ГЛАВА 1
Я держала планку, когда перед моим носом возникли весёленькие, в оранжевую полоску, ботинки. Где-нибудь в другом месте такая обувь принадлежала бы подростку, пробующему мир на прочность. Но здесь, на Океании, подростки испытывали мир иначе.
Век бы не видеть хозяйку полосатых калош! Она словно бы сошла с экранов девичьей развлекалки с аналогичным названием. Поздновато играть начала, что ни говори. Но для существа, еле выдернувшегося из капкана паранормального срыва, она держалась хорошо.
Впрочем, подниматься с пола ради неё я не собиралась. Много чести!
Гостья ничуть не смутилась моим мрачным настроем. Она ловко уселась, поджав под себя ноги, и подпихнула мне таблетку проектора. В воздухе тут же развернулся голографический экранчик.
- Хорошо видно? - ненавистный голос буравил мозг.
Нас, Человечество, относят к беспамятным расам, потому что наши дети рождаются с чистым мозгом, без какого-либо груза из наследственной памяти. Раса носительницы полосатых кроссовок получала знания из банка памяти, общего для той или иной большой семьи. Семейного Древа, как они говорили. Эта особенность стоила разума моему старшему сыну. Потому что семейное наследие передавалось правильно и во всей полноте только тогда, когда ответственные за передачу гены оставались безупречными. А если в них возникали мутации или какие-либо ещё повреждения…
- Я придумала только что и хочу видеть, как это будет работать в действительности. Ты должна дать позволение, Анинав.
«Я должна дать тебе по башке, - угрюмо подумала я. - Сколько уже раз просила не называть меня этим проклятым именем!»
Вообще, конечно, губернатор Океании отменно позабавилась, составляя указ, по которому все изобретения моей подопечной визировать к исполнению обязана только я. Из соображений научной этики, как мне невинно объяснили.
Но мне не хватает знаний! Я отстала, безнадёжно отстала от науки как в сфере паранормальной медиицины, так и в генетике, биоинженерии и прочих, связанных дисциплин. Все мои знания устарели на тридцать с лишним лет, а учиться снова оказалось внезапно не так просто, как когда-то в юности.
И вот передо мною женщина, залившая мне под шкуру немало плазмы, приходившая ко мне в кошмарных снах много лет, но из-за особенностей своей расы пережившая ровно то же самое, что и мой бедный сын: внеплановый каскад пробуждения наследственной памяти.
Я остановила беду, не считая собственно паранормального срыва в довесок. Я удержала её разум от стирающего личность гормонального взрыва. Видит небо, на Планете Забвения я отточила эту методику до кристально ровных граней. Чисто физически - и паранормально! - мне было легко.
Но я не могла никак привыкнуть к тому, что на хорошо знакомую мне внешность, а так же на гениальность и острый ум наложился подростковый психотип! На время или навсегда, кто же скажет.
Да, меньшее из зол. По сравнению с полным откатом во младенчество с потерей всего накопленного опыта. Здесь я сумела перебить физиологию, подавить страшный процесс полностью в самом его зародыше. Но в итоге мы получили на руки трудного подростка с зашкаливающим любопытством и нулевой эмпатией.
Таким был её отец. Страшно было узнавать его черты в его дочери. Каждый день, каждую минуту! У неё даже голос понизился, приблизился по тембру и тону к отцовскому!
Инфосфера Земной Федерации отказала в ментальной коррекции на реморализацию.
Спавьме Шокквальскирп, получившая гражданство Федерации на имя Спавьюлы Шувальминой, может потерять свою гениальность при воздействии извне. Контролируйте вспышки её научного любопытства, и будет счастье всем.
Отчасти я была согласна. Гении - большая редкость во Вселенной. Их надо холить, любить, лелеять. И контролировать. Но можно же было всё это делать как-нибудь без меня?!
- Прекрасно, - сказала я. - Отчёт мне для ознакомления.
- Ты займёшься прямо сейчас. Ты должна!
Я перекатилась из планки в сидячее положение. В упор посмотрела на надоедливую вошь. Ответом был чистый нечеловеческий взгляд синих, с ромбовидной звёздочкой зрачка, глаз. Я как обратно на Планету вернулась - ровно так же смотрел на меня сын. Эн. Так и не принявший взрослого имени. Не сумевший найти дорогу к себе сквозь отражения наследственной памяти, исковерканной битыми генами.
- Хорошо, - сказала я наконец. - Сейчас я вызову Аркадия Огнева. И ты объяснишь нам обоим сразу. Чтобы два раза не вставать.
Хорошего из нашего разговора вышло немного. Шувальмина раздражалась и повышала голос, в конце концов, я на неё прикрикнула:
- Да, ты гений, а у меня мозги армейской тушёнкой заплыли. Напомнить, благодаря кому? Вот и объясни простому солдафону простым доступным языком, что ты хочешь и почему оно такое срочное. Не просто же так тебя ужалило!
И новый виток нелёгких разговоров.
Я чувствовала себя примерно как на первом круге полигона Альфа. Физические нагрузки запредельные, после увлекательного многодневного кросса по пересечённой местности в ледяной дождь и с полной выкладкой хочется лечь и сдохнуть, а родной командир, ничуть не запыхавшись, потому что опыт не пропьёшь, приглашает на спарринг. И попробуй откажись!
На войне проще. Есть хорошие мы, плохие они и приказ.
… как будто сама я никогда не нарушала приказов…
Уколы памяти в самый неподходящий момент, - например, как сейчас, - приносили острую боль, и воздуха не хватало.
Я не сразу уловила знакомое в выкладках Шувальминой. Зацепилась случайно. Потребовала пояснить ещё раз.
- Вот же! - тут же воскликнула эта… эта… с позволения так её назвать. - Можешь ведь, когда захочешь. Ты ведь хочешь адаптировать свою методику исцеления паранормальных срывов и сборки наследственной памяти для всех. Не получится, если не разберёшься.
- А ты чего хочешь? - задала я прямой вопрос ей.
- Я? Увидеть дело моего отца исполненным.
Мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Я не выдержала первой.
Дело её отца - работа с паранормами психокинетического спектра за гранью всех моральных норм. У нас иначе. К нам не везут пленников со всех уголков Галактики, сюда являются добровольно.
Желающие посвятить себя науке, и с ними мы подписываем контракт, а по тому контракту щедро платим.
Желающие спасти близких, когда надежда почти умерла - везде отказали же. Их участие в наших исследовательских программах - полностью добровольное, за экспериментальное лечение мы не берём платы.
Совсем другой подход.
- Возьми меня на вечернее дежурство, - сказала Шувальмина. - Я покажу тебе на натуре, где ты ошибаешься. Быстрее поймёшь. Паранормальная медицина действует не словами.
Вот оно. У Шувальминой - полностью папочкино отношение к происходящему. Пациенты - лабораторный материал. Потому-то и нельзя подпускать её к людям. Несмотря на то, что такой помощник, как она, мог бы взять на себя немало.
- Я подумаю, - сказала я наконец.
Подумать мне никто не дал: Шувальмина мгновенно насела на доктора Огнева. А он… То ли забегался за день, то ли и впрямь безнадёжных слишком много подвезли, - внезапно дал разрешение. Но потребовал личного присутствия. Шувальмина не возражала. Она вообще никак не смущалась количеством зрителей; я бы так не смогла. Вижу цель - не вижу препятствий.
Расслабилась я, вот что. Мне в голову не пришло, что моя подопечная от слов перейдёт к делу мгновенно. Мы пискнуть не успели, как Шувальмина на деле продемонстрировала всю мощь целительской паранормы: лихо на раз-два - новая схема коррекции, не изученная, не прошедшая контроль и одобрение медицинского консилиума, без внятного расклада по энергетическому балансу. Пациенту - девушке с лейкемией в последней стадии - стало хорошо. Прогноз прописался отличный, против того, с каким она к нам поступила. Теперь её ждала реабилитация вместо паллиативного ухода…
В коридоре я припёрла нашего гения к стенке. Доктор Огнев упёр руки в бока. Мы вдвоём смотрели свирепым армейским матом, но Шувальмину ничто не смутило:
- Поняли теперь, о чём я говорю? - ответила она как ни в чём не бывало. - Адаптируйте и пользуйтесь. Дарю.
- Прошу прощения, но вы в моё отделение попадёте теперь очень нескоро, госпожа Шувальмина, - ровным голосом сообщил доктор Огнев. - Ваша выходка…
- Вы хотите спасать жизни, Аркадий,- перебила она. - Я предоставляю вам способ, как это делать лучше всего. Потому что вы - практик и не видите дальше собственного носа, а я занимаюсь общей теорией паранормального воздействия на ауру пациента в процессе исцеления. Вы умеете больше меня, но я зато знаю больше вас. Благоволите признать, что я вам нужнее, чем вы мне.
- Какое поразительнейшее зазнайство, - ядовито прокомментировала я. - А что если бы не получилось?
Шувальмина пожала плечами.
- Значит, не получилось бы, - холодно заявила она, не отводя взгляда. - Но это вряд ли.
И поползла по стеночке вниз. Привет, откат в едва ли не новый срыв.
Паранормы психокинетического спектра с самого начала пытались приспособить к нуждам медицины. Перспективы - громадные. Врач-паранормал способен вылечить любую, самую запущенную болезнь, восстановить человека после любой, самой глубокой и опасной травмы… Но, как всегда, любое могущество имеет свой предел.
Техномагия заканчивается там, где пустеют аккумуляторы.
Паранормальная сила целителя тоже имеет ограничения, и они строго индивидуальны. Никто не скажет, почему врач с огромным опытом и количеством успешных паранормальных коррекций за спиной вдруг ломается на банальном отравлении. И пациента не спасает (а традиционная медицина, возможно, вытянула бы), и погибает сам.
В последнее время учёные нащупали так называемый энергетический баланс. Если коррекция предполагает большую ёмкость паранормы, чем целитель способен выдать в моменте (это определяется категорией и индексом Гаманина), то стоит её отдать другому. Или не проводить вовсе.
Нас мало. Выучить специалиста - сложно. А потерять можно в один миг. Там, где он сам решит, что поймал бога и ему всё позволено. Или там, где родственники умирающего засовестили врача криками и мольбами, иногда - проклятиями. Это бич юных, только-только входящих в профессию. Пережить первый год активной практики сложно, помню по себе.
Именно поэтому генетическая модификация по паранорме целителя запрещена к воспитанию в семьях. Со спонтанной сложнее. В развитых мирах Федерации удаётся спасти таких детей от давления родственников, а в не очень развитых случается всякое.
Потому что у будущих целителей совершенно не развита забота о себе, о своём собственном состоянии, особенно в начале становления паранормы. Им хочется отдать всё, и сразу. Но если ты отдаёшь всё и гибнешь, сколько потом умрёт тех, кто мог бы жить благодаря тебе, а теперь с гарантией умрёт тоже?
Вот и Шувальмина, в научном раже взявшаяся доказать мне, как она гениальна и как права, совершенно о себе не подумала.
Если бы не я, она снова совершила бы переход в ад.
Мы оставили её отлёживаться в медицинской капсуле. Проснётся через сутки, но спасибо не скажет. Такой характер.
- Она - чудовище! - убеждённо выговорил Аркадий, засовывая кулаки в карманы своей медицинской туники.
Болезненно напомнил мне этим жестом своего отца, Игоря Огнева. Я любила его… давно… так давно, что как будто ничего и не было. Сон, всего лишь сон, и ничего больше. Двадцать два года тому назад. Вырос сын - без меня. Стал врачом, одним из лучших в своей категории, и снова без меня. Проклятая Планета Забвения! Она сожрала у меня половину жизни.
- Шувальмина и вправду чудовище, сын, - сказала я. - Но она, к несчастью, была полностью права, когда говорила, что нужна нам.
- Нам? - Аркадий остро взглянул на меня. - Я с ней работать отказываюсь!
- А у меня нет выбора, - медленно ответила я. - Я думала, война давно закончилась. Нет, она идёт до сих пор. И будет идти всю нашу жизнь. Потому что этого врага невозможно расстрелять из плазмогана…
Аркадий молчал. Как и его отец, он не любил спорить, даже если не был согласен. Как его отец, он умел молчать так, что знаки согласия не стояли даже рядом.
Как объяснить, чтобы мои слова не прозвучали глупо? Как сделать так, чтобы сын услышал меня?
Никогда не думала, что с повзрослевшими детьми может быть всё настолько сложно. Когда они маленькие, забота о них бывает безумно хлопотной, уберечь от беды едва начавшего ходить малыша - сложно, но как сделать то же самое со взрослым? Чтобы он принял, чтобы он понял, чтобы воля его не разбилась под авторитетом родителя, но при том чтобы он услышал и развил предложенное дальше. Добавил бы от себя. Улучшил. Превзошёл бы и мать с отцом и своих учителей…
А потом однажды взялся бы учить уже своего сына. Или учеников. Чтобы научный поиск не прервался!
- Первая попытка межинфосферной конференции «Врачи без границ» прошла на Радуаре, - сказала я наконец. - Я участвовала с программой исцеления прогерии ребёнка, вызванной зеркальной лихорадкой у матери. Сложно, азартно, но, самое главное, у меня получилось. Результат оказался превосходен: твоя старшая сестра Нохораи сейчас не имеет никаких признаков прогерии. Это был прорыв. Впервые в истории паранормальная коррекция позволила исправить искалеченный инфекцией геном. Но методика оказалась утрачена полностью. Я не просто забыла её. У меня физически не осталось тех структур в мозгу, в которых хранилась эта память. Так бывает при резком и обвальном обрыве инфополя. Я пыталась её восстановить, с Итаном Малькунпором, в клинике на Старой Терре. Ничего не вышло. Ведь надо ещё понимать, что ты делаешь и почему. Одного озарения мало. А Шувальмина только что дала нам каркас. Её озарило - мы зафиксировали. Вряд ли она повторит под протокол содеянное. Я больше, чем уверена, что она уже всё забыла напрочь, и теперь увлеклась чем-то другим. Генетическая память - хорошая штука, обеспечивает высокую выживаемость общине. Но не тогда, когда в генах, за неё отвечающих, сидят сюрпризы. Да, а как Шувальминой мстить - я не знаю, сын. Она не поймёт. Даже не потому, что не помнит толком ничего, а в принципе она не в состоянии понять, за что ей летит и почему. Это как спрашивать по всей строгости закона со слабоумного ребёнка. Но Шувальмина может принести большую пользу паранормальной медицине как науке. Вот пускай и приносит. Считай, что она в плену и работает на благо. Содеянное нельзя исправить, но можно искупить.
- Мне сложно, - признался Аркаша, не поднимая взгляда.
- Потому что ты молод, - мягко сказала я. - И взял на себя груз не по возрасту. Первая целительская категория в неполные двадцать лет…
- Ты сама начала активную практику в шестнадцать.
- Верно, - признала я.
И обнять бы его. А как… Не ребёнок уже. Вырос. Без меня вырос и повзрослел. Не то, что я тут совсем лишняя, а всё же на руки не возьмёшь, мимо всех ям мира не проведёшь. Вырос - решает сам.
Можно в очередной раз проклясть войну, вынувшую у меня почти три десятка лет активной жизни. Но легче всё равно не станет, так что совершенно свободно можно ничего не проклинать…
Коридорные окна выходили во внутренний двор клиники. Отсюда, с пятого этажа, хорошо было видно мою вторую дочь, Элен. Она решила учиться на целителя и училась хорошо, но с нею были всё те же самые сложности, что и с Шувальминой, хоть и с другого конца.
