Наверное, окончательное решение принимала не сама нейросеть, а человек. Нейросети такое совершенно точно было бы не под силу. А там кто их знает, этих радуарцев. В своей ненависти к Федерации они могли зайти настолько далеко, насколько пожелали сами. Параметры нейросети корректируются людьми, имеющими на то полномочия...
Во-вторых, сразу же с сообщением на личный терминал, ко мне в дом постучался капитан исполнительной службы. Чтобы исполнить предписание и выдворить поганых федералок в течение трёх часов с планеты на Орбитальную.
Я себя видела как будто со стороны. Помню, что ничему не удивлялась. Даже злости не было. Орбитальная так Орбитальная, там – посольство, румасвиримь Шанвирмиснови и госпожа Джастинсон, а здесь, в Олегопетровске, до сих пор болтается Кетам Лилайон, и делить с ним один город и одну планету – нет уж, увольте!
Капитан Лагунов зачитал мне общие фразы, что там положено в таких случаях говорить, я только кивнула.
– У меня ведь есть три часа? – уточнила на всякий случай. – Дочь спит, должна часа через полтора проснуться, не хочу будить…
Капитан выразился в том духе, что дети – не хрупкие стеклянные фигурки, и нечего над ними трястись, поспит в дороге.
Мне захотелось рассказать ему, почему именно эта девочка – хрупкая стеклянная фигурка и есть, сколько сил я вложила в неё, и не я одна, чтобы вырвать, выгрызть эту маленькую жизнь из смерти, и я даже раскрыла рот, чтобы начать. А потом передумала. Кому и что я собралась рассказывать? Разве капитан Лагунов поймёт? Он – солдат, его задача – хранить порядок на вверенной ему территории… выдворяя с планеты обнаглевших федералов в том числе. Что такому рассказывать, зачем?
Как хорошо, что мне хватило ума выкупить мобильную кроватку. Я посчитала, что такая вещь мне пригодится, учитывая предстоящий многодневный перелёт на Таммееш, и кроватка была теперь только моя. Осталось лишь переложить в неё Нохораи так, чтобы она не проснулась…
Не вышло. Девочка проснулась, расплакалась, пришлось кормить, переодевать, утешать. Всё это время капитан стоял у меня над душой, буквально по пятам за мной ходил. Что он думал? Что я попытаюсь удрать от него? Глупости. Я его почему-то спокойно как-то совсем чувствовала. Без бешенства, какое разрывало меня в полицейском участке ещё вчера.
Может быть, потому, что капитан сам уже не рад был, что связался. Я чувствовала. У него был второй телепатический ранг, кстати. Эмоции свои, по идее, должен был бы контролировать. Но не мог почему-то. Может, от того, что инфосфера Федерации и инфосфера Альянса глубоко не равны, вторая слабее намного. Может, их второй ранг это как наш третий, не знаю. Но я воспринимала его эмоции: досаду, жалость, желание поскорее отделаться от ситуации и даже стыд.
– Вы не хотите подать апелляцию, доктор Ламберт? – спросил он вдруг у меня. – Ведь налицо некая… эээ…
– Несправедливость? – уточнила я. – Ну да, есть немного. Ломали пальцы моей дочери, а виноваты оказались я и мой защитник, тогда как виновник не просто на свободе, ему вообще ничего не было. И не будет.
– Но тогда почему…
– Не хочу, – сказала я устало. – Смысл мне бодаться с вашей системой?
– Если ребёнок проходит лечение… вы можете её оставить… в конце концов, предписание покинуть планету касается только вас.
– Вы издеваетесь? – осведомилась я, устраивая начавшую дремать девочку в кроватке. – Как я могу оставить ребёнка там, где ей едва не свернули шею?!
– Логично, – признал капитан, и вдруг выговорил с тоской: – Вот уж не думал, что встречу здесь двоих детей!
Можно было сказать ему, что думать – вредно, но я снова сдержалась. Капитан-то при чём? Такая же жертва системы, как и я.
– Всё, мы готовы, – сказала я. – Пойдёмте.
Но едва я вышла за порог, как увидела спешивших к нам Линду и доктора Шелёпина.
– Погодите! – крикнул он издалека. – Стойте!
– Нельзя же так, Энн, – выговаривала мне Линда потом. – Тебе сказали, ты пошла! А подумать? Хоть немного пошевелить тем местом, что у тебя в черепной коробке между ушей залегает?
Я молчала. Не поспоришь ведь, в чём тут спорить. Линда Римануой была права.
Доктору Шелёпину удалось меня отстоять. Как, не спрашивайте, я не знаю, сам не рассказывал. Но он поднял огромный скандал, и в инфосфере, и в информсети нетелепатов. Кажется, тот, кто хотел избавить Радуару от моего присутствия, получил немало проблем. Не уверена, не знаю точно, но проблемы там, кажется, оказались серьезными, вплоть до понижения статуса.
Вмешательство в работу нейросети “Арбитраж” всегда тянет за собой проблемы. Грубая, в ручном режиме, корректировка вердикта, переставшего в результате этой корректировки соответствовать законодательной норме, – это двойная и тройная проблема. Надеюсь, тот человек искренне пожалел о своем поступке. Потому что много потерял. А вот.
Будет теперь знать, что планета круглая.
Хотя не исключено, что он лишь озлобился в адрес Земной Федерации еще сильнее.
Оставалось только понять, откуда о моем выселении узнал Матвей Валерьевич, причем очень быстро, считай, почти мгновенно. Была у меня парочка очень нехороших мыслей, но я их старательно привязывала.
О докторе Шелёпине я не могла сказать ничего дурного. Профессионал, отличный врач, хороший наставник. Почти как…
Как Марвин Таркнесс.
Они хорошо и давно друг друга знали, Матвей Валерьевич отзывался о моем учителе с глубочайшим уважением. Рассказал как-то о совместной конференции в рамках движения “Врачи без границ”, в локальном пространстве Номон-центра. Ему удалось получить гостевую визу Федерации тогда. Два года назад, доктор Таркнесс покидал Таммееш на семьдесят дней, я помнила. Сказал, что в следующий раз – через четыре года! – возьмет с собой и меня, если я не завалю итоговый квалификационный экзамен. И ведь взял бы! Правда, экзамен я завалила.
Из-за Артёма.
Артём Севин превратился в блуждающую боль. Когда я о нем не думала, – хватало других дел, – все было ничего. Но стоило хотя бы немного вспомнить, и сразу становилось трудно дышать. “Мужчины приходят и уходят, а низкий балл за самый важный для тебя на этом этапе жизни экзамен остается. Соберись! Никто не станет упрекать тебя в твоих чувствах к другому человеку, но в халатном небрежении к выбранной профессии – я первый в очереди!”
Двое их было в моей жизни, такие разные, и каждого я вспоминала с болью. Если бы можно было переключить время! С нынешнего на прошлое. Сколько заноз я смогла бы избежать! Сколько заноз смогла бы не вогнать под кожу тем, кто любил меня, оберегал меня и обо мне заботился.
Матвей Валерьевич Шелёпин.
Я поняла, что привязалась к нему. Как к наставнику и – Старшему. Когда я это осознала, то испугалась, и сильно. Он – гражданин Радуарского Альянса, государства, настроенного к Федерации достаточно враждебно. Здесь, в его городе, враги Федерации и мои лично чувствуют себя, как птица в небе. Я про Лилайона говорю! Да откуда мне знать, общаются они между собой в свободное от работы время, или же нет?
И вместе с тем, Матвей Валерьевич был таким же, как доктор Таркнесс. Точно таким же. Даже в интонациях что-то общее проскальзывало. В госпитале его все уважали. Его уважали на всем пространстве Альянса, и даже Итан Малькунпор потом рассказал мне, что в Номон-центре доктора Шелёпина хорошо знают и уважают тоже. Чтобы Матвей Валерьевич сдавал своего младшего сотрудника, пусть даже временно занимающего свою должность, оллирейнскому шпиону… Никогда в жизни!
Несколько дней я молча переваривала в себе свои собственные нервы. Пришла в голову эта дичь, и теперь все, привет, паранойя. Мне теперь везде шпионы мерещились. Несмотря на голос рассудка, несмотря на тепло и поддержку инфосферы, на участливое внимание Линды Римануой, страх поедал меня заживо, и я ничего не могла с ним сделать.
Конечно, доктор Шелёпин это видел. Он видел все, совсем как…
Как Марвин Таркнесс.
У них даже имена были похожи. Матвей и Марвин. Оба на “Ма”.
– Пойдемте-ка со мной, Энн, – сказал Матвей Валерьевич как-то после смены. – Надо поговорить.
У него в кабинете я едва не расплакалась: у окна кадка стояла, с краснощекой лозой. Лоза цвела, крупными алыми шариками, из которых загибались через щели неплотно сомкнутых чашечек белые и синие лепестки. Точно такая же росла и в кабинее доктора Таркнесса…
Я не обращала на растение никакого внимания, оно самое обычное, почти сорняк, его вокруг весной и летом не просто много, а чересчур много. Спросили бы меня, я бы не вспомнила, что у доктора Таркнесса есть в кабинете такое. А тут увидела у доктора Шелёпина, за сорок девять дней пути через несколько промежуточных GV-станций от Таммееша, и горло сдавило…
– Что происходит, Энн? – мягко спросил у меня доктор Шелёпин. – Я вижу ваше состояние. Вам нужна помощь?
– Нет, благодарю, – тихо сказала я. – Я… в порядке.
– И все же.
Внимательный взгляд, почти такой же, как у Лилайона, только вместо хищного интереса – сочувствие. Живое человеческое сочувствие…
И я решилась
– Вы ведь знаете Кемтари Лилайона, Матвей Валерьевич? – спросила я.
Он мимолетно поморщился, но кивнул.
– А вы знаете, что очень на него похожи? – продолжила я, и тут же поправилась: – Внешне.
– В этом все дело? – понимающе спросил он.
Я кивнула.
– Вы родственники, не так ли? – спросила я, стискивая пальцы. – Да? Я видела. Его и вас. Я бы даже сказала, что вы – его брат. Или сын. Я не могла провести паранормальный скан детально тогда. Я держала на руках Нохораи, все мое внимание было на ней. Но такое вот впечатление у меня осталось. Вы очень похожи… внешне...
– Я предпочел бы вовсе его не знать, – Матвей Валерьевич встал, прошелся по кабинету, пр остановился у лозы, тронул пальцем шарик цветка…
Слишком личный вопрос. Болезненный. Я это видела.
– Простите, – тихо сказала я. – Но вы… вы ведь с ним общаетесь? В свободное от работы время. Да?
– Нет, – ответил он ровно, и я поняла, что он говорит правду.
– Мой отец – Валерий Евгеньевич Шелёпин, доктор наук, отдавший жизнь паранормальной медицине, – твердо сказал Матвей Валерьевич, оборачиваясь ко мне. – Так было всегда, сколько я себя помню.
– А…
– Нет, – ответил он на невысказанный вопрос. – Нет, Энн. Мы не общаемся. Повторяю, я предпочел бы вовсе не знать его.
Да, перворанговые Альянса слабее наших. Но и они могут прятать истинные свои чувства так, что никогда не догадаешься, а что у них на душе на самом деле. Так вот, когда перворанговый прячет себя, паранормальной гиперчувствительностью целителя это воспринимается всегда как резко упавший прямо под носом стальной лист. Броня. Многометровой толщины стена. Без исключений, воспринимается именно так.
Матвей Валерьевич не прятался.
– Вы говорите правду, – сказала я. – Простите...
Он подошел ко мне, сел рядом, взял за руки. Так делал доктор Таркнесс, когда хотел поддержать меня, приободрить или убедить в том, что не надо упрямиться, для собственного же блага, а надо слушать того, кто не желает тебе зла…
– Не надо, Энн, – мягко сказал Матвей Валерьевич. – Вам всего семнадцать… а по сути, так и вовсе семь, ведь первые десять лет вашей жизни сгинули из вашей памяти безвозвратно. Не надо вам просить прощения у меня. Все правильно. Все хорошо.
От его рук расходилось мягкое, исцеляющее тепло. Доктор Шелёпин лечил меня, как когда-то делал то же самое доктор Таркнесс.
Я не выдержала.
Ткнулась лбом ему в плечо и разрыдалась, по-детски, взахлёб.
Я не плакала так уже очень давно.
Через несколько дней мне пришло приглашение от Номон-центра на дистанционное, через инфосферу, участие в серии семинаров по обмену практическим опытом лечения прогерий разного генеза. Я должна была подготовить доклад о нашей работе с Нохораи, и, между делом, впала в лёгкую панику. Опыта взаимодействия с инфосферой у меня, считай, практически не было. А тут сразу предлагалось нырнуть с головой в инфолокаль Номона, и я знала, что это будет очень непросто. Несколько дней в параллельном режиме: и там, за тысячи парсек от Радуары, и здесь, у доктора Шелёпина. Учебные занятие по распределению сознания на несколько независимых потоков у меня получались не так плохо, как следовало ожидать. Линда восхищалась. Говорила, сколько до сих пор ни вела новичков, они очень тяжело воспринимали. Она сама в своё время шла со значительным отрицательным ускорением. А у меня, мол, получается, легко.
Легко. Я знала, что стояло за этой лёгкостью, мне Шанвирмиснови объяснила.
В моей прошлой жизни, скорее всего, у меня уже был ранг. Когда я спросила, как можно получить ранг двухлетнему ребёнку, ведь именно в таком возрасте я попала к Шаттирему Шокваллему, гентбарка пояснила, что иногда с детьми высших телепатов происходят нехорошие вещи.
Их сознание пробуждается ещё в утробе матери, если мать решилась на естественную беременность. Инициируется первым спонтанным контактом с инфосферой. В Федерации такие случаи редки, потому что меры принимаются крайне серьёзные. Вплоть до полного запрета на натуральные роды женщинам от третьей ступени второго ранга и выше в некоторых локальных пространствах. После рождения тоже бывают слияния, но здесь уже проще, здесь ребёнок существует уже отдельно от матери, и превентивная терапия даёт почти стопроцентный результат.
Инфосфера Радуарского Альянса слабее нашей. Кроме того, здесь очень сильно влияние оллирейнских семейных стереотипов, когда ребёнок мыслится не отдельной личностью, но частью семейного древа-клана. И подобное иногда практикуется намеренно.
– В инфосфере Альянса в таком случае должен храниться ваш дамп памяти, доктор Ламберт, – говорила Шанвирмиснови. – Вы имеете на него полное право.
Вот с этим я пошла к Ариадне Джастинсон – за советом. В конце концов, за взаимодействие с инфосферой Альянса отвечала именно она, а не военные. Я до сих благодарна и госпоже послу и собственной интуиции, не позволившей мне пойти на поводу у румасвиримь полковника! Вот так пройти по краю – одного ума и природной осмотрительности мало, необходимо везение.
Мне повезло.
Невероятно, фантастически, – повезло.
Госпожа посол, выслушав просьбу, строго посмотрела на меня. И сказала:
– Вы просто не представляете себе толком, что это такое, восстановление сознания телепата с сохранённого дампа, доктор Ламберт.
– Ну, я понимаю, что это доставит какие-то неприятности мне. Однако если поможет Федерации…
– Неприятности! – качая головой, сказала Джастинсон. – Это смерть, доктор Ламберт. Произойдёт полное замещение вашего сознания сохранённой в дампе копией. Поскольку этот гипотетический дамп был снят с вас в возрасте двух лет, то сами понимаете. Вас нынешней после данной процедуры не станет. Вообще.
Я свела внезапно похолодевшие кончики пальцев. Меня обдало даже не страхом, ужасом на запредельной волне. Я слишком хорошо представила себе всё это.
Опять.
Полная потеря себя.
Снова.
– Поменьше слушайте Шан, – посоветовала мне госпожа Джастинсон. – У неё профдеформация в терминальной стадии, ей лишь бы вскрыть коробку с тайнами, не заботясь о том, что дальше с той коробкой станется, порвётся она в хлам или же как-то уцелеет. Телепаты Альянса вряд ли стали бы вас отговаривать, доктор Ламберт. Вы для них – гражданин Федерации, то есть, враг. Ни ваш юный возраст, ни ваши заслуги – значительные! – на поприще паранормальной медицины никак их не поколебали бы.
Во-вторых, сразу же с сообщением на личный терминал, ко мне в дом постучался капитан исполнительной службы. Чтобы исполнить предписание и выдворить поганых федералок в течение трёх часов с планеты на Орбитальную.
Я себя видела как будто со стороны. Помню, что ничему не удивлялась. Даже злости не было. Орбитальная так Орбитальная, там – посольство, румасвиримь Шанвирмиснови и госпожа Джастинсон, а здесь, в Олегопетровске, до сих пор болтается Кетам Лилайон, и делить с ним один город и одну планету – нет уж, увольте!
Капитан Лагунов зачитал мне общие фразы, что там положено в таких случаях говорить, я только кивнула.
– У меня ведь есть три часа? – уточнила на всякий случай. – Дочь спит, должна часа через полтора проснуться, не хочу будить…
Капитан выразился в том духе, что дети – не хрупкие стеклянные фигурки, и нечего над ними трястись, поспит в дороге.
Мне захотелось рассказать ему, почему именно эта девочка – хрупкая стеклянная фигурка и есть, сколько сил я вложила в неё, и не я одна, чтобы вырвать, выгрызть эту маленькую жизнь из смерти, и я даже раскрыла рот, чтобы начать. А потом передумала. Кому и что я собралась рассказывать? Разве капитан Лагунов поймёт? Он – солдат, его задача – хранить порядок на вверенной ему территории… выдворяя с планеты обнаглевших федералов в том числе. Что такому рассказывать, зачем?
Как хорошо, что мне хватило ума выкупить мобильную кроватку. Я посчитала, что такая вещь мне пригодится, учитывая предстоящий многодневный перелёт на Таммееш, и кроватка была теперь только моя. Осталось лишь переложить в неё Нохораи так, чтобы она не проснулась…
Не вышло. Девочка проснулась, расплакалась, пришлось кормить, переодевать, утешать. Всё это время капитан стоял у меня над душой, буквально по пятам за мной ходил. Что он думал? Что я попытаюсь удрать от него? Глупости. Я его почему-то спокойно как-то совсем чувствовала. Без бешенства, какое разрывало меня в полицейском участке ещё вчера.
Может быть, потому, что капитан сам уже не рад был, что связался. Я чувствовала. У него был второй телепатический ранг, кстати. Эмоции свои, по идее, должен был бы контролировать. Но не мог почему-то. Может, от того, что инфосфера Федерации и инфосфера Альянса глубоко не равны, вторая слабее намного. Может, их второй ранг это как наш третий, не знаю. Но я воспринимала его эмоции: досаду, жалость, желание поскорее отделаться от ситуации и даже стыд.
– Вы не хотите подать апелляцию, доктор Ламберт? – спросил он вдруг у меня. – Ведь налицо некая… эээ…
– Несправедливость? – уточнила я. – Ну да, есть немного. Ломали пальцы моей дочери, а виноваты оказались я и мой защитник, тогда как виновник не просто на свободе, ему вообще ничего не было. И не будет.
– Но тогда почему…
– Не хочу, – сказала я устало. – Смысл мне бодаться с вашей системой?
– Если ребёнок проходит лечение… вы можете её оставить… в конце концов, предписание покинуть планету касается только вас.
– Вы издеваетесь? – осведомилась я, устраивая начавшую дремать девочку в кроватке. – Как я могу оставить ребёнка там, где ей едва не свернули шею?!
– Логично, – признал капитан, и вдруг выговорил с тоской: – Вот уж не думал, что встречу здесь двоих детей!
Можно было сказать ему, что думать – вредно, но я снова сдержалась. Капитан-то при чём? Такая же жертва системы, как и я.
– Всё, мы готовы, – сказала я. – Пойдёмте.
Но едва я вышла за порог, как увидела спешивших к нам Линду и доктора Шелёпина.
– Погодите! – крикнул он издалека. – Стойте!
– Нельзя же так, Энн, – выговаривала мне Линда потом. – Тебе сказали, ты пошла! А подумать? Хоть немного пошевелить тем местом, что у тебя в черепной коробке между ушей залегает?
Я молчала. Не поспоришь ведь, в чём тут спорить. Линда Римануой была права.
Доктору Шелёпину удалось меня отстоять. Как, не спрашивайте, я не знаю, сам не рассказывал. Но он поднял огромный скандал, и в инфосфере, и в информсети нетелепатов. Кажется, тот, кто хотел избавить Радуару от моего присутствия, получил немало проблем. Не уверена, не знаю точно, но проблемы там, кажется, оказались серьезными, вплоть до понижения статуса.
Вмешательство в работу нейросети “Арбитраж” всегда тянет за собой проблемы. Грубая, в ручном режиме, корректировка вердикта, переставшего в результате этой корректировки соответствовать законодательной норме, – это двойная и тройная проблема. Надеюсь, тот человек искренне пожалел о своем поступке. Потому что много потерял. А вот.
Будет теперь знать, что планета круглая.
Хотя не исключено, что он лишь озлобился в адрес Земной Федерации еще сильнее.
Оставалось только понять, откуда о моем выселении узнал Матвей Валерьевич, причем очень быстро, считай, почти мгновенно. Была у меня парочка очень нехороших мыслей, но я их старательно привязывала.
О докторе Шелёпине я не могла сказать ничего дурного. Профессионал, отличный врач, хороший наставник. Почти как…
Как Марвин Таркнесс.
Они хорошо и давно друг друга знали, Матвей Валерьевич отзывался о моем учителе с глубочайшим уважением. Рассказал как-то о совместной конференции в рамках движения “Врачи без границ”, в локальном пространстве Номон-центра. Ему удалось получить гостевую визу Федерации тогда. Два года назад, доктор Таркнесс покидал Таммееш на семьдесят дней, я помнила. Сказал, что в следующий раз – через четыре года! – возьмет с собой и меня, если я не завалю итоговый квалификационный экзамен. И ведь взял бы! Правда, экзамен я завалила.
Из-за Артёма.
Артём Севин превратился в блуждающую боль. Когда я о нем не думала, – хватало других дел, – все было ничего. Но стоило хотя бы немного вспомнить, и сразу становилось трудно дышать. “Мужчины приходят и уходят, а низкий балл за самый важный для тебя на этом этапе жизни экзамен остается. Соберись! Никто не станет упрекать тебя в твоих чувствах к другому человеку, но в халатном небрежении к выбранной профессии – я первый в очереди!”
Двое их было в моей жизни, такие разные, и каждого я вспоминала с болью. Если бы можно было переключить время! С нынешнего на прошлое. Сколько заноз я смогла бы избежать! Сколько заноз смогла бы не вогнать под кожу тем, кто любил меня, оберегал меня и обо мне заботился.
Матвей Валерьевич Шелёпин.
Я поняла, что привязалась к нему. Как к наставнику и – Старшему. Когда я это осознала, то испугалась, и сильно. Он – гражданин Радуарского Альянса, государства, настроенного к Федерации достаточно враждебно. Здесь, в его городе, враги Федерации и мои лично чувствуют себя, как птица в небе. Я про Лилайона говорю! Да откуда мне знать, общаются они между собой в свободное от работы время, или же нет?
И вместе с тем, Матвей Валерьевич был таким же, как доктор Таркнесс. Точно таким же. Даже в интонациях что-то общее проскальзывало. В госпитале его все уважали. Его уважали на всем пространстве Альянса, и даже Итан Малькунпор потом рассказал мне, что в Номон-центре доктора Шелёпина хорошо знают и уважают тоже. Чтобы Матвей Валерьевич сдавал своего младшего сотрудника, пусть даже временно занимающего свою должность, оллирейнскому шпиону… Никогда в жизни!
Несколько дней я молча переваривала в себе свои собственные нервы. Пришла в голову эта дичь, и теперь все, привет, паранойя. Мне теперь везде шпионы мерещились. Несмотря на голос рассудка, несмотря на тепло и поддержку инфосферы, на участливое внимание Линды Римануой, страх поедал меня заживо, и я ничего не могла с ним сделать.
Конечно, доктор Шелёпин это видел. Он видел все, совсем как…
Как Марвин Таркнесс.
У них даже имена были похожи. Матвей и Марвин. Оба на “Ма”.
– Пойдемте-ка со мной, Энн, – сказал Матвей Валерьевич как-то после смены. – Надо поговорить.
У него в кабинете я едва не расплакалась: у окна кадка стояла, с краснощекой лозой. Лоза цвела, крупными алыми шариками, из которых загибались через щели неплотно сомкнутых чашечек белые и синие лепестки. Точно такая же росла и в кабинее доктора Таркнесса…
Я не обращала на растение никакого внимания, оно самое обычное, почти сорняк, его вокруг весной и летом не просто много, а чересчур много. Спросили бы меня, я бы не вспомнила, что у доктора Таркнесса есть в кабинете такое. А тут увидела у доктора Шелёпина, за сорок девять дней пути через несколько промежуточных GV-станций от Таммееша, и горло сдавило…
– Что происходит, Энн? – мягко спросил у меня доктор Шелёпин. – Я вижу ваше состояние. Вам нужна помощь?
– Нет, благодарю, – тихо сказала я. – Я… в порядке.
– И все же.
Внимательный взгляд, почти такой же, как у Лилайона, только вместо хищного интереса – сочувствие. Живое человеческое сочувствие…
И я решилась
– Вы ведь знаете Кемтари Лилайона, Матвей Валерьевич? – спросила я.
Он мимолетно поморщился, но кивнул.
– А вы знаете, что очень на него похожи? – продолжила я, и тут же поправилась: – Внешне.
– В этом все дело? – понимающе спросил он.
Я кивнула.
– Вы родственники, не так ли? – спросила я, стискивая пальцы. – Да? Я видела. Его и вас. Я бы даже сказала, что вы – его брат. Или сын. Я не могла провести паранормальный скан детально тогда. Я держала на руках Нохораи, все мое внимание было на ней. Но такое вот впечатление у меня осталось. Вы очень похожи… внешне...
– Я предпочел бы вовсе его не знать, – Матвей Валерьевич встал, прошелся по кабинету, пр остановился у лозы, тронул пальцем шарик цветка…
Слишком личный вопрос. Болезненный. Я это видела.
– Простите, – тихо сказала я. – Но вы… вы ведь с ним общаетесь? В свободное от работы время. Да?
– Нет, – ответил он ровно, и я поняла, что он говорит правду.
– Мой отец – Валерий Евгеньевич Шелёпин, доктор наук, отдавший жизнь паранормальной медицине, – твердо сказал Матвей Валерьевич, оборачиваясь ко мне. – Так было всегда, сколько я себя помню.
– А…
– Нет, – ответил он на невысказанный вопрос. – Нет, Энн. Мы не общаемся. Повторяю, я предпочел бы вовсе не знать его.
Да, перворанговые Альянса слабее наших. Но и они могут прятать истинные свои чувства так, что никогда не догадаешься, а что у них на душе на самом деле. Так вот, когда перворанговый прячет себя, паранормальной гиперчувствительностью целителя это воспринимается всегда как резко упавший прямо под носом стальной лист. Броня. Многометровой толщины стена. Без исключений, воспринимается именно так.
Матвей Валерьевич не прятался.
– Вы говорите правду, – сказала я. – Простите...
Он подошел ко мне, сел рядом, взял за руки. Так делал доктор Таркнесс, когда хотел поддержать меня, приободрить или убедить в том, что не надо упрямиться, для собственного же блага, а надо слушать того, кто не желает тебе зла…
– Не надо, Энн, – мягко сказал Матвей Валерьевич. – Вам всего семнадцать… а по сути, так и вовсе семь, ведь первые десять лет вашей жизни сгинули из вашей памяти безвозвратно. Не надо вам просить прощения у меня. Все правильно. Все хорошо.
От его рук расходилось мягкое, исцеляющее тепло. Доктор Шелёпин лечил меня, как когда-то делал то же самое доктор Таркнесс.
Я не выдержала.
Ткнулась лбом ему в плечо и разрыдалась, по-детски, взахлёб.
Я не плакала так уже очень давно.
Через несколько дней мне пришло приглашение от Номон-центра на дистанционное, через инфосферу, участие в серии семинаров по обмену практическим опытом лечения прогерий разного генеза. Я должна была подготовить доклад о нашей работе с Нохораи, и, между делом, впала в лёгкую панику. Опыта взаимодействия с инфосферой у меня, считай, практически не было. А тут сразу предлагалось нырнуть с головой в инфолокаль Номона, и я знала, что это будет очень непросто. Несколько дней в параллельном режиме: и там, за тысячи парсек от Радуары, и здесь, у доктора Шелёпина. Учебные занятие по распределению сознания на несколько независимых потоков у меня получались не так плохо, как следовало ожидать. Линда восхищалась. Говорила, сколько до сих пор ни вела новичков, они очень тяжело воспринимали. Она сама в своё время шла со значительным отрицательным ускорением. А у меня, мол, получается, легко.
Легко. Я знала, что стояло за этой лёгкостью, мне Шанвирмиснови объяснила.
В моей прошлой жизни, скорее всего, у меня уже был ранг. Когда я спросила, как можно получить ранг двухлетнему ребёнку, ведь именно в таком возрасте я попала к Шаттирему Шокваллему, гентбарка пояснила, что иногда с детьми высших телепатов происходят нехорошие вещи.
Их сознание пробуждается ещё в утробе матери, если мать решилась на естественную беременность. Инициируется первым спонтанным контактом с инфосферой. В Федерации такие случаи редки, потому что меры принимаются крайне серьёзные. Вплоть до полного запрета на натуральные роды женщинам от третьей ступени второго ранга и выше в некоторых локальных пространствах. После рождения тоже бывают слияния, но здесь уже проще, здесь ребёнок существует уже отдельно от матери, и превентивная терапия даёт почти стопроцентный результат.
Инфосфера Радуарского Альянса слабее нашей. Кроме того, здесь очень сильно влияние оллирейнских семейных стереотипов, когда ребёнок мыслится не отдельной личностью, но частью семейного древа-клана. И подобное иногда практикуется намеренно.
– В инфосфере Альянса в таком случае должен храниться ваш дамп памяти, доктор Ламберт, – говорила Шанвирмиснови. – Вы имеете на него полное право.
Вот с этим я пошла к Ариадне Джастинсон – за советом. В конце концов, за взаимодействие с инфосферой Альянса отвечала именно она, а не военные. Я до сих благодарна и госпоже послу и собственной интуиции, не позволившей мне пойти на поводу у румасвиримь полковника! Вот так пройти по краю – одного ума и природной осмотрительности мало, необходимо везение.
Мне повезло.
Невероятно, фантастически, – повезло.
Госпожа посол, выслушав просьбу, строго посмотрела на меня. И сказала:
– Вы просто не представляете себе толком, что это такое, восстановление сознания телепата с сохранённого дампа, доктор Ламберт.
– Ну, я понимаю, что это доставит какие-то неприятности мне. Однако если поможет Федерации…
– Неприятности! – качая головой, сказала Джастинсон. – Это смерть, доктор Ламберт. Произойдёт полное замещение вашего сознания сохранённой в дампе копией. Поскольку этот гипотетический дамп был снят с вас в возрасте двух лет, то сами понимаете. Вас нынешней после данной процедуры не станет. Вообще.
Я свела внезапно похолодевшие кончики пальцев. Меня обдало даже не страхом, ужасом на запредельной волне. Я слишком хорошо представила себе всё это.
Опять.
Полная потеря себя.
Снова.
– Поменьше слушайте Шан, – посоветовала мне госпожа Джастинсон. – У неё профдеформация в терминальной стадии, ей лишь бы вскрыть коробку с тайнами, не заботясь о том, что дальше с той коробкой станется, порвётся она в хлам или же как-то уцелеет. Телепаты Альянса вряд ли стали бы вас отговаривать, доктор Ламберт. Вы для них – гражданин Федерации, то есть, враг. Ни ваш юный возраст, ни ваши заслуги – значительные! – на поприще паранормальной медицины никак их не поколебали бы.
