– Даже если есть шанс сохранить ему разум? – яростно спросила Эна.
– Полпроцента из сотни? Не тот это шанс, за который держаться можно.
– Но ты же постоянно с ним, – прорвало девушку. – Всё время! Эн то, Эн – сё. Ты на него столько ресурса тратишь… а отдачи никакой же нет, и не будет! Он снова станет овощем в очередной раз, и ты что, не заметила, что с каждым разом период беспамятства становится дольше? Раза так в два. Придёт день, когда ты останешься с пускающим слюни идиотом навсегда.
– Он не просил меня о жизни...
– Я не просила тоже!
– Но он родился. И ты родилась. Я не могу затолкать вас обоих обратно, извини.
– Надо отправить его к предкам, пока не поздно! Раз вылечить невозможно.
– Верно. Ножом в спину. Или – горло перерезать во сне. Если ты это сделаешь, Эна, ты умрёшь.
– Ты убьёшь меня? – девушка не поверила своим ушам. – А как же – «ты родилась, и – ты моя дочь»?
– Я не подниму на тебя руку, – медленно, тяжело сказала мать. – Но ты умрёшь для меня навсегда. Как личность и как мой ребёнок. Я уйду отсюда… да куда угодно, хоть в Степь! Лишь бы в глаза не видеть братоубийцу.
Эна с досады стукнула кулаком в камень. Надо же было так вывернуть, ведь вовсе не об этом же шла речь! Совсем о другом. И вот. Стена. Не прошибить ничем.
– Человеческое…
– Соплежуйство, я знаю, – спокойно прервала её мать. – Но именно поэтому Человечество победит однажды твой Народ. Мы – сильнее.
– Как бы не так! – запальчиво начала было Эна, но мать подняла ладонь, и она замолчала.
– Сострадание, дочь, кажется слабостью лишь на первый взгляд. Те из вас, кто поумнее, уже начали что-то подозревать. Поймёшь и ты когда-нибудь.
Одним слитным движением мать поднялась на ноги.
– Пойду вниз, – сказала она. – Ополоснусь в озере… жарко. Можешь пойти со мной. А можешь остаться. Как хочешь.
Эна сунула озябшие ладони подмышки и упрямо промолчала. Почему? Почему каждый раз не хватает слов объяснить матери, как та неправа?! А ведь неправа же! Ну, неправа полностью! Нельзя позволять чувствам настолько подминать под себя разум!
Мой ребёнок… Больной ребёнок…
Так потому и надо принять тяжёлое решение, что – болен неизлечимо, и надежды нет!
Сострадание… Человечество победит… уйду в Степь
Вот это мать может сделать. Легко. Уйти в Степь и принять там последний бой. А до того в её глазах Эна станет чем-то меньшим, чем пыль под ногами. Страшно даже представить…
Стать пылью в глазах матери. В глазах человека!
Невыносимо!
Летний лес дышит теплом и тем особенным уютом, какого не встретишь в другие времена года. Зимой слишком холодно, осенью слишком сыро, весной – лихорадочно и снова холодно. Летом же – совсем другой разговор.
Эна вместе с прибившейся к ней подругой брата вышла к Большой реке, и теперь они двигались по берегу, стараясь не обозначать своё присутствие наблюдателям с той стороны.
Наблюдателей было не видно и не слышно, но Степь есть Степь, от неё следовало ожидать любой пакости. Прошли изрядно, до места, где лес расступался перед белыми скалами, а из-под скал, сквозь обширный каменный ход, несла воды Красная река, впадая в Большую. Красной её прозвали из-за особого мха, в изобилии покрывавшего подводные камни. И, хоть уровень воды был невысок, ходить следовало очень осторожно. Проклятый мох выделял особо скользкую слизь, и сломать ногу или вот хоть лапу на таком расстоянии от матери, способной перелом исцелить – радости мало.
Зато среди красных камней водились клешезубы. С ними тоже следовало обращаться со всем почтением, но в запечённом на углях виде они отлично радовали желудок. Жаль, к родной пещере их не донесёшь, пропадут. Разве что живыми, но как тогда привести сюда, по крутым спускам и камням, топотуна? Слишком уж большой и неповоротливый зверь, легко может в здешних каменных дебрях не то, что ногу, шею свернуть. Мясо, конечно, дело хорошее, вот только прирученных топотунов тоже следовало беречь. Не так уж их и много у лесного племени…
Наполненный же водой мех на горбу далеко не утянешь, слишком тяжёлый. Затея набрать мальков и развести в озёрах рядом с домом провалилась с треском: не прижились. Чего-то им там не хватало катастрофически, может, этого окаянного мха, как знать. Тащить к себе ещё и мох Эна не хотела. А вдруг расплодится бесконтрольно, и что с ним тогда делать? Спотыкаться на нём и падать до полного посинения, что же ещё-то. Так себе перспектива.
Девушка организовала костерок, позаботившись, чтобы дым не заметили те, кому не надо бы его замечать. Особым образом разложенные камни, нехитрая наука, вошедшая в инстинкты на уровне дыхания: дым стелился по низу, не поднимаясь наверх. И обязательно позаботиться о том, чтобы ветер не уносил запахи в сторону жадных степных носов…
Серая сожрала свою долю клешезубов в сыром виде, и теперь сидела на валуне, чутко прислушиваясь к ментальным отзвукам из-за Большой реки. Лесная Сестра всяко могла уловить больше, чем лишённая врождённой телепатической восприимчивости Эна. Пока беспокоиться было не о чём. Что радовало.
Серую беспокоили не степняки. Она мялась, не решаясь задать вопрос самой Эне. А девушка, занятая спёкшимися клешнезубами, не сразу поняла, в чём дело.
– Говори, – разрешила она, тщательно очищая руки от жира.
Разговор с Лесными Братьями, в целом, сложно назвать собственно разговором. Это всегда сочетание ментальных образов и присущего им полурыка-полулая. Если бы Эна не привыкла к такому с самого детства, то сейчас ей пришлось бы очень непросто. Как ни противно признавать правду, но наладить общение с местными могли бы только ксенологи-телепаты из Земной Федерации. Все остальные сочли бы их зверьми. Со всеми вытекающими.
Лесная спрашивала о брате. Мол, они вместе уже сколько дней, а у него никакого мужского интереса нет. Что не так? Как быть? Эна по-новому взглянула на просьбу взять с собой в дозор и на охоту: девицу мучили серьёзные вопросы, и хотелось их обсудить с сестрой своего никчёмного возлюбленного. С кем же ещё. Не с матерью же! Мать вызывала у лесных благоговение и правильную дрожь, как и полагается Старшей.
– Никак, – честно ответила Эна на вопрос. – Он ещё ребёнок.
Недоверие. Недоумение. Как же так-то?!
– Да вот так, – фыркнула девушка. – Мы – другие. Взрослеем иначе.
– И ты ребёнок?
Рассказать ей о Взрослом Имени? Которого если нет, то ты не взрослый, как ни крути… Не поймёт. Примитивный разум лесных не способен вместить такое знание.
– Я – уже нет.
– Тогда почему у тебя нет мужчины?
– Не хочу.
– Так не бывает!
Да уж, трудновато ей поверить, они тут по весне практически все с ума сходят от гормонов и зова природы…
– Никто не нравится.
– Почему?
Снова – как объяснить? Про статус, про наследие Отца, про разные биологические виды… Почти всю речь не поймёт же.
– Детей не будет, – выбрала Эна самое простое объяснение. – И у тебя от моего брата детей не будет никогда.
Лесная поникла. Она догадывалась, конечно же, но, наверное, надеялась на чудо. Они ведь не раз видели чудеса, какие творит мать – исцеляет страшные раны, помогает в родах. Вот так и здесь надежда сохранялась до последнего.
– Ты выбрала сама, – безжалостно заявила Эна.
Лесная Сестра уныло положила морду на камень. От неё исходила вполне живая боль, и Эна где-то даже понимала, почему. У самой абсолютно никаких перспектив в этом мире. Нет здесь никого и не будет. Так и придётся всю жизнь прожить без детей, без будущего и без смысла. Под конец кто-нибудь сожрёт, здесь все жрут всех, всегда.
О, как Эна ненавидела мир, в котором ей довелось родиться! Именно за безжалостность эту звериную, за безнадёгу, за горевшее в душе яростное отчаяние.
– Выход есть вообще-то, – задумчиво выговорила Эна.
А почему бы и нет, в конце-то концов?
Серая подняла голову, ожидая совета.
– Отправься куда-нибудь подальше. К горным там. Куда на топотуне – десять дней пути в один конец. Найди охотника, крепкого, сильного, храброго… Вернёшься, скажешь всем, что дети от моего брата. Брат не поймёт ничего и будет рад возиться, а остальные поверят.
Серая села, обернула себя длинным, тонким и гибким, как хлыст, голым хвостом.
– Обман…
– Обман, – кивнула Эна, заваливая прогоревшие угли каменной крошкой. – А иначе останешься без детей. И – без женского счастья.
– Счастье можно и подождать, – с достоинством возразила лесная. – Твой брат повзрослеет…
– Да ты состаришься раньше, чем он повзрослеет! – с досадой высказалась Эна. – Впрочем, поступай, как знаешь. Мне-то что. Ты спросила, я ответила.
Внезапно лесная поставила торчком уши. Эна сразу, без рассуждений, пригнулась, укрываясь за камнями. Опасность исходила от воды… воды…
Растереть мысли. Стать частью природы. Впустить в себя тёплый летний полдень, стать деревом, ветром, красным мхом, клешнезубом…
И тогда выбирающиеся из пещеры напротив враги не заметят тебя…
Степь.
Снова – Степь…
Растереть страх.
Ветру не страшно. Камню не страшно. Солнцу в небе – тем более дела нет до злых крупных степных самцов, плывущих по подводному туннелю…
Здешние горы пронизаны сетью карстовых пещер. В одной из таких жила сама Эна вместе с братом и матерью. Где-то как-то степные нашли безопасный ход, позволивший им переправиться через Большую реку незамеченными.
Понять бы, это весь отряд или только передовые, разведчики… Пятеро… шестеро… много!
Решение пришло внезапно, ударом молнии. Сколько бы незваных гостей ни явилось из-под земли, а справиться с ними можно было единственным способом.
Эна дёрнула плазмоган, висящий у бедра на самодельном ремне. Активация на максимум! Залп.
Вода вскипела, заволакивая всё вокруг адским жаром.
Прощайте клешнезубы, вы были вкусные и теперь расплодитесь ещё очень нескоро. До свидания, красный мох. Уж тебе-то до звезды, к осени заполонишь тут всё снова. А степнякам – конец.
Нечего потому что!
Короткий взрык Лесной Сестры – опасность! Опасность! Эна резко развернулась.
Прямо перед нею стоял уцелевший степняк, громадный даже по меркам своих собратьев. Глухо рычал, морща заросшую короткой шерстью морду, хлестал себя по бокам длинным голым хвостом, скрёб каменистую землю когтями мощных задних лап, готовясь к прыжку.
Эна отбросила бесполезный плазмоган. Заряда в нём хватало всего на один нормальный залп, после чего посаженный аккумулятор сутками лежал на солнцепёке, вбирая в себя скудную энергию местного светила.
Спасти девушку мог теперь только отцовский нож и собственный острый разум.
– Хочешь отомстить за приятелей? – усмехнулась Эна, оценив здоровущие жёлтые клыки в ощеренной пасти. – Давай!
Страх ушёл. Осталась лишь ледяная расчётливая ярость, а глаза словно перестроились – на туше степняка словно бы подсветило лазером все, уязвимые для удара ножом, точки.
Вот когда пожалеешь, что не родилась мужчиной с огромной физической силой! Как брат. На некоторые, особенно «вкусные» задачи попросту не хватит сил.
Сил в любом случае не хватит.
Удар может быть только один.
Только один.
Наповал.
Враг бросился, и Эна взвилась свечкой в рвущем все жилы прыжке. Степняк в мыслях своих уже расплющил противника о камни, вырвал горло и теперь довольно отчищал от морды кровь, и очень сильно удивился, что кровь на разбитом носу – его собственная. «Ничего, дружок, – вспомнились Эне слова матери, сказанные однажды в похожем случае, – земля – круглая!» С разгону да рылом о камень – неприятно, чего уж там.
Но слишком опытен оказался степной воин, не по Эниным зубам. Он не стал бросаться второй раз, медленно пошёл по кругу, плавными, скользящими шагами, как будто под лапами у него был зимний лёд, а не каменная крошка. Эна напряжённо следила за ним, нож плясал в её пальцах – не угадаешь, откуда и куда ударит. Сейчас враг бросится… сейчас… и получит!
Так бы она и пропала ни за что ни про что. Спасла Лесная Сестра. Она сбила Эну с ног, а вот сама увернуться уже не успела: нож степного вошёл ей под лопатку.
Боль серой ударила как своя собственная, и Эна с ужасом поняла, что произошло. Степь всегда была сильна менталистами, и враг оказался как раз из таких. Эна не заметила, как реальность боя превратилась в реальность ментальной иллюзии, и пока она следила за наведённым мороком, ожидая нападения, степняк уже нападал!
Лесная Сестра сбила ему атаку, но скрываться уже не имело никакого смысла: свирепая щёлкающая пасть нависла над Эной. Не пощадит! Девушка не рассуждая затолкала кулак твари в глотку, – приём всплыл откуда-то из глубин родовой памяти, минуя сознание, – и воткнула нож, куда пришлось. Выдернула и воткнула снова. И ещё раз. И ещё.
Удушающая злоба степняка навалилась лавиной: да, сдохну, но не один! Эна закричала в ответ, обрушивая на разум твари всю свою боль, весь гнев и отчаяние, и ярость за рану Лесной Сестры, и бешеную ненависть к этому проклятому миру, где так некстати угораздило родиться.
Пришёл незваным! Убийца! Сдохни! Сдохните все! Все… все… все… все!
Сквозь тело словно пошёл разряд гигантской молнии. Ярость выплеснулась мощной грозовой волной, сметающей всё на своём пути. И она всё длилась и длилась, выворачивая всё тело жестокой судорогой, а потом вдруг закончилась, будто её выключили.
Эна потеряла сознание, не успев даже понять, что с ней происходит.
Она очнулась не сразу. Лицом вниз. Мелкие камни давили в лоб, из уголка тянулась кровавая, судя по вкусу на языке, слюна. От тяжёлого запаха пролитой крови живот скрутило в жестоких спазмах, и все, съеденные незадолго до боя, клешезубы обрели свободу.
Эна не смогла освободить застрявшую в глотке мёртвого степняка руку, как ни старалась, а встать на ноги с этакой тушей нечего было и мечтать. Если сейчас здесь появятся приятели проклятого ублюдка…
Девушка не додумала эту мысль, стало слишком уж страшно.
Ей в бедро ткнулся нос Лесной Сестры. Она ещё жила, как ни странно. Степь умела обращаться с железом, в отличие от Леса, но торчавшая из-под лопатки Сестры рукоять ударила памятью, вызвав очередную волну спазмов.
Нож не принадлежал Степи. Его отобрали у свалившегося с небес чужака, причём не просто кого-то там, а одного из родичей брата. Клан Шокквальми! Выжженная на торце рукояти звезда-тойвальрем не оставляла никаких других вариантов. На эти тойвальремы Эна насмотрелась с детства: брат их рисовал, вырезал, выбивал везде, где только мог, особенно в периоды, когда на него находило беспамятство.
– Ненавижу… – сквозь зубы прошептала Эна, бессильно утыкаясь лицом в землю.
Ей удалось сдвинуться в сторону от собственной блевотины, но и только. Стоявшие в воздухе тяжёлые запахи крови, смерти, рвоты никуда не делись.
Адреналин схлынул, пришла боль, от которой хоть камень грызи. Болело всё! Рука, раны от когтей на теле – сразу даже не сообразить, где именно, но хуже всего – горевшая в разуме смертная мука: Лесная Сестра умирала. Со сталью под лопаткой долго не проживёшь, такие дела.
– Живи, слышишь? – Эне казалось, будто она кричит, на самом деле с губ срывался лишь еле различимый стон. – Живи, серая! Брат без тебя с ума сойдёт! Живи!
«Наши знают, – откликнулся в её сознании слабеющий ментальный посыл. – Они идут…»
Телепатия – отличная штука. Она мгновенна. Если кто-то попадает в беду, всё сообщество об этом узнает практически сразу. Но… Ближайший патруль доберётся до места схватки нескоро. Лапы и ноги не умеют перемещаться мгновенно по бездорожью, буеракам да косогорам.
– Полпроцента из сотни? Не тот это шанс, за который держаться можно.
– Но ты же постоянно с ним, – прорвало девушку. – Всё время! Эн то, Эн – сё. Ты на него столько ресурса тратишь… а отдачи никакой же нет, и не будет! Он снова станет овощем в очередной раз, и ты что, не заметила, что с каждым разом период беспамятства становится дольше? Раза так в два. Придёт день, когда ты останешься с пускающим слюни идиотом навсегда.
– Он не просил меня о жизни...
– Я не просила тоже!
– Но он родился. И ты родилась. Я не могу затолкать вас обоих обратно, извини.
– Надо отправить его к предкам, пока не поздно! Раз вылечить невозможно.
– Верно. Ножом в спину. Или – горло перерезать во сне. Если ты это сделаешь, Эна, ты умрёшь.
– Ты убьёшь меня? – девушка не поверила своим ушам. – А как же – «ты родилась, и – ты моя дочь»?
– Я не подниму на тебя руку, – медленно, тяжело сказала мать. – Но ты умрёшь для меня навсегда. Как личность и как мой ребёнок. Я уйду отсюда… да куда угодно, хоть в Степь! Лишь бы в глаза не видеть братоубийцу.
Эна с досады стукнула кулаком в камень. Надо же было так вывернуть, ведь вовсе не об этом же шла речь! Совсем о другом. И вот. Стена. Не прошибить ничем.
– Человеческое…
– Соплежуйство, я знаю, – спокойно прервала её мать. – Но именно поэтому Человечество победит однажды твой Народ. Мы – сильнее.
– Как бы не так! – запальчиво начала было Эна, но мать подняла ладонь, и она замолчала.
– Сострадание, дочь, кажется слабостью лишь на первый взгляд. Те из вас, кто поумнее, уже начали что-то подозревать. Поймёшь и ты когда-нибудь.
Одним слитным движением мать поднялась на ноги.
– Пойду вниз, – сказала она. – Ополоснусь в озере… жарко. Можешь пойти со мной. А можешь остаться. Как хочешь.
Эна сунула озябшие ладони подмышки и упрямо промолчала. Почему? Почему каждый раз не хватает слов объяснить матери, как та неправа?! А ведь неправа же! Ну, неправа полностью! Нельзя позволять чувствам настолько подминать под себя разум!
Мой ребёнок… Больной ребёнок…
Так потому и надо принять тяжёлое решение, что – болен неизлечимо, и надежды нет!
Сострадание… Человечество победит… уйду в Степь
Вот это мать может сделать. Легко. Уйти в Степь и принять там последний бой. А до того в её глазах Эна станет чем-то меньшим, чем пыль под ногами. Страшно даже представить…
Стать пылью в глазах матери. В глазах человека!
Невыносимо!
***
Летний лес дышит теплом и тем особенным уютом, какого не встретишь в другие времена года. Зимой слишком холодно, осенью слишком сыро, весной – лихорадочно и снова холодно. Летом же – совсем другой разговор.
Эна вместе с прибившейся к ней подругой брата вышла к Большой реке, и теперь они двигались по берегу, стараясь не обозначать своё присутствие наблюдателям с той стороны.
Наблюдателей было не видно и не слышно, но Степь есть Степь, от неё следовало ожидать любой пакости. Прошли изрядно, до места, где лес расступался перед белыми скалами, а из-под скал, сквозь обширный каменный ход, несла воды Красная река, впадая в Большую. Красной её прозвали из-за особого мха, в изобилии покрывавшего подводные камни. И, хоть уровень воды был невысок, ходить следовало очень осторожно. Проклятый мох выделял особо скользкую слизь, и сломать ногу или вот хоть лапу на таком расстоянии от матери, способной перелом исцелить – радости мало.
Зато среди красных камней водились клешезубы. С ними тоже следовало обращаться со всем почтением, но в запечённом на углях виде они отлично радовали желудок. Жаль, к родной пещере их не донесёшь, пропадут. Разве что живыми, но как тогда привести сюда, по крутым спускам и камням, топотуна? Слишком уж большой и неповоротливый зверь, легко может в здешних каменных дебрях не то, что ногу, шею свернуть. Мясо, конечно, дело хорошее, вот только прирученных топотунов тоже следовало беречь. Не так уж их и много у лесного племени…
Наполненный же водой мех на горбу далеко не утянешь, слишком тяжёлый. Затея набрать мальков и развести в озёрах рядом с домом провалилась с треском: не прижились. Чего-то им там не хватало катастрофически, может, этого окаянного мха, как знать. Тащить к себе ещё и мох Эна не хотела. А вдруг расплодится бесконтрольно, и что с ним тогда делать? Спотыкаться на нём и падать до полного посинения, что же ещё-то. Так себе перспектива.
Девушка организовала костерок, позаботившись, чтобы дым не заметили те, кому не надо бы его замечать. Особым образом разложенные камни, нехитрая наука, вошедшая в инстинкты на уровне дыхания: дым стелился по низу, не поднимаясь наверх. И обязательно позаботиться о том, чтобы ветер не уносил запахи в сторону жадных степных носов…
Серая сожрала свою долю клешезубов в сыром виде, и теперь сидела на валуне, чутко прислушиваясь к ментальным отзвукам из-за Большой реки. Лесная Сестра всяко могла уловить больше, чем лишённая врождённой телепатической восприимчивости Эна. Пока беспокоиться было не о чём. Что радовало.
Серую беспокоили не степняки. Она мялась, не решаясь задать вопрос самой Эне. А девушка, занятая спёкшимися клешнезубами, не сразу поняла, в чём дело.
– Говори, – разрешила она, тщательно очищая руки от жира.
Разговор с Лесными Братьями, в целом, сложно назвать собственно разговором. Это всегда сочетание ментальных образов и присущего им полурыка-полулая. Если бы Эна не привыкла к такому с самого детства, то сейчас ей пришлось бы очень непросто. Как ни противно признавать правду, но наладить общение с местными могли бы только ксенологи-телепаты из Земной Федерации. Все остальные сочли бы их зверьми. Со всеми вытекающими.
Лесная спрашивала о брате. Мол, они вместе уже сколько дней, а у него никакого мужского интереса нет. Что не так? Как быть? Эна по-новому взглянула на просьбу взять с собой в дозор и на охоту: девицу мучили серьёзные вопросы, и хотелось их обсудить с сестрой своего никчёмного возлюбленного. С кем же ещё. Не с матерью же! Мать вызывала у лесных благоговение и правильную дрожь, как и полагается Старшей.
– Никак, – честно ответила Эна на вопрос. – Он ещё ребёнок.
Недоверие. Недоумение. Как же так-то?!
– Да вот так, – фыркнула девушка. – Мы – другие. Взрослеем иначе.
– И ты ребёнок?
Рассказать ей о Взрослом Имени? Которого если нет, то ты не взрослый, как ни крути… Не поймёт. Примитивный разум лесных не способен вместить такое знание.
– Я – уже нет.
– Тогда почему у тебя нет мужчины?
– Не хочу.
– Так не бывает!
Да уж, трудновато ей поверить, они тут по весне практически все с ума сходят от гормонов и зова природы…
– Никто не нравится.
– Почему?
Снова – как объяснить? Про статус, про наследие Отца, про разные биологические виды… Почти всю речь не поймёт же.
– Детей не будет, – выбрала Эна самое простое объяснение. – И у тебя от моего брата детей не будет никогда.
Лесная поникла. Она догадывалась, конечно же, но, наверное, надеялась на чудо. Они ведь не раз видели чудеса, какие творит мать – исцеляет страшные раны, помогает в родах. Вот так и здесь надежда сохранялась до последнего.
– Ты выбрала сама, – безжалостно заявила Эна.
Лесная Сестра уныло положила морду на камень. От неё исходила вполне живая боль, и Эна где-то даже понимала, почему. У самой абсолютно никаких перспектив в этом мире. Нет здесь никого и не будет. Так и придётся всю жизнь прожить без детей, без будущего и без смысла. Под конец кто-нибудь сожрёт, здесь все жрут всех, всегда.
О, как Эна ненавидела мир, в котором ей довелось родиться! Именно за безжалостность эту звериную, за безнадёгу, за горевшее в душе яростное отчаяние.
– Выход есть вообще-то, – задумчиво выговорила Эна.
А почему бы и нет, в конце-то концов?
Серая подняла голову, ожидая совета.
– Отправься куда-нибудь подальше. К горным там. Куда на топотуне – десять дней пути в один конец. Найди охотника, крепкого, сильного, храброго… Вернёшься, скажешь всем, что дети от моего брата. Брат не поймёт ничего и будет рад возиться, а остальные поверят.
Серая села, обернула себя длинным, тонким и гибким, как хлыст, голым хвостом.
– Обман…
– Обман, – кивнула Эна, заваливая прогоревшие угли каменной крошкой. – А иначе останешься без детей. И – без женского счастья.
– Счастье можно и подождать, – с достоинством возразила лесная. – Твой брат повзрослеет…
– Да ты состаришься раньше, чем он повзрослеет! – с досадой высказалась Эна. – Впрочем, поступай, как знаешь. Мне-то что. Ты спросила, я ответила.
Внезапно лесная поставила торчком уши. Эна сразу, без рассуждений, пригнулась, укрываясь за камнями. Опасность исходила от воды… воды…
Растереть мысли. Стать частью природы. Впустить в себя тёплый летний полдень, стать деревом, ветром, красным мхом, клешнезубом…
И тогда выбирающиеся из пещеры напротив враги не заметят тебя…
Степь.
Снова – Степь…
Растереть страх.
Ветру не страшно. Камню не страшно. Солнцу в небе – тем более дела нет до злых крупных степных самцов, плывущих по подводному туннелю…
Здешние горы пронизаны сетью карстовых пещер. В одной из таких жила сама Эна вместе с братом и матерью. Где-то как-то степные нашли безопасный ход, позволивший им переправиться через Большую реку незамеченными.
Понять бы, это весь отряд или только передовые, разведчики… Пятеро… шестеро… много!
Решение пришло внезапно, ударом молнии. Сколько бы незваных гостей ни явилось из-под земли, а справиться с ними можно было единственным способом.
Эна дёрнула плазмоган, висящий у бедра на самодельном ремне. Активация на максимум! Залп.
Вода вскипела, заволакивая всё вокруг адским жаром.
Прощайте клешнезубы, вы были вкусные и теперь расплодитесь ещё очень нескоро. До свидания, красный мох. Уж тебе-то до звезды, к осени заполонишь тут всё снова. А степнякам – конец.
Нечего потому что!
Короткий взрык Лесной Сестры – опасность! Опасность! Эна резко развернулась.
Прямо перед нею стоял уцелевший степняк, громадный даже по меркам своих собратьев. Глухо рычал, морща заросшую короткой шерстью морду, хлестал себя по бокам длинным голым хвостом, скрёб каменистую землю когтями мощных задних лап, готовясь к прыжку.
Эна отбросила бесполезный плазмоган. Заряда в нём хватало всего на один нормальный залп, после чего посаженный аккумулятор сутками лежал на солнцепёке, вбирая в себя скудную энергию местного светила.
Спасти девушку мог теперь только отцовский нож и собственный острый разум.
– Хочешь отомстить за приятелей? – усмехнулась Эна, оценив здоровущие жёлтые клыки в ощеренной пасти. – Давай!
Страх ушёл. Осталась лишь ледяная расчётливая ярость, а глаза словно перестроились – на туше степняка словно бы подсветило лазером все, уязвимые для удара ножом, точки.
Вот когда пожалеешь, что не родилась мужчиной с огромной физической силой! Как брат. На некоторые, особенно «вкусные» задачи попросту не хватит сил.
Сил в любом случае не хватит.
Удар может быть только один.
Только один.
Наповал.
Враг бросился, и Эна взвилась свечкой в рвущем все жилы прыжке. Степняк в мыслях своих уже расплющил противника о камни, вырвал горло и теперь довольно отчищал от морды кровь, и очень сильно удивился, что кровь на разбитом носу – его собственная. «Ничего, дружок, – вспомнились Эне слова матери, сказанные однажды в похожем случае, – земля – круглая!» С разгону да рылом о камень – неприятно, чего уж там.
Но слишком опытен оказался степной воин, не по Эниным зубам. Он не стал бросаться второй раз, медленно пошёл по кругу, плавными, скользящими шагами, как будто под лапами у него был зимний лёд, а не каменная крошка. Эна напряжённо следила за ним, нож плясал в её пальцах – не угадаешь, откуда и куда ударит. Сейчас враг бросится… сейчас… и получит!
Так бы она и пропала ни за что ни про что. Спасла Лесная Сестра. Она сбила Эну с ног, а вот сама увернуться уже не успела: нож степного вошёл ей под лопатку.
Боль серой ударила как своя собственная, и Эна с ужасом поняла, что произошло. Степь всегда была сильна менталистами, и враг оказался как раз из таких. Эна не заметила, как реальность боя превратилась в реальность ментальной иллюзии, и пока она следила за наведённым мороком, ожидая нападения, степняк уже нападал!
Лесная Сестра сбила ему атаку, но скрываться уже не имело никакого смысла: свирепая щёлкающая пасть нависла над Эной. Не пощадит! Девушка не рассуждая затолкала кулак твари в глотку, – приём всплыл откуда-то из глубин родовой памяти, минуя сознание, – и воткнула нож, куда пришлось. Выдернула и воткнула снова. И ещё раз. И ещё.
Удушающая злоба степняка навалилась лавиной: да, сдохну, но не один! Эна закричала в ответ, обрушивая на разум твари всю свою боль, весь гнев и отчаяние, и ярость за рану Лесной Сестры, и бешеную ненависть к этому проклятому миру, где так некстати угораздило родиться.
Пришёл незваным! Убийца! Сдохни! Сдохните все! Все… все… все… все!
Сквозь тело словно пошёл разряд гигантской молнии. Ярость выплеснулась мощной грозовой волной, сметающей всё на своём пути. И она всё длилась и длилась, выворачивая всё тело жестокой судорогой, а потом вдруг закончилась, будто её выключили.
Эна потеряла сознание, не успев даже понять, что с ней происходит.
Она очнулась не сразу. Лицом вниз. Мелкие камни давили в лоб, из уголка тянулась кровавая, судя по вкусу на языке, слюна. От тяжёлого запаха пролитой крови живот скрутило в жестоких спазмах, и все, съеденные незадолго до боя, клешезубы обрели свободу.
Эна не смогла освободить застрявшую в глотке мёртвого степняка руку, как ни старалась, а встать на ноги с этакой тушей нечего было и мечтать. Если сейчас здесь появятся приятели проклятого ублюдка…
Девушка не додумала эту мысль, стало слишком уж страшно.
Ей в бедро ткнулся нос Лесной Сестры. Она ещё жила, как ни странно. Степь умела обращаться с железом, в отличие от Леса, но торчавшая из-под лопатки Сестры рукоять ударила памятью, вызвав очередную волну спазмов.
Нож не принадлежал Степи. Его отобрали у свалившегося с небес чужака, причём не просто кого-то там, а одного из родичей брата. Клан Шокквальми! Выжженная на торце рукояти звезда-тойвальрем не оставляла никаких других вариантов. На эти тойвальремы Эна насмотрелась с детства: брат их рисовал, вырезал, выбивал везде, где только мог, особенно в периоды, когда на него находило беспамятство.
– Ненавижу… – сквозь зубы прошептала Эна, бессильно утыкаясь лицом в землю.
Ей удалось сдвинуться в сторону от собственной блевотины, но и только. Стоявшие в воздухе тяжёлые запахи крови, смерти, рвоты никуда не делись.
Адреналин схлынул, пришла боль, от которой хоть камень грызи. Болело всё! Рука, раны от когтей на теле – сразу даже не сообразить, где именно, но хуже всего – горевшая в разуме смертная мука: Лесная Сестра умирала. Со сталью под лопаткой долго не проживёшь, такие дела.
– Живи, слышишь? – Эне казалось, будто она кричит, на самом деле с губ срывался лишь еле различимый стон. – Живи, серая! Брат без тебя с ума сойдёт! Живи!
«Наши знают, – откликнулся в её сознании слабеющий ментальный посыл. – Они идут…»
Телепатия – отличная штука. Она мгновенна. Если кто-то попадает в беду, всё сообщество об этом узнает практически сразу. Но… Ближайший патруль доберётся до места схватки нескоро. Лапы и ноги не умеют перемещаться мгновенно по бездорожью, буеракам да косогорам.
