Но память отметила раз и навсегда: буроватую, с красными «ушками» на псевдоголове, тварь лучше лишний раз не тревожить. А ещё лучше смотреть, куда ставишь ноги, чтоб не дотянулись. Сожрать, конечно, не сожрут, это вам не цветочницы, но крови попьют изрядно.
Бла-бла. Бла-бвлак-бла. Хрусть…
Эна мгновенно насторожилась. Хрустнуть могла только сухая ветка и только под чьей-то лапой. От любого из Лесных Братьев давно уже пришёл бы ментальный пароль-отклик, топотуна ещё издали услышишь, как и семирога, злоскот всегда атакует сверху на открытых пространствах и не водится на болотах, чужих цветочниц в Лесу давным-давно не видели, а от своих, опять же, пришёл бы отклик. А зверьё помельче само обходит Эну десятой дорогой, из правильного опасения послужить обедом или гарниром.
Хрусть.
На пределе слышимости, уже слева-сзади и – ближе. Тот, кто снова пропустил сухую ветку из-за собственного раздолбайства – или от того, что не был знаком со здешними местами? – не хотел показывать себя. Но и мимо идти не желал. А значит, его интерес дружелюбным считать нельзя. Украдкой в гости не ходят.
– А ну, покажись, сволочь! – яростно потребовала Эна. – Кто ты и чего тебе надо?
Тишина.
Даже пиявки блаблакать прекратили.
Хрусть… Ближе, снова позади. Сознание хлестнуло памятью об одном из уроков матери:
– Когда жертва слишком сильна физически или есть сомнения в том, что стопроцентно можно одолеть её в схватке один на один, то, при условии наличия телепатической паранормы, жертву необходимо обмануть. Вынудить повернуться спиной. Куда так удобно что-нибудь вонзить: клыки, когти, нож… А это значит, что атакующий будет находиться напротив угрозы, на которую реагирует жертва, как раз у той за спиной. Тут нет инфосферных телепатов Федерации, до многомерных ментальных иллюзий местным как до соседней звезды раком. Так что бить нужно – по прямой! Без колебаний.
Лучший бой – тот, который ты выигрываешь. Потому что главный приз в любой здешней схватке – не восхваление благородства, а твоё собственное тело. Либо ты продолжаешь им распоряжаться дальше, либо его безо всяких затей жрут. Сырым.
Эна дёрнула из кобуры плазмоган. Выстрел – не в сторону источника подозрительно звука, а в противоположную от него! Широкополосный, ради большей площади поражения. Мощность меньше, конечно же, но важнее было попасть. Если нет брони или паранормальной защиты, то какой конкретно температуры плазма поджарит врага, уже не важно. Всё равно это плазма. Сожжёт с гарантией.
Вой, полный боли и ярости, резанул по ушам. Перед Эной, в очень опасной близости, корчился, подыхая, степняк. Поменьше того, который едва не отправил к предкам не так уж давно. Но тоже не маленький! Судя по скверно поджившим ожогам на боку, он был из того отряда, бесславно сгинувшего во владениях клешнезубов. Как он выживал среди враждебного ему Леса столько дней, загадка. Наверное, его выручали телепатические способности, не иначе.
Он уходил от погони, скрывался от патрулей, охотился, стараясь не оставлять следов. Возможно, наблюдал – и, самое неприятное, если ментальное связь со Степью сохранялась, передавал сведения о Лесе своим. Вероятно, собирался вскоре потихоньку переправиться через Большую реку и скрыться…
Но когда почуял Эну, подарившую его приятелям страшную смерть в огне и вскипевшей воде, не совладал с собой. Захотел отомстить. Ну, и вот результат. Закономерный.
– И почему я не удивлена, – медленно выговорила Эна, копируя материнские интонации.
Выстрел опалил степняку половину морды. Выжить с таким ранением на дикой планете крайне сложно, чтобы не сказать, невозможно вообще. И он это понимал прекрасно. Но не сдаваться же на милость врага? Кто и когда ту милость видел…
Умрёшь.
Ударом беззвучного грома пошла ментальная атака. Не запугать, не подчинить, не спрятаться – уничтожить. Жажда убийства исходила от умирающего душной кольцевой волной.
– Ментальные поединки – искусство особого рода, – говорила мать. -Главное в них, пожалуй, сила духа. Это битва духа прежде всего. Если ты дрогнешь, дашь слабину, попытаешься спастись бегством – ты проиграешь. Невозможно убежать в поле ментальной иллюзии. Никуда ты там не убежишь, от себя никак не скрыться. А твои страх и паника послужат проводником воли противника. Но и телепатическому удару ты противостоять лоб в лоб никак не сможешь. Не те у тебя знания, опыт и способности. Как выжить в такой ситуации? Есть приёмы…
Для наглядности. Ударь палкой воду. Видишь? Вода расступается, пропуская палку сквозь себя, а потом смыкается снова, и ни шрама на ней, ни пятнышка. А порождённые ударом волны постепенно исчезают и вскоре пропадают совсем. Вот так и здесь.
Ты пропускаешь удар, как вода…
… и атакуешь в ответ…
… на нулевом уровне – через эмоции, здешним обитателям его хватает с головой.
Использовать чувства как оружие? Эна помнила, как ей это сразу понравилось. Бесполезное, нарушающее стройную логику разума состояние могло послужить оружием, принести пользу, спасти!
И на ярость и боль степняка она ответила уже своей яростью и болью. Отчаянием запертого пределами дикого мира сознания и ненавистью к выходцам из распроклятой Степи, которые отменно отравляли и без того тяжёлую жизнь.
Ярость на ярость. Ненависть на ненависть. Злоба на злобу.
Они сшиблись, как семироги по весне, во время споров за самку. Никто не хотел уступать, каждому хотелось жить, пусть недолго, но с чётким осознанием, что враг отправился за грань, к предкам. Что его жизнь оборвётся раньше. Только это и имело сейчас значение. Только это одно!
А добрый совет про воду Эна хоть и вспомнила, но не воспользовалась, самонадеянно посчитав, что справится и так.
Она поняла, что ошиблась, только тогда, когда в мыслях начала разливаться страшная, хорошо узнаваемая, чернота смерти. Невозможно прожить столько лет в первобытных условиях без того, чтобы не прогуляться по грани хотя один раз. Случается всякое. Обычно Эне везло, и мать успевала добраться до неё прежде, чем процесс становился необратимым. Но рассчитывать на везение бесконечно – плохая идея, и на будущее – если будущее всё-таки наступит, – следовало бы это запомнить…
Как будто тонешь в чёрной воде. Падаешь вниз, а далеко над головой – пятно солнечного дня, и оно отдаляется, отдаляется, отдаляется… Эна тонула однажды, чудом выбралась – помогли Лесные Братья, но запомнила навсегда, каково это, когда воздуха не хватает, а разум уже смирился с неизбежным.
Ни страха, ни воли, ни мысли, – ничего…
А потом вспышкой пришла память.
Она стояла в рубке управления флагмана, и на огромных стенах-экранах плыла в чёрном океане космоса мятежная планета, и рядом отображались столбцы диаграм и цифр – объёмно. Характеристики, потенциалы, возможности, что-то ещё.
Она отдала приказ о бомбардировке с орбиты и хладнокровно следила за отчётами полёта смертоносных зарядов, а потом увидела своими глазами, как вспухают на бело-зелёно-голубом, разводами, боку обречённого мира язвы взрывов, и как несутся оттуда, снизу, удары возмездия.
… и одновременно она же – горела внизу. На планетарной поверхности. Там, куда пришёлся один из ударов. Планета была та же самая, сомневаться не приходилось.
Ярость с орбиты и ярость снизу сшиблись вместе, порождая море кипящего, запредельного для всего живого и частью неживого тоже огня…
Эна очнулась резко, рывком. Оторвала щеку от влажной земли. Всхлипнула, отёрла тыльной стороной ладони лицо – кровь. Кажется, из носа. Да, оттуда…
Сплюнула, не помогло. Во рту поселился на редкость гадкий привкус. Крови, и чего-то ещё, отменно противного.
Степняк умер. Судя по взрытой когтями на лапах земле, умирал он долго и неприятно.
«А я? – в ужасе подумала Эна. – Я-то сколько тут пролежала?!»
Взгляд наверх. Бурое солнце ушло на закат, и положение теней внятно показывало – уже вечер. Не то, чтобы совсем уж поздний. Но, скажем так, давно уже не день.
Девушка поднялась. Сначала на одно колено, потом – рывком – встала на ноги. Отыскала сосуд с водой, жадно выпила. Ничего, по дороге к родной пещере есть родники, можно будет и напиться и умыться. Сейчас главное убраться отсюда побыстрее. Вдруг у гада есть приятели?
Впрочем, если бы они были, то всё давно уже было закончено.
В кустах что-то зашевелилось, и Эна схватилась за нож, поскольку от плазмогана не было никакого толку: с трудом накопленного за несколько дней заряда хватало на один нормальный залп, после чего – только разве что костёр разжечь, не больше.
Но из кустов показались бутоны, яркие, желтовато-алые, с полосой по центру каждого лепестка. И от них пришёл слабый вопрошающий отклик. Эна расслабилась. Цветочница была «своя», и она имела в виду тело дохлого степняка. В самом деле, что оно тут даром пропадает!
– Ешь, можно, – разрешила Эна, и отвернулась.
Смотреть на то, как питаются цветочницы, было выше её сил. Но они прекрасно избавляли Лес от лишних трупов, выполняя неблагодарную роль санитаров природы. И защищали владения Лесных Братьев от чужих таких же ненасытных желудков с бутонами, насколько могли. Во всех отношениях полезные твари.
Девушка подцепила на плечи короб с ягодой, никак не пострадавший во время схватки, и пошла домой.
К Серебряному озеру Эна вышла в синих сумерках. Под ногами стелился вечерний туман, хватал призрачными щупальцами за щиколотки. Ветра не было, в тихом, неподвижном воздухе далеко разносились щенячьи вопли лесных детей, затеявших любимую игру в «поймай-догони-повали-укуси». На особо безбашенную парочку, подкатившуюся к самым ногам, пришлось даже зашипеть. Они мгновенно порскнули в стороны, испугавшись получить по ушам за непочтение к высшему.
У озера сидели мать и брат, и рядом с братом – застывшая серым истуканом его лесная подруга. Она уже хорошо раздалась в талии, скажем так. Скоро родит…
Мать показывала брату что-то на пальцах. Какой же язык жестов противный! Он не пришёл с первым каскадом наследственной памяти, потому что семья Отца никогда не имела дела с семьёй отца брата. А учить с нуля чужой язык – занятие не из приятных, особенно когда носитель этого языка сам не знает, как объяснить тебе так, чтобы ты понимала.
Эна подошла ближе, спустила с плеч короб с ягодой. Надо будет не забыть разложить добычу на камнях для просушки, иначе скиснет к утру…
Мать сжала кулак, и вокруг её кулака соткалось призрачное пламя паранормы. Брат подумал немного, но сжал кулак точно так же, таким же жестом. И вокруг его кисти вспыхнул алый огонь!
Эна раскрыла рот от изумления. Вот так, значит! Унаследовал от матери её страшный дар? Или она научила? Паранормальной активности можно научить, оказывается. И какое же это было бы огромное преимущество в Лесу, где всякая тварь хочет тебя сожрать! А в схватках со степняками! Вот так издалека долбануть шаром огня, и пусть горят!
Мать развела пальцы, и брат тоже. У матери пламя осталось, у брата пропало. Резкий жест: начинаем сначала. И снова – кулак, огонь.
– А я? – громко возмутилась Эна, не замечая, что у неё снова носом пошла кровь. – А мне?
– Ну-ка, сядь, – мать кивнула на каменный бортик озера. – Скверно выглядишь. Что случилось?
– Что случилось? – сердито выговорила Эна, свирепо утираясь. – Да ничего особенного! Просто снова едва не прикончили! Всего-то лишь!
– Дай посмотрю. Не вертись. Сиди смирно! Сказала не вертеться, значит, не вертись. Не маленькая.
Пальцы матери прошлись по лицу, оставляя раздражающий холодок. Вечер и так не образец тепла, ещё и это… Эна стиснула зубы и терпела, понимая, что её лечат.
Большой удачей оказались целительские способности матери. Как подумаешь, что бы они все без них тут делали, так и озноб по позвоночнику. Крупный. Любая травма серьёзнее царапины – и вот уже тебя жрут с потрохами. Не зубастые твари, так микроорганизмы. Съешь что-нибудь не то – привет, жесточайшее отравление. Драка насмерть, и вот ты не можешь выдернуть руку из пасти чудовища, лежишь рядом с его дохлой тушей и ждёшь других голодающих, которым всё едино: мясо примитивного дикаря или плоть высшего разума.
Как же всё отвратительно, как жестоко всё! В доме родной семьи Эна знать не знала бы, что такое нож и кровавые схватки. Её холили бы и лелеяли… чесали бы волосы, вплетая в них побеги ароматных трав, нарочно выращенных именно для этого. И носила бы она не самодельную одежду, а изысканнейшие наряды из нежнейших тканей. Простое желание помыться, когда хочется, не натыкалось бы на сложные бытовые кульбиты: подними водув резервуар, перелей вёдрами воду в купальню, разведи огонь… А потом суши мокрые волосы, помирая от холода.
Согреться Эна могла лишь очень короткое время в году. В середине лета. Все остальные дни бесконечный стук зубами ей был обеспечен с гарантией. Ни помыться без проблем, ни выспаться.
И если ещё мать не владела бы паранормой и знаниями целительского дела…
… Правда, Отца она всё равно не спасла…
Может, не хотела?
Когда-то, будучи поменьше и поглупее, Эна думала именно так. В конце концов, мать – человек, Отец был ей врагом до того, как они познакомились здесь. Да и здесь – какое-то время тоже. Но потом в своей оценке Эна усомнилась. Прежде всего, потому, что такие мысли вызывали несоразмерный эмоциональный отклик. А где эмоции, там и ошибки, порой фатальные.
А потом Эна увидела в первый раз, как мать горюет возле памятного Камня. Ни слезинки, конечно же, ни словечка, ещё не хватало. Но поза, сложенные на коленях руки, взгляд, обращённый в прошлое, произвели такое мощное впечатление, что детский поганый язык сам прилип к нёбу и больше почти не шлёпал…
Не то, чтобы Эне стало совсем уж стыдно тогда за своё поведение. Но чувство точило, и она не умела с ним справиться. А рассказать, что в таком случае нужно делать, было некому. Девушка часто задумывалась, как люди с этим живут. Ведь живут же как-то, не исчезают под грузом придавивших чувств. Люди – в смысле, Человечество как биологический вид. Вот же противный у них язык, название своего вида и разумного существа у них слито в одном слове!
Кстати, именно поэтому мать так относится к Лесным Братьям. Для неё они – люди, потому что разумные. Но где Человечество, а где они?! Разница колоссальная.
– Я тоже хочу! – яростно потребовала Эна. – Чтоб этих сволочей с расстояния плющить! Чтобы они даже близко… – она задохнулась от ярости, дёрнула ворот, шнурок запутался, пришлось разорвать, потому что воздуха не хватало. – Ты его учишь, меня тоже научи! Только не говори мне, что это невозможно!
– Это невозможно, Эна, – с сочувствием выговорила мать.
Именно сочувствие и добило. Категорический отказ, и тот не смог бы ранить больше. В конце концов, мать – Старшая, хоть и человек, ей виднее. Но чтобы так!
Эна соскочила с бортика, упёрла руки в бока.
– Почему?! Почему ему – можно, а мне нельзя? Чем он лучше меня?
Брат с интересом уставился на скандалящую сестру. В его синих гляделках разума, конечно же, стало больше. Но когда он смотрел вот так, с наивным любопытством младенца, дорвавшегося до игрушки, его хотелось треснуть. Причём посильнее. Прямо в лоб!
– Долго объяснять, – устало выговорила мать, отирая со лба пот, ей, как всегда летом, было жарко при относительной прохладе. – Паранорме не учат просто так, Эна.
Бла-бла. Бла-бвлак-бла. Хрусть…
Эна мгновенно насторожилась. Хрустнуть могла только сухая ветка и только под чьей-то лапой. От любого из Лесных Братьев давно уже пришёл бы ментальный пароль-отклик, топотуна ещё издали услышишь, как и семирога, злоскот всегда атакует сверху на открытых пространствах и не водится на болотах, чужих цветочниц в Лесу давным-давно не видели, а от своих, опять же, пришёл бы отклик. А зверьё помельче само обходит Эну десятой дорогой, из правильного опасения послужить обедом или гарниром.
Хрусть.
На пределе слышимости, уже слева-сзади и – ближе. Тот, кто снова пропустил сухую ветку из-за собственного раздолбайства – или от того, что не был знаком со здешними местами? – не хотел показывать себя. Но и мимо идти не желал. А значит, его интерес дружелюбным считать нельзя. Украдкой в гости не ходят.
– А ну, покажись, сволочь! – яростно потребовала Эна. – Кто ты и чего тебе надо?
Тишина.
Даже пиявки блаблакать прекратили.
Хрусть… Ближе, снова позади. Сознание хлестнуло памятью об одном из уроков матери:
– Когда жертва слишком сильна физически или есть сомнения в том, что стопроцентно можно одолеть её в схватке один на один, то, при условии наличия телепатической паранормы, жертву необходимо обмануть. Вынудить повернуться спиной. Куда так удобно что-нибудь вонзить: клыки, когти, нож… А это значит, что атакующий будет находиться напротив угрозы, на которую реагирует жертва, как раз у той за спиной. Тут нет инфосферных телепатов Федерации, до многомерных ментальных иллюзий местным как до соседней звезды раком. Так что бить нужно – по прямой! Без колебаний.
Лучший бой – тот, который ты выигрываешь. Потому что главный приз в любой здешней схватке – не восхваление благородства, а твоё собственное тело. Либо ты продолжаешь им распоряжаться дальше, либо его безо всяких затей жрут. Сырым.
Эна дёрнула из кобуры плазмоган. Выстрел – не в сторону источника подозрительно звука, а в противоположную от него! Широкополосный, ради большей площади поражения. Мощность меньше, конечно же, но важнее было попасть. Если нет брони или паранормальной защиты, то какой конкретно температуры плазма поджарит врага, уже не важно. Всё равно это плазма. Сожжёт с гарантией.
Вой, полный боли и ярости, резанул по ушам. Перед Эной, в очень опасной близости, корчился, подыхая, степняк. Поменьше того, который едва не отправил к предкам не так уж давно. Но тоже не маленький! Судя по скверно поджившим ожогам на боку, он был из того отряда, бесславно сгинувшего во владениях клешнезубов. Как он выживал среди враждебного ему Леса столько дней, загадка. Наверное, его выручали телепатические способности, не иначе.
Он уходил от погони, скрывался от патрулей, охотился, стараясь не оставлять следов. Возможно, наблюдал – и, самое неприятное, если ментальное связь со Степью сохранялась, передавал сведения о Лесе своим. Вероятно, собирался вскоре потихоньку переправиться через Большую реку и скрыться…
Но когда почуял Эну, подарившую его приятелям страшную смерть в огне и вскипевшей воде, не совладал с собой. Захотел отомстить. Ну, и вот результат. Закономерный.
– И почему я не удивлена, – медленно выговорила Эна, копируя материнские интонации.
Выстрел опалил степняку половину морды. Выжить с таким ранением на дикой планете крайне сложно, чтобы не сказать, невозможно вообще. И он это понимал прекрасно. Но не сдаваться же на милость врага? Кто и когда ту милость видел…
Умрёшь.
Ударом беззвучного грома пошла ментальная атака. Не запугать, не подчинить, не спрятаться – уничтожить. Жажда убийства исходила от умирающего душной кольцевой волной.
– Ментальные поединки – искусство особого рода, – говорила мать. -Главное в них, пожалуй, сила духа. Это битва духа прежде всего. Если ты дрогнешь, дашь слабину, попытаешься спастись бегством – ты проиграешь. Невозможно убежать в поле ментальной иллюзии. Никуда ты там не убежишь, от себя никак не скрыться. А твои страх и паника послужат проводником воли противника. Но и телепатическому удару ты противостоять лоб в лоб никак не сможешь. Не те у тебя знания, опыт и способности. Как выжить в такой ситуации? Есть приёмы…
Для наглядности. Ударь палкой воду. Видишь? Вода расступается, пропуская палку сквозь себя, а потом смыкается снова, и ни шрама на ней, ни пятнышка. А порождённые ударом волны постепенно исчезают и вскоре пропадают совсем. Вот так и здесь.
Ты пропускаешь удар, как вода…
… и атакуешь в ответ…
… на нулевом уровне – через эмоции, здешним обитателям его хватает с головой.
Использовать чувства как оружие? Эна помнила, как ей это сразу понравилось. Бесполезное, нарушающее стройную логику разума состояние могло послужить оружием, принести пользу, спасти!
И на ярость и боль степняка она ответила уже своей яростью и болью. Отчаянием запертого пределами дикого мира сознания и ненавистью к выходцам из распроклятой Степи, которые отменно отравляли и без того тяжёлую жизнь.
Ярость на ярость. Ненависть на ненависть. Злоба на злобу.
Они сшиблись, как семироги по весне, во время споров за самку. Никто не хотел уступать, каждому хотелось жить, пусть недолго, но с чётким осознанием, что враг отправился за грань, к предкам. Что его жизнь оборвётся раньше. Только это и имело сейчас значение. Только это одно!
А добрый совет про воду Эна хоть и вспомнила, но не воспользовалась, самонадеянно посчитав, что справится и так.
Она поняла, что ошиблась, только тогда, когда в мыслях начала разливаться страшная, хорошо узнаваемая, чернота смерти. Невозможно прожить столько лет в первобытных условиях без того, чтобы не прогуляться по грани хотя один раз. Случается всякое. Обычно Эне везло, и мать успевала добраться до неё прежде, чем процесс становился необратимым. Но рассчитывать на везение бесконечно – плохая идея, и на будущее – если будущее всё-таки наступит, – следовало бы это запомнить…
Как будто тонешь в чёрной воде. Падаешь вниз, а далеко над головой – пятно солнечного дня, и оно отдаляется, отдаляется, отдаляется… Эна тонула однажды, чудом выбралась – помогли Лесные Братья, но запомнила навсегда, каково это, когда воздуха не хватает, а разум уже смирился с неизбежным.
Ни страха, ни воли, ни мысли, – ничего…
А потом вспышкой пришла память.
Она стояла в рубке управления флагмана, и на огромных стенах-экранах плыла в чёрном океане космоса мятежная планета, и рядом отображались столбцы диаграм и цифр – объёмно. Характеристики, потенциалы, возможности, что-то ещё.
Она отдала приказ о бомбардировке с орбиты и хладнокровно следила за отчётами полёта смертоносных зарядов, а потом увидела своими глазами, как вспухают на бело-зелёно-голубом, разводами, боку обречённого мира язвы взрывов, и как несутся оттуда, снизу, удары возмездия.
… и одновременно она же – горела внизу. На планетарной поверхности. Там, куда пришёлся один из ударов. Планета была та же самая, сомневаться не приходилось.
Ярость с орбиты и ярость снизу сшиблись вместе, порождая море кипящего, запредельного для всего живого и частью неживого тоже огня…
Эна очнулась резко, рывком. Оторвала щеку от влажной земли. Всхлипнула, отёрла тыльной стороной ладони лицо – кровь. Кажется, из носа. Да, оттуда…
Сплюнула, не помогло. Во рту поселился на редкость гадкий привкус. Крови, и чего-то ещё, отменно противного.
Степняк умер. Судя по взрытой когтями на лапах земле, умирал он долго и неприятно.
«А я? – в ужасе подумала Эна. – Я-то сколько тут пролежала?!»
Взгляд наверх. Бурое солнце ушло на закат, и положение теней внятно показывало – уже вечер. Не то, чтобы совсем уж поздний. Но, скажем так, давно уже не день.
Девушка поднялась. Сначала на одно колено, потом – рывком – встала на ноги. Отыскала сосуд с водой, жадно выпила. Ничего, по дороге к родной пещере есть родники, можно будет и напиться и умыться. Сейчас главное убраться отсюда побыстрее. Вдруг у гада есть приятели?
Впрочем, если бы они были, то всё давно уже было закончено.
В кустах что-то зашевелилось, и Эна схватилась за нож, поскольку от плазмогана не было никакого толку: с трудом накопленного за несколько дней заряда хватало на один нормальный залп, после чего – только разве что костёр разжечь, не больше.
Но из кустов показались бутоны, яркие, желтовато-алые, с полосой по центру каждого лепестка. И от них пришёл слабый вопрошающий отклик. Эна расслабилась. Цветочница была «своя», и она имела в виду тело дохлого степняка. В самом деле, что оно тут даром пропадает!
– Ешь, можно, – разрешила Эна, и отвернулась.
Смотреть на то, как питаются цветочницы, было выше её сил. Но они прекрасно избавляли Лес от лишних трупов, выполняя неблагодарную роль санитаров природы. И защищали владения Лесных Братьев от чужих таких же ненасытных желудков с бутонами, насколько могли. Во всех отношениях полезные твари.
Девушка подцепила на плечи короб с ягодой, никак не пострадавший во время схватки, и пошла домой.
***
К Серебряному озеру Эна вышла в синих сумерках. Под ногами стелился вечерний туман, хватал призрачными щупальцами за щиколотки. Ветра не было, в тихом, неподвижном воздухе далеко разносились щенячьи вопли лесных детей, затеявших любимую игру в «поймай-догони-повали-укуси». На особо безбашенную парочку, подкатившуюся к самым ногам, пришлось даже зашипеть. Они мгновенно порскнули в стороны, испугавшись получить по ушам за непочтение к высшему.
У озера сидели мать и брат, и рядом с братом – застывшая серым истуканом его лесная подруга. Она уже хорошо раздалась в талии, скажем так. Скоро родит…
Мать показывала брату что-то на пальцах. Какой же язык жестов противный! Он не пришёл с первым каскадом наследственной памяти, потому что семья Отца никогда не имела дела с семьёй отца брата. А учить с нуля чужой язык – занятие не из приятных, особенно когда носитель этого языка сам не знает, как объяснить тебе так, чтобы ты понимала.
Эна подошла ближе, спустила с плеч короб с ягодой. Надо будет не забыть разложить добычу на камнях для просушки, иначе скиснет к утру…
Мать сжала кулак, и вокруг её кулака соткалось призрачное пламя паранормы. Брат подумал немного, но сжал кулак точно так же, таким же жестом. И вокруг его кисти вспыхнул алый огонь!
Эна раскрыла рот от изумления. Вот так, значит! Унаследовал от матери её страшный дар? Или она научила? Паранормальной активности можно научить, оказывается. И какое же это было бы огромное преимущество в Лесу, где всякая тварь хочет тебя сожрать! А в схватках со степняками! Вот так издалека долбануть шаром огня, и пусть горят!
Мать развела пальцы, и брат тоже. У матери пламя осталось, у брата пропало. Резкий жест: начинаем сначала. И снова – кулак, огонь.
– А я? – громко возмутилась Эна, не замечая, что у неё снова носом пошла кровь. – А мне?
– Ну-ка, сядь, – мать кивнула на каменный бортик озера. – Скверно выглядишь. Что случилось?
– Что случилось? – сердито выговорила Эна, свирепо утираясь. – Да ничего особенного! Просто снова едва не прикончили! Всего-то лишь!
– Дай посмотрю. Не вертись. Сиди смирно! Сказала не вертеться, значит, не вертись. Не маленькая.
Пальцы матери прошлись по лицу, оставляя раздражающий холодок. Вечер и так не образец тепла, ещё и это… Эна стиснула зубы и терпела, понимая, что её лечат.
Большой удачей оказались целительские способности матери. Как подумаешь, что бы они все без них тут делали, так и озноб по позвоночнику. Крупный. Любая травма серьёзнее царапины – и вот уже тебя жрут с потрохами. Не зубастые твари, так микроорганизмы. Съешь что-нибудь не то – привет, жесточайшее отравление. Драка насмерть, и вот ты не можешь выдернуть руку из пасти чудовища, лежишь рядом с его дохлой тушей и ждёшь других голодающих, которым всё едино: мясо примитивного дикаря или плоть высшего разума.
Как же всё отвратительно, как жестоко всё! В доме родной семьи Эна знать не знала бы, что такое нож и кровавые схватки. Её холили бы и лелеяли… чесали бы волосы, вплетая в них побеги ароматных трав, нарочно выращенных именно для этого. И носила бы она не самодельную одежду, а изысканнейшие наряды из нежнейших тканей. Простое желание помыться, когда хочется, не натыкалось бы на сложные бытовые кульбиты: подними водув резервуар, перелей вёдрами воду в купальню, разведи огонь… А потом суши мокрые волосы, помирая от холода.
Согреться Эна могла лишь очень короткое время в году. В середине лета. Все остальные дни бесконечный стук зубами ей был обеспечен с гарантией. Ни помыться без проблем, ни выспаться.
И если ещё мать не владела бы паранормой и знаниями целительского дела…
… Правда, Отца она всё равно не спасла…
Может, не хотела?
Когда-то, будучи поменьше и поглупее, Эна думала именно так. В конце концов, мать – человек, Отец был ей врагом до того, как они познакомились здесь. Да и здесь – какое-то время тоже. Но потом в своей оценке Эна усомнилась. Прежде всего, потому, что такие мысли вызывали несоразмерный эмоциональный отклик. А где эмоции, там и ошибки, порой фатальные.
А потом Эна увидела в первый раз, как мать горюет возле памятного Камня. Ни слезинки, конечно же, ни словечка, ещё не хватало. Но поза, сложенные на коленях руки, взгляд, обращённый в прошлое, произвели такое мощное впечатление, что детский поганый язык сам прилип к нёбу и больше почти не шлёпал…
Не то, чтобы Эне стало совсем уж стыдно тогда за своё поведение. Но чувство точило, и она не умела с ним справиться. А рассказать, что в таком случае нужно делать, было некому. Девушка часто задумывалась, как люди с этим живут. Ведь живут же как-то, не исчезают под грузом придавивших чувств. Люди – в смысле, Человечество как биологический вид. Вот же противный у них язык, название своего вида и разумного существа у них слито в одном слове!
Кстати, именно поэтому мать так относится к Лесным Братьям. Для неё они – люди, потому что разумные. Но где Человечество, а где они?! Разница колоссальная.
– Я тоже хочу! – яростно потребовала Эна. – Чтоб этих сволочей с расстояния плющить! Чтобы они даже близко… – она задохнулась от ярости, дёрнула ворот, шнурок запутался, пришлось разорвать, потому что воздуха не хватало. – Ты его учишь, меня тоже научи! Только не говори мне, что это невозможно!
– Это невозможно, Эна, – с сочувствием выговорила мать.
Именно сочувствие и добило. Категорический отказ, и тот не смог бы ранить больше. В конце концов, мать – Старшая, хоть и человек, ей виднее. Но чтобы так!
Эна соскочила с бортика, упёрла руки в бока.
– Почему?! Почему ему – можно, а мне нельзя? Чем он лучше меня?
Брат с интересом уставился на скандалящую сестру. В его синих гляделках разума, конечно же, стало больше. Но когда он смотрел вот так, с наивным любопытством младенца, дорвавшегося до игрушки, его хотелось треснуть. Причём посильнее. Прямо в лоб!
– Долго объяснять, – устало выговорила мать, отирая со лба пот, ей, как всегда летом, было жарко при относительной прохладе. – Паранорме не учат просто так, Эна.
