– Продайте меня, – посоветовала Зина, устав слушать увещевания. – Не заморачивайтесь зря.
– Продать-то я всегда успею, – заверила Инна Валерьевна, кладя локти на стол, а подбородок на сцепленные пальцы. – Знаешь, в списке моих… – она усмехнулась, – услуг есть пункт под названием «умная матка». Это когда клиент хочет, чтобы его ребёнок родился естественным путём от умной девушки. Чтобы интеллект у малыша не получил разных довесков в виде ограниченного сознания. Ну, и с умной девушкой легче выстроить отношения, пусть законной женой она и не станет, однако ей можно доверить вести дом, например. Что такое дом у богатого, состоятельного галактического перца, объяснять, думаю, не надо. Удивись, сколько в Галактике таких клиентов!
– А что они себе детей через искусственное оплодотворение не заказывают? – спросила Зина неприязненно.
Умная матка. Весело. В кавычках…
– Религия мешает, – с готовностью откликнулась Инна Валерьевна. – Кроме шуток. Аппараты искусственной утробы, конечно, вещь, но женщина своего круга никогда не согласится на натуральные роды. Они портят фигуру, ускоряют старение, ребёнок может родиться с дефектом, во время беременности экстремальными развлечениями заниматься нельзя, на яхтах гонять среди астероидов нельзя, транш жрать нельзя…
– Транш?
– Наркота такая. Вроде земной синтетической дряни, только ещё круче. Богатые бездельницы частенько… острых ощущений ищут. А небездельницы дело поднимают, им и подавно беременеть некогда. Между тем, сторонников натуральных родов в Галактике не убавляется. Наверное, ты не удивишься, что в их числе в основном мужчины, считающие аппарат искусственной утробы злом, разрушающим связь между матерью и ребёнком, не додающем малышу каких-то там энергий космоса, частей души, чего-то ещё. На самом деле, бред редкостный, ничем рождённый в аппарате малыш не отличается от натурала со здоровой генетикой, но они в это верят. И готовы платить, да. Много платить. Не только деньгами. Тех, кто вышвыривает родивших девчонок на мороз, я не обслуживаю. Одним из моих условий, и условий жёстких, является обязательное устройство девочки в социуме. С правом посещения ребёнка, если она того захочет. Некоторые не хотят, знаешь ли…
– Верх доброты и заботы, – не удержалась от язвительности Зина. – А те, в боксах? У них-то, как я понимаю, матки ни разу не умные? Их куда – в бордель?
– Нет, – усмехнулась Инна Валерьевна. – Не в бордель… На поселения в миры фронтира. Там традиционно мало женщин, репродуктивных центров нет, а услуги тех, что есть, безумно дороги. Между тем, колонисты привозят с собой банк. Эмбрионы в аппаратах искусственной утробы. Их надо активировать, потом родить. Кто-то должен возиться с детьми, пока мужчины, образно выражаясь, расчищают сельву. На одну женщину в доме положены от Репродуктивного Фонда колонии трое детей, вполне посильная нагрузка. И вот взять твою подругу, как её.
– Лена Семихвостова, – подсказала Зина.
– Да. Сказать, откуда я её выдернула?
Зина кивнула.
– Из канализационного люка. Она упала туда потому, что её толкнул пьяный отец. Толкнул, и пошёл мимо, и не оглянулся на крик. Она бы умерла, если бы не моя помощь. А так она получила шанс – пусть под чужим солнцем и с чужими детьми… и мужа, кстати, сама выберет, выбор там большой. Через десять лет получит право родить своих. А? Чем тебе такая судьба не нравится? Пить пиво, курить вейп, трахаться в подворотнях, рано залететь и или перечеркнуть абортом саму возможность родить когда-нибудь вообще или получить на руки ребёнка, который нахрен никому не нужен, ни пьяному папочке, ни породителю малыша, такому же малолетнему дебилоиду, ни самой Лене – вот это всё, конечно, лучше, по-твоему, да? А ты, ты сама. Что бы с тобой было без меня? Ты бы сгинула точно так же! И ещё меня же сидишь вот тут, – она постучала ногтём по столешнице, – попрекаешь, хватает же совести. Белое пальто, Зиночка, такое белое. Аж глазам больно.
– Но если вы такая благородная благодетельница, – зло выговорила Зина, – что полиция за вами тогда охотится? Ну, и дали бы лицензию, вывозить тех, кому нормальная жизнь на нашей Земле не светит, туда, где им эта самая жизнь светит.
Инна Валерьевна восхищённо прицокнула языком:
– Ты – сокровище, Зина, – сказала она удовлетворённо. – Впрочем, я тебе это уже говорила. Ах, какой навигатор из тебя получится со временем! Мы с тобою вместе порвём на части все звёзды, – одной левой, играючи.
Но на вопрос она не ответила. Зина не стала задавать его снова, сделав про себя верный вывод, что с продажей девушек поселенцам не всё так гладко и красиво. То ли Инна Валерьевна цинично закрывала глаза на побочные последствия. То ли сама себя убедила в благородном спасении падших жизней, и, вернее всего, второе. Когда требуется компромисс с совестью, отмазки для той совести придумываешь одна другой логичнее и красивее. Зина не думала об этом так чётко, не смогла бы сформулировать, всё-таки не хватало ей ни знаний, ни опыта. Но эмоциями она схватила ситуацию очень остро и очень верно.
И ей стало страшно.
Ещё страшнее, чем когда Сашуля расстегнул на себе джинсы. Вряд ли бы он рискнул убить, как теперь думалось Зине. Убийство – всё-таки слишком сильно, особенно для того, кто зарится на собственность убиваемого. Он, наверное, хотел просто трахнуть. После чего давить морально, угрожая вновь проделать то же самое, если не выполнишь его условия. Флаг «самадуравиновата» в отношении жертв насилия Зина сама наблюдала по всем соцсетям много раз. Поэтому ждал её кромешный ужас, она не обманывала себя. Как скоро сама захотела бы переписать на гада свою долю, лишь бы убраться подальше и никогда больше, никогда не видеть, не слышать и не вспоминать?
Инна Валерьевна была намного страшнее. Особенно теперь, когда Зина узнала её получше.
Правда, она всё равно не представляла себе, насколько Инна Валерьевна действительно страшна.
Случай вскоре представился.
Корабль Инны Валерьевны прибыл в один из миров фронтира, о которых она рассказывала.
– Даже не думай сбежать, – с усмешкой предупредила психолог. – Без документов ты никто. Никто, значит, ничья. Ничья, значит – общая. Понимаешь?
Зина понимала. Как понимала и то, что у девушек из боксов будут не только чужие малыши на руках, но и очень разнообразная сексуальная жизнь, причём вряд ли только с одним партнёром. Поэтому она молча смотрела, как груз переезжает на роботизированные платформы – Инна Валерьевна вместе с лимоноголовым лично проверяли показания приборов и демонстрировали заказчику, что ни одного трупа или находящегося в пограничном состоянии тела внутри нет.
Местное солнце, багровое, огромное, ползло по небу к закату, заливая мир тоскливым багрянцем. Пыльное, изжелта коричневое небо не вызывало восторгов. Что за радость была основать колонию в таком месте, где день выглядит неживыми сумерками? Или в системе у красного светила был второй компонент, поярче, и тогда, получается, над космодромом стояла местная ночь. Вот для ночного подобное освещение вполне годилось…
А ещё пахло полынной горечью, всё той же пылью, озоном, – озоном, наверное, после отработавших двигателей, иначе пахло бы гептилом, что ли… жидкостным ракетным топливом. Но на химических движках по космосу не летают, это глупо, ненадёжно, медленно. Тут что-нибудь повеселее, из той же научной фантастики. Плазменные двигатели. Мезонные. Глюоновые. Антигравитационные. Чёрт знает, какие ещё. Да не так уж и важно, если вдуматься.
Сбежать бы. Да куда? Космопорт не выглядел оживлённым. Больше всего он походил на нелегальный хаб между поверхностью планеты и орбитой, уж очень унылая и тихая грусть здесь жила. Контрабандистов принимали раз в год по обещанию, и то, после очень тщательного согласования и груза и характеристик корабля. Зина не удивилась бы, если бы ей сказали, что свои люди у заказчиков есть и на орбите и в диспетчерских, контролирующих все запуски и спуски. Бизнес. Ничего личного.
И если бы Зина ещё не читала детективов и не смотрела фильмов с сериалами! Причём не лёгкие комедии, где над преступниками можно от души посмеяться вместе с главной героиней, а серьёзные драматические произведения. Где героиня, убегая, попадает именно к тем, кто её же и поставил изначально раком. Названия сейчас не вспоминались, но ситуации – ситуации да. Вот так убежишь, придёшь в полицию, а там всё куплено, и Инна Валерьевна уже ждёт… а потом… становится… больно…Та боль никуда не делась из памяти. Живо выпрыгивала в сознание, стоило только хоть краем мысли коснуться. Второй такой удар пережить будет сложно.
Поэтому Зина стояла, смотрела на процесс погрузки и плакала без слёз. Показывать слёзы было нельзя, приходилось их глотать. Ничего нельзя было показывать Инне Валерьевне, ни одной эмоции. Может быть, у неё и нет официального диплома психолога, зато познаний в этой области ложкой жуй. И пользуется она ими без зазрения совести.
Ленку, как ни высматривала, увидеть не получилось. Когда последняя платформа отошла от корабля, заказчики – двое мужчин среднего возраста, вполне себе человеческой наружности, начали разговор с Инной Валерьевной. На повышенных тонах.
Зина вслушивалась, впервые прокляв своё упрямство: после происшествия в трюме она отказалась учить язык и вообще притрагиваться к терминалу, много часов вообще пролежала носом к стенке, не слушая, что там ей говорят. Потом своё взяла физиология, и подняться пришлось. Но учёба вызывала отвращение, и Зина не брала в руки терминал. Теперь она узнавала язык, тот самый маресао, но вникать в смысл фраз приходилось с большим трудом. Надо всё-таки доучить, мелькнула в сознании мысль. Язык – это свобода.
Свобода понимания. В конечном счёте, свобода вообще. Если можешь говорить на чужом языке, значит, сможешь договориться или, в крайнем случае, спросить дорогу – до Киева, горько подсказал внутренний голос, ведь язык до Киева доведёт, любимая присказка учителей, вдалбливающих вчерашним детсадовцам азы родного языка, – и понять ответ.
Заказчики ругали Инну Валерьевну за срыв сроков поставки. И за неполное выполнение заказа: капсул было в два раза меньше, чем им хотелось. Инна Валерьевна огрызалась, валя всё на ящеров-полицейских. Заказчики заявили, что если благодаря Инне Валерьевне тут ещё и эти ящеры нарисуются, то Инна Валерьевна может взлетать и задавать себе непреложный курс на солнце, прямо сейчас. Если она этого не сделает, ей всё равно не жить. Вот только смерть окажется некрасивой, неприятной и многократной.
Чем бы ни была эта самая многократная смерть, угрозу из себя она представляла нешуточную. Лимоноголовый сложил руки на груди и начал улыбаться. Нехорошо так, с плотоядным интересом поглядывая на горла заказчиков. Зина порадовалась, что их месте сейчас не она. Этот нечеловек выглядел свирепым. Наверное, он умел убивать, не меняя выражения лица, как иной человек муху с плеча смахивает, – без каких-либо колебаний, рефлексий и мук совести.
Инна Валерьевна, впрочем, стояла за себя сама. Заказчикам она предлагала пойти заняться сексуальным самоудовлетворением, а многократную смерть организовать собственным матерям. Мол, оплата оговаривалась за рейс, а не за головы. Рейс сделан, головы привезены, что ещё надо? Ах, компенсация нужна за недовыполнение контракта. Многовато хотите, господа хорошие.
И тут Зина почувствовала, как её сзади берут за волосы и за горло. Она захрипела, бестолково и неумело выдираясь, но держали крепко, ещё и в бок ткнули чем-то твёрдым и острым – боль настала такая, что в глазах потемнело, и слёзы сами брызнули фонтаном. А потом был короткий полёт на твёрдую поверхность трапа. И труп, глядящий в небо обиженно изумлёнными глазами: так нечестно! Ну нечестно же!
А Инна Валерьевна продолжила движение – её фигуру непонятно когда и непонятно как облила какая-то сверкающая хрустальная плёнка, в руках вращался шест с огнём на обоих концах. Шаг, удар, – мордоворот заказчика вываливается прямо из воздуха, где его секунду назад ещё не было, шаг, разворот, удар – ещё один труп, ещё шаг – конец шеста в паху у старшего из заказчиков, от тела отделяет считанный микрон, один тычок – и ни достоинства мужского, ни собственно жизни. Вряд ли успеют доставить в операционную вовремя, особенно если учесть, что космодром тут – левый, известный лишь нужным людям.
– Это мой навигатор, – спокойно пояснила Инна Валерьевна, она даже не запыхалась. – Нельзя трогать моего навигатора, мальчики. Вообще моё без моего согласия трогать нельзя. Понимаете?
Они понимали. Судя по вытянувшимся рожам, понимали, и ещё как.
Зина почувствовала, как её берут под локти и ставят на ноги. Лимоноголовый скупо улыбнулся ей с высоты своего роста. Мол, не боись. Я теперь рядом.
«Рядом-то рядом», – угрюмо подумала Зина, – «но ты ведь тоже гад. Не думай, что я забуду, как ты проверял показания приборов на этих боксах!»
Инна Валерьевна отвела шест от паха позеленевшего мужика:
– Ещё вопросы есть?
Вопросов у них не было. Точнее был, но всего один: как побыстрее сделать ноги.
– Будут проблемы при выходе на орбиту, разверну дюзами вниз и сделаю коум, – крикнула им в спины Инна Валерьевна. – Советую не проверять, тонка ли у меня кишка на подобное. Пошли, – это уже Зине и лимоноголовому. – Экстренный старт.
– Не надо на меня так смотреть! – резко бросила Инна Валерьевна, останавливаясь так внезапно, что Зина едва на неё не налетела.
Отступила обратно, упёрлась лопатками в холодную стену. Не смогла отвести взгляд, смотрела…
– Чудовищем меня считаешь? – кивнула Инна Валерьевна, и Зине вдруг показался в её взгляде отсвет безумия.
Правильно, что ещё могло стоять за непременным желанием перетянуть на свою сторону силы чужую девчонку, которую сама же довела до исступления? Только основательно протёкшая крыша! Спина взлипла ледяным потом, кончики пальцев задрожали.
Заперта на космическом корабле вместе с сумасшедшей.
Хуже не придумать.
– У нас экстренный старт или бабушкины посиделки? – неожиданно съязвил лимоноголовый.
Инна Валерьевна медленно перевела на него взгляд. Подобные взгляды Зина классифицировала как «взгляд удава». Ими можно было легко вколачивать в пол головы несогласных или провинившихся. Но у лимоноголового оказался неожиданный иммунитет: даже не вздрогнул.
– Забываешься, Мавео, – с угрожающей ласковостью сказала женщина.
Так Зина впервые услышала имя этого нечеловека – Мавео. Инна Валерьевна произнесла его на особый лад, растягивая ударный слог – Мавеэйо.
– На геройскую смерть, – сказал лимоноголовый Мавео, – я не подписывался!
В руке Инны Валерьевны с треском образовалась давешняя палка, с огнём на обоих наконечниках.
– Давай, Инав, – разрешил ей лимоноголовый, складывая руки на груди и даже не думая защищаться хоть как-то. – Я тогда им живым не достанусь.
Прямо в воздухе между ними двоими соткалось сияющее полотно голографического экрана. Экран показывал окрестности корабля, картинка шла с камер внешнего наблюдения. Местные суетились вокруг, сгоняя к кораблю какие-то очень уж подозрительные платформы.
– Твою мать! – выразилась Инна Валерьевна, упуская из рук палку.
Та, ударившись о пол, свернулась в блестящий кругляш, Зина жадно запомнила, куда тот кругляш покатился.
– Продать-то я всегда успею, – заверила Инна Валерьевна, кладя локти на стол, а подбородок на сцепленные пальцы. – Знаешь, в списке моих… – она усмехнулась, – услуг есть пункт под названием «умная матка». Это когда клиент хочет, чтобы его ребёнок родился естественным путём от умной девушки. Чтобы интеллект у малыша не получил разных довесков в виде ограниченного сознания. Ну, и с умной девушкой легче выстроить отношения, пусть законной женой она и не станет, однако ей можно доверить вести дом, например. Что такое дом у богатого, состоятельного галактического перца, объяснять, думаю, не надо. Удивись, сколько в Галактике таких клиентов!
– А что они себе детей через искусственное оплодотворение не заказывают? – спросила Зина неприязненно.
Умная матка. Весело. В кавычках…
– Религия мешает, – с готовностью откликнулась Инна Валерьевна. – Кроме шуток. Аппараты искусственной утробы, конечно, вещь, но женщина своего круга никогда не согласится на натуральные роды. Они портят фигуру, ускоряют старение, ребёнок может родиться с дефектом, во время беременности экстремальными развлечениями заниматься нельзя, на яхтах гонять среди астероидов нельзя, транш жрать нельзя…
– Транш?
– Наркота такая. Вроде земной синтетической дряни, только ещё круче. Богатые бездельницы частенько… острых ощущений ищут. А небездельницы дело поднимают, им и подавно беременеть некогда. Между тем, сторонников натуральных родов в Галактике не убавляется. Наверное, ты не удивишься, что в их числе в основном мужчины, считающие аппарат искусственной утробы злом, разрушающим связь между матерью и ребёнком, не додающем малышу каких-то там энергий космоса, частей души, чего-то ещё. На самом деле, бред редкостный, ничем рождённый в аппарате малыш не отличается от натурала со здоровой генетикой, но они в это верят. И готовы платить, да. Много платить. Не только деньгами. Тех, кто вышвыривает родивших девчонок на мороз, я не обслуживаю. Одним из моих условий, и условий жёстких, является обязательное устройство девочки в социуме. С правом посещения ребёнка, если она того захочет. Некоторые не хотят, знаешь ли…
– Верх доброты и заботы, – не удержалась от язвительности Зина. – А те, в боксах? У них-то, как я понимаю, матки ни разу не умные? Их куда – в бордель?
– Нет, – усмехнулась Инна Валерьевна. – Не в бордель… На поселения в миры фронтира. Там традиционно мало женщин, репродуктивных центров нет, а услуги тех, что есть, безумно дороги. Между тем, колонисты привозят с собой банк. Эмбрионы в аппаратах искусственной утробы. Их надо активировать, потом родить. Кто-то должен возиться с детьми, пока мужчины, образно выражаясь, расчищают сельву. На одну женщину в доме положены от Репродуктивного Фонда колонии трое детей, вполне посильная нагрузка. И вот взять твою подругу, как её.
– Лена Семихвостова, – подсказала Зина.
– Да. Сказать, откуда я её выдернула?
Зина кивнула.
– Из канализационного люка. Она упала туда потому, что её толкнул пьяный отец. Толкнул, и пошёл мимо, и не оглянулся на крик. Она бы умерла, если бы не моя помощь. А так она получила шанс – пусть под чужим солнцем и с чужими детьми… и мужа, кстати, сама выберет, выбор там большой. Через десять лет получит право родить своих. А? Чем тебе такая судьба не нравится? Пить пиво, курить вейп, трахаться в подворотнях, рано залететь и или перечеркнуть абортом саму возможность родить когда-нибудь вообще или получить на руки ребёнка, который нахрен никому не нужен, ни пьяному папочке, ни породителю малыша, такому же малолетнему дебилоиду, ни самой Лене – вот это всё, конечно, лучше, по-твоему, да? А ты, ты сама. Что бы с тобой было без меня? Ты бы сгинула точно так же! И ещё меня же сидишь вот тут, – она постучала ногтём по столешнице, – попрекаешь, хватает же совести. Белое пальто, Зиночка, такое белое. Аж глазам больно.
– Но если вы такая благородная благодетельница, – зло выговорила Зина, – что полиция за вами тогда охотится? Ну, и дали бы лицензию, вывозить тех, кому нормальная жизнь на нашей Земле не светит, туда, где им эта самая жизнь светит.
Инна Валерьевна восхищённо прицокнула языком:
– Ты – сокровище, Зина, – сказала она удовлетворённо. – Впрочем, я тебе это уже говорила. Ах, какой навигатор из тебя получится со временем! Мы с тобою вместе порвём на части все звёзды, – одной левой, играючи.
Но на вопрос она не ответила. Зина не стала задавать его снова, сделав про себя верный вывод, что с продажей девушек поселенцам не всё так гладко и красиво. То ли Инна Валерьевна цинично закрывала глаза на побочные последствия. То ли сама себя убедила в благородном спасении падших жизней, и, вернее всего, второе. Когда требуется компромисс с совестью, отмазки для той совести придумываешь одна другой логичнее и красивее. Зина не думала об этом так чётко, не смогла бы сформулировать, всё-таки не хватало ей ни знаний, ни опыта. Но эмоциями она схватила ситуацию очень остро и очень верно.
И ей стало страшно.
Ещё страшнее, чем когда Сашуля расстегнул на себе джинсы. Вряд ли бы он рискнул убить, как теперь думалось Зине. Убийство – всё-таки слишком сильно, особенно для того, кто зарится на собственность убиваемого. Он, наверное, хотел просто трахнуть. После чего давить морально, угрожая вновь проделать то же самое, если не выполнишь его условия. Флаг «самадуравиновата» в отношении жертв насилия Зина сама наблюдала по всем соцсетям много раз. Поэтому ждал её кромешный ужас, она не обманывала себя. Как скоро сама захотела бы переписать на гада свою долю, лишь бы убраться подальше и никогда больше, никогда не видеть, не слышать и не вспоминать?
Инна Валерьевна была намного страшнее. Особенно теперь, когда Зина узнала её получше.
Правда, она всё равно не представляла себе, насколько Инна Валерьевна действительно страшна.
Случай вскоре представился.
Корабль Инны Валерьевны прибыл в один из миров фронтира, о которых она рассказывала.
– Даже не думай сбежать, – с усмешкой предупредила психолог. – Без документов ты никто. Никто, значит, ничья. Ничья, значит – общая. Понимаешь?
Зина понимала. Как понимала и то, что у девушек из боксов будут не только чужие малыши на руках, но и очень разнообразная сексуальная жизнь, причём вряд ли только с одним партнёром. Поэтому она молча смотрела, как груз переезжает на роботизированные платформы – Инна Валерьевна вместе с лимоноголовым лично проверяли показания приборов и демонстрировали заказчику, что ни одного трупа или находящегося в пограничном состоянии тела внутри нет.
Местное солнце, багровое, огромное, ползло по небу к закату, заливая мир тоскливым багрянцем. Пыльное, изжелта коричневое небо не вызывало восторгов. Что за радость была основать колонию в таком месте, где день выглядит неживыми сумерками? Или в системе у красного светила был второй компонент, поярче, и тогда, получается, над космодромом стояла местная ночь. Вот для ночного подобное освещение вполне годилось…
А ещё пахло полынной горечью, всё той же пылью, озоном, – озоном, наверное, после отработавших двигателей, иначе пахло бы гептилом, что ли… жидкостным ракетным топливом. Но на химических движках по космосу не летают, это глупо, ненадёжно, медленно. Тут что-нибудь повеселее, из той же научной фантастики. Плазменные двигатели. Мезонные. Глюоновые. Антигравитационные. Чёрт знает, какие ещё. Да не так уж и важно, если вдуматься.
Сбежать бы. Да куда? Космопорт не выглядел оживлённым. Больше всего он походил на нелегальный хаб между поверхностью планеты и орбитой, уж очень унылая и тихая грусть здесь жила. Контрабандистов принимали раз в год по обещанию, и то, после очень тщательного согласования и груза и характеристик корабля. Зина не удивилась бы, если бы ей сказали, что свои люди у заказчиков есть и на орбите и в диспетчерских, контролирующих все запуски и спуски. Бизнес. Ничего личного.
И если бы Зина ещё не читала детективов и не смотрела фильмов с сериалами! Причём не лёгкие комедии, где над преступниками можно от души посмеяться вместе с главной героиней, а серьёзные драматические произведения. Где героиня, убегая, попадает именно к тем, кто её же и поставил изначально раком. Названия сейчас не вспоминались, но ситуации – ситуации да. Вот так убежишь, придёшь в полицию, а там всё куплено, и Инна Валерьевна уже ждёт… а потом… становится… больно…Та боль никуда не делась из памяти. Живо выпрыгивала в сознание, стоило только хоть краем мысли коснуться. Второй такой удар пережить будет сложно.
Поэтому Зина стояла, смотрела на процесс погрузки и плакала без слёз. Показывать слёзы было нельзя, приходилось их глотать. Ничего нельзя было показывать Инне Валерьевне, ни одной эмоции. Может быть, у неё и нет официального диплома психолога, зато познаний в этой области ложкой жуй. И пользуется она ими без зазрения совести.
Ленку, как ни высматривала, увидеть не получилось. Когда последняя платформа отошла от корабля, заказчики – двое мужчин среднего возраста, вполне себе человеческой наружности, начали разговор с Инной Валерьевной. На повышенных тонах.
Зина вслушивалась, впервые прокляв своё упрямство: после происшествия в трюме она отказалась учить язык и вообще притрагиваться к терминалу, много часов вообще пролежала носом к стенке, не слушая, что там ей говорят. Потом своё взяла физиология, и подняться пришлось. Но учёба вызывала отвращение, и Зина не брала в руки терминал. Теперь она узнавала язык, тот самый маресао, но вникать в смысл фраз приходилось с большим трудом. Надо всё-таки доучить, мелькнула в сознании мысль. Язык – это свобода.
Свобода понимания. В конечном счёте, свобода вообще. Если можешь говорить на чужом языке, значит, сможешь договориться или, в крайнем случае, спросить дорогу – до Киева, горько подсказал внутренний голос, ведь язык до Киева доведёт, любимая присказка учителей, вдалбливающих вчерашним детсадовцам азы родного языка, – и понять ответ.
Заказчики ругали Инну Валерьевну за срыв сроков поставки. И за неполное выполнение заказа: капсул было в два раза меньше, чем им хотелось. Инна Валерьевна огрызалась, валя всё на ящеров-полицейских. Заказчики заявили, что если благодаря Инне Валерьевне тут ещё и эти ящеры нарисуются, то Инна Валерьевна может взлетать и задавать себе непреложный курс на солнце, прямо сейчас. Если она этого не сделает, ей всё равно не жить. Вот только смерть окажется некрасивой, неприятной и многократной.
Чем бы ни была эта самая многократная смерть, угрозу из себя она представляла нешуточную. Лимоноголовый сложил руки на груди и начал улыбаться. Нехорошо так, с плотоядным интересом поглядывая на горла заказчиков. Зина порадовалась, что их месте сейчас не она. Этот нечеловек выглядел свирепым. Наверное, он умел убивать, не меняя выражения лица, как иной человек муху с плеча смахивает, – без каких-либо колебаний, рефлексий и мук совести.
Инна Валерьевна, впрочем, стояла за себя сама. Заказчикам она предлагала пойти заняться сексуальным самоудовлетворением, а многократную смерть организовать собственным матерям. Мол, оплата оговаривалась за рейс, а не за головы. Рейс сделан, головы привезены, что ещё надо? Ах, компенсация нужна за недовыполнение контракта. Многовато хотите, господа хорошие.
И тут Зина почувствовала, как её сзади берут за волосы и за горло. Она захрипела, бестолково и неумело выдираясь, но держали крепко, ещё и в бок ткнули чем-то твёрдым и острым – боль настала такая, что в глазах потемнело, и слёзы сами брызнули фонтаном. А потом был короткий полёт на твёрдую поверхность трапа. И труп, глядящий в небо обиженно изумлёнными глазами: так нечестно! Ну нечестно же!
А Инна Валерьевна продолжила движение – её фигуру непонятно когда и непонятно как облила какая-то сверкающая хрустальная плёнка, в руках вращался шест с огнём на обоих концах. Шаг, удар, – мордоворот заказчика вываливается прямо из воздуха, где его секунду назад ещё не было, шаг, разворот, удар – ещё один труп, ещё шаг – конец шеста в паху у старшего из заказчиков, от тела отделяет считанный микрон, один тычок – и ни достоинства мужского, ни собственно жизни. Вряд ли успеют доставить в операционную вовремя, особенно если учесть, что космодром тут – левый, известный лишь нужным людям.
– Это мой навигатор, – спокойно пояснила Инна Валерьевна, она даже не запыхалась. – Нельзя трогать моего навигатора, мальчики. Вообще моё без моего согласия трогать нельзя. Понимаете?
Они понимали. Судя по вытянувшимся рожам, понимали, и ещё как.
Зина почувствовала, как её берут под локти и ставят на ноги. Лимоноголовый скупо улыбнулся ей с высоты своего роста. Мол, не боись. Я теперь рядом.
«Рядом-то рядом», – угрюмо подумала Зина, – «но ты ведь тоже гад. Не думай, что я забуду, как ты проверял показания приборов на этих боксах!»
Инна Валерьевна отвела шест от паха позеленевшего мужика:
– Ещё вопросы есть?
Вопросов у них не было. Точнее был, но всего один: как побыстрее сделать ноги.
– Будут проблемы при выходе на орбиту, разверну дюзами вниз и сделаю коум, – крикнула им в спины Инна Валерьевна. – Советую не проверять, тонка ли у меня кишка на подобное. Пошли, – это уже Зине и лимоноголовому. – Экстренный старт.
– Не надо на меня так смотреть! – резко бросила Инна Валерьевна, останавливаясь так внезапно, что Зина едва на неё не налетела.
Отступила обратно, упёрлась лопатками в холодную стену. Не смогла отвести взгляд, смотрела…
– Чудовищем меня считаешь? – кивнула Инна Валерьевна, и Зине вдруг показался в её взгляде отсвет безумия.
Правильно, что ещё могло стоять за непременным желанием перетянуть на свою сторону силы чужую девчонку, которую сама же довела до исступления? Только основательно протёкшая крыша! Спина взлипла ледяным потом, кончики пальцев задрожали.
Заперта на космическом корабле вместе с сумасшедшей.
Хуже не придумать.
– У нас экстренный старт или бабушкины посиделки? – неожиданно съязвил лимоноголовый.
Инна Валерьевна медленно перевела на него взгляд. Подобные взгляды Зина классифицировала как «взгляд удава». Ими можно было легко вколачивать в пол головы несогласных или провинившихся. Но у лимоноголового оказался неожиданный иммунитет: даже не вздрогнул.
– Забываешься, Мавео, – с угрожающей ласковостью сказала женщина.
Так Зина впервые услышала имя этого нечеловека – Мавео. Инна Валерьевна произнесла его на особый лад, растягивая ударный слог – Мавеэйо.
– На геройскую смерть, – сказал лимоноголовый Мавео, – я не подписывался!
В руке Инны Валерьевны с треском образовалась давешняя палка, с огнём на обоих наконечниках.
– Давай, Инав, – разрешил ей лимоноголовый, складывая руки на груди и даже не думая защищаться хоть как-то. – Я тогда им живым не достанусь.
Прямо в воздухе между ними двоими соткалось сияющее полотно голографического экрана. Экран показывал окрестности корабля, картинка шла с камер внешнего наблюдения. Местные суетились вокруг, сгоняя к кораблю какие-то очень уж подозрительные платформы.
– Твою мать! – выразилась Инна Валерьевна, упуская из рук палку.
Та, ударившись о пол, свернулась в блестящий кругляш, Зина жадно запомнила, куда тот кругляш покатился.
