительно.
– Добрый вы доктор, господин Тонкэрим, – не удержалась Ирина от яда.
Он слегла развёл чёрными ладонями:
– Профессия обязывает. Разумеется, ваш опекун будет присутствовать.
– Я всё понимаю, – сказала Ирина. – Я… не буду… упираться. Но вы объясните мне, что происходит? Потом, когда закончите… работу. Пожалуйста.
– Объясню, – кивнул Тонкэрим.
Позже, пережив несколько «отличных» часов после ментального сканирования и разговор с Тонкэримом, когда сознание обрело ясность, Ирина долго сидела, обхватив коленки, у большого, в пол, окна. Зелёная луна равнодушно светила из зенита Да, на ней действительно вырос Лес – почти такой же, как тот, здесь, в городе, за рекой. То есть, лунный Лес был потомком земного, его вырастили из семян, полученных именно отсюда. Долгая, кропотливая работа, но она была проведена, и результат превзошёл все ожидания.
Жаль только, что побывать там не придётся, никогда, ни при каких обстоятельствах. Зелёная луна – место не для всех, а лишь для достойных.
